Вот когда мне представился удобный случай в полной мере оценить силу печатного слова. На первом же московском матче едва диктор, перечисляя состав динамовской команды, назвал мое имя, трибуны взорвались оглушительным свистом. Обструкция повторилась, когда я вышел на поле. Злой рокот усилился после того, как мяч попал ко мне в руки, но и это не удовлетворило трибуны, мстившие виновнику поражения сборной. Они свистели неустанно, до конца игры. Я слышал крики: «С поля!», «На пенсию!», «Яшин, иди внуков нянчить!»На следующем матче все повторилось. На третьем — то же, что на втором. Дома я находил обидные, издевательские письма, на стеклах машины — злобные, оскорбительные надписи. Несколько раз кто-то из самых агрессивных «доброжелателей» разбивал окна в моей квартире.Каждый выход на поле стал для меня мукой. Да что выход на поле — каждый шаг по городу! Переносить все это было выше моих сил. И однажды, вскоре после возвращения из Чили, я сказал нашему тренеру, ныне покойному Александру Семеновичу Пономареву:— Больше играть не буду, не могу.А он, человек, сам все в футболе перевидавший и переживший, меня и не удерживал:— Поступай, как знаешь, тебе видней. Пока отдыхай, а там видно будет...Я уложил в багажник ружье и рыболовную снасть и уехал в деревню. Рыбачил, ходил на охоту, по грибы, просто бродил по лесу. Раздумывал о том, как буду жить дальше, а в футбол, решил я твердо, возврата больше нет.Но чем дальше отодвигало время меня от футбола, тем чаще я тосковал по мячу. И вот стали мне немилы ни лес, ни речка, ни вся с детства любимая подмосковная природа. Виделись мне во сне и наяву футбольное поле и летающий над ним мяч, и я на своем месте чуть впереди ворот — в черном свитере, в старой моей кепочке, побывавшей на всех материках. И слышались мне гулкие удары бутс по мячу и судейские свистки. И ощущал я запах пахнущей городской пылью, помятой шипами травы... Видел, слышал, чувствовал и начинал сознавать: нет мне без этого жизни.В один поистине прекрасный день, собрав пожитки, я примчался в Москву, на стадион «Динамо», к Пономареву:— Хочу играть!— Давай, раз хочешь, приступай к тренировка, — ответил он, не раздумывая.И я приступил к тренировкам. Я обживал заново каждый сантиметр своей футбольной жилплощади. Постепенно привыкал к воротам. Вновь учился, не глядя на стойки и не касаясь их спиной и руками, ощущать их ширину и высоту. Вновь развивал в себе способность в нужный миг отыскивать свое место в прямоугольниках штрафной и вратарской площадей. Такова уж жизнь, а особенно спортивная жизнь, подчас жестокая и несправедливая, но обладающая такой силой притяжения, что человек, отведающий ее радостей и печалей, не может расстаться с нею добровольно уже никогда. Даже если ему 34 года и приходится все начинать заново.Словно вернулись дни моей футбольной юности. Опять увозил нас, дублеров динамовской команды, собиравшихся у ворот родного стадиона, старенький автобус на подмосковные стадиончики с деревянными трибунами и привозил поздними вечерами в Москву. Опять каждый терпеливо ждал своего часа, того самого часа, когда тренеры, объявляя состав на очередной матч, назовут его имя — пусть хоть в числе запасных. И опять я дождался своего часа.Сперва, правда, меня ставили лишь на выездные матчи. Памятуя о том, какой прием оказывал мне еще недавно московский зритель, так неохотно меняющий гнев на милость и так легко готовый променять милость на гнев, тренеры справедливо решили, что подготовить столичные трибуны к снятию опалы могут лишь добрые вести о моей игре из других городов.А вести шли добрые. «Динамо» выступало в сезоне 1963 года на редкость удачно. Мы стали чемпионами страны и были близки к победе в розыгрыше Кубка.И вот осенью, когда сезон шел к концу, одно за другим пришли два известия. Первое — я признан лучшим футболистом Европы, и редакция французского еженедельника «Франс футбол» вручит мне свой приз «Золотой мяч». Второе — я приглашен участвовать в посвященном столетию английского футбола «матче века», в матче между сборной Англии — «сборной мира», или, как ее нарекли, «сборной ФИФА» — командой, собранной под флагом Международной федерации футбола из лучших игроков мира.Снова, как год и два назад, мое имя, сопровождаемое эпитетами «замечательный», «выдающийся» «неувядаемый», замелькало на страницах газет, а трибуны стали встречать меня аплодисментами. Лишь известие, что я признан за рубежом, заставило журналистов и публику окончательно «реабилитировать» меня дома.Надо ли говорить, как счастлив я был от обоих этих известий? «Золотой мяч» — высшая честь для футболиста. И это — нечто гораздо более важное и ценное, чем личная награда. Вспомните имена лауреатов «Золотого мяча» разных лет: Ди Стефано, Эйсебио, Вест, Бобби Чарльтон, Альберт, Круиф, Беккенбауэр. Все они большие футболисты. Но все они непременно еще и представители стран, которые в пору их лауреатства шли во главе мирового футбола. И я сознавал: моя награда — признание футбольных заслуг нашей страны. И еще — признание достижений нашей вратарской школы, потому что в истории «Золотого мяча» это был первый (да и до сих пор пока единственный) случай, когда его вручили вратарю.Другое известие — о включении в «сборную ФИФА» — тоже принесло мне большую радость. Приглашение исходило от назначенного старшим тренером команды Фернандо Риеры. А ведь он был тренером сборной Чили на первенстве мира 1962 года и, значит, самым пристрастным и внимательным зрителем того матча с чилийцами, который принес мне столько горя. Наверное, не стал бы он включать в свою сборную вратаря — благо, выбор практически безграничен, — который проиграл матч в Арике его же, Риеры, команде и вообще виновен в поражении сборной СССР на чемпионате мира. Уже позже, из газет, я узнал, что именно моя игра с чилийцами в Арике и заставила Риеру остановиться на моей кандидатуре. Он, оказывается, сказал по поводу того матча: «Яшин играл безупречно, и два мяча, что он пропустил, не взял бы никакой другой вратарь».Но тогда, собираясь на «матч века», я еще не знал, что думает Риера. Да и не так уж было это для меня важно. Я издавна придерживаюсь принципа: нет и не может быть у спортсмена более сурового судьи, чем он сам. «Мaтч века» Из Москвы в Лондон мы прилетели втроем — председатель нашей футбольной федерации и вице-президент ФИФА Валентин Александрович Гранаткин, тренер сборной Константин Иванович Бесков и я. Нас отвезли в небольшую и не новую, но очень уютную гостиницу напротив Гайд-парка, показали мне мою комнату и сказали, когда спускаться к обеду. В обеденном зале ко мне подошел тренер сборной ФИФА Фернандо Риера, представился, указал место за одним из столиков и назвал имена тех, с кем мне предстоит в Лондоне вместе обедать, завтракать и ужинать:— Копа, Шнеллингер, Эйсебио, Джалма Сантос...Всех я видел не впервые, против кое-кого приходилось прежде играть, с Копа был даже хорошо знаком, однако попасть в компанию сразу четырех таких звезд — это могло смутить. Я бы, наверное, и смутился, да не успел. Меня сразу втянули в общий шутливый разговор, прерываемый смехом, перескакивающий с одного на другое. Языковой барьер был преодолен моментально. Копа и Шнеллингер, которых футбольная судьба заносила в клубы разных стран, объяснялись на нескольких языках. К тому же Копа, в ком течет польская кровь, прилично говорил по-польски и сносно — по-русски. Он служил за нашим столом переводчиком. Но и без перевода мы довольно легко понимали друг друга. Стоило кому-то обратиться к тебе, назвав какое-то имя, город или дату, как все остальное становилось ясно и так.Разговоры, однако, вскоре смолкли. Мы принялись за работу. Оказывается, все привезли из дому по сотне открыток, и на каждой должны были стоять автографы всех игроков сборной ФИФА. Пришлось нам долго трудиться, не разгибая спины, прежде чем полный комплект сувениров был готов. Когда я на миг отрывался от дела, чтобы дать отдых затекшей руке, Шнеллингер меня поторапливал:— Яшин, арбайтен, арбайтен!Перед обедом Риера предупредил меня:— Меню и время еды вы можете выбирать себе сами. Ешьте тогда, когда привыкли, то, что привыкли, и в тех количествах, к каким привыкли.Мне было любопытно узнать, каков режим питания великих футбольного мира сего, и я внимательно следил за соседями по своему и остальным столикам.Копа, Хенто, Шнеллингер к обеду неизменно заказывали вино. Однажды Риера, видно, прочтя в моем взгляде удивление, сказал:— Не удивляйтесь. Люди, долго прожившие, а тем более родившиеся и выросшие в таких странах, как Франция или Испания, привыкли к вину, оно им необходимо для аппетита. Да и пьют-то они, обратите внимание, несколько капель, а остальное — вода.И точно, у нас наливают в газированную воду немногим меньше сиропа, чем они — в свои стаканы вина. А Риера закончил свое объяснение шуткой:— Вам брать с них пример не советую. И им — тоже, — он кивнул в сторону столика, где сидели Масопуст, Плускал и Поплухар из Чехословакии. — Такие дозы вас все равно не удовлетворят, а пить «по-славянски» лучше после матча...Коли французы перед матчем обедают с вином, подумал я, то, может, шотландцы запивают еду своим знаменитым шотландским виски? Нет, Лоу всем крепким напиткам предпочитал молоко, которым с аппетитом запивал все блюда. Кстати, еще в больших количествах и при любой возможности пил молоко Ди Стефано — аргентинец, большую часть жизни проживший в Испании.При всем разнообразии вкусов и привычек моих товарищей по этой, созданной на два дня интернациональной команде, в отношении к еде всех роднило одно — умеренность. Никаких гарниров, никаких мучных блюд, одна-две ложки супа. Мясо, зелень, соки — то, что хорошо и быстро усваивается, предпочитали все. Видно было: еда для них не развлечение и не чревоугодие, а часть спортивного режима, средство поддержания спортивной формы. И за временем принятия пищи они тоже следят строжайшим образом.Как-то, во время, кажется, второго нашего совместного обеда, официант поставил на столы корзинки со свежим, аппетитно пахнущим хлебом. Копа взял кусок и сжал в кулаке. Минуту назад такой привлекательный, хлеб превратился в серовато-белый комок, вроде снежка.— Ох, и хитры англичане, нарочно нам свежий хлеб подсовывают, чтобы мы им проиграли, — сказал, улыбаясь, Копа.Этот слепленный Копа хлебный шарик я потом, спустя довольно много времени, увидал в Москве. Его привез Бесков. И перед какой-то игрой передал игрокам слова Копа и свое резюме:— Вот видите, как должен относиться настоящий, уважающий себя футболист к своему питанию.После того, первого в Лондоне обеда мы собрались в небольшом холле отеля, и Риера официально представил всех друг другу, попросив каждого, о ком говорил, приподняться со своего места, чтобы все могли его, как следует разглядеть. Обряд этот был явно лишним — все знали друг друга и так. Думаю, Риера устроил его не столько для нас, сколько для набившихся в зал репортеров, которые обстреливали каждого поднимавшегося пулеметными очередями из своих фотоаппаратов. В заключение тренер сообщил, что форму и тренировочные костюмы мы найдем у себя в комнатах, и попросил, захватив все необходимое, спуститься к автобусу, который отвезет команду на тренировку.Все поездки по Лондону мы проделали в громадном, роскошном автобусе, который сверкал зеркальными стеклами во всю стену, сопровождаемые почетным эскортом: впереди с воем неслась длинная легковая машина, за ней мотоциклы с полицейскими в снежно-белых мундирах, дальше — наш автобус, а замыкал кавалькаду еще один автомобиль. Сирены на машинах взвывали в тот миг, когда автобус трогался, и замолкали при остановках. Прохожие провожали изумленными взглядами эту процессию.Сами же участники процессии, всемирно известные звезды мирового футбола, вступив в раздевалку, уже ничем не отличались от сотен своих тоже известных и не известных вовсе коллег-футболистов — молодых, здоровых, не знающих, куда девать брызжущую энергию парней. Сразу начинались те же шутки, что и во всех футбольных раздевалках мира — незлобивые, изобретенные нашими футбольными дедушками, не блещущие оригинальностью и, тем не менее, вызывающие громовые раскаты хохота. Кто-то тщетно старался распутать двойной узел на шнурке, кто-то носился по комнате, разыскивая исчезнувшую бутсу, кто-то обнаружил в душевой гетры...Тренировочное поле знаменитого стадиона «Уэмбли» было усеяно фоторепортерами, которые, как и их пишущие собратья, приехали на этот матч из многих стран мира, даже из тех, чьи игроки не были приглашены в сборную ФИФА. Не менее двухсот газет, журналов и агентств, не считая английских, командировали своих корреспондентов в Лондон. У меня сохранились фотографии, подаренные мне тогда югославскими и болгарскими репортерами. К сожалению, наших там не было. В огромном пресс-корпусе, аккредитованном на лондонском матче, был единственный наш соотечественник — Николай Озеров, да и тот прибыл за несколько минут до начала игры.Такое стечение людей, стремящихся зафиксировать каждое твое движение, несколько смутило меня. Сейчас мои ворота будут обстреливать самые меткие из футбольных снайперов. Не оконфузиться бы, не ударить бы лицом в грязь. А то скажут или напишут что-нибудь вроде: «Зачем его пригласили? Неужели получше вратаря найти не могли?» — и иди потом доказывай, что ты тоже кое-что умеешь. Я уже испытал на себе, что значит опровергать мнение, созданное прессой.Но все обошлось благополучно. Били форварды действительно хорошо, и это лишь дало мне возможность потренироваться, как следует. Когда раз за разом готовишься поймать мяч, напрягаешь мышцы и нервы и все попусту — мяч летит мимо, — только растрачиваешь зря нервные клетки, и усталость от такой тренировки не сопровождается чувством удовлетворенности. Так уходил я довольно часто с тренировок дома. А тут что ни удар, то — в ворота. Сразу входишь в рабочий ритм, а, поймав несколько мячей, за которыми пришлось попрыгать в углы, обретаешь уверенность в себе и хорошее настроение.На следующий день Риера собрал команду на обязательную перед каждым матчем установку. Я прослушал в своей жизни бессчетное число таких установок, но более короткой и приятной мне слышать не приходилось.— Все вы — большие мастера, и ваша главная задача продемонстрировать это во время игры. Именно это от вас требуется, именно этого ждет публика. Но не рассчитывайте на легкую игру. Английская сборная сильна и в день юбилея своего футбола мечтает о победе. Церемониться со звездами она не станет.Затем он назвал стартовый состав и предупредил о заменах.— Замены неизбежны, — заключил он. — На матч приехало восемнадцать игроков, и выступить должны, естественно, все до единого.Поток машин, едущих в сторону «Уэмбли», был так велик, что даже наша кавалькада, сопровождаемая воем сирен, пробиралась с трудом, временами застревая в автомобильных пробках. Когда-то я читал, что все места на «Уэмбли» не были проданы ни разу в истории стадиона. Уверен, что на «матче века» с этой традицией, которой, как и всеми прочими, англичане, вероятно, гордились, было покончено. Стадион, один из самых гигантских в мире, был переполнен.После многочисленных торжественных процедур, после того, как спустившийся из королевской ложи герцог Эдинбургский — муж английской королевы — пожал руки игрокам обеих команд, началась игра.Вратарю виднее, как лучше передвигаться игрокам обороны, чтобы перекрывать опасные пути к воротам. И я привык во время матча покрикивать своим защитникам: «Вова, назад!», «Толя, сместись влево!» «Петя, возьми своего!». Как же, думал я, быть здесь, где все мы говорили на разных языках? В игре к услугам переводчика ведь не прибегнешь. Со Шнеллингером мы, правда, договорились заранее кое о чем. Я знал, что означает по-немецки «цурюк», а ему растолковал, что такое «вправо» и «влево», но с остальными-то не договоришься...Оказалось, не о чем было и договариваться. Футбольным языком — одним для всех — эти удивительные мастера владеют в совершенстве. И понимают друг друга, не произнося при этом вслух ни единого слова.Никогда — ни до, ни после того матча — я, участвуя в игре, не испытывал подобного чувства полной удовлетворенности, и — если бы не боялся выглядеть излишне восторженным и сентиментальным, сказал бы — блаженства. Когда наша команда переходила в наступление, я превращался в зрителя, следил за полетом мяча и мысленно решал за своих партнеров их задачи. «Вот бы, — думал я, — сейчас левому краю выйти туда-то, а центральному дать ему мяч чуть вперед, на выход». И почти всегда и крайний и центральный словно читали мои мысли и, разумеется, мысли друг друга. Ну, а если случалось, и не слушались моих безгласных советов, а поступали иначе, то я тут же убеждался: нашли более интересное решение, чем-то, какое предлагал мысленно я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9