Обгоревшие по краям, они летали, гонимые теплым ветром, и черными хлопьями падали на город.
К Рейтеру подъехал на мотоцикле полицейский и, ваяв под козырек, вручил ему письменное распоряжение: «На ферму фрау Керстен упал английский самолет. Очень важно, чтобы экипаж не успел уничтожить его до тщательного осмотра специалистами».
Рейтер кивнул. Он знал, что некоторые части и приборы самолета необходимо немедленно направить в специальную электронную лабораторию, созданную командованием люфтваффе с целью раскрыть наиболее строго охраняемый секрет королевских военно-воздушных си – магнетронную ампу сантиметровой радиолокационной установки.
– Немедленно, – подтвердил он, получив распоряжение.
– Я не пойду с тобой, – сказал Герд Белль. – Я нейду назад к дому Фосса. Там в подвале сын моего двоюродного брата и его домашняя работница.
– Давай поезжай, – согласился Рейтер и, обратившись к полицейскому, сказал: -Отвезите этого человека на Менхенштрассе.
Герд забрался в цеппелиноподобную коляску мотоцикла и включил свой мощный электрический карманный фонарик, помогая водителю объезжать груды бревен, кирпича и камня.
Невольная пленница подвала, Анна-Луиза не испытывала особого страха. Она чувствовала себя обязанной успокоить ребенка и, занимаясь этим, успокаивала и себя. Подвал использовался когда-то в качестве кухни, и рядом с лестницей она обнаружила небольшой служебный лифт. Шахта лифта была завалена кирпичом, но рядом с ней на стене торчала переговорная труба. Анна-Луиза несколько раз крикнула в нее, но ответа не последовало. Снаружи все еще доносились глухие удары взрывов, и она решила, что большинство людей, видимо, укрывается в убежищах.
– Нам здесь безопаснее, чем наверху, Ганс, – сказала она успокаивающим тоном. – Да и спешить нам с тобой некуда. – Она потрогала пальцем тонкое серебро и замысловатые фигурки. – Я всегда буду любить твоего папу, Ганс, – добавила она тихо.
Мальчик улыбнулся: все любят его папу.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Если бы Суит имел в тот момент возможность взглянуть на свое лицо с близкого расстояния, он наверняка заметил бы, что оно стало иссиня-бледным – верный признак недостатка кислорода в крови. Соединительный шланг его маски был поврежден, и кислород поступал в маску в очень небольшом количестве. У него появились симптомы кислородного голодания – приток кипучей энергии, чувство благополучия и необоснованный оптимизм, хотя все это далеко не соответствовало окружающей обстановке. Кислородное голодание очень похоже на состояние легкого опьянения.
Что касается горящего крыла самолета, то теоретически Суит был прав: при нормальной температуре воздушно-топливная смесь в любом частично заполненном топливом баке слишком богата, чтобы воспламениться. Однако температура внешнего бака левого борта на его «ланкастере» была не нормальной. Когда раздался взрыв, Суит подумал, что это прямое попадание зенитного снаряда. Взрывной волной снесло большую часть плексигласового фонаря кабины. Штурвал вырвался из его рук. Суит не имел представления ни о том, что произошло, ни о полученных повреждениях, зато Мерфи, который ждал этого взрыва, отлично понял, что именно случилось.
Когда самолет начал сильно крениться, Мерфи схватил парашют и пристегнул к подвесной системе. Он слышал, как Суит сказал:
– Без паники, я выведу его.
Напрягая все свои мышцы, Мики Мерфи согнул ноги в коленях, чтобы упереться каблуком в стенку бомбового отсека. Преодолевая охвативший его страх, он с трудом продвигался навстречу сильнейшему воздушному потоку, который бил по нему, словно невидимый кузнечный молот. Дюйм за дюймом, используя всю силу мышц своих ног, он опускал тело все ниже и ниже. Потный и почти выбившийся из сил, Мерфи вдруг почувствовал, что оказался в темной холодной ночи. Центробежная сила бросила его тело в полет по кривой. Когда кривая начала выравниваться, Мерфи понял, что он быстро кувыркается в скрюченном положении, почти прижав лицо к коленям. Он знал, что парашют нельзя открывать, пока не. перестанет вращаться тело. Однако вращение не прекращалось.
Мерфи казалось, что прошел целый час, пока вспышки, мимо которых он летел, не стали опасно близкими. В отчаянии он дернул за вытяжной трос парашюта. Купол и стропы парашюта вывалились из коричневого брезентового чехла и ударили его по лицу. Затем его так швырнуло, что при очередном обороте одна его нога запуталась в стропах. Мерфи несколько раз подергал ею, но от стропов не освободил. Он медленно падал на разбомбленный Альтгартен. На какое-то мгновение Мерфи попал в луч прожектора, и купол парашюта показался ему ослепительно белым. Мерфи вспомнил молитву, которую учил в детстве, и прочитал ее вслух.
Суита не тревожила возрастающая скорость вращения самолета, ибо он знал: чем быстрее вращение, тем больше у самолета скорость и тем легче будет возобновить управление им. Он спокойно перенес вес всего своего тела на обе ноги и нажал ими на одну педаль управления рулем направления. Он предполагал, что потребуется огромное напряжение мышц, и поэтому жал на педаль изо всех сил. Ни левого элерона, ни самого левого крыла на самолете к этому моменту уже не было.
– Черт возьми! – буркнул Суит.
Он ни в малейшей степени не сомневался теперь, что надо выпрыгивать. С оглушительным ревом и дребезжанием огромная машина с бешеной скоростью летела вниз по спирали. Раздавались звуки лязгающего металла. Стрелка высотомера с опасной скоростью вращалась в обратном направлении. Суит, убедившись, что парашют пристегнут правильно, решил прыгать через носовой люк. Статистика свидетельствовала о том, что носовой люк самый безопасный.
Сначала это показалось невероятно глупым, но Суит не мог встать с сиденья. Он пытался оторваться от него и вверх, и в сторону, и ползком, но все попытки были тщетными. Сила тяжести прижимала его к сиденью так, что он оказался неспособным преодолеть свой вес. На голову тоже давила какая-то тяжесть, из-за которой у него образовалось два подбородка, и он почувствовал тошноту. Кровь из головы оттянуло вниз, и у него потемнело в глазах. Какая нелепость! У него так много всего, для чего надо бы жить: он здоров и красив, у него медаль, две любимые девушки, небольшой личный доход, повышение в чине в августе, много хороших друзей среди сослуживцев. Почему он не может подняться со своего сиденья? Суит стал еще хуже видеть, так как возрастающая от вращения сила тяжести почти полностью приостановила мозговое кровообращение.
Когда «ланкастер» Суита рухнул на ферму фрау Кврстен, в почве образовалась яма тридцати футов шириной и восьми футов глубиной. Лучше всего сохранилась его хвостовая секция, которая упала в двухстах ярдах в стороне. Хвостовой стрелок, убитый во время первой атаки, так и остался в своей турели, которая отскочила перед ударом о землю. Носовая часть фюзеляжа врезалась в боковую стену фермы и разрушила весь дом. Кастрюли смешались с высотомерами, кровати с топливопроводами, а останки фрау Керстен и французского солдата – ее любовника перемешались с останками капитана Суита. На ферме поднялось зловоние от сгоревшего масла и горящего углерода, а раскаленные докрасна кусочки металла звенели, как бубенчики на упряжи.
Рейтер и его грузовик с солдатами инженерных войск прибыли на ферму фрау Керстен через пятнадцать минут после падения самолета. Рейтер тотчас же организовал поиск, чтобы убедиться, не упали ли какие-нибудь записные книжки, бортжурналы или радиоприборы в стороне от места падения самолета. Один солдат обнаружил застрявшего в ветвях дерева английского летчика всего в ста пятидесяти ярдах от разбившегося самолета. Это был плотного телосложения человек. Когда его о чем-то спросили, он лишь нервно улыбнулся. Два солдата убили его лопатами.
Освещенной стеклянной картой пользовались уже в течение часа. От накалившихся электрических лампочек, разогретого лака и окрашенного металла исходил запах, который смешивался с запахами натертого пола и вспотевших людей. Август Бах почувствовал ноющую головную боль. Она всегда появлялась у него в подобной обстановке.
В крайней восточной зоне его сектора красная отметка цели медленно повернула и стала перемещаться в направлении на Утрехт. Август дал поправку в курс истребителя.
– Он уходит, – сказал Вилли Рейнеке, который следил за светящимися точками своим восковым карандашом.
– Да, ему теперь не догнать его, – согласился Август тоном долго ждавшего человека.
Вилли Рейнеке уже давно снял френч и галстук и теперь вытянул и несколько раз покрутил руки над головой, чтобы размять затекшие суставы.
– Ну как, все в порядке, Вилли?
Вилли кивнул в знак согласия, но Август чувствовал: что-то происходит не так, как ожидали. «Что же именно?» – задался он вопросом и с беспокойством еще раз взглянул на стол и висевшую над ним карту высот. Неужели он осрамился перед всеми? Может быть, он дал этому последнему истребителю неверную высоту, а потом обвинит его в неумении обнаруживать противника? Однако ничего неверного в своих действиях Август не нашел.
– Не притворяйтесь, Рейнеке, в чем дело? – холодно спросил Август. Он понимал: что-то происходит не так, как надо, и он не позволит подчиненному обмануть себя, даже если этот подчиненный – его заместитель.
Вилли сжал пальцы, а затем громко щелкнул ими.
– Это цель, – сказал он наконец.
– Какая цель?
– Англичане производят прицельную бомбардировку Альтгартена, герр обер-лейтенант.
– Не может быть!
– Какая-нибудь ошибка… Неправильно учли ветер… Может, сбиты самолеты обозначения цели… Может, неисправны приборы…
– Альтгартен? Все соединение-на Альтгартен?!
– Боюсь, что именно так, герр обер-лейтенант. Август попы тался представить себе картину подвергшегося бомбардировке Альтгартена и около минуты стоял молча.
– Встаньте к столу, Рейнеке! – попросил он наконец.
– Герр?..
– Попросите телефонную станцию соединить мой служебный телефон вот с этим номером, – приказал Август, передавая бумажку связисту Тшолю.
Тшоль взял клочок бумаги и некоторое время стоял неподвижно, прежде чем выполнить распоряжение. Таким образом он предоставил Августу достаточное время, чтобы тот изменил свое решение о телефонном звонке по личным вопросам. Это строго запрещалось инструкциями.
– Ваш служебный телефон? – спросил наконец связист.
– Да, – ответил Август. – И пусть они попробуют другие номера, если не ответит первый.
Когда в подвале раздался телефонный звонок, АннаЛуиза полудремала, ибо вентиляторы остановились и в убежище стало тепло и душно.
– Говорит Крефельд. Служебный телефонный вызов по линии департамента связи люфтваффе, из Роттердама. Ответьте на вызов.
Еще до того как Анна-Луиза смогла ответить и несмотря на треск в поврежденных телефонных линиях, она узнала голос Августа:
– Анна-Луиза? У тебя все в порядке?
– Все в полном порядке, герр обер-лейтенант, – ответила Анна-Луиза. Теперь она окончательно проснулась и догадывалась, что Август пошел да большой риск, позвонив ей по телефону. – Я… то есть Ганс и я находимся в бомбоубежище герра Фосса. Работа идет, как обычно, – добавила она, чтобы придать разговору более официальную окраску. – Все в порядке, – сказала она еще раз. – Все обстоит точно так, как я обещала. Сегодня во второй половине дня…
– Да, все будет так, так мы решили, -сказал Август, также стремясь придать разговору официальный характер.
Гул от самолета Суита, летевшего в это время над городом чуть повыше крыш, был достаточно громким, чтобы Анна-Луиза услышала его даже в глубине подвала в доме Фосса. Когда самолет рухнул на землю, раздался оглушительный грохот.
– Я не слышу вас, герр обер-лейтенант, – сказала Анна-Луиза. – Что-то очень скрипит, а ваш голос еле слышно…
– Я люблю тебя, – сказал Август и с отчаянием положил трубку. – Слава богу, – сказал он себе вполголоса и вернулся к столу «Зеебург».
– У нас уже появился другой, – доложил Вилли. Август принял от него микрофон. На «скрипучей двери» Кошер Коэн подался вперед и прислонил повалившуюся косоглазую куколку Фланаган к лобовому стеклу фонаря кабины.
– Не переношу, когда Флан валяется, – сказал он.
Куклу подарили Ламберту накануне самого первого боевого вылета, и с тех пор он брал ее с собой в каждый рейд. Он заметил, что каждый член экипажа во время полета улучал момент, чтобы прикоснуться к потрепанной кукле, хотя Коэн и Джимми Гримм всегда бы нашли подходящее оправдание своим действиям и ни за что бы не признались, что они суеверны. Жена Джимми даже заштопала в прошлом месяце растрепавшуюся ногу Фланаган.
Кошер возвратился к своему штурманскому столику, а Ламберт медленно направил нос самолета к гряде облаков. Во второй раз за эту ночь «скрипучей двери» предстояло пересечь прокладочный стол на радиолокационной станции «Горностай».
Герд Белль был экспертом в совершенно новом искусстве – искусстве распознавать тип разрушений, причиненных бомбами. Он знал, что разрушения можно подразделить на три основных типа. Бывают такие здания, которые, разрушаясь, превращаются в груды камней, образующих сплошную пирамиду из обломков. Бывают здания, которые рушатся на одну сторону, так что полы всех этажей с этой стороны сползают на землю. С больницей произошло именно это. Бывает также и третий вид руин, самый трудный и предательский. В этом случае полы этажей проваливаются в центре здания и образуют несколько громоздящихся друг на друга У-образных фигур, готовых в любой момент осесть еще ниже и придавить собой неосторожных спасателей.
Герд знал, что таят в себе обломки разрушенного здания. Он знал, что на какой-нибудь хрупкий стул могут опираться несколько тонн битого камня или в сочетании с какой-нибудь другой мебелью этот стул может образовать предательскую пустоту в самом центре руин. Он знал также, что в недоступных для воздуха карманах может скопиться достаточно плотный газ, который способен воспламениться или погубить сунувшего в него голову человека. Он знал, какую опасность представляет собой безобидная на первый взгляд капающая вода, и понимал, что человеку, склонному к панике, для проникновения в руины или для выхода из них необходимо вдвое большее пространство, чем человеку спокойному и уравновешенному. Именно с такими, склонными к панике, спасательными командами, происходили случаи, когда они не могли вернуться из руин тем же путем, каким проникли в них. Короче говоря, Герд был экспертом.
Он не обнаружил никаких доступных путей, чтобы проникнуть в гору обломков, накрывших вход в подвал дома Фосса. Вершина руин находилась на высоте не меньше двадцати футов над уровнем земли на улице, а остальная масса обломков представляла собой ровную возвышенность с небольшим углублением вокруг основания. Обычно в таких случаях он начал бы раскапывать вход в руины как можно ближе к грунту, но тут заметил, что валявшиеся на вершине обломков старая софа и кухонный стол как будто бы прикрывали собой достаточно широкий проход в развалины. Герд пнул ногой разбитую мебель. С места стронулись лишь игрушечная собака да несколько кусков штукатурки. Из этого Герд сделал вывод, что руины достаточно устойчивы, а потому можно попытаться воспользоваться обнаруженным проходом.
Он протиснул свое тело в проход, предварительно вытащив из него несколько паркетин и сломав ножку стула, которую протянул стоявшим позади него солдатам.
– Герр Белль в своем амплуа, – сказал один из солдат.
Герд был уверен, что Анна-Луиза воспримет все это достаточно спокойно: она очень рассудительная и серьезная девушка.
Герд полз теперь под более отлогим углом к подвалу, и вскоре ему удалось проникнуть в самую середину руин.
Внизу, сравнительно близко от Герда, в кресле сидела Анна-Луиза. Она нежно покачивала спящего на ее коленях Ганса и ласково гладила его волосы. Спокойствие девушки передалось мальчику, и он задремал. Анна-Луиза до минимума убавила пламя в лампе, ибо понимала, что света в подвале не будет и утром. Она решила терпеливо ждать, когда кто-нибудь придет ей на помощь.
Герд Белль добился замечательного успеха: чтобы добраться до грунта, ему потребовалось меньше часа. Ему никогда еще не удавалось пробираться через руины так быстро. Как опытный археолог, он распознавал сдавленные пласты этажей здания. Герд проложил путь через кучу кафельных плиток в ванной, выбрался на лестничный ковер, подполз к разбитой кухонной раковине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
К Рейтеру подъехал на мотоцикле полицейский и, ваяв под козырек, вручил ему письменное распоряжение: «На ферму фрау Керстен упал английский самолет. Очень важно, чтобы экипаж не успел уничтожить его до тщательного осмотра специалистами».
Рейтер кивнул. Он знал, что некоторые части и приборы самолета необходимо немедленно направить в специальную электронную лабораторию, созданную командованием люфтваффе с целью раскрыть наиболее строго охраняемый секрет королевских военно-воздушных си – магнетронную ампу сантиметровой радиолокационной установки.
– Немедленно, – подтвердил он, получив распоряжение.
– Я не пойду с тобой, – сказал Герд Белль. – Я нейду назад к дому Фосса. Там в подвале сын моего двоюродного брата и его домашняя работница.
– Давай поезжай, – согласился Рейтер и, обратившись к полицейскому, сказал: -Отвезите этого человека на Менхенштрассе.
Герд забрался в цеппелиноподобную коляску мотоцикла и включил свой мощный электрический карманный фонарик, помогая водителю объезжать груды бревен, кирпича и камня.
Невольная пленница подвала, Анна-Луиза не испытывала особого страха. Она чувствовала себя обязанной успокоить ребенка и, занимаясь этим, успокаивала и себя. Подвал использовался когда-то в качестве кухни, и рядом с лестницей она обнаружила небольшой служебный лифт. Шахта лифта была завалена кирпичом, но рядом с ней на стене торчала переговорная труба. Анна-Луиза несколько раз крикнула в нее, но ответа не последовало. Снаружи все еще доносились глухие удары взрывов, и она решила, что большинство людей, видимо, укрывается в убежищах.
– Нам здесь безопаснее, чем наверху, Ганс, – сказала она успокаивающим тоном. – Да и спешить нам с тобой некуда. – Она потрогала пальцем тонкое серебро и замысловатые фигурки. – Я всегда буду любить твоего папу, Ганс, – добавила она тихо.
Мальчик улыбнулся: все любят его папу.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Если бы Суит имел в тот момент возможность взглянуть на свое лицо с близкого расстояния, он наверняка заметил бы, что оно стало иссиня-бледным – верный признак недостатка кислорода в крови. Соединительный шланг его маски был поврежден, и кислород поступал в маску в очень небольшом количестве. У него появились симптомы кислородного голодания – приток кипучей энергии, чувство благополучия и необоснованный оптимизм, хотя все это далеко не соответствовало окружающей обстановке. Кислородное голодание очень похоже на состояние легкого опьянения.
Что касается горящего крыла самолета, то теоретически Суит был прав: при нормальной температуре воздушно-топливная смесь в любом частично заполненном топливом баке слишком богата, чтобы воспламениться. Однако температура внешнего бака левого борта на его «ланкастере» была не нормальной. Когда раздался взрыв, Суит подумал, что это прямое попадание зенитного снаряда. Взрывной волной снесло большую часть плексигласового фонаря кабины. Штурвал вырвался из его рук. Суит не имел представления ни о том, что произошло, ни о полученных повреждениях, зато Мерфи, который ждал этого взрыва, отлично понял, что именно случилось.
Когда самолет начал сильно крениться, Мерфи схватил парашют и пристегнул к подвесной системе. Он слышал, как Суит сказал:
– Без паники, я выведу его.
Напрягая все свои мышцы, Мики Мерфи согнул ноги в коленях, чтобы упереться каблуком в стенку бомбового отсека. Преодолевая охвативший его страх, он с трудом продвигался навстречу сильнейшему воздушному потоку, который бил по нему, словно невидимый кузнечный молот. Дюйм за дюймом, используя всю силу мышц своих ног, он опускал тело все ниже и ниже. Потный и почти выбившийся из сил, Мерфи вдруг почувствовал, что оказался в темной холодной ночи. Центробежная сила бросила его тело в полет по кривой. Когда кривая начала выравниваться, Мерфи понял, что он быстро кувыркается в скрюченном положении, почти прижав лицо к коленям. Он знал, что парашют нельзя открывать, пока не. перестанет вращаться тело. Однако вращение не прекращалось.
Мерфи казалось, что прошел целый час, пока вспышки, мимо которых он летел, не стали опасно близкими. В отчаянии он дернул за вытяжной трос парашюта. Купол и стропы парашюта вывалились из коричневого брезентового чехла и ударили его по лицу. Затем его так швырнуло, что при очередном обороте одна его нога запуталась в стропах. Мерфи несколько раз подергал ею, но от стропов не освободил. Он медленно падал на разбомбленный Альтгартен. На какое-то мгновение Мерфи попал в луч прожектора, и купол парашюта показался ему ослепительно белым. Мерфи вспомнил молитву, которую учил в детстве, и прочитал ее вслух.
Суита не тревожила возрастающая скорость вращения самолета, ибо он знал: чем быстрее вращение, тем больше у самолета скорость и тем легче будет возобновить управление им. Он спокойно перенес вес всего своего тела на обе ноги и нажал ими на одну педаль управления рулем направления. Он предполагал, что потребуется огромное напряжение мышц, и поэтому жал на педаль изо всех сил. Ни левого элерона, ни самого левого крыла на самолете к этому моменту уже не было.
– Черт возьми! – буркнул Суит.
Он ни в малейшей степени не сомневался теперь, что надо выпрыгивать. С оглушительным ревом и дребезжанием огромная машина с бешеной скоростью летела вниз по спирали. Раздавались звуки лязгающего металла. Стрелка высотомера с опасной скоростью вращалась в обратном направлении. Суит, убедившись, что парашют пристегнут правильно, решил прыгать через носовой люк. Статистика свидетельствовала о том, что носовой люк самый безопасный.
Сначала это показалось невероятно глупым, но Суит не мог встать с сиденья. Он пытался оторваться от него и вверх, и в сторону, и ползком, но все попытки были тщетными. Сила тяжести прижимала его к сиденью так, что он оказался неспособным преодолеть свой вес. На голову тоже давила какая-то тяжесть, из-за которой у него образовалось два подбородка, и он почувствовал тошноту. Кровь из головы оттянуло вниз, и у него потемнело в глазах. Какая нелепость! У него так много всего, для чего надо бы жить: он здоров и красив, у него медаль, две любимые девушки, небольшой личный доход, повышение в чине в августе, много хороших друзей среди сослуживцев. Почему он не может подняться со своего сиденья? Суит стал еще хуже видеть, так как возрастающая от вращения сила тяжести почти полностью приостановила мозговое кровообращение.
Когда «ланкастер» Суита рухнул на ферму фрау Кврстен, в почве образовалась яма тридцати футов шириной и восьми футов глубиной. Лучше всего сохранилась его хвостовая секция, которая упала в двухстах ярдах в стороне. Хвостовой стрелок, убитый во время первой атаки, так и остался в своей турели, которая отскочила перед ударом о землю. Носовая часть фюзеляжа врезалась в боковую стену фермы и разрушила весь дом. Кастрюли смешались с высотомерами, кровати с топливопроводами, а останки фрау Керстен и французского солдата – ее любовника перемешались с останками капитана Суита. На ферме поднялось зловоние от сгоревшего масла и горящего углерода, а раскаленные докрасна кусочки металла звенели, как бубенчики на упряжи.
Рейтер и его грузовик с солдатами инженерных войск прибыли на ферму фрау Керстен через пятнадцать минут после падения самолета. Рейтер тотчас же организовал поиск, чтобы убедиться, не упали ли какие-нибудь записные книжки, бортжурналы или радиоприборы в стороне от места падения самолета. Один солдат обнаружил застрявшего в ветвях дерева английского летчика всего в ста пятидесяти ярдах от разбившегося самолета. Это был плотного телосложения человек. Когда его о чем-то спросили, он лишь нервно улыбнулся. Два солдата убили его лопатами.
Освещенной стеклянной картой пользовались уже в течение часа. От накалившихся электрических лампочек, разогретого лака и окрашенного металла исходил запах, который смешивался с запахами натертого пола и вспотевших людей. Август Бах почувствовал ноющую головную боль. Она всегда появлялась у него в подобной обстановке.
В крайней восточной зоне его сектора красная отметка цели медленно повернула и стала перемещаться в направлении на Утрехт. Август дал поправку в курс истребителя.
– Он уходит, – сказал Вилли Рейнеке, который следил за светящимися точками своим восковым карандашом.
– Да, ему теперь не догнать его, – согласился Август тоном долго ждавшего человека.
Вилли Рейнеке уже давно снял френч и галстук и теперь вытянул и несколько раз покрутил руки над головой, чтобы размять затекшие суставы.
– Ну как, все в порядке, Вилли?
Вилли кивнул в знак согласия, но Август чувствовал: что-то происходит не так, как ожидали. «Что же именно?» – задался он вопросом и с беспокойством еще раз взглянул на стол и висевшую над ним карту высот. Неужели он осрамился перед всеми? Может быть, он дал этому последнему истребителю неверную высоту, а потом обвинит его в неумении обнаруживать противника? Однако ничего неверного в своих действиях Август не нашел.
– Не притворяйтесь, Рейнеке, в чем дело? – холодно спросил Август. Он понимал: что-то происходит не так, как надо, и он не позволит подчиненному обмануть себя, даже если этот подчиненный – его заместитель.
Вилли сжал пальцы, а затем громко щелкнул ими.
– Это цель, – сказал он наконец.
– Какая цель?
– Англичане производят прицельную бомбардировку Альтгартена, герр обер-лейтенант.
– Не может быть!
– Какая-нибудь ошибка… Неправильно учли ветер… Может, сбиты самолеты обозначения цели… Может, неисправны приборы…
– Альтгартен? Все соединение-на Альтгартен?!
– Боюсь, что именно так, герр обер-лейтенант. Август попы тался представить себе картину подвергшегося бомбардировке Альтгартена и около минуты стоял молча.
– Встаньте к столу, Рейнеке! – попросил он наконец.
– Герр?..
– Попросите телефонную станцию соединить мой служебный телефон вот с этим номером, – приказал Август, передавая бумажку связисту Тшолю.
Тшоль взял клочок бумаги и некоторое время стоял неподвижно, прежде чем выполнить распоряжение. Таким образом он предоставил Августу достаточное время, чтобы тот изменил свое решение о телефонном звонке по личным вопросам. Это строго запрещалось инструкциями.
– Ваш служебный телефон? – спросил наконец связист.
– Да, – ответил Август. – И пусть они попробуют другие номера, если не ответит первый.
Когда в подвале раздался телефонный звонок, АннаЛуиза полудремала, ибо вентиляторы остановились и в убежище стало тепло и душно.
– Говорит Крефельд. Служебный телефонный вызов по линии департамента связи люфтваффе, из Роттердама. Ответьте на вызов.
Еще до того как Анна-Луиза смогла ответить и несмотря на треск в поврежденных телефонных линиях, она узнала голос Августа:
– Анна-Луиза? У тебя все в порядке?
– Все в полном порядке, герр обер-лейтенант, – ответила Анна-Луиза. Теперь она окончательно проснулась и догадывалась, что Август пошел да большой риск, позвонив ей по телефону. – Я… то есть Ганс и я находимся в бомбоубежище герра Фосса. Работа идет, как обычно, – добавила она, чтобы придать разговору более официальную окраску. – Все в порядке, – сказала она еще раз. – Все обстоит точно так, как я обещала. Сегодня во второй половине дня…
– Да, все будет так, так мы решили, -сказал Август, также стремясь придать разговору официальный характер.
Гул от самолета Суита, летевшего в это время над городом чуть повыше крыш, был достаточно громким, чтобы Анна-Луиза услышала его даже в глубине подвала в доме Фосса. Когда самолет рухнул на землю, раздался оглушительный грохот.
– Я не слышу вас, герр обер-лейтенант, – сказала Анна-Луиза. – Что-то очень скрипит, а ваш голос еле слышно…
– Я люблю тебя, – сказал Август и с отчаянием положил трубку. – Слава богу, – сказал он себе вполголоса и вернулся к столу «Зеебург».
– У нас уже появился другой, – доложил Вилли. Август принял от него микрофон. На «скрипучей двери» Кошер Коэн подался вперед и прислонил повалившуюся косоглазую куколку Фланаган к лобовому стеклу фонаря кабины.
– Не переношу, когда Флан валяется, – сказал он.
Куклу подарили Ламберту накануне самого первого боевого вылета, и с тех пор он брал ее с собой в каждый рейд. Он заметил, что каждый член экипажа во время полета улучал момент, чтобы прикоснуться к потрепанной кукле, хотя Коэн и Джимми Гримм всегда бы нашли подходящее оправдание своим действиям и ни за что бы не признались, что они суеверны. Жена Джимми даже заштопала в прошлом месяце растрепавшуюся ногу Фланаган.
Кошер возвратился к своему штурманскому столику, а Ламберт медленно направил нос самолета к гряде облаков. Во второй раз за эту ночь «скрипучей двери» предстояло пересечь прокладочный стол на радиолокационной станции «Горностай».
Герд Белль был экспертом в совершенно новом искусстве – искусстве распознавать тип разрушений, причиненных бомбами. Он знал, что разрушения можно подразделить на три основных типа. Бывают такие здания, которые, разрушаясь, превращаются в груды камней, образующих сплошную пирамиду из обломков. Бывают здания, которые рушатся на одну сторону, так что полы всех этажей с этой стороны сползают на землю. С больницей произошло именно это. Бывает также и третий вид руин, самый трудный и предательский. В этом случае полы этажей проваливаются в центре здания и образуют несколько громоздящихся друг на друга У-образных фигур, готовых в любой момент осесть еще ниже и придавить собой неосторожных спасателей.
Герд знал, что таят в себе обломки разрушенного здания. Он знал, что на какой-нибудь хрупкий стул могут опираться несколько тонн битого камня или в сочетании с какой-нибудь другой мебелью этот стул может образовать предательскую пустоту в самом центре руин. Он знал также, что в недоступных для воздуха карманах может скопиться достаточно плотный газ, который способен воспламениться или погубить сунувшего в него голову человека. Он знал, какую опасность представляет собой безобидная на первый взгляд капающая вода, и понимал, что человеку, склонному к панике, для проникновения в руины или для выхода из них необходимо вдвое большее пространство, чем человеку спокойному и уравновешенному. Именно с такими, склонными к панике, спасательными командами, происходили случаи, когда они не могли вернуться из руин тем же путем, каким проникли в них. Короче говоря, Герд был экспертом.
Он не обнаружил никаких доступных путей, чтобы проникнуть в гору обломков, накрывших вход в подвал дома Фосса. Вершина руин находилась на высоте не меньше двадцати футов над уровнем земли на улице, а остальная масса обломков представляла собой ровную возвышенность с небольшим углублением вокруг основания. Обычно в таких случаях он начал бы раскапывать вход в руины как можно ближе к грунту, но тут заметил, что валявшиеся на вершине обломков старая софа и кухонный стол как будто бы прикрывали собой достаточно широкий проход в развалины. Герд пнул ногой разбитую мебель. С места стронулись лишь игрушечная собака да несколько кусков штукатурки. Из этого Герд сделал вывод, что руины достаточно устойчивы, а потому можно попытаться воспользоваться обнаруженным проходом.
Он протиснул свое тело в проход, предварительно вытащив из него несколько паркетин и сломав ножку стула, которую протянул стоявшим позади него солдатам.
– Герр Белль в своем амплуа, – сказал один из солдат.
Герд был уверен, что Анна-Луиза воспримет все это достаточно спокойно: она очень рассудительная и серьезная девушка.
Герд полз теперь под более отлогим углом к подвалу, и вскоре ему удалось проникнуть в самую середину руин.
Внизу, сравнительно близко от Герда, в кресле сидела Анна-Луиза. Она нежно покачивала спящего на ее коленях Ганса и ласково гладила его волосы. Спокойствие девушки передалось мальчику, и он задремал. Анна-Луиза до минимума убавила пламя в лампе, ибо понимала, что света в подвале не будет и утром. Она решила терпеливо ждать, когда кто-нибудь придет ей на помощь.
Герд Белль добился замечательного успеха: чтобы добраться до грунта, ему потребовалось меньше часа. Ему никогда еще не удавалось пробираться через руины так быстро. Как опытный археолог, он распознавал сдавленные пласты этажей здания. Герд проложил путь через кучу кафельных плиток в ванной, выбрался на лестничный ковер, подполз к разбитой кухонной раковине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22