И потом, что она, денег не видела? Говорю же: администратор рынка.
– Тогда живи за ее счет и не возникай. Жена тебя кормит, одевает, а ты недоволен.
Что-то враждебное, злое вдруг проглянуло в Жекиных глазах, но Борис, обдумывая его слова, не обратил на это внимания.
– За ее счет? – Он пожевал брошенную фразу и скривился, словно уксусу глотнул. – Да за ее счет особенно не разгуляешься. Пропади она пропадом, такая жизнь. Копит, копит… Рубль на газету и тот приходится клянчить! Не вижу я никаких денег, пойми! Прячет их Ирочка. Сама все покупает, сама все решает… Я ей как-то предложил: давай, говорю, я займусь планированием домашнего бюджета. Подсчитаю, сколько уходит на питание, сколько – на покупки, сколько можно откладывать на черный день… А она мне, знаешь, что ответила? «С какой это стати ты будешь мои деньги считать?» Представляешь? «Мои»! То есть ее личные сбережения – не наши. А квартиру в семьдесят пятом кому дали? Ей? А что оклад у меня тогда был за четыреста рубликов, это как? Нормально? Ты сколько тогда получала? Семьдесят пять?..
Борис так разволновался, что явно перешел на диспут с отсутствующей супругой. Жека смотрел на него с легким презрением и думал: «А чем я лучше? Тем, что моложе? Или тем, что стараюсь не распространяться на эту тему? Но суть-то от этого не меняется. Глядишь, лет через двадцать сам отращу бородку, брюшко, стану на судьбу свою нелегкую жаловаться всем встречным-поперечным… Неужели? Неужели можно превратиться в такое ничтожество?.. Нет, ни за что! – окончательно решил он для себя. – Никогда. Лучше сдохнуть!»
– …да? Или на курорты не ездили? – бубнил Борис, не обращая внимания на отсутствующее выражение лица гостя.
– Да хватит тебе! – выкрикнул Жека. – Заладил одно и то же!
Борис очнулся от хмельного транса и недоуменно переспросил:
– Что? Что ты говоришь?
Смягчив тон до нейтрального, Жека постарался дружески улыбнуться, а когда не получилось, просто очень похоже искривил губы и подмигнул:
– Говорю: дохлая это тема. Баба есть баба, ее не переделаешь. А мы с тобой мужики, наша задача проста: наливай да пей. Усугубим? Я спонсирую, ты обеспечиваешь доставку. Разделение труда.
Жекина рука тем временем нашарила в кармане одну из двух последних сотен и, выудив ее, он лихо припечатал к столу.
– Тут минут десять ходу в одну сторону, – нерешительно произнес Борис.
Он явно колебался, неисполнившись пьяной подозрительности. Жека снял ладонь с купюры, открывая ее для лучшего обзора, и откинулся на спинку стула, как бы говоря: лично мне и без добавки хорошо, никуда я не пойду. Последние сомнения хозяина квартиры были пресечены предложением, сделанным веселым тоном:
– А ты меня на ключик! Чтобы никуда не делся.
3
Оставшись один на чужой жилплощади, молодой человек, назвавшийся Жекой, не кинулся рассовывать по карманам столовое серебро и бижутерию, не стал ковыряться в банках с крупой или рыться между стопками постельного белья, даже в разнообразные вазы и вазочки не заглянул. Сам будучи женатым, знал он все эти стандартные бабские нычки, но ничего существенного обнаружить в них не рассчитывал. Деньги – а таковые в зажиточном доме водились – хранились в каком-нибудь другом, более надежном месте. Их прятали не от залетного домушника, а от родного муженька, располагавшего массой свободного времени для обстоятельных, методичных поисков. У Жеки такой возможности не было. Но из драматического повествования собутыльника он усвоил главное: копит его супруга денежки, а от Бориса скрывает. Значит, есть, что прятать. Значит, есть, что искать.
В настоящий момент Жеке было достаточно одного этого приятного факта.
Между прочим, его действительно звали именно так – фальшивыми именами парню пользоваться никогда не доводилось. Воровской клички он тоже не имел. Слова типа «наводка», «стрема», «скок» были знакомы ему только понаслышке. Ничего более существенного, чем пластмассовых солдатиков, Жека до сих пор не похищал. Но то были детские проказы. Теперь, в свои тридцать с небольшим лет, он был готов пересмотреть свое отношение к известной христианской заповеди. Возможно, ко всем заповедям сразу. Он был готов на многое ради денег. Практически на все.
Виной тому была не алчность. Просто бедность оказалась невыносимым испытанием для его болезненного самолюбия. Когда Жека осознал, что по уровню благосостояния его семья и он сам очутились в одной из самых низших каст, превосходя разве что селян да бомжей, он заметался, как человек, угодивший в топкое болото. Занял денег, занялся частным предпринимательством. Ничего путного из этого не вышло. Нищета засосала еще сильнее. А в глазах Ленки, его жены, загорелись неугасаемые огоньки немого упрека. Когда же она наконец открыла рот и высказала все наболевшее, надолго замолчал Жека. Закончилось все так, как и должно было закончиться при их упрямых, взрывоопасных характерах влюбленных Овенов: утром рано два барана…
В общем, столкнулись лбами и разлетелись в разные стороны.
Ленка ушла к родителям, забрав дочь. Жека остался в гордом одиночестве. Случившееся он воспринял как вопиющую вселенскую несправедливость. И собирался исправить ее любой ценой. Не знал только, как именно.
Знакомство с подвыпившим мужиком он завел вовсе не потому, что намеревался довести его до невменяемой кондиции и ограбить. Ему нужно было очень много денег – много и сразу, как всем проигравшимся банкротам. Шатаясь по городу и убивая время, он подсознательно ждал редкого шанса, который не собирался упускать. Похоже, таки дождался, раз очутился в одной из квартир, где деньги лежат.
Соображая, как бы получше воспользоваться ситуацией, Жека прохаживался по комнате, озираясь с видом скучающего посетителя музея.
Глаза пробежались по купеческому шику квартиры, оценивая шелкографию на стенах, подвесной потолок, ковровое покрытие, бордовый мебельный гарнитур из натурального дерева. Наконец взгляд остановился на суперплоском экране громадного телевизора – центре обывательского мироздания.
Присев на корточки, Жека взялся перебирать пластмассовые томики славинской видеотеки. Так, «Утомленные солнцем», «Служебный роман», «Основной инстинкт», «Титаник»… Никаких боевиков или ужастиков. Ага, а вот это скорее всего заветная Борина порнушка: на торце кассеты отсутствует полоска с названием – маленькая мужская хитрость для утаивания маленьких мужских слабостей от занудливых супруг. Посмотрим-посмотрим…
Включив видеомагнитофон, Жека развалился было в велюровом кресле, но тут же резко подался вперед, впившись взглядом в экран «Панасоника». Вот так порнушка! Это был домашний любительский фильм, предназначенный только для семейного просмотра в бездетной семье Славиных. Ибо даже на кассетах с настоящим крутым сексом не часто увидишь такой полет неистощимой фантазии, которой, оказывается, обладал седобородый Борис.
Его постановка нашла очень благодарного зрителя. Жеку заинтриговало не неожиданное проворство этого немолодого, рыхлого на вид пузана. И не сомнительные прелести его супруги, выступавшей в роли секс-бомбы. Жеку увлек сюжет. В его мозгу начала прокручиваться собственная версия увиденного. Некого документального фильма с хэппи-эндом для Жеки и с трагическим концом для сладкой парочки, резвившейся на стуле и вокруг него.
По ходу дела Борис все время помнил о включенной видеокамере и старался не заслонять ее волосатыми ягодицами. Супруга явно тоже знала о ней, судя по тому, как воротила лицо от объектива. Жека хмыкнул и переключил запись на просмотр в ускоренном темпе. Теперь пожилые супруги, проделывавшие на экране непристойные акробатические упражнения, выглядели совсем уж полными идиотами, но комичными, а не отвратительными.
Выключив технику, Жека навсегда запомнил их такими: пара безмозглых сношающихся кроликов, обреченных стать добычей выследившего их хищника. Дрыг-дрыг-дрыг. Пых-пых-пых. Потешные персонажи мультика для взрослых, а не живые люди.
Как можно жалеть таких?
Жека улыбнулся. Таким и застал его воротившийся Борис – неизвестно чем довольного, повеселевшего.
4
– Я тут, – шутливо доложил Жека, когда дверь захлопнулась за вошедшим, – в целости и сохранности, как и ваши фамильные драгоценности, сэр. Но, охраняя их, ваш верный страж едва не умер от скуки и жажды.
– Дело поправимое, – откликнулся запыхавшийся и слегка протрезвевший на свежем воздухе Борис. – Вполне даже приличная водочка в магазине обнаружилась.
Ему было неловко, что, уходя, он действительно запер гостя на замок. Такой приличный молодой человек, остроумный даже. Подумав, Борис с неожиданной щедростью предложил гостю угоститься пельменями, которых и ему одному хватало еле-еле. Тот не отказался, благосклонно кивнул. В результате на столе образовалась вполне приличная закуска, под которую было не грех и «отравиться», как привычно предложил гость. Тут же влили в себя по первой.
– Ты почему плащ не снимаешь? – поинтересовался Борис, перемалывая зубами пельмешек, завернутый в подсоленную дольку лимона. – Спешишь?
– Да нет. Время пока есть. Немного, но есть.
– Завидую тебе, – признался Борис. – Ты сравнительно молод, уверен в своих силах, задорен. Не то что я. Как сказано в притчах: «Веселое сердце делает лицо веселым, а при сердечной скорби дух унывает».
– А у меня, значит, лицо веселое?
– Вполне.
– Так ты о плохом не думай, вот и тоже развеселишься. Лично я веселюсь не потому, что на душе радостно, а потому, что некую высшую механику понял. Некому молиться, Боря. И не перед кем отчитываться. Ни добра нет, ни зла. Зверь свежатинку раздобыл – это хорошо, ему хорошо. А кроликам, которых он сожрал, плохо.
– Какие еще кролики? – возмущенно воскликнул Борис, воспитанный на псевдомистической литературе и любивший порассуждать о космической гармонии. – При чем здесь какие-то кролики?
– Когда-нибудь поймешь, – пообещал Жека. – Позже. А пока давай лучше отравимся.
Несколько озадаченный неожиданным красноречием собеседника, Борис попытался присмотреться к нему получше. И, сфокусировав слегка туманный взор, понял, что подсознательно обеспокоило его: отстраненное, даже отчужденное выражение Жекиного лица. Словно он только прикидывался бесшабашным выпивохой, а сам все время что-то обдумывал, что-то не очень хорошее.
Проглотив водку, Борис нанизал на вилку три пельменя, отправил их в рот и хитро посмотрел на гостя:
– О чем задумался, Женя? Только честно.
– Честно? О деньгах. Мне очень нужны деньги, Боря!
Ну разумеется! Деньги! У тех, кто не располагает ими в достаточном количестве, всегда бродят мрачные мысли в голове. Это Борис отлично усвоил на собственной, так сказать, шкуре. Расслабился, загнал за щеку мешающий комок теста с мясцом и подхватил животрепещущую тему. Его страстная, обличительная речь очень напоминала выступление на былых демократических митингах. Жека заскучал. Он не переносил ораторскую патетику и презирал стада баранов, устремляющиеся за каждым, кто блеет громче остальных.
– …э-э… процветает олигархия… э-э… коррупция… в то время, как мы, честные, умные, но совестливые люди, подобно нищим, просим у продажной системы подаяния! – пылко закончил Борис свою невнятную тираду. Переводя дух, проглотил все-таки пельмень, выпил водки, снова закусил, снова наполнил стопку.
«Прожорливый кролик, – подумал Жека. – Глупый, жадный зверек. За окном уже темно, за окном рыскают хищники, а кролик не спит, кролик кушает и попутно обсуждает вопросы государственного устройства».
Сходство с грызуном еще больше усилилось, когда Борис принялся мелко жевать лимонную корочку, скукожив лицо и страдальчески полуприкрыв глаза. Набьет брюхо, по-быстренькому оттрахает свою жирную крольчиху и отправится просить у государства подаяние, робко протянув лапку в окошечко кассы.
– Ты не нищий, Боря, – медленно произнес Жека с непонятной улыбочкой на губах. – Нищий, по своей сути, свободный человек. А ты – раб! Раб обстоятельств. Страстей. Привычек. Всего, от чего ты зависишь.
– А ты, можно подумать, не зависишь? – запальчиво возразил собеседник.
Жека посмотрел ему прямо в глаза, расширившиеся за линзами очков, и отчеканил:
– Почти нет. Я мало от кого и от чего завишу в последнее время. Скажу тебе больше, как человеку симпатичному и случайному. Я полностью освободился от всяких предрассудков. Если мне попадется старая жирная баба, скажем, базарная торговка, прячущая деньги в чулке, я убью ее и возьму эти деньги. А ты?
В наступившей тишине можно было расслышать, как булькнули две порции водки, почти одновременно отправившиеся в пищеводы обоих мужчин. С кажущимся безразличием Жека лениво гонял пельмень по промасленной тарелке, а сам напряженно ожидал ответной реакции хозяина квартиры. Тот не встал и не указал гостю на дверь, не возмутился, что было уже неплохо. Борис лишь облизывал влажные губы и шумно дышал. Но это, возможно, было вызвано незакушенной водкой, проглоченной одновременно с наживкой. Клюнет? Если да, то останется поводить его немного за нос и подсечь.
– Ты на что намекаешь? – почему-то шепотом спросил Борис.
Сколько бессонных ночных часов провел он в постели, обдумывая, как бы половчее изменить свою судьбу! Он не мечтал о сказочном богатстве. Для полного счастья ему требовалось не так уж и много: вкусненькие нарезки, выдержанный коньячок, тугенькие девочки раз в месяц. И книги, книги – сейчас так много интереснейших изданий. Долгими одинокими вечерами он листал бы дорогие фолианты, впитывая в себя мудрость веков, а над ухом не зудел бы раздраженный голос супруги, который временами становился таким невыносимо пронзительным!
В своих грезах Борис никогда не доходил до убийства. Ирина погибала сама. Например, ее сбивала машина. Или лучше трамвай, чтобы наверняка. Он одевался в траур, плакал над могилой, а потом, сантиметр за сантиметром, обшаривал квартиру и находил спрятанные деньги. Честно говоря, при живой супруге его поискам не доставало целеустремленности. Она все равно не позволила бы Борису воспользоваться этими деньгами по его усмотрению. А вот в случае ее отсутствия, в случае безвременного исчезновения…
– Так на что ты намекаешь? – повторил он свой зависший в воздухе вопрос. – Что за старая жирная баба?
– Да ты все прекрасно понял. А что? Прогонишь? Или все же допьем водочку?
– Сиди-сиди! – всполошился Борис. – Погоди. Дело в том, что…
В припадке пьяной откровенности Борис признался гостю, что завидует его решимости и сожалеет, что сам не способен на радикальные меры. Ирина – ошибка его молодости. Вздорная баба. Именно старая, именно жирная.
Описывая свое отношение к ней, Борис говорил все более путано, приводя зачем-то перевранные цитаты из Ницше, выворачивая душу наизнанку, как будто не малознакомый парень перед ним сидел, а Зигмунд Фрейд собственной персоной. Припомнил, кстати, как однажды взял фотографию жены да и выколол ей ножницами глаза, а потом еще пририсовал фломастером клюв вместо носа.
– Клюв? – изумился Жека. – Зачем клюв?
– Сам не знаю, – признался Борис. – Она мне гусыню напоминает. Глупую, самодовольную птицу. Ходит по дому вразвалочку и командует: «Борюсик – туда! Борюсик – сюда!»
– Борюсик? – восхищенно переспросил Жека. – И ты отзываешься? Терпишь?
Чем сильнее задеть человека за живое, тем легче повести его в нужном направлении, заставить лезть в воду там, где нет никакого броду.
– Я терплю ее вот уже двадцать три года! – трагически объявил Борис.
– Ну и дурак. Вместо того, чтобы шаманствовать над фотографией, давно бы избавился от нее, и всех делов!
– Идеальные убийства бывают только в детективах, – горько вздохнул Борис, поставил на стол поднятую рюмку и преувеличенно твердой походкой направился к ожившему телефону.
Наблюдая за ним, Жека прикидывал: не перебрал ли господин психоаналитик, не назюзюкался ли сверх меры? Нет, решил он, в самый раз. Воспринимает действительность адекватно, а пьяный кураж помогает ему преодолеть излишнюю щепетильность.
– Понятно, – бубнил Борис в телефонную трубку. – Да я не скучаю… Выпили немного… Эй! Ира! Ира!.. Стерва!.. Чтоб ты сдохла!
И хотя последние слова Борюсик бросил явно в пустоту, было ясно, что гипнотический сеанс по превращению кролика в кровожадного зверька закончился успешно.
5
– Их величество задерживаются! – саркастически доложил Борис, возвращаясь к наполненной рюмке.
Потом он снова завел свою тягомотину про нелегкое житье-бытье, а Жека, пропуская бесполезную информацию мимо ушей, думал.
Было бы крайне глупо попытаться оглушить хозяина и броситься рыться по сусекам.
1 2 3 4 5 6 7
– Тогда живи за ее счет и не возникай. Жена тебя кормит, одевает, а ты недоволен.
Что-то враждебное, злое вдруг проглянуло в Жекиных глазах, но Борис, обдумывая его слова, не обратил на это внимания.
– За ее счет? – Он пожевал брошенную фразу и скривился, словно уксусу глотнул. – Да за ее счет особенно не разгуляешься. Пропади она пропадом, такая жизнь. Копит, копит… Рубль на газету и тот приходится клянчить! Не вижу я никаких денег, пойми! Прячет их Ирочка. Сама все покупает, сама все решает… Я ей как-то предложил: давай, говорю, я займусь планированием домашнего бюджета. Подсчитаю, сколько уходит на питание, сколько – на покупки, сколько можно откладывать на черный день… А она мне, знаешь, что ответила? «С какой это стати ты будешь мои деньги считать?» Представляешь? «Мои»! То есть ее личные сбережения – не наши. А квартиру в семьдесят пятом кому дали? Ей? А что оклад у меня тогда был за четыреста рубликов, это как? Нормально? Ты сколько тогда получала? Семьдесят пять?..
Борис так разволновался, что явно перешел на диспут с отсутствующей супругой. Жека смотрел на него с легким презрением и думал: «А чем я лучше? Тем, что моложе? Или тем, что стараюсь не распространяться на эту тему? Но суть-то от этого не меняется. Глядишь, лет через двадцать сам отращу бородку, брюшко, стану на судьбу свою нелегкую жаловаться всем встречным-поперечным… Неужели? Неужели можно превратиться в такое ничтожество?.. Нет, ни за что! – окончательно решил он для себя. – Никогда. Лучше сдохнуть!»
– …да? Или на курорты не ездили? – бубнил Борис, не обращая внимания на отсутствующее выражение лица гостя.
– Да хватит тебе! – выкрикнул Жека. – Заладил одно и то же!
Борис очнулся от хмельного транса и недоуменно переспросил:
– Что? Что ты говоришь?
Смягчив тон до нейтрального, Жека постарался дружески улыбнуться, а когда не получилось, просто очень похоже искривил губы и подмигнул:
– Говорю: дохлая это тема. Баба есть баба, ее не переделаешь. А мы с тобой мужики, наша задача проста: наливай да пей. Усугубим? Я спонсирую, ты обеспечиваешь доставку. Разделение труда.
Жекина рука тем временем нашарила в кармане одну из двух последних сотен и, выудив ее, он лихо припечатал к столу.
– Тут минут десять ходу в одну сторону, – нерешительно произнес Борис.
Он явно колебался, неисполнившись пьяной подозрительности. Жека снял ладонь с купюры, открывая ее для лучшего обзора, и откинулся на спинку стула, как бы говоря: лично мне и без добавки хорошо, никуда я не пойду. Последние сомнения хозяина квартиры были пресечены предложением, сделанным веселым тоном:
– А ты меня на ключик! Чтобы никуда не делся.
3
Оставшись один на чужой жилплощади, молодой человек, назвавшийся Жекой, не кинулся рассовывать по карманам столовое серебро и бижутерию, не стал ковыряться в банках с крупой или рыться между стопками постельного белья, даже в разнообразные вазы и вазочки не заглянул. Сам будучи женатым, знал он все эти стандартные бабские нычки, но ничего существенного обнаружить в них не рассчитывал. Деньги – а таковые в зажиточном доме водились – хранились в каком-нибудь другом, более надежном месте. Их прятали не от залетного домушника, а от родного муженька, располагавшего массой свободного времени для обстоятельных, методичных поисков. У Жеки такой возможности не было. Но из драматического повествования собутыльника он усвоил главное: копит его супруга денежки, а от Бориса скрывает. Значит, есть, что прятать. Значит, есть, что искать.
В настоящий момент Жеке было достаточно одного этого приятного факта.
Между прочим, его действительно звали именно так – фальшивыми именами парню пользоваться никогда не доводилось. Воровской клички он тоже не имел. Слова типа «наводка», «стрема», «скок» были знакомы ему только понаслышке. Ничего более существенного, чем пластмассовых солдатиков, Жека до сих пор не похищал. Но то были детские проказы. Теперь, в свои тридцать с небольшим лет, он был готов пересмотреть свое отношение к известной христианской заповеди. Возможно, ко всем заповедям сразу. Он был готов на многое ради денег. Практически на все.
Виной тому была не алчность. Просто бедность оказалась невыносимым испытанием для его болезненного самолюбия. Когда Жека осознал, что по уровню благосостояния его семья и он сам очутились в одной из самых низших каст, превосходя разве что селян да бомжей, он заметался, как человек, угодивший в топкое болото. Занял денег, занялся частным предпринимательством. Ничего путного из этого не вышло. Нищета засосала еще сильнее. А в глазах Ленки, его жены, загорелись неугасаемые огоньки немого упрека. Когда же она наконец открыла рот и высказала все наболевшее, надолго замолчал Жека. Закончилось все так, как и должно было закончиться при их упрямых, взрывоопасных характерах влюбленных Овенов: утром рано два барана…
В общем, столкнулись лбами и разлетелись в разные стороны.
Ленка ушла к родителям, забрав дочь. Жека остался в гордом одиночестве. Случившееся он воспринял как вопиющую вселенскую несправедливость. И собирался исправить ее любой ценой. Не знал только, как именно.
Знакомство с подвыпившим мужиком он завел вовсе не потому, что намеревался довести его до невменяемой кондиции и ограбить. Ему нужно было очень много денег – много и сразу, как всем проигравшимся банкротам. Шатаясь по городу и убивая время, он подсознательно ждал редкого шанса, который не собирался упускать. Похоже, таки дождался, раз очутился в одной из квартир, где деньги лежат.
Соображая, как бы получше воспользоваться ситуацией, Жека прохаживался по комнате, озираясь с видом скучающего посетителя музея.
Глаза пробежались по купеческому шику квартиры, оценивая шелкографию на стенах, подвесной потолок, ковровое покрытие, бордовый мебельный гарнитур из натурального дерева. Наконец взгляд остановился на суперплоском экране громадного телевизора – центре обывательского мироздания.
Присев на корточки, Жека взялся перебирать пластмассовые томики славинской видеотеки. Так, «Утомленные солнцем», «Служебный роман», «Основной инстинкт», «Титаник»… Никаких боевиков или ужастиков. Ага, а вот это скорее всего заветная Борина порнушка: на торце кассеты отсутствует полоска с названием – маленькая мужская хитрость для утаивания маленьких мужских слабостей от занудливых супруг. Посмотрим-посмотрим…
Включив видеомагнитофон, Жека развалился было в велюровом кресле, но тут же резко подался вперед, впившись взглядом в экран «Панасоника». Вот так порнушка! Это был домашний любительский фильм, предназначенный только для семейного просмотра в бездетной семье Славиных. Ибо даже на кассетах с настоящим крутым сексом не часто увидишь такой полет неистощимой фантазии, которой, оказывается, обладал седобородый Борис.
Его постановка нашла очень благодарного зрителя. Жеку заинтриговало не неожиданное проворство этого немолодого, рыхлого на вид пузана. И не сомнительные прелести его супруги, выступавшей в роли секс-бомбы. Жеку увлек сюжет. В его мозгу начала прокручиваться собственная версия увиденного. Некого документального фильма с хэппи-эндом для Жеки и с трагическим концом для сладкой парочки, резвившейся на стуле и вокруг него.
По ходу дела Борис все время помнил о включенной видеокамере и старался не заслонять ее волосатыми ягодицами. Супруга явно тоже знала о ней, судя по тому, как воротила лицо от объектива. Жека хмыкнул и переключил запись на просмотр в ускоренном темпе. Теперь пожилые супруги, проделывавшие на экране непристойные акробатические упражнения, выглядели совсем уж полными идиотами, но комичными, а не отвратительными.
Выключив технику, Жека навсегда запомнил их такими: пара безмозглых сношающихся кроликов, обреченных стать добычей выследившего их хищника. Дрыг-дрыг-дрыг. Пых-пых-пых. Потешные персонажи мультика для взрослых, а не живые люди.
Как можно жалеть таких?
Жека улыбнулся. Таким и застал его воротившийся Борис – неизвестно чем довольного, повеселевшего.
4
– Я тут, – шутливо доложил Жека, когда дверь захлопнулась за вошедшим, – в целости и сохранности, как и ваши фамильные драгоценности, сэр. Но, охраняя их, ваш верный страж едва не умер от скуки и жажды.
– Дело поправимое, – откликнулся запыхавшийся и слегка протрезвевший на свежем воздухе Борис. – Вполне даже приличная водочка в магазине обнаружилась.
Ему было неловко, что, уходя, он действительно запер гостя на замок. Такой приличный молодой человек, остроумный даже. Подумав, Борис с неожиданной щедростью предложил гостю угоститься пельменями, которых и ему одному хватало еле-еле. Тот не отказался, благосклонно кивнул. В результате на столе образовалась вполне приличная закуска, под которую было не грех и «отравиться», как привычно предложил гость. Тут же влили в себя по первой.
– Ты почему плащ не снимаешь? – поинтересовался Борис, перемалывая зубами пельмешек, завернутый в подсоленную дольку лимона. – Спешишь?
– Да нет. Время пока есть. Немного, но есть.
– Завидую тебе, – признался Борис. – Ты сравнительно молод, уверен в своих силах, задорен. Не то что я. Как сказано в притчах: «Веселое сердце делает лицо веселым, а при сердечной скорби дух унывает».
– А у меня, значит, лицо веселое?
– Вполне.
– Так ты о плохом не думай, вот и тоже развеселишься. Лично я веселюсь не потому, что на душе радостно, а потому, что некую высшую механику понял. Некому молиться, Боря. И не перед кем отчитываться. Ни добра нет, ни зла. Зверь свежатинку раздобыл – это хорошо, ему хорошо. А кроликам, которых он сожрал, плохо.
– Какие еще кролики? – возмущенно воскликнул Борис, воспитанный на псевдомистической литературе и любивший порассуждать о космической гармонии. – При чем здесь какие-то кролики?
– Когда-нибудь поймешь, – пообещал Жека. – Позже. А пока давай лучше отравимся.
Несколько озадаченный неожиданным красноречием собеседника, Борис попытался присмотреться к нему получше. И, сфокусировав слегка туманный взор, понял, что подсознательно обеспокоило его: отстраненное, даже отчужденное выражение Жекиного лица. Словно он только прикидывался бесшабашным выпивохой, а сам все время что-то обдумывал, что-то не очень хорошее.
Проглотив водку, Борис нанизал на вилку три пельменя, отправил их в рот и хитро посмотрел на гостя:
– О чем задумался, Женя? Только честно.
– Честно? О деньгах. Мне очень нужны деньги, Боря!
Ну разумеется! Деньги! У тех, кто не располагает ими в достаточном количестве, всегда бродят мрачные мысли в голове. Это Борис отлично усвоил на собственной, так сказать, шкуре. Расслабился, загнал за щеку мешающий комок теста с мясцом и подхватил животрепещущую тему. Его страстная, обличительная речь очень напоминала выступление на былых демократических митингах. Жека заскучал. Он не переносил ораторскую патетику и презирал стада баранов, устремляющиеся за каждым, кто блеет громче остальных.
– …э-э… процветает олигархия… э-э… коррупция… в то время, как мы, честные, умные, но совестливые люди, подобно нищим, просим у продажной системы подаяния! – пылко закончил Борис свою невнятную тираду. Переводя дух, проглотил все-таки пельмень, выпил водки, снова закусил, снова наполнил стопку.
«Прожорливый кролик, – подумал Жека. – Глупый, жадный зверек. За окном уже темно, за окном рыскают хищники, а кролик не спит, кролик кушает и попутно обсуждает вопросы государственного устройства».
Сходство с грызуном еще больше усилилось, когда Борис принялся мелко жевать лимонную корочку, скукожив лицо и страдальчески полуприкрыв глаза. Набьет брюхо, по-быстренькому оттрахает свою жирную крольчиху и отправится просить у государства подаяние, робко протянув лапку в окошечко кассы.
– Ты не нищий, Боря, – медленно произнес Жека с непонятной улыбочкой на губах. – Нищий, по своей сути, свободный человек. А ты – раб! Раб обстоятельств. Страстей. Привычек. Всего, от чего ты зависишь.
– А ты, можно подумать, не зависишь? – запальчиво возразил собеседник.
Жека посмотрел ему прямо в глаза, расширившиеся за линзами очков, и отчеканил:
– Почти нет. Я мало от кого и от чего завишу в последнее время. Скажу тебе больше, как человеку симпатичному и случайному. Я полностью освободился от всяких предрассудков. Если мне попадется старая жирная баба, скажем, базарная торговка, прячущая деньги в чулке, я убью ее и возьму эти деньги. А ты?
В наступившей тишине можно было расслышать, как булькнули две порции водки, почти одновременно отправившиеся в пищеводы обоих мужчин. С кажущимся безразличием Жека лениво гонял пельмень по промасленной тарелке, а сам напряженно ожидал ответной реакции хозяина квартиры. Тот не встал и не указал гостю на дверь, не возмутился, что было уже неплохо. Борис лишь облизывал влажные губы и шумно дышал. Но это, возможно, было вызвано незакушенной водкой, проглоченной одновременно с наживкой. Клюнет? Если да, то останется поводить его немного за нос и подсечь.
– Ты на что намекаешь? – почему-то шепотом спросил Борис.
Сколько бессонных ночных часов провел он в постели, обдумывая, как бы половчее изменить свою судьбу! Он не мечтал о сказочном богатстве. Для полного счастья ему требовалось не так уж и много: вкусненькие нарезки, выдержанный коньячок, тугенькие девочки раз в месяц. И книги, книги – сейчас так много интереснейших изданий. Долгими одинокими вечерами он листал бы дорогие фолианты, впитывая в себя мудрость веков, а над ухом не зудел бы раздраженный голос супруги, который временами становился таким невыносимо пронзительным!
В своих грезах Борис никогда не доходил до убийства. Ирина погибала сама. Например, ее сбивала машина. Или лучше трамвай, чтобы наверняка. Он одевался в траур, плакал над могилой, а потом, сантиметр за сантиметром, обшаривал квартиру и находил спрятанные деньги. Честно говоря, при живой супруге его поискам не доставало целеустремленности. Она все равно не позволила бы Борису воспользоваться этими деньгами по его усмотрению. А вот в случае ее отсутствия, в случае безвременного исчезновения…
– Так на что ты намекаешь? – повторил он свой зависший в воздухе вопрос. – Что за старая жирная баба?
– Да ты все прекрасно понял. А что? Прогонишь? Или все же допьем водочку?
– Сиди-сиди! – всполошился Борис. – Погоди. Дело в том, что…
В припадке пьяной откровенности Борис признался гостю, что завидует его решимости и сожалеет, что сам не способен на радикальные меры. Ирина – ошибка его молодости. Вздорная баба. Именно старая, именно жирная.
Описывая свое отношение к ней, Борис говорил все более путано, приводя зачем-то перевранные цитаты из Ницше, выворачивая душу наизнанку, как будто не малознакомый парень перед ним сидел, а Зигмунд Фрейд собственной персоной. Припомнил, кстати, как однажды взял фотографию жены да и выколол ей ножницами глаза, а потом еще пририсовал фломастером клюв вместо носа.
– Клюв? – изумился Жека. – Зачем клюв?
– Сам не знаю, – признался Борис. – Она мне гусыню напоминает. Глупую, самодовольную птицу. Ходит по дому вразвалочку и командует: «Борюсик – туда! Борюсик – сюда!»
– Борюсик? – восхищенно переспросил Жека. – И ты отзываешься? Терпишь?
Чем сильнее задеть человека за живое, тем легче повести его в нужном направлении, заставить лезть в воду там, где нет никакого броду.
– Я терплю ее вот уже двадцать три года! – трагически объявил Борис.
– Ну и дурак. Вместо того, чтобы шаманствовать над фотографией, давно бы избавился от нее, и всех делов!
– Идеальные убийства бывают только в детективах, – горько вздохнул Борис, поставил на стол поднятую рюмку и преувеличенно твердой походкой направился к ожившему телефону.
Наблюдая за ним, Жека прикидывал: не перебрал ли господин психоаналитик, не назюзюкался ли сверх меры? Нет, решил он, в самый раз. Воспринимает действительность адекватно, а пьяный кураж помогает ему преодолеть излишнюю щепетильность.
– Понятно, – бубнил Борис в телефонную трубку. – Да я не скучаю… Выпили немного… Эй! Ира! Ира!.. Стерва!.. Чтоб ты сдохла!
И хотя последние слова Борюсик бросил явно в пустоту, было ясно, что гипнотический сеанс по превращению кролика в кровожадного зверька закончился успешно.
5
– Их величество задерживаются! – саркастически доложил Борис, возвращаясь к наполненной рюмке.
Потом он снова завел свою тягомотину про нелегкое житье-бытье, а Жека, пропуская бесполезную информацию мимо ушей, думал.
Было бы крайне глупо попытаться оглушить хозяина и броситься рыться по сусекам.
1 2 3 4 5 6 7