Лично я знал один верный способ, как сделать это голыми руками. Но странгуляционная полоса свидетельствовала о том, что убили ее посредством удавки. Есть такие мастера, которые, затянув петлю на шее, тут же и убивают, ломая позвонки. Быстрая смерть, но вряд ли гуманная… Но был еще один вариант. Девушка могла покончить жизнь самоубийством. Правильно влезла в петлю, грамотно шагнула в пропасть под ногами – резкий рывок, невыносимая нагрузка на позвонки с последующим переломом, мгновенная смерть и скорая встреча с бесславным коллективом неприкаянных душ.
Но ведь девушке могли помочь повеситься. Сколько на свете таких добрых людей, готовых помочь ближнему в столь ответственном деле. И одного из таких я видел сегодня в лицо. Второго пытался задержать Юрка, а третий его за это убил…
Суицид не скрывают. В таких случаях вызывают милицию, получают обратно обследованный труп с соответствующим заключением о смерти, чтобы похоронить его на законном основании. А эту бедняжку привезли на кладбище, чтобы предать земле втайне от всех, без всяких церемоний, как бесхозную собаку. Мало того, подлец в бейсболке даже призывал сторожей надругаться над ее мертвым и еще только остывающим телом.
– Вот тебе и девочка от мертвого сутенера, – вслух подумал я, вспомнив наш последний разговор с Юркой. – Накаркали, черт!
Девочка есть, а сутенеры, увы, еще живые… Возможно, это и в самом деле были сутенеры, потому как девушка, судя по всему, при жизни исповедовала легкость полового бытия. Или проституткой была, или стриптизершей, или то и другое. Но наверняка деньги за свои услуги она брала немалые. Слишком уж хороша она была для уличной дешевки… Впрочем, это всего лишь мои предположения; что и как было на самом деле, покажет расследование. А пока что мне нужно было заняться сторожами, которые получили деньги, но так и не успели их отработать.
Низкорослый мужичок с испитым лицом безжизненно лежал у входа в сторожку, уложив голову на нижнюю ступеньку полуразрушенного крыльца. Глаза широко раскрыты, рот перекошен, с уголка губ за шиворот тонко струилась кровь, на грязной, некогда белой рубашке растеклись два багровых пятна. Два пулевых отверстия – грудь и живот. Но у этого типа был еще как минимум один помощник.
Гробокопатель обнаружился в глубине сторожки, в темной, сырой и провонявшей комнате за дощатым ящиком, очень похожим на тот, в котором доставляется из армейских недр «двухсотый» груз. Забился в угол, закрыл лицо руками и трясется, как отрубленный собачий хвост.
Осмотрев комнату, я никого больше не обнаружил. И со сторожем решил пока не общаться. Я не стал отнимать рук от его лица, просто взял и защелкнул на левой один браслет наручников, другой прикрепил к ручке на торце ящика. Пусть пока сидит, ждет своей очереди, которая обязательно до него дойдет.
Я уже понял, что имел дело с очень серьезным противником. Парень в бейсболке и его дружок оказались предусмотрительными, а значит, и опытными преступниками. Прежде чем подъехать к сторожке, по пути к ней они сбросили в прикрытие человека с весьма солидным оружием. Автомат это был или пистолет-пулемет, покажет экспертиза, но то, что погиб капитан Стеклов, говорило само за себя… И Юрки больше нет, и преступники ушли. Кошмар.
Можно было бы прямо сейчас начать детальный осмотр места происшествия. Возможно, из кармана парня, сбитого мною с ног, что-то вылетело – может, бумажник с паспортом или даже пистолет с отпечатками его пальцев. Возможно, что-то интересное я мог бы обнаружить возле трупа девушки. Но сейчас я больше думал о другом. Этот самый труп сам по себе мог стать важной уликой против преступников, и это значило, что лихие парни могли вернуться за ним. Может, они уже покинули свою машину и возвращаются ко мне, чтобы забрать брошенное тело. Окружат меня с двух сторон, атакуют с флангов и отправят вслед за Юркой.
Не могу сказать, о чем я тогда думал больше, о собственной безопасности или о представившейся вдруг возможности расправиться с убийцей. Как бы то ни было, я разоружил Юрку – прежде всего, чтобы восполнить израсходованный боезапас, вернулся в сторожку, встал у окна с пистолетом на изготовку.
В комнате воняло бомжатиной вперемешку с густым сивушным духом. Возможно, кладбищенская администрация нарочно нанимала сторожей из деклассированной прослойки, если точней, помойки общества. Вместо жилья – сторожка, вместо денег – паленая водка и то, что заработаешь на ночной неучтенке. Если так, то официальная зарплата уходит ясно куда… Впрочем, с этим пусть разбирается специалист по экономическим преступлениям, а такого в это громкое дело впрягут обязательно, это и без кофейной гущи понятно. А мое дело маленькое – преступников найти, взять за горло и держать в подвешенном состоянии до тех пор, пока суд не воздаст им за убийство моего друга.
Форточка в окне была наглухо закрыта, и все мои попытки открыть ее к успеху не привели. Тогда я просто разбил стекло рукоятью пистолета, вынул податливые осколки. Теперь можно было дышать полной грудью, а главное – вслушиваться в кладбищенскую тишину. Может, преступники вернутся за трупом на машине, тогда об их приближении можно будет узнать по шуму автомобильного мотора. Если они попытаются добраться до места кварталами мертвых, то я услышу хруст веток и шуршание щебня под ногами.
Но все было тихо. А вскоре на площадку перед сторожкой выехал бело-синий «Форд» с экипажем патрульно-постовой службы, а за ним – микроавтобус оперативно-следственной группы.
Только тогда я вплотную занялся гробокопателем, который по-прежнему не подавал признаков жизни.
Это был парень лет двадцати пяти – тощий, с изъеденным фурункулезом лицом. Взгляд тупой-претупой, как у клонированной овечки Долли. На сходство с бараньим племенем указывали еще и его волосы – кучерявые и свалявшиеся от грязи до плотности необработанного каракуля. А воняло от него потным некастрированным козлом.
– Как зовут?
– В-Вася… – в каком-то животном ужасе выдавил парень.
– Как же так, Вася? И друга моего убил, и девушку мою закопать хотел.
– Я… Я не убивал!
– А кто его убил?
– Н-не знаю!
– Если не знаешь, значит, ты и убил… Думаешь, в тюрьме хорошо будет – постель чистую дадут, макаронами накормят? Так не доживешь ты до тюрьмы. Ты же сотрудника милиции убил!
– У-у-у! – скулящим воем отозвался он. – Не убивал!
– А кто убил?
– Ну, там стреляли…
– Кто приезжал? Кто деньги тебе дал?
– Не мне!
– А кому?
– Сашка деньги брал… Убили Сашку-у-у-у…
– Кто деньги ему дал? Как их зовут? Откуда они?
– Не знаю… Сашка знает… знал… а я не-е-е!..
– Откуда ты знаешь, что Сашка их знал?
– Рыжий позвонил, он там на воротах, он их пропустил… Он Сашке позвонил, сказал, что Шрам едет…
– Кто едет?! Шрам?!
– Ну да, Сашка его так назвал… Он, говорит, недавно хоронил одну девку… А я здесь с прошлой недели… Я ничего не знаю…
– А почему Шрам? Кто его так называет? Все или только Сашка?
– Я не знаю. Рыжий сказал, что Шрам. Сашке сказал, а Сашка мне…
Я думал о том, что эта кличка, возможно, и не была приметой, через которую по оперативным каналам можно было выйти на преступника. Рыжий мог придумать ее сам, для внутреннего, так сказать, пользования. Но в то же время эта кличка была характерна для парня в бейсболке. Слишком уж изуродован рубцами его подбородок, который сам по себе мог служить особой приметой…
– А Рыжий тоже девку закапывал?
– А-а… не знаю! – мотнул головой гробокопатель. – Может быть, он уже здесь давно…
– Ну, посиди пока здесь.
Я стремительно вышел из помещения и на крыльце нос к носу столкнулся с Олегом Семирядновым. Молодое дарование двадцати семи лет от роду – уже майор, но еще пока не начальник следственной части нашего РОВД, хотя назначение на эту должность – дело уже почти решенное.
Короткая командирская прическа, холеное лицо с по-юношески нежной кожей; резкие черты лица в гармонии с мягкой, но себе на уме улыбкой. Глаза светлые, взгляд открытый – как огромный лиман с чистой, но мелкой водой, под которой скрывался толстый и темный слой ила. Спортивного вида, подтянутый, с отличной строевой выправкой. Форма сидела на нем идеально, как будто мундир шился не абы где, а в кремлевском ателье. Грязь ли на улице, снег ли с минеральной солью – брюки на нем всегда идеально чистые, наглаженные, и туфли надраены чуть ли не до зеркального блеска. При нем неизменно была кожаная папка, с которой он обращался с таким изяществом, с каким франт крутил бы тросточку с золотым набалдашником.
Я как-то заметил, что по положению этой папки можно было судить о настроении Олега. Если он растерян и не знает, как себя вести, то папка закрывает живот. Если она под мышкой, значит, он готов действовать быстро и с огоньком. Если болтается, зажатая в двух пальцах, значит, настроен он романтически и любая женщина, что проходила мимо него, могла быть облагодетельствована изысканным комплиментом. Что-что, а говорить Олег умел.
Он и сейчас был наглажен и начищен. И папку свою он держал в одной руке, прижимая ее к бедру. Это указывало на его решимость повернуть следствие в правильном направлении, но в то же время просматривалась и некая неуверенность, потому что папка находилась на такой высоте, что ею тотчас можно было закрыть живот. И то, что при моем внезапном появлении Семиряднов не перевел этот свой психологический барьер в защитное положение, свидетельствовало о крепости его нервов. Он же не сразу сообразил, что это я выскочил ему навстречу. Должен был испугаться, закрыться для внешней и внутренней защиты… А может, он просто не успел растормозиться, чтобы привести себя в боевое состояние…
– Петрович, ты?!
Я был на семь лет старше Олега, и стаж работы в органах у меня посолидней, но это ничуть не мешало ему обращаться ко мне на «ты». «Выкал» он мне, пока ходил в лейтенантах, а получив четвертую звездочку на погоны, распоясался. Скоро и большая звезда подоспела, тут уж я ему даже не ровня. Подумаешь, какой-то капитан из уголовного розыска…
Я бы, конечно, мог заставить его уважать свой возраст – для этого достаточно было вплотную пообщаться с ним на татами в зале служебно-боевой подготовки. Но тогда бы могло показаться, что я завидую ему. Ведь он уже майор, а я все еще капитан, хотя уже и старший опер.
А то, что он обратился к моей скромной персоне по фамилии, меня и вовсе не покоробило… Именно по фамилии, а не только по отчеству. Петрович я. Обычная славянская фамилия, особо распространенная в Болгарии там, Сербии, Хорватии. Но я-то типично русский человек из сибирской глубинки. И зовут меня не Иванко, а Иван. Отчество – Петрович. Ну и фамилия… Такой вот каламбурчик мои предки в генеалогическом древе устроили. Впрочем, я не в обиде, как раз наоборот. Это же так душевно – Петрович.
В ответ на его возглас я лишь с горькой насмешкой повел уголком губ. Ну, конечно же, это был я, а не мой призрак. Потому что я жив. Чего не скажешь о моем друге Юрке.
– Ты что здесь, прячешься?
Олег был типичным карьеристом. И педантичный, и пунктуальный, и каблуками щелкнуть знает кому и когда. Начальники таких службистов любят, привечают, ставят в пример тем, кто старается держаться в тени. Ну и к очередным званиям досрочно представляют… Но как бы то ни было, дураком Семирядова можно было назвать только из зависти к его быстрым карьерным успехам. Как следователь, он отличался проницательным умом и оперативной хваткой. Палец такому в дело не клади – вмиг задактилоскопирует и запротоколирует… Вот и сейчас он точно определил, что я делал в сторожке… Но ведь я не только там прятался.
– Работу со свидетелем провожу, – отчитался я.
Олег был сейчас старше меня не только по званию: как-никак начальник оперативно-следственной группы. Что бы я ни думал о нем, он имел полное право распоряжаться моим оперативным ресурсом. Да я, в общем-то, и не отказывался ему подчиняться. Гордость у меня была, но к начальству я держал ее лицом, а не задницей.
– А сам ты разве не свидетель?.. – нахмурился Олег. И тут же жестко спросил: – Что здесь произошло? Почему Стеклов убит?
В струнку я вытягиваться, разумеется, не стал, но внутренне собрался и, не вникая в подробности, рассказал о случившемся.
– Значит, покойников здесь сторожили? – с виду добродушно, с фирменной своей мягко-покладистой улыбкой спросил Семиряднов.
– Мы их не сторожили, мы их принимали.
– Я видел труп женщины.
– Красивой и молодой женщины, – уточнил я.
– Купальник на ней странный.
– В таких обычно стриптиз танцуют.
– Где?
– Ну, не на кладбище же.
– Я не про то, стриптиз можно и дома танцевать, и в клубе.
– Не знаю, не пробовал – ни там, ни сям…
Олегу не понравилась эта колючка, но фирменная улыбка не сползла с его губ.
– А может, она здесь, на кладбище танцевала? – неспроста предположил он.
– Да, для нас с Юркой… Не пойму, в какую сторону ты дуешь, майор? Машину надо искать, мини-вэн…
– Этим занимаются… Но был ли мальчик?
– Был. Один мальчик уехал, другой появился, – с намеком на возраст Олега сказал я.
Семиряднов сделал вид, что не заметил этого. И, приложив указательный палец к своему подбородку, изобразил глубокое раздумье.
– Мальчики уехали, а девочка осталась…
– И надо выяснить, что это за мальчики… Один сторож мертв, другой ничего не знает, но есть еще третий – Рыжий его зовут, он в будке у ворот должен быть. Он к вам не выходил, когда вы заезжали?
– Никто не выходил, – покачал головой Олег. – И ворота нараспашку…
– Я схожу, гляну… А вы тут осторожно, мало ли что.
– Это ты о чем? – насторожился Олег.
– Наши мальчики давно уже вышли из нежного возраста. И оружие у них серьезное, и тактическая выучка…
Я обозрел пространство перед собой. Оцепление уже выставлено – четыре человека из патрульно-постовой службы, двое из них с автоматами. Семиряднов был без оружия, но с ним Вадим Агранов, оперативник из нашего уголовного розыска – хороший парень и неплохой стрелок. Судмедэксперт и криминалист не в счет: дело они делают большое, но в случае нападения толку от них не будет. И все равно расклад сил явно в нашу пользу. Одни автоматчики чего стоят…
– Вряд ли они сюда сунутся, – продолжал я. – Но факт остается фактом – это особо опасные преступники, и от них можно всего ожидать. И голыми руками их не взять…
– Поживем – увидим, – пожал плечами Олег и направился к трупу Юрки Стеклова.
По пути остановился, опасливо осмотрелся по сторонам. Я усмехнулся в ус. Не хочет он умирать молодым. Молодой, ранний, впереди блестящая карьера, жена, говорят, красавица… А над кладбищем нависает предрассветная мгла, и ветер жутко шелестит в кронах столетних лип – будто напоминает, что жизнь такая хрупкая вещь, что за ней непременно следует вечная смерть.
Я и сам невольно поежился, когда оказался на аллее, по которой на площадку перед сторожкой въезжал мини-вэн с преступниками. Вот здесь, в проход между двумя могильными оградками, возможно, и был сброшен человек в прикрытие. Он мог спрятаться за мраморным памятником с ангелом, над которым свесило свое крыло плакучая ива. Сторожка отсюда просматривалась хорошо – можно было вести прицельную стрельбу.
Крыло у ивы, образно говоря, было. А вот у ангела крыло почему-то отсутствовало. Похоже, кто-то сломал его, отбил чем-то тяжелым.
Я шагнул к памятнику, неосторожно ступив на сухую ветку. В кладбищенской тишине треск прозвучал, как выстрел, и я вздрогнул. Замер, прислушиваясь к тишине, хотя уже знал, кто ее нарушил. Осторожно продолжил путь, приблизился к памятнику, лучом фонарика осветил фигурку ангела и снова вздрогнул, чувствуя, как покрывается мурашками кожа вдоль позвоночника. Мало того, что крыло у херувима было отбито, маленькая его головка с мраморными кучеряшками была залита кровью. Грешным делом, я решил, что это кровоточит каменная рана. Но, собравшись духом, понял, что кровь принадлежала живому человеку. И крыло сбито не камнем или еще чем-то вроде того, а пулей.
Я даже мог сказать, что пуля пистолетная. Более того, из какого именно оружия она выпущена. Потому что ангел пострадал от моей руки. Стрелял я в человека, а попал в него. Но вместе с тем я, видимо, ранил и самого автоматчика – или пулей, или осколком крыла. Судя по высоте, с которой на памятник брызнула кровь, я мог отстрелить преступнику кусок уха.
Я обследовал памятник и пространство вокруг него. Имя Шепетько Владислава Федоровича мне ни о чем не говорило, временной промежуток, в котором он жил, тоже, поэтому я не стал особо рассматривать лицо на фото. Но тщательно осмотрел могильную плиту, палисадничек вокруг нее.
1 2 3 4 5
Но ведь девушке могли помочь повеситься. Сколько на свете таких добрых людей, готовых помочь ближнему в столь ответственном деле. И одного из таких я видел сегодня в лицо. Второго пытался задержать Юрка, а третий его за это убил…
Суицид не скрывают. В таких случаях вызывают милицию, получают обратно обследованный труп с соответствующим заключением о смерти, чтобы похоронить его на законном основании. А эту бедняжку привезли на кладбище, чтобы предать земле втайне от всех, без всяких церемоний, как бесхозную собаку. Мало того, подлец в бейсболке даже призывал сторожей надругаться над ее мертвым и еще только остывающим телом.
– Вот тебе и девочка от мертвого сутенера, – вслух подумал я, вспомнив наш последний разговор с Юркой. – Накаркали, черт!
Девочка есть, а сутенеры, увы, еще живые… Возможно, это и в самом деле были сутенеры, потому как девушка, судя по всему, при жизни исповедовала легкость полового бытия. Или проституткой была, или стриптизершей, или то и другое. Но наверняка деньги за свои услуги она брала немалые. Слишком уж хороша она была для уличной дешевки… Впрочем, это всего лишь мои предположения; что и как было на самом деле, покажет расследование. А пока что мне нужно было заняться сторожами, которые получили деньги, но так и не успели их отработать.
Низкорослый мужичок с испитым лицом безжизненно лежал у входа в сторожку, уложив голову на нижнюю ступеньку полуразрушенного крыльца. Глаза широко раскрыты, рот перекошен, с уголка губ за шиворот тонко струилась кровь, на грязной, некогда белой рубашке растеклись два багровых пятна. Два пулевых отверстия – грудь и живот. Но у этого типа был еще как минимум один помощник.
Гробокопатель обнаружился в глубине сторожки, в темной, сырой и провонявшей комнате за дощатым ящиком, очень похожим на тот, в котором доставляется из армейских недр «двухсотый» груз. Забился в угол, закрыл лицо руками и трясется, как отрубленный собачий хвост.
Осмотрев комнату, я никого больше не обнаружил. И со сторожем решил пока не общаться. Я не стал отнимать рук от его лица, просто взял и защелкнул на левой один браслет наручников, другой прикрепил к ручке на торце ящика. Пусть пока сидит, ждет своей очереди, которая обязательно до него дойдет.
Я уже понял, что имел дело с очень серьезным противником. Парень в бейсболке и его дружок оказались предусмотрительными, а значит, и опытными преступниками. Прежде чем подъехать к сторожке, по пути к ней они сбросили в прикрытие человека с весьма солидным оружием. Автомат это был или пистолет-пулемет, покажет экспертиза, но то, что погиб капитан Стеклов, говорило само за себя… И Юрки больше нет, и преступники ушли. Кошмар.
Можно было бы прямо сейчас начать детальный осмотр места происшествия. Возможно, из кармана парня, сбитого мною с ног, что-то вылетело – может, бумажник с паспортом или даже пистолет с отпечатками его пальцев. Возможно, что-то интересное я мог бы обнаружить возле трупа девушки. Но сейчас я больше думал о другом. Этот самый труп сам по себе мог стать важной уликой против преступников, и это значило, что лихие парни могли вернуться за ним. Может, они уже покинули свою машину и возвращаются ко мне, чтобы забрать брошенное тело. Окружат меня с двух сторон, атакуют с флангов и отправят вслед за Юркой.
Не могу сказать, о чем я тогда думал больше, о собственной безопасности или о представившейся вдруг возможности расправиться с убийцей. Как бы то ни было, я разоружил Юрку – прежде всего, чтобы восполнить израсходованный боезапас, вернулся в сторожку, встал у окна с пистолетом на изготовку.
В комнате воняло бомжатиной вперемешку с густым сивушным духом. Возможно, кладбищенская администрация нарочно нанимала сторожей из деклассированной прослойки, если точней, помойки общества. Вместо жилья – сторожка, вместо денег – паленая водка и то, что заработаешь на ночной неучтенке. Если так, то официальная зарплата уходит ясно куда… Впрочем, с этим пусть разбирается специалист по экономическим преступлениям, а такого в это громкое дело впрягут обязательно, это и без кофейной гущи понятно. А мое дело маленькое – преступников найти, взять за горло и держать в подвешенном состоянии до тех пор, пока суд не воздаст им за убийство моего друга.
Форточка в окне была наглухо закрыта, и все мои попытки открыть ее к успеху не привели. Тогда я просто разбил стекло рукоятью пистолета, вынул податливые осколки. Теперь можно было дышать полной грудью, а главное – вслушиваться в кладбищенскую тишину. Может, преступники вернутся за трупом на машине, тогда об их приближении можно будет узнать по шуму автомобильного мотора. Если они попытаются добраться до места кварталами мертвых, то я услышу хруст веток и шуршание щебня под ногами.
Но все было тихо. А вскоре на площадку перед сторожкой выехал бело-синий «Форд» с экипажем патрульно-постовой службы, а за ним – микроавтобус оперативно-следственной группы.
Только тогда я вплотную занялся гробокопателем, который по-прежнему не подавал признаков жизни.
Это был парень лет двадцати пяти – тощий, с изъеденным фурункулезом лицом. Взгляд тупой-претупой, как у клонированной овечки Долли. На сходство с бараньим племенем указывали еще и его волосы – кучерявые и свалявшиеся от грязи до плотности необработанного каракуля. А воняло от него потным некастрированным козлом.
– Как зовут?
– В-Вася… – в каком-то животном ужасе выдавил парень.
– Как же так, Вася? И друга моего убил, и девушку мою закопать хотел.
– Я… Я не убивал!
– А кто его убил?
– Н-не знаю!
– Если не знаешь, значит, ты и убил… Думаешь, в тюрьме хорошо будет – постель чистую дадут, макаронами накормят? Так не доживешь ты до тюрьмы. Ты же сотрудника милиции убил!
– У-у-у! – скулящим воем отозвался он. – Не убивал!
– А кто убил?
– Ну, там стреляли…
– Кто приезжал? Кто деньги тебе дал?
– Не мне!
– А кому?
– Сашка деньги брал… Убили Сашку-у-у-у…
– Кто деньги ему дал? Как их зовут? Откуда они?
– Не знаю… Сашка знает… знал… а я не-е-е!..
– Откуда ты знаешь, что Сашка их знал?
– Рыжий позвонил, он там на воротах, он их пропустил… Он Сашке позвонил, сказал, что Шрам едет…
– Кто едет?! Шрам?!
– Ну да, Сашка его так назвал… Он, говорит, недавно хоронил одну девку… А я здесь с прошлой недели… Я ничего не знаю…
– А почему Шрам? Кто его так называет? Все или только Сашка?
– Я не знаю. Рыжий сказал, что Шрам. Сашке сказал, а Сашка мне…
Я думал о том, что эта кличка, возможно, и не была приметой, через которую по оперативным каналам можно было выйти на преступника. Рыжий мог придумать ее сам, для внутреннего, так сказать, пользования. Но в то же время эта кличка была характерна для парня в бейсболке. Слишком уж изуродован рубцами его подбородок, который сам по себе мог служить особой приметой…
– А Рыжий тоже девку закапывал?
– А-а… не знаю! – мотнул головой гробокопатель. – Может быть, он уже здесь давно…
– Ну, посиди пока здесь.
Я стремительно вышел из помещения и на крыльце нос к носу столкнулся с Олегом Семирядновым. Молодое дарование двадцати семи лет от роду – уже майор, но еще пока не начальник следственной части нашего РОВД, хотя назначение на эту должность – дело уже почти решенное.
Короткая командирская прическа, холеное лицо с по-юношески нежной кожей; резкие черты лица в гармонии с мягкой, но себе на уме улыбкой. Глаза светлые, взгляд открытый – как огромный лиман с чистой, но мелкой водой, под которой скрывался толстый и темный слой ила. Спортивного вида, подтянутый, с отличной строевой выправкой. Форма сидела на нем идеально, как будто мундир шился не абы где, а в кремлевском ателье. Грязь ли на улице, снег ли с минеральной солью – брюки на нем всегда идеально чистые, наглаженные, и туфли надраены чуть ли не до зеркального блеска. При нем неизменно была кожаная папка, с которой он обращался с таким изяществом, с каким франт крутил бы тросточку с золотым набалдашником.
Я как-то заметил, что по положению этой папки можно было судить о настроении Олега. Если он растерян и не знает, как себя вести, то папка закрывает живот. Если она под мышкой, значит, он готов действовать быстро и с огоньком. Если болтается, зажатая в двух пальцах, значит, настроен он романтически и любая женщина, что проходила мимо него, могла быть облагодетельствована изысканным комплиментом. Что-что, а говорить Олег умел.
Он и сейчас был наглажен и начищен. И папку свою он держал в одной руке, прижимая ее к бедру. Это указывало на его решимость повернуть следствие в правильном направлении, но в то же время просматривалась и некая неуверенность, потому что папка находилась на такой высоте, что ею тотчас можно было закрыть живот. И то, что при моем внезапном появлении Семиряднов не перевел этот свой психологический барьер в защитное положение, свидетельствовало о крепости его нервов. Он же не сразу сообразил, что это я выскочил ему навстречу. Должен был испугаться, закрыться для внешней и внутренней защиты… А может, он просто не успел растормозиться, чтобы привести себя в боевое состояние…
– Петрович, ты?!
Я был на семь лет старше Олега, и стаж работы в органах у меня посолидней, но это ничуть не мешало ему обращаться ко мне на «ты». «Выкал» он мне, пока ходил в лейтенантах, а получив четвертую звездочку на погоны, распоясался. Скоро и большая звезда подоспела, тут уж я ему даже не ровня. Подумаешь, какой-то капитан из уголовного розыска…
Я бы, конечно, мог заставить его уважать свой возраст – для этого достаточно было вплотную пообщаться с ним на татами в зале служебно-боевой подготовки. Но тогда бы могло показаться, что я завидую ему. Ведь он уже майор, а я все еще капитан, хотя уже и старший опер.
А то, что он обратился к моей скромной персоне по фамилии, меня и вовсе не покоробило… Именно по фамилии, а не только по отчеству. Петрович я. Обычная славянская фамилия, особо распространенная в Болгарии там, Сербии, Хорватии. Но я-то типично русский человек из сибирской глубинки. И зовут меня не Иванко, а Иван. Отчество – Петрович. Ну и фамилия… Такой вот каламбурчик мои предки в генеалогическом древе устроили. Впрочем, я не в обиде, как раз наоборот. Это же так душевно – Петрович.
В ответ на его возглас я лишь с горькой насмешкой повел уголком губ. Ну, конечно же, это был я, а не мой призрак. Потому что я жив. Чего не скажешь о моем друге Юрке.
– Ты что здесь, прячешься?
Олег был типичным карьеристом. И педантичный, и пунктуальный, и каблуками щелкнуть знает кому и когда. Начальники таких службистов любят, привечают, ставят в пример тем, кто старается держаться в тени. Ну и к очередным званиям досрочно представляют… Но как бы то ни было, дураком Семирядова можно было назвать только из зависти к его быстрым карьерным успехам. Как следователь, он отличался проницательным умом и оперативной хваткой. Палец такому в дело не клади – вмиг задактилоскопирует и запротоколирует… Вот и сейчас он точно определил, что я делал в сторожке… Но ведь я не только там прятался.
– Работу со свидетелем провожу, – отчитался я.
Олег был сейчас старше меня не только по званию: как-никак начальник оперативно-следственной группы. Что бы я ни думал о нем, он имел полное право распоряжаться моим оперативным ресурсом. Да я, в общем-то, и не отказывался ему подчиняться. Гордость у меня была, но к начальству я держал ее лицом, а не задницей.
– А сам ты разве не свидетель?.. – нахмурился Олег. И тут же жестко спросил: – Что здесь произошло? Почему Стеклов убит?
В струнку я вытягиваться, разумеется, не стал, но внутренне собрался и, не вникая в подробности, рассказал о случившемся.
– Значит, покойников здесь сторожили? – с виду добродушно, с фирменной своей мягко-покладистой улыбкой спросил Семиряднов.
– Мы их не сторожили, мы их принимали.
– Я видел труп женщины.
– Красивой и молодой женщины, – уточнил я.
– Купальник на ней странный.
– В таких обычно стриптиз танцуют.
– Где?
– Ну, не на кладбище же.
– Я не про то, стриптиз можно и дома танцевать, и в клубе.
– Не знаю, не пробовал – ни там, ни сям…
Олегу не понравилась эта колючка, но фирменная улыбка не сползла с его губ.
– А может, она здесь, на кладбище танцевала? – неспроста предположил он.
– Да, для нас с Юркой… Не пойму, в какую сторону ты дуешь, майор? Машину надо искать, мини-вэн…
– Этим занимаются… Но был ли мальчик?
– Был. Один мальчик уехал, другой появился, – с намеком на возраст Олега сказал я.
Семиряднов сделал вид, что не заметил этого. И, приложив указательный палец к своему подбородку, изобразил глубокое раздумье.
– Мальчики уехали, а девочка осталась…
– И надо выяснить, что это за мальчики… Один сторож мертв, другой ничего не знает, но есть еще третий – Рыжий его зовут, он в будке у ворот должен быть. Он к вам не выходил, когда вы заезжали?
– Никто не выходил, – покачал головой Олег. – И ворота нараспашку…
– Я схожу, гляну… А вы тут осторожно, мало ли что.
– Это ты о чем? – насторожился Олег.
– Наши мальчики давно уже вышли из нежного возраста. И оружие у них серьезное, и тактическая выучка…
Я обозрел пространство перед собой. Оцепление уже выставлено – четыре человека из патрульно-постовой службы, двое из них с автоматами. Семиряднов был без оружия, но с ним Вадим Агранов, оперативник из нашего уголовного розыска – хороший парень и неплохой стрелок. Судмедэксперт и криминалист не в счет: дело они делают большое, но в случае нападения толку от них не будет. И все равно расклад сил явно в нашу пользу. Одни автоматчики чего стоят…
– Вряд ли они сюда сунутся, – продолжал я. – Но факт остается фактом – это особо опасные преступники, и от них можно всего ожидать. И голыми руками их не взять…
– Поживем – увидим, – пожал плечами Олег и направился к трупу Юрки Стеклова.
По пути остановился, опасливо осмотрелся по сторонам. Я усмехнулся в ус. Не хочет он умирать молодым. Молодой, ранний, впереди блестящая карьера, жена, говорят, красавица… А над кладбищем нависает предрассветная мгла, и ветер жутко шелестит в кронах столетних лип – будто напоминает, что жизнь такая хрупкая вещь, что за ней непременно следует вечная смерть.
Я и сам невольно поежился, когда оказался на аллее, по которой на площадку перед сторожкой въезжал мини-вэн с преступниками. Вот здесь, в проход между двумя могильными оградками, возможно, и был сброшен человек в прикрытие. Он мог спрятаться за мраморным памятником с ангелом, над которым свесило свое крыло плакучая ива. Сторожка отсюда просматривалась хорошо – можно было вести прицельную стрельбу.
Крыло у ивы, образно говоря, было. А вот у ангела крыло почему-то отсутствовало. Похоже, кто-то сломал его, отбил чем-то тяжелым.
Я шагнул к памятнику, неосторожно ступив на сухую ветку. В кладбищенской тишине треск прозвучал, как выстрел, и я вздрогнул. Замер, прислушиваясь к тишине, хотя уже знал, кто ее нарушил. Осторожно продолжил путь, приблизился к памятнику, лучом фонарика осветил фигурку ангела и снова вздрогнул, чувствуя, как покрывается мурашками кожа вдоль позвоночника. Мало того, что крыло у херувима было отбито, маленькая его головка с мраморными кучеряшками была залита кровью. Грешным делом, я решил, что это кровоточит каменная рана. Но, собравшись духом, понял, что кровь принадлежала живому человеку. И крыло сбито не камнем или еще чем-то вроде того, а пулей.
Я даже мог сказать, что пуля пистолетная. Более того, из какого именно оружия она выпущена. Потому что ангел пострадал от моей руки. Стрелял я в человека, а попал в него. Но вместе с тем я, видимо, ранил и самого автоматчика – или пулей, или осколком крыла. Судя по высоте, с которой на памятник брызнула кровь, я мог отстрелить преступнику кусок уха.
Я обследовал памятник и пространство вокруг него. Имя Шепетько Владислава Федоровича мне ни о чем не говорило, временной промежуток, в котором он жил, тоже, поэтому я не стал особо рассматривать лицо на фото. Но тщательно осмотрел могильную плиту, палисадничек вокруг нее.
1 2 3 4 5