— Лучше приходите завтра.
— Мне нужно сегодня, — жестко ответил Добято. — Дождусь.
Посчитав свою обязанность выполненной, ефрейтор снова занял свое место в коридоре. Его можно понять — слишком резкие выражения в адрес всесильного командира отряда допускал Виноградов, слышать их ефрейтору не столько стыдно, сколько опасно. Как бы после от»езда комиссии подполковник не вспомнил о невольном свидетеле и не отправил его в бригаду разнорабочих.
Добято проводил ефрейтора понимающим взглядом. Даже вздохнул.
Судя по негодующим выкрикам полковника, ждать придется долго. Ничего страшного, подумал сыщик, и не такое довелось проходить. Он заставил себя успокоиться, приказал расслабиться. Организм нехотя подчинился, дышать стало легче, головная боль отступила.
Пятнадцатиминутное ожидание ничего не изменило. Бу-бу-бу — доносился гневный голос полковника. Семен Дмитриевич отмалчивался. Сжимает, небось, под скатертью пудовые кулачища, глотает голодную слюну, с трудом удерживается от привычного мата.
Добято не выдержал и вежливо постучал в филенку.
— Кто там? Почему мешают? Не воинская часть — деревенская забегаловка!
Виноградов раздраженно открыл дверь. Увидел улыбающегося «пиджака», которого Москва навязала ему в помощники. Попытался изобразить приветливую улыбку. Не получилось — строевик ещё не успел отойти от разгромной, воспитательной обработки командира отряда, поэтому улыбка походила на оскал не успевшего насытиться хищника.
— Что вам… Тарас Викторович?
Похоже, полковник с трудом вспомнил имя-отчество сыскаря. Во-первых, слишком малозаметная фигура, чтобы перед ней расшаркиваться, во вторых — в гневе недолго свои «позывные» забыть. А гнев так и распирал строевика. Подумать только, распорядок дня выдерживается только на бумаге, самоволки превратились в обыденное явление, коллективные и индивидуальные пьянки заменили бывшее политпросвещение.
— Извините, оторвал вас… Пришел попрощаться, — миролюбиво произнес «пиджак». — Завтра в пять утра уезжаю в Голубой распадок. Сейчас поужинаю и — на боковую.
Сидящий напротив собственного стола Парамонов поднял голову с растрепанными волосами. Хотел что-то сказать, но ограничился виноватой улыбочкой, кивнул на спину полковника. Дескать, не та обстановка, чтобы пообщаться, отложим на денек, провожу начальство — самолично заявлюсь в «голубую» роту с непременным «пузырем».
Виноградов тычком подал руку.
— Желаю удачи.
Дверь захлопнулась. Будто вела она не в кабинет командира отряда — в камеру следствнного изолятора, которую сейчас используют для допроса «опасного преступника».
Добято нисколько не обиделся — понимающе улыбнулся. Словно при виде шалости малолетнего малыша. Резвись, дескать, сынок, расти, набирайся ума и силенок, понадобятся во взрослой твоей жизни. Она, эта изменчивая и вонючая житуха требует и того и другого, чем больше, тем лучше и надежней.
Не изменяя привычке прогуляться перед сном, он четыре раза обошел отрядный плац. Скупо освещенное пространство между казармами не пугало его, но все же сыщик вышагивал медленно, осторожно. Вдруг за углом штаба-столовой притаился со средневековым оружием в руках таинственный арбалетчик? Или, не доверяя своим шестеркам, пожаловал сам Убийца?
Поэтому намеченные на время прогулки размышления над новой версией не состоялись. Не та обстановка, голова отказывается работать в заданном направлении, мысли то и дело сворачивают на опасность ночной прогулки.
Все, хватит, пора — на боковую!
Обычный туалет в казарменной умывалке. Тарасик возвратился в свою комнату, разобрал постель, но раздеться не успел — раздалось легкое постукивание в фанерную дверь.
— Войдите! — негромко разрешил Тарасик. Рука автоматически пробралась под подушку к «макарову». — Кто там? Войдите!
С легким скрипом дверь открылась и вошел… Парамонов. Как всегда, сумрачный, неприступный.
— Извините за поздний визит, — буркнул он, пристроил фуражку на вбитый в стену гвоздь, ногой выдвинул на середину комнаты табурет, по хозяйски уселся. — Днем времени не хватает, вечером полковник… воспитывает. А поговорить край нужно… Надо бы, конечно, сразу после вашего приезда, но тогда не решился. Не знал, что вы — сыщик, думал — пошутили.
Темнит подполковник, придуряется, с насмешкой подумал Тарасик. После пред»явления фотокарточек Королева и Гранда можно было не сомневаться.
— Зря медлили… Кстати, как результаты поисков? Обнаружили хотя бы следы? Сколько групп работает?
— Я уже говорил, что выделить солдат не могу. Послал командира взвода и с ним трех сержантов. Выделил машину. Они пошарили по лесоучасткам, навестили старообрядческие заимки. Как я и думал, результат нулевой. Если не считать вот этого…
Добято взял за уголок поданный ему листок бумаги, явно вырванный из записной книжки. Досадливо поморщился. К «пальчикам», оставленным подполковником теперь прибавились его. Дай-то Бог, чтобы только они — не сам же Убийца добирался до почтового ящика, то-бишь, до поселковой почты. Следы мог оставить и посыльный. Только не на письме — на конверте.
— А где конверт? — затаив дыхание, спросил сыщик. — Неужели выбросили?
— А он-то зачем? Конверт, как конверт, стандартный, с марками и штемпелями. Как положено. Выбросил в корзинку для бумаг.
Добято резко поднялся, но подполковник опередил его. Понял свою ошибку и, не надев фуражку, выбежал из комнаты.
Пока он отсутствовал Тарасик прочитал записку. В начале — бегло, потом — более внимательно. Как он и рассчитывал, — примитивная угроза Гранда. «Ты посмел оскорбить меня. Готовься к смерти. Вслед за Кустовым — твоя очередь.» Естественно, без подписи, но текст говорит сам за себя. За полгода до трагичской смерти Николай тоже получал подобные анонимные угрозы.
— Вот конверт!
Парамонов тяжело дышал, видимо, бежал к штабу, а при его тучности и отсутствии постоянных физических тренировок, подобное поведение не могло пройти безнаказанным.
Разглядывать, изучать конверт Добято не стал — вместе с запиской аккуратно упаковал в целофановый пакет. Про себя ругнулся. Под рукой — ни лаборатории, ни специалистов-криминалистов, а время подпирает, не позволяет расслабиться.
— Кто такой Кустов?
— Командир взвода зосимовской роты. Вчера пропал…
— Тело нашли?
— Нет… Исчез, как и Королев, бесследно… Вообще-то, исчезновение младшего лейтенанта и подтолкнуло меня посоветоваться с вами… Таких цидулек, — брезгливо ткнул он пальцем в лежащий на кровати пакет, — у меня — полсейфа. С того самого дня, как доложили об исчезновении Королева.
— Почему не сказали сразу?
— А зачем говорить? Бояться я не боюсь, отвык на военной службе. Это пусть ваш Гранд боится, доберусь до подлой его души — вытряхну её из тела!
— Почему был похищен именно младший лейтенант Кустов?
Парамонов покаянно вздохнул, поглядел в угол комнаты. И начал рассказывать. С частыми остановками, с непременным приложением матерных сравнений…
22
Оказывается, первая и, кажется, единственная ссора «капитана» с младшим лейтенантом произошла в местной чайнухе, после совещания у командира отряда. Такая уж привычка укоренилась у отрядных офицеров — любое совещание или собрание обязательно отмечать выпивкой.
— Не пора ли, Сергей Дмитриевич, положить конец пьянкам? — нерешительно спрашивал командира помощник по воспитательной работе. — Как бы плохо не кончилось…
— Ничего плохого не будет, вшивый воспитатель, — небрежно ронял Парамонов. — Расслабятся парни, отойдут. Не ребятенки, ведь — зрелые мужики! Забудь о моральном облике строителя коммунизма, бывший комиссар, живи сегодняшним днем.
Сомов замолкал. Вступать в спор с самоуверенным, настырным командиром все равно, что пытаться головой пробить железобетонную стену.
Действительно, ничего страшного не происходило. Офицеры произносили привычныее тосты либо пили втихомолку, без торжественных речей. Потом расходились. Приезжие уезжали на грузовике: ротные — рядом с водителями, взводная молодежь — в кузове. Все тихо-мирно. Перепивших более трезвые собутыльники заботливо доставляли либо в снимаемые квартиры, либо в общежитие.
На этот раз тихо-мирно не получилось.
Королев впервые присутствовал на «мероприятии». По обыкновению не пил, чокался под тосты стаканом с газированной водой. Отхлебнет глоток и поставит на стол. До следующего тоста. С презрением поглядывал на опьяневших лейтенантов, брезгливо морщился. Он давно бы уже уехал в роту, но грузовик — единственное средство передвижения, не заставишь же взводных полсотни верст шагать по лужам. Вот и приходилось терпеть.
Темка Кустов прибыл в отряд из военно-строительного училища за два месяца до появления Королева. Как и все молодые офицеры, младший лейтенант мечтал о быстрой карьере, соответственно, был преувеличенного мнения о своих способностях. Хмель быстро вскружила голову недавнему сержанту, запинаясь на каждом слове, он выкрикивал тосты, высоко поднимал над головой стакан.
Владелец чайнухи, кривоносый, узкоглазый китаец по прозвищу «Капитана», предвкушал солидную прибыль. Посмеиваясь, нахваливал водку собственного изготовления, на самом деле — местный самогон, велел подать офицерам так называемый «кавказский» шашлык. По слухам, мясо для него добывается примитивным и, главное, баснословно дешевым способом — умерщвлением бесхозных собак и кошек.
Во время очередного тоста Кустов, размахивая полным стаканом, выплеснул часть водки на сидящего рядом Королева.
— Не можешь пить — лакай молоко, — более или менее добродушно отреагировал ротный, вытирая тужурку носовым платком. И — добавил. — Сосунок безмозглый!
Подобного оскорбления младший лейтенант не смог перенести. Поставил стакан и уперся обличительным взглядом в капитана.
— Говорят, на «голубых» водка плохо действует, — прошипел он. — Даже на мальчиков у них не стоит! Так это или не так — вам, товарищ капитан, видней.
— Что ты сказал, молокосос? — тоже поднялся Королев. — Да я тебя одним плевком пополам перешибу! Немедленно извинись!
Извиняться Кустов не собирался. Смеясь над удачной шуткой, покачивался, издевательски глядел на «голубого» капитана.
За столом притихли. Все ожидали продолжения. Казалось, Королев сейчас врежет обидчику между глаз, разорвет его на части. Владелец питейного заведения поспешно убирал под стойку легкобьющуюся посуду, официантки укрылись в раздевалке.
Тогда драка не состоялась. Королев пересилил себя, проглотил две какие-то таблетки, приказал своим офицерам выходить к ожидающему грузовику. На пьяного младшего лейтенанта старался не смотреть, а если и поглядывал, по словам отрезвевших собутыльников, в его глазах вспыхивали огоньки бешенства.
И вот — продолжение…
— Об исчезновении младшего лейтенанта Виноградову доложили?
Парамонов насупил густые брови.
— Пришлось доложить… Знаете, Тарас Викторович, полковник нисколько не удивился. Только пробурчал что-то о бардаке под красным фонарем. И — все… Что делать с этим? — снова кивнул он на целофановый пакет.
Добято задумался. Он понимал — Парамонову грозит серьезная опасность, Грунд — не тот человек, с которым можно шутить, он — Убийца, кровавый маньяк, садист. Трудно даже подобрать определение для этого упыря! Но пугать командира отряда не следует. Правда, похоже, он не из трусливого десятка, но всему есть предел. В том числе, и человеческому терпению.
— Мне кажется, лжеКоролев пытается вывести вас из равновесия, заставить испугаться, бросить уже начатые поиски, — Парамонов окинул сыщика насмешливым взглядом. Дескать, нашли пугливого! — И все же я посоветовал бы вам принять меры предосторожности…
— Не высовываться из штаба, сидеть на толчке с пистолетом в руке? Избавьте, Тарас Викторович, не забывайте с кем имеете дело!
— Сидеть на толчке — конечно, глупость. Что могу посоветовать? Без оружия не выходить. Подобрать на роль телохранителей солдат покрепче, вооружить их. И меньше ездить по таежным дорогам… Не хотелось бы вас пугать, но вы имеете дело с Убийцей, безжалостным и хладнокровным. Исходите из этого.
Парамонов снова улыбнулся. На этот раз — нерешительно…
23
Темная, предрассветная ночь напоминает распахнутые в полете крылья огромного ворона. Дождь прекратился, но черные тучи угрожающе ползут над сопками. Казалось, рослые кедры вот-вот распорят им брюхо и выпустят на, и без того промокшую до корней, тайгу очередной водопад. Вокруг — тишина: не щебечут только-что проснувшиеся птицы, не шелестит листва на деревьях, в ручьях и родниках притихла вечно бурлящая вода. Природа ожидает приближающийся рассвет.
Осень… В такое же неуютное время Добято в последний раз видел Галину. Встретились они не на промозглой московской улице — в метро, на станции Китай-город. Тарасик спешил на работу, как обычно, запаздывал. Галина, не торопясь, ехала в суд. А куда ей торопиться — начальство, сама себе и власть, и законодательство. — Тарасик? Господи, вот это встреча! Сто лет тебя не видела, соскучилась страшно!
Сто не сто, а полгода пробежало. За это время Добято успел жениться на Марийке, а Галька, судя по вторично округлившемуся стану, тоже зря времени не теряла.
— Я… тоже… соскучился, — в три приема одолел простенькую фразу Тарасик. Преодолевая неожиданную неловкость, спросил. — Как Николай? Трудится?
Храмцова опустила голову, спрятала ироническую улыбку. Вопрос, действительно, глупейший. С прокурором сотрудник уголовного розыска встречается, если и не ежедневно, то по нескольку раз в неделю — наверняка!
Женщина мягко взяла друга детства и юности под руку, увлекла в сторону от потока пассажиров. Они остановились возле облицованной плитками стены.
— Конечно, трудится, куда деваться. Сам понимаешь, нелегко Коленьке с его несовременной принципиальностью. Каждый день ушибается, шишек — не пересчитать. А кому их лечить, если не жене?… Как твоя молодая?
Молодожен изобразил, несуществующую на самом деле, светлую радость. Даже рассмеялся. И показал отогнутый большой палец. Дескать, все великолепно, не могу нарадоваться!
Галина наклонила голову, положила руку на грудь Добято. Будто не доверяя ответу, прослушивала его сердце.
— Зачем ты это сделал, Тарасик? — почти прошептала она с укоризной. — Ведь знаю — не любишь…
Добято сам знал — не любит, к женитьбе толкнула обида. Ах, ты, значит, так, выбрала Николая, вот тебе, получай! Я тоже не лыком шит, ни одна девушка мимо не проходит, одаривает обещающими взглядами! Обзаведусь семьей, ребятишками — пожалеешь, что оттолкнула!
Но не об»яснять же это, не клонить повинную голову?
— Кто сказал, что не люблю? Дуреха ты, Галька, настоящая дуреха! Не сомневайся, у нас с Марийкой — полный порядок… Правда, детей пока нет, но они обязательно появятся.
Тонкий намек на очередную беременность Храмцовой. Галина покраснела. В наказание легонько шлепнула нахала по плечу. И вынужденно рассмеялась.
Разговор ни о чем. Приглашения в гости — надуманны, каждый знает — визитов не будет. Ибо Галина чувствует неизвестно какую вину, боится обидеть Марию. Тарасик тоже мучается. Вдруг Николай со свойственной ему проницательностью разгадает распавшийся любовный треугольник?
Получается, как в затасканном «сказочном» анекдоте: своя жена — Баба-Яга, чужая — Василиса Прекрасная, муж её — Иванушка-дурачек.
Какое уж тут гостевание?
Встреча на Китай-городе — последняя, Тарасик больше не видел юношескую свою любовь… Если не считать залитой кровью квартиры Храмцовых и два растерзанных бандитами тела…
Добято тряхнул головой, будто выбросил из неё несвоевременные воспоминания. Огляделся вокруг. Мрачная картинка, будто провалился он в преисподнюю и готовится предстать перед самим Сатаной.
По раскисшей таежной дороге, которую назвать «дорогой» можно только с солидной долей иронии, медленно едет грузовая машина. Переваливается с ухаба на ухаб, болезненно скрипит, завывает изношенным двигателем.
Рядом с зевающим водителем — средних лет мужчина со знаками отличия сержанта. Старшина «голубой» роты, контрактник Тимофей Козелков. В кузове, на мешках с обмундированием и продуктами удобно устроились Добято и Толкунов. В стороне — туго набитые вещмешки, ружья в чехлах.
В поношенных штанах и броднях, в наброшенной на толстые плечи телогрейке прапорщик выглядит московским бомжем. Всю жизнь проходил в форме, никогда не покупал ни костюмов, ни модных курток, ни таких же модных рубашек, галстуков. А тут — просьба-приказ московича: ехать в штатском!
Поневоле пришлось обратиться к сожительнице.
Возвратившись из коровника, где рачительный «хозяин» оглядывал будущую кормилицу семейства, Толкунов стянул рабочий ватник, измазанные навозом кирзачи. Потоптался возле стола, прикидывая как половчей изложить свою просьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Мне нужно сегодня, — жестко ответил Добято. — Дождусь.
Посчитав свою обязанность выполненной, ефрейтор снова занял свое место в коридоре. Его можно понять — слишком резкие выражения в адрес всесильного командира отряда допускал Виноградов, слышать их ефрейтору не столько стыдно, сколько опасно. Как бы после от»езда комиссии подполковник не вспомнил о невольном свидетеле и не отправил его в бригаду разнорабочих.
Добято проводил ефрейтора понимающим взглядом. Даже вздохнул.
Судя по негодующим выкрикам полковника, ждать придется долго. Ничего страшного, подумал сыщик, и не такое довелось проходить. Он заставил себя успокоиться, приказал расслабиться. Организм нехотя подчинился, дышать стало легче, головная боль отступила.
Пятнадцатиминутное ожидание ничего не изменило. Бу-бу-бу — доносился гневный голос полковника. Семен Дмитриевич отмалчивался. Сжимает, небось, под скатертью пудовые кулачища, глотает голодную слюну, с трудом удерживается от привычного мата.
Добято не выдержал и вежливо постучал в филенку.
— Кто там? Почему мешают? Не воинская часть — деревенская забегаловка!
Виноградов раздраженно открыл дверь. Увидел улыбающегося «пиджака», которого Москва навязала ему в помощники. Попытался изобразить приветливую улыбку. Не получилось — строевик ещё не успел отойти от разгромной, воспитательной обработки командира отряда, поэтому улыбка походила на оскал не успевшего насытиться хищника.
— Что вам… Тарас Викторович?
Похоже, полковник с трудом вспомнил имя-отчество сыскаря. Во-первых, слишком малозаметная фигура, чтобы перед ней расшаркиваться, во вторых — в гневе недолго свои «позывные» забыть. А гнев так и распирал строевика. Подумать только, распорядок дня выдерживается только на бумаге, самоволки превратились в обыденное явление, коллективные и индивидуальные пьянки заменили бывшее политпросвещение.
— Извините, оторвал вас… Пришел попрощаться, — миролюбиво произнес «пиджак». — Завтра в пять утра уезжаю в Голубой распадок. Сейчас поужинаю и — на боковую.
Сидящий напротив собственного стола Парамонов поднял голову с растрепанными волосами. Хотел что-то сказать, но ограничился виноватой улыбочкой, кивнул на спину полковника. Дескать, не та обстановка, чтобы пообщаться, отложим на денек, провожу начальство — самолично заявлюсь в «голубую» роту с непременным «пузырем».
Виноградов тычком подал руку.
— Желаю удачи.
Дверь захлопнулась. Будто вела она не в кабинет командира отряда — в камеру следствнного изолятора, которую сейчас используют для допроса «опасного преступника».
Добято нисколько не обиделся — понимающе улыбнулся. Словно при виде шалости малолетнего малыша. Резвись, дескать, сынок, расти, набирайся ума и силенок, понадобятся во взрослой твоей жизни. Она, эта изменчивая и вонючая житуха требует и того и другого, чем больше, тем лучше и надежней.
Не изменяя привычке прогуляться перед сном, он четыре раза обошел отрядный плац. Скупо освещенное пространство между казармами не пугало его, но все же сыщик вышагивал медленно, осторожно. Вдруг за углом штаба-столовой притаился со средневековым оружием в руках таинственный арбалетчик? Или, не доверяя своим шестеркам, пожаловал сам Убийца?
Поэтому намеченные на время прогулки размышления над новой версией не состоялись. Не та обстановка, голова отказывается работать в заданном направлении, мысли то и дело сворачивают на опасность ночной прогулки.
Все, хватит, пора — на боковую!
Обычный туалет в казарменной умывалке. Тарасик возвратился в свою комнату, разобрал постель, но раздеться не успел — раздалось легкое постукивание в фанерную дверь.
— Войдите! — негромко разрешил Тарасик. Рука автоматически пробралась под подушку к «макарову». — Кто там? Войдите!
С легким скрипом дверь открылась и вошел… Парамонов. Как всегда, сумрачный, неприступный.
— Извините за поздний визит, — буркнул он, пристроил фуражку на вбитый в стену гвоздь, ногой выдвинул на середину комнаты табурет, по хозяйски уселся. — Днем времени не хватает, вечером полковник… воспитывает. А поговорить край нужно… Надо бы, конечно, сразу после вашего приезда, но тогда не решился. Не знал, что вы — сыщик, думал — пошутили.
Темнит подполковник, придуряется, с насмешкой подумал Тарасик. После пред»явления фотокарточек Королева и Гранда можно было не сомневаться.
— Зря медлили… Кстати, как результаты поисков? Обнаружили хотя бы следы? Сколько групп работает?
— Я уже говорил, что выделить солдат не могу. Послал командира взвода и с ним трех сержантов. Выделил машину. Они пошарили по лесоучасткам, навестили старообрядческие заимки. Как я и думал, результат нулевой. Если не считать вот этого…
Добято взял за уголок поданный ему листок бумаги, явно вырванный из записной книжки. Досадливо поморщился. К «пальчикам», оставленным подполковником теперь прибавились его. Дай-то Бог, чтобы только они — не сам же Убийца добирался до почтового ящика, то-бишь, до поселковой почты. Следы мог оставить и посыльный. Только не на письме — на конверте.
— А где конверт? — затаив дыхание, спросил сыщик. — Неужели выбросили?
— А он-то зачем? Конверт, как конверт, стандартный, с марками и штемпелями. Как положено. Выбросил в корзинку для бумаг.
Добято резко поднялся, но подполковник опередил его. Понял свою ошибку и, не надев фуражку, выбежал из комнаты.
Пока он отсутствовал Тарасик прочитал записку. В начале — бегло, потом — более внимательно. Как он и рассчитывал, — примитивная угроза Гранда. «Ты посмел оскорбить меня. Готовься к смерти. Вслед за Кустовым — твоя очередь.» Естественно, без подписи, но текст говорит сам за себя. За полгода до трагичской смерти Николай тоже получал подобные анонимные угрозы.
— Вот конверт!
Парамонов тяжело дышал, видимо, бежал к штабу, а при его тучности и отсутствии постоянных физических тренировок, подобное поведение не могло пройти безнаказанным.
Разглядывать, изучать конверт Добято не стал — вместе с запиской аккуратно упаковал в целофановый пакет. Про себя ругнулся. Под рукой — ни лаборатории, ни специалистов-криминалистов, а время подпирает, не позволяет расслабиться.
— Кто такой Кустов?
— Командир взвода зосимовской роты. Вчера пропал…
— Тело нашли?
— Нет… Исчез, как и Королев, бесследно… Вообще-то, исчезновение младшего лейтенанта и подтолкнуло меня посоветоваться с вами… Таких цидулек, — брезгливо ткнул он пальцем в лежащий на кровати пакет, — у меня — полсейфа. С того самого дня, как доложили об исчезновении Королева.
— Почему не сказали сразу?
— А зачем говорить? Бояться я не боюсь, отвык на военной службе. Это пусть ваш Гранд боится, доберусь до подлой его души — вытряхну её из тела!
— Почему был похищен именно младший лейтенант Кустов?
Парамонов покаянно вздохнул, поглядел в угол комнаты. И начал рассказывать. С частыми остановками, с непременным приложением матерных сравнений…
22
Оказывается, первая и, кажется, единственная ссора «капитана» с младшим лейтенантом произошла в местной чайнухе, после совещания у командира отряда. Такая уж привычка укоренилась у отрядных офицеров — любое совещание или собрание обязательно отмечать выпивкой.
— Не пора ли, Сергей Дмитриевич, положить конец пьянкам? — нерешительно спрашивал командира помощник по воспитательной работе. — Как бы плохо не кончилось…
— Ничего плохого не будет, вшивый воспитатель, — небрежно ронял Парамонов. — Расслабятся парни, отойдут. Не ребятенки, ведь — зрелые мужики! Забудь о моральном облике строителя коммунизма, бывший комиссар, живи сегодняшним днем.
Сомов замолкал. Вступать в спор с самоуверенным, настырным командиром все равно, что пытаться головой пробить железобетонную стену.
Действительно, ничего страшного не происходило. Офицеры произносили привычныее тосты либо пили втихомолку, без торжественных речей. Потом расходились. Приезжие уезжали на грузовике: ротные — рядом с водителями, взводная молодежь — в кузове. Все тихо-мирно. Перепивших более трезвые собутыльники заботливо доставляли либо в снимаемые квартиры, либо в общежитие.
На этот раз тихо-мирно не получилось.
Королев впервые присутствовал на «мероприятии». По обыкновению не пил, чокался под тосты стаканом с газированной водой. Отхлебнет глоток и поставит на стол. До следующего тоста. С презрением поглядывал на опьяневших лейтенантов, брезгливо морщился. Он давно бы уже уехал в роту, но грузовик — единственное средство передвижения, не заставишь же взводных полсотни верст шагать по лужам. Вот и приходилось терпеть.
Темка Кустов прибыл в отряд из военно-строительного училища за два месяца до появления Королева. Как и все молодые офицеры, младший лейтенант мечтал о быстрой карьере, соответственно, был преувеличенного мнения о своих способностях. Хмель быстро вскружила голову недавнему сержанту, запинаясь на каждом слове, он выкрикивал тосты, высоко поднимал над головой стакан.
Владелец чайнухи, кривоносый, узкоглазый китаец по прозвищу «Капитана», предвкушал солидную прибыль. Посмеиваясь, нахваливал водку собственного изготовления, на самом деле — местный самогон, велел подать офицерам так называемый «кавказский» шашлык. По слухам, мясо для него добывается примитивным и, главное, баснословно дешевым способом — умерщвлением бесхозных собак и кошек.
Во время очередного тоста Кустов, размахивая полным стаканом, выплеснул часть водки на сидящего рядом Королева.
— Не можешь пить — лакай молоко, — более или менее добродушно отреагировал ротный, вытирая тужурку носовым платком. И — добавил. — Сосунок безмозглый!
Подобного оскорбления младший лейтенант не смог перенести. Поставил стакан и уперся обличительным взглядом в капитана.
— Говорят, на «голубых» водка плохо действует, — прошипел он. — Даже на мальчиков у них не стоит! Так это или не так — вам, товарищ капитан, видней.
— Что ты сказал, молокосос? — тоже поднялся Королев. — Да я тебя одним плевком пополам перешибу! Немедленно извинись!
Извиняться Кустов не собирался. Смеясь над удачной шуткой, покачивался, издевательски глядел на «голубого» капитана.
За столом притихли. Все ожидали продолжения. Казалось, Королев сейчас врежет обидчику между глаз, разорвет его на части. Владелец питейного заведения поспешно убирал под стойку легкобьющуюся посуду, официантки укрылись в раздевалке.
Тогда драка не состоялась. Королев пересилил себя, проглотил две какие-то таблетки, приказал своим офицерам выходить к ожидающему грузовику. На пьяного младшего лейтенанта старался не смотреть, а если и поглядывал, по словам отрезвевших собутыльников, в его глазах вспыхивали огоньки бешенства.
И вот — продолжение…
— Об исчезновении младшего лейтенанта Виноградову доложили?
Парамонов насупил густые брови.
— Пришлось доложить… Знаете, Тарас Викторович, полковник нисколько не удивился. Только пробурчал что-то о бардаке под красным фонарем. И — все… Что делать с этим? — снова кивнул он на целофановый пакет.
Добято задумался. Он понимал — Парамонову грозит серьезная опасность, Грунд — не тот человек, с которым можно шутить, он — Убийца, кровавый маньяк, садист. Трудно даже подобрать определение для этого упыря! Но пугать командира отряда не следует. Правда, похоже, он не из трусливого десятка, но всему есть предел. В том числе, и человеческому терпению.
— Мне кажется, лжеКоролев пытается вывести вас из равновесия, заставить испугаться, бросить уже начатые поиски, — Парамонов окинул сыщика насмешливым взглядом. Дескать, нашли пугливого! — И все же я посоветовал бы вам принять меры предосторожности…
— Не высовываться из штаба, сидеть на толчке с пистолетом в руке? Избавьте, Тарас Викторович, не забывайте с кем имеете дело!
— Сидеть на толчке — конечно, глупость. Что могу посоветовать? Без оружия не выходить. Подобрать на роль телохранителей солдат покрепче, вооружить их. И меньше ездить по таежным дорогам… Не хотелось бы вас пугать, но вы имеете дело с Убийцей, безжалостным и хладнокровным. Исходите из этого.
Парамонов снова улыбнулся. На этот раз — нерешительно…
23
Темная, предрассветная ночь напоминает распахнутые в полете крылья огромного ворона. Дождь прекратился, но черные тучи угрожающе ползут над сопками. Казалось, рослые кедры вот-вот распорят им брюхо и выпустят на, и без того промокшую до корней, тайгу очередной водопад. Вокруг — тишина: не щебечут только-что проснувшиеся птицы, не шелестит листва на деревьях, в ручьях и родниках притихла вечно бурлящая вода. Природа ожидает приближающийся рассвет.
Осень… В такое же неуютное время Добято в последний раз видел Галину. Встретились они не на промозглой московской улице — в метро, на станции Китай-город. Тарасик спешил на работу, как обычно, запаздывал. Галина, не торопясь, ехала в суд. А куда ей торопиться — начальство, сама себе и власть, и законодательство. — Тарасик? Господи, вот это встреча! Сто лет тебя не видела, соскучилась страшно!
Сто не сто, а полгода пробежало. За это время Добято успел жениться на Марийке, а Галька, судя по вторично округлившемуся стану, тоже зря времени не теряла.
— Я… тоже… соскучился, — в три приема одолел простенькую фразу Тарасик. Преодолевая неожиданную неловкость, спросил. — Как Николай? Трудится?
Храмцова опустила голову, спрятала ироническую улыбку. Вопрос, действительно, глупейший. С прокурором сотрудник уголовного розыска встречается, если и не ежедневно, то по нескольку раз в неделю — наверняка!
Женщина мягко взяла друга детства и юности под руку, увлекла в сторону от потока пассажиров. Они остановились возле облицованной плитками стены.
— Конечно, трудится, куда деваться. Сам понимаешь, нелегко Коленьке с его несовременной принципиальностью. Каждый день ушибается, шишек — не пересчитать. А кому их лечить, если не жене?… Как твоя молодая?
Молодожен изобразил, несуществующую на самом деле, светлую радость. Даже рассмеялся. И показал отогнутый большой палец. Дескать, все великолепно, не могу нарадоваться!
Галина наклонила голову, положила руку на грудь Добято. Будто не доверяя ответу, прослушивала его сердце.
— Зачем ты это сделал, Тарасик? — почти прошептала она с укоризной. — Ведь знаю — не любишь…
Добято сам знал — не любит, к женитьбе толкнула обида. Ах, ты, значит, так, выбрала Николая, вот тебе, получай! Я тоже не лыком шит, ни одна девушка мимо не проходит, одаривает обещающими взглядами! Обзаведусь семьей, ребятишками — пожалеешь, что оттолкнула!
Но не об»яснять же это, не клонить повинную голову?
— Кто сказал, что не люблю? Дуреха ты, Галька, настоящая дуреха! Не сомневайся, у нас с Марийкой — полный порядок… Правда, детей пока нет, но они обязательно появятся.
Тонкий намек на очередную беременность Храмцовой. Галина покраснела. В наказание легонько шлепнула нахала по плечу. И вынужденно рассмеялась.
Разговор ни о чем. Приглашения в гости — надуманны, каждый знает — визитов не будет. Ибо Галина чувствует неизвестно какую вину, боится обидеть Марию. Тарасик тоже мучается. Вдруг Николай со свойственной ему проницательностью разгадает распавшийся любовный треугольник?
Получается, как в затасканном «сказочном» анекдоте: своя жена — Баба-Яга, чужая — Василиса Прекрасная, муж её — Иванушка-дурачек.
Какое уж тут гостевание?
Встреча на Китай-городе — последняя, Тарасик больше не видел юношескую свою любовь… Если не считать залитой кровью квартиры Храмцовых и два растерзанных бандитами тела…
Добято тряхнул головой, будто выбросил из неё несвоевременные воспоминания. Огляделся вокруг. Мрачная картинка, будто провалился он в преисподнюю и готовится предстать перед самим Сатаной.
По раскисшей таежной дороге, которую назвать «дорогой» можно только с солидной долей иронии, медленно едет грузовая машина. Переваливается с ухаба на ухаб, болезненно скрипит, завывает изношенным двигателем.
Рядом с зевающим водителем — средних лет мужчина со знаками отличия сержанта. Старшина «голубой» роты, контрактник Тимофей Козелков. В кузове, на мешках с обмундированием и продуктами удобно устроились Добято и Толкунов. В стороне — туго набитые вещмешки, ружья в чехлах.
В поношенных штанах и броднях, в наброшенной на толстые плечи телогрейке прапорщик выглядит московским бомжем. Всю жизнь проходил в форме, никогда не покупал ни костюмов, ни модных курток, ни таких же модных рубашек, галстуков. А тут — просьба-приказ московича: ехать в штатском!
Поневоле пришлось обратиться к сожительнице.
Возвратившись из коровника, где рачительный «хозяин» оглядывал будущую кормилицу семейства, Толкунов стянул рабочий ватник, измазанные навозом кирзачи. Потоптался возле стола, прикидывая как половчей изложить свою просьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27