Маргарита спросила:
— Что же вы так поздно пришли? Клаус двадцать пять лет ждал вас. В последние годы он высказывал мысль, что никого из советских товарищей, кто знал его, уже нет в живых.
Что я мог ей ответить?
Конечно, я пытался найти объяснение бездушному отношению нашей службы к преданному помощнику. Говорил что-то о трудной обстановке в Советском Союзе, о засилье бюрократизма в застойный период, о том, что перестройка только началась и мы на многое стали смотреть другими глазами, мыслить по-новому… Но понимал, что нет нам оправдания…
Трижды я встречался с кинорежиссером И. Хельвигом. Он десять лет работал над созданием документального фильма о Клаусе Фуксе. Лента «Отцы тысячи солнц» была уже почти готова. Мастер взял интервью у известных физиков и математиков, исследователей-ядерщиков в ФРГ, США, Англии, СССР и других странах, которые лично знали Фукса. Все они отзывались о нем как об ученом редких дарований, скромном, трудолюбивом человеке. А кое-кто из них после долгих лет раздумий изменил отношение к факту его секретной связи с советской разведкой: Теперь эти ученые говорили: разведывательная деятельность Фукса, возможно, помешала Вашингтону принять решение об использовании атомных зарядов в корейской войне 1950—1953 годов. И самое главное, заставила Пентагон отказаться от планов применить ядерное оружие против СССР.
Режиссер планировал выпустить фильм на экран в 1990 году, но события в ГДР помешали этому.
В довоенные годы и после войны, когда руководство нашей разведки получало сообщение о провале своего агента, оно обычно немедленно отзывало в Москву сотрудника резидентуры, который поддерживал связь с арестованным источником, во избежание возможных провокаций со стороны местной службы контршпионажа.
Такой же была первая реакция моих шефов на арест Фукса. Центр считал, что английские контрразведчики, чтобы смягчить свою вину перед британским правительством — они просмотрели Фукса и не смогли раскрыть его связь с советской разведслужбой, — не остановятся перед задержанием поддерживавшего контакт с ученым оперативного сотрудника. Не исключено, что лондонские охотники за шпионами уже имеют на него кое-какие данные или же Фукс, не выдержав пытки допросами, сообщит следствию сведения о нем. Исходя из этого, Центр посчитал целесообразным немедленно отозвать меня в Москву и для окончательного решения запросил мнение резидента.
Мой многоопытный лондонский шеф Борис Николаевич Родин направил в Москву мудрый ответ. Нужно исходить из того, писал он, что МИ-5 ведет усиленное наблюдение за советскими сотрудниками и наверняка ожидает: разведчик, работавший с Фуксом, поспешит убраться из Англии. Таким образом, мой отъезд означал бы, что именно я был связан с Фуксом, и меня, возможно, задержали бы, когда я садился в самолет, на теплоход или в поезд. Поэтому Родин предлагал не торопиться с . принятием решения о срочном отзыве.
После взвешивания всех доводов «за» и «против» в Центре решили повременить с моим отъездом, пока не будут получены более подробные агентурные сведения о причинах провала Фукса и о том, что он рассказал о своих встречах с советскими разведчиками на допросах.
Весь февраль и март я, как и прежде, усердно исполнял свои обязанности по прикрытию, встречался с английскими знакомыми и ни в малейшей степени не изменил своего обычного поведения. Разумеется, по указанию Центра мои встречи с другими агентами были прекращены.
1 марта закончился суд над Фуксом. Никаких данных о том, что он выдал меня, резидентура не получила. Через три-четыре недели средства массовой информации прекратили публиковать материалы по этому делу. Оно перестало быть сенсацией. Вполне возможно, что британские контрразведчики пришли к выводу, что с Клаусом поддерживал связь не советский разведчик, работавший под официальным прикрытием, а нелегал.
Когда все успокоилось, Центр дал команду, чтобы я вернулся в Москву.
В начале апреля 1950 года я был уже дома, проведя на «туманном Альбионе» без отпуска два года и девять месяцев.
Руководители разведки отнеслись ко мне благосклонно. Каких-либо претензий мне не предъявляли. В беседах со мною больше обсуждался вопрос не о моих ошибках, а о том, что следует сделать, чтобы морально поддержать Фукса и дать ему понять: мы его по-прежнему ценим и заботимся о нем. Нашли надежных людей, которые вели переписку с ним, иногда посещали его в тюрьме, со временем организовали поездку к нему его отца.
Мне выделили комнату, правда, в коммунальной квартире, но в новом доме на Песчаной улице. Жена и я были этому безмерно рады: это был наш первый собственный угол в жизни. Наконец-то мы смогли свезти все наши вещи, хранившиеся до сих пор у родственников.
Летом 1950 года я получил повышение по службе — стал заместителем начальника отдела и настроился на длительную работу в Москве.

С ХРУЩЕВЫМ В АМЕРИКЕ

Когда в апреле я возвратился в Москву, то обнаружил, что в организации разведки произошли большие изменения. Первое управление (разведывательное) по решению Политбюро ЦК ВКП(б) выделилось в 1947 году из Министерства государственной безопасности СССР и объединилось с Главным разведывательным управлением Генштаба Вооруженных Сил. Образовалось самостоятельное ведомство — Комитет информации (КИ) при Совете Министров СССР. Его председателем был назначен второй человек в кремлевской иерархии — В. М. Молотов, первый заместитель председателя союзного Совета Министров (премьер-министром тогда был Сталин) и министр иностранных дел. Разместился КИ в отдаленном от центра Москвы районе Ростокино, заняв два здания, где раньше помещалась штаб-квартира ликвидированного в годы войны Коминтерна. Кроме того, для нескольких подразделений комитета отвели изолированные особняки в разных концах столицы. Управление нелегальной разведки, например, находилось в Лопухинском переулке, рядом с улицей Кропоткина, а отдел кадров — на Гоголевском бульваре.
Советское руководство пошло на кардинальную реорганизацию своих разведслужб, несомненно, потому, что в том же году в Соединенных Штатах была создана система центральной разведки во главе с ЦРУ, которая фактически подчинялась президенту США.
Правда, по числу сотрудников КИ в несколько раз оказался меньше ЦРУ. Вскоре, однако, выяснилось, что Генштаб не может эффективно выполнять свои функции без разведывательной службы, непосредственно подчиненной ему. Маршалы запротестовали, и через десять месяцев военная разведка была возвращена на старое место.
Оставшийся персонал бывшей внешней разведки МГБ продолжал действовать в Ростокино в Комитете информации, только уже при Министерстве иностранных дел СССР. Был понижен, так сказать, в ранге. Председателем стал один из заместителей министра иностранных дел, в 1950 году им был Валерий Николаевич Зорин. Он много уделял внимания разведке, неплохо организовал работу комитета. Сам занимался главным образом административными делами: поддерживал контакты с Политбюро и Секретариатом ЦК ВКП(б), Советом Министров, МИД, МГБ, МО и другими министерствами и ведомствами СССР. Он регулярно проводил заседания коллегии КИ, на которых обсуждались и решались вопросы совершенствования структуры, определялись главные направления и задачи разведки, методы ее деятельности, проводились кадровые коррективы. Разведывательный ареопаг систематически заслушивал отчеты о работе отдельных подразделений комитета и резидентур, принимал решения по усилению и улучшению их деятельности. Большая заслуга в организации отлаженного механизма работы коллегии, несомненно, принадлежала ее ответственному секретарю, весьма эрудированному, трудолюбивому Ивану Ивановичу Тугаринову, который позднее перешел на работу в МИД СССР, стал членом его коллегии, имел ранг посла.
Текущей оперативной работой руководил заместитель Зорина генерал-лейтенант С. Р. Савченко. Справедливый, требовательный, мужественный человек, самостоятельно принимавший решения по важным вопросам разведывательной деятельности центрального аппарата и резидентур.
Разведка под руководством МИД СССР просуществовала три года. За это время выявились как положительные, так и отрицательные стороны такого подчинения. К положительным можно было отнести то, что, во-первых, в этот период значительно быстрее решались вопросы получения разведчиками дополнительных дипломатических прикрытий как для долгосрочных, так и краткосрочных командировок; во-вторых, руководство МИД и загранучреждений больше заботилось о маскировке оперативного состава резидентур; и, наконец, перед разведкой гораздо быстрее ставили задачи по получению внешнеполитической информации и давали оценку добытым агентурным материалам.
А отрицательные стороны? Прежде всего КИ значительно ослабил деятельность в области обеспечения государственной безопасности. Возникли немалые затруднения в поддержании тесного сотрудничества комитета с контрразведывательными подразделениями МГБ. КИ стал меньше уделять внимания самому трудному участку — проникновению в контрразведывательные и разведывательные службы противника, антисоветские эмигрантские и другие организации за рубежом. Осложнились передача заграничных агентов комитета, приезжающих в СССР на работу в иностранных представительствах, контрразведке МГБ и, наоборот, использование комитетом агентуры контрразведки из числа иностранцев, возвращающихся на родину. Затруднился взаимополезный обмен кадрами между разведкой и контрразведкой. Отрицательные стороны перевесили, и в начале 1953 года КИ ликвидировали, а разведчики вернулись в МГБ.
После смерти Сталина среднее руководящее звено разведки почувствовало, что Берия и его заместитель Кобулов стали уделять повышенное внимание Первому управлению. На документах разведслужбы появились резолюции вроде таких как: «Это не разведчик, а дырявая шляпа». И это в адрес нашего умного, опытного резидента в одном из крупных капиталистических государств.
Берия и Кобулов уволили из разведки или понизили в должности сотрудников, которые осуждали диктаторские замашки новых руководителей МВД, и на их места расставили своих людей,
Через несколько недель после смерти Сталина скончался Клемент Готвальд, первый секретарь компартии и президент Чехословакии. В ряде стран народной демократии начались волнения. Западная радиопропаганда призывала население Советского Союза и стран народной демократии подняться против своих правительств. Я невольно вспоминал добытые нашей лондонской резидентурой в 1949 году совершенно секретные планы англо-американского штабного комитета, в которых говорилось, что наилучшее время для начала войны против СССР — это 1952—1953 годы.
Для оказания помощи недавно созданным в странах народной демократии органам безопасности, по просьбе их руководства, туда направлялось из СССР дополнительное число опытных контрразведчиков и разведчиков.
25 июня Кобулов вызвал меня и приказал на следующий день прибыть в Прагу. Мгновенно было оформлено мое назначение в качестве заместителя главного советника МГБ по разведке.
В Чехословакии я пробыл два с половиной года. Моя задача состояла в том, чтобы оказать помощь Министерству внутренних дел ЧССР в создании разведывательной службы, которая могла бы вести эффективную работу в западноевропейских странах, прежде всего в соседних — ФРГ и Австрии, с территории которых спецслужбы США, Англии, Франции и ФРГ вели активную шпионскую деятельность против еще неокрепшего режима народной демократии. Работать с чешскими и словацкими товарищами было легко и приятно. Большинство из них были новичками в разведке. Но к порученному делу они относились серьезно, и через три-четыре года разведка Чехословакии добилась несомненных успехов, приобрела ценных агентов в подрывных организациях и на военных объектах НАТО в Западной Европе. В целом это было полезное, продуктивное и взаимовыгодное сотрудничество двух союзных разведывательных служб.
С 1956 года до отъезда в США в 1960 году я работал начальником американского отдела, который вел разведывательную работу с легальных позиций во всех странах Западного полушария. В штат отдела входило двадцать четыре сотрудника, включая технического секретаря и машинистку.
В этот период в связи с дальнейшим расширением деятельности нашей разведки в мире ощущался, впрочем, как и прежде, большой недостаток кадров с жизненным опытом, знанием иностранного языка и умением работать с людьми, не говоря уже о наличии профессиональной квалификации. Сотрудники отдела кадров искали кандидатов для разведслужбы в министерствах и ведомствах, в партийных, комсомольских, профсоюзных и других организациях. Однако поскольку СССР стал великой державой, а это, в свою очередь, повлекло за собой расширение его международных контактов, буквально все правительственные структуры нуждались в таких же людях. В нашем отделе без какой-либо специальной разведывательной подготовки работали, например, инженер, занимавшийся ранее в Министерстве морского флота обеспечением углем пароходов, и референт из Всесоюзного профцентра — ВЦСПС. Оба слабо владели английским языком.
Оперативная работа нашего отдела осложнялась еще тем, что приходилось каждый год большую часть сотрудников направлять в резидентуры взамен возвращающихся работников после трех-четырехгодичного пребывания за границей. Поэтому в отделе задерживались лишь единицы, которые работали в нем лет пять и хорошо знали дела и оперативную специфику работы центрального аппарата.
Когда же начальники подразделений на совещаниях Уставили вопрос о том, что для повышения эффективности разведки следует расширить штаты, начальник главка Александр Михайлович Сахаровский в ответ приводил завет великого российского полководца Суворова: «Побеждать противника не числом, а уменьем».
Но жизнь делала свое дело. В конце 50-х годов расширение штатов все же состоялось. Практически оно произошло путем разделения нашего отдела на два — на американский и латиноамериканский. Я остался начальником американского.
С приходом к власти Н. С. Хрущева началась «оттепель» — смягчение внутреннего режима в СССР, связанное с разоблачением культа личности Сталина. Появились первые признаки поворота советского общества к свободе личности, гласности, уважению прав человека, демократии.
Советский Союз стал более активно, а главное — более творчески, проводить внешнюю политику, предлагая решать международные проблемы в духе мирного сосуществования государств с различным социально-экономическим строем. Сформулированные XX съездом КПСС выводы о реальной возможности предотвращения мировой войны, об отсутствии ее фатальной неизбежности были благожелательно встречены широкой общественностью во всем мире. Москва упорно добивалась разоружения, углубления экономического и культурного сотрудничества со всеми странами, особенно со своим антагонистом — США.
По инициативе Советского Союза в Женеве 18—23 июля 1955 г. состоялась встреча глав правительств СССР, США, Великобритании и Франции. Хотя н; совещании не были решены какие-либо конкретные проблемы мировой политики, но «дух Женевы» оказал благое воздействие на весь мир, способствовал ослаблению международной напряженности и установлению более тесных контактов между Востоком и Западом, между СССР и США.
Вскоре был развязан и сложный международный узел — заключен Государственный договор о восстановлении независимой, демократической и нейтральной Австрии. В конце 1955 года из дунайской республики четыре державы вывели свои оккупационные войска.
Многолетние торосы «холодной войны» размягчились.
ветры перемен стали рассеивать густые тучи недоверия и вражды, окутавшие нашу планету.
Вынуждены были пойти на изменение своей агрессивной внешней политики и правящие круги США. И сделали они это не только под воздействием хрущевской «оттепели», но и под влиянием не совсем приятных для них событий. 4 октября 1957 г. был запущен первый искусственный спутник Земли — советский спутник! Реальная угроза — Москва может теперь, когда потребуется, запустить межконтинентальную баллистическую ракету — нависла над Соединенными Штатами. Сторонники превентивной войны против Советского Союза в Вашингтоне поняли: «возмездие» может обрушиться и на американские города. Это охладило горячие головы в администрации США и Пентагоне. Идея мирного сосуществования, хотя и медленно, начала пробивать себе дорогу на берегах Потомака.
Важное значение в преодолении антисоветской предубежденности в умах американцев имела поездка в Соединенные Штаты с официальным визитом в сентябре 1959 года Н.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35