В чем дело, золотенький, что случилось? Почему ты шумишь? Бери всех щенят, если хочешь. В чем дело?
В дом я ворвался весь в поту, слезах и пыли, с полной пазухой щенят, сопровождаемый по пятам Лулу, для которой такая прогулка в компании со своим потомством явилась приятнейшим сюрпризом. Мама, как обычно, пребывала на кухне, готовя впрок различные лакомые блюда для Марго, проходившей на материке курс лечения от очередного сердечного недуга. Выслушав мой сбивчивый и негодующий рассказ о преждевременном погребении, она, естественно, пришла в ужас.
— Надо же! — воскликнула она. — Ох, уж эти крестьяне! Не понимаю, откуда такая жестокость. Закопать щенят живьем! В жизни не слыхала о таком варварстве. Ты правильно поступил, что спас их, милый. И где же они теперь?
Я рванул рубашку жестом самурая, делающего харакири, и на кухонный стол высыпался каскад извивающихся щенят. Громко пища, они поползли вслепую в разные стороны.
— Джерри, милый, зачем же на стол, где я раскатываю тесто, — сказала мама. — Ох, дети, дети! Пусть это всего-навсего чистая земля, зачем нам такая начинка в пирожки. Неси-ка лучше корзинку.
Я сходил за корзинкой, и мы посадили в нее малышей. Мама долго смотрела на них.
— Бедняжки, — вымолвила она наконец. — И как их много… Сколько?! Одиннадцать! Право, не знаю, как нам с ними быть. У нас и так есть собаки, куда же еще одиннадцать.
Я поспешил заверить ее, что у меня все обдумано: как только они подрастут, мы сумеем их пристроить. И я добавил, что в этом мне поможет Марго, которая к тому времени должна вернуться. Ей будет полезно чем-нибудь заняться, чтобы не думать о сексе.
— Джерри, милый! — ужаснулась мама. — Не говори таких вещей. Где ты это слышал?
Я объяснил, что слышал от Ларри — дескать, необходимо отвлечь Марго от мыслей о сексе, вот и подумал, что появление щенят поможет в этом деле.
— Все равно, не говори таких вещей, — настаивала мама. — Напрасно Ларри употребляет такие слова. Марго просто… просто… немного…. экспансивна, вот и все. Секс тут совершенно ни при чем, это совсем другое. Что подумают люди, если услышат от тебя такое? А теперь пойди и подыщи надежное место для щенят.
Я отнес кутят к подходящему дереву поблизости от веранды, привязал там Лулу и вытер ее отпрысков мокрой тряпкой. Лулу решила, что держать щенят в корзине — только баловать, мигом выкопала нору между гостеприимными корнями дерева и осторожно перетащила туда малышей одного за другим. Своего щенка я вытирал особенно тщательно, чему он вовсе не был рад; заодно я думал, как его назвать. Остановился на имени Лазарь, сокращенно — Лаз, бережно положил в нору к его братьям и сестрам и пошел в дом сменить грязную, пахнущую мочой рубашку.
Ко второму завтраку я поспел как раз в ту минуту, когда мама рассказывала Ларри и Лесли про щенят.
— Поразительно, — сказал Лесли. — Мне кажется, это вовсе не от жестокости: они просто не задумываются над этим. Взять хотя бы, как они пихают в ягдташ раненую птицу. Ну, и что было дальше? Джерри утопил щенят?
— Ничего подобного, — возмутилась мама. — Он принес их домой, конечно.
— Господи! — воскликнул Ларри. — Хватит собак! У нас и так их четыре штуки.
— Это всего лишь щенята, — сказала мама. — Совсем крохотные бедняжки.
— И сколько их? — осведомился Лесли.
— Одиннадцать, — нехотя ответила мама. Ларри отложил вилку и нож и воззрился на нее.
— Одиннадцать? — повторил он. — Одиннадцать? Одиннадцать щенят! Вы сошли с ума.
— Я же говорю тебе, что это всего-навсего щенята, совсем крошки, — взволнованно сказала мама. — И Лулу так хорошо о них заботится.
— Что еще за Лулу, черт возьми? — спросил Ларри.
— Это их мать, она такая прелесть.
— Итого двенадцать окаянных барбосов.
— Ну да, наверно, так, — подтвердила мама. — Я не всех сосчитала.
— Вот в этом у нас вся беда! — выпалил Ларри. — Никто не считает толком! И не успеешь оглянуться, как ходишь по колено в зверье. Как при сотворении мира, черт возьми, только гораздо хуже. Не успеешь оглянуться, как одна сова превращается в целый батальон, комнаты наполняются изнывающими от страсти голубями, от обилия птиц дом становится похож на лавку торговца дичью, черт подери, не говоря уже о змеях, жабах и полчищах всякой мелкой пакости, которых макбетовым ведьмам хватило бы на много лет. И в довершение всего вы тащите лишних двенадцать собак! Выдающийся пример безумия, которым поражено наше семейство.
— Глупости, Ларри, не надо преувеличивать, — возразила мама. — Столько шума из-за нескольких щенят.
— Одиннадцать щенят для тебя несколько? Да наш дом превратится в греческий филиал всеанглийской собачьей выставки. Чего доброго, все они окажутся сучками и у всех одновременно наступит течка. И будут вокруг нас сплошные собачьи страсти.
— Да, кстати, — мама поспешила переменить тему. — Что это тебе взбрело на ум говорить, будто Марго помешалась на сексе. Люди и впрямь могут подумать…
— А если это так и есть, — сказал Ларри. — Не вижу никаких оснований скрывать истину.
— Ты отлично понимаешь, что я подразумеваю, — твердо произнесла мама. — Ты не должен говорить такие вещи. Марго просто романтичная девушка. Это большая разница.
— Как хочешь, а только одно скажу, — продолжал Ларри: — когда у всех этих сучек, которых вы приволокли в дом, одновременно начнется течка, нелегко будет Марго состязаться с ними.
— Вот что, Ларри, довольно, — сказала мама. — И вообще, по-моему, не стоит за столом толковать о сексе.
Вскоре Марго вернулась из своего странствия — загорелая, бодрая и явно исцеленная от сердечного недуга. Она без конца говорила о своем путешествии, сопровождая рассказ красочным описанием встреченных ею людей, причем каждое такое описание заканчивалось одними и теми же словами: «И я сказала им, чтобы непременно навестили нас, если попадут на Корфу».
— Надеюсь, милая Марго, ты не всех подряд приглашала, — справлялась чуточку встревоженная мама.
— Конечно, не всех, — беспечно отзывалась Марго, кончив очередной рассказ, героем которого были греческий красавец моряк и его восемь братьев, также удостоенные радушного приглашения. — Я приглашала только интересных людей. Разве тебе не приятно будет встретиться с интересными людьми?
— Благодарю, с меня довольно интересных гостей Ларри, — едко произнесла мама. — А тут еще ты туда же.
— Это путешествие открыло мне глаза, — торжественно возвестила Марго. — Я поняла, что вы тут все просто мещане. Становитесь все более ограниченными и… и… узколобыми.
— Не вижу, милая, чтобы отказ принимать нежданных гостей говорил об ограниченности, — сказала мама. — Как-никак, готовить на всех приходится мне.
— Но они вовсе не нежданные, — заносчиво возразила Марго. — Я пригласила их.
— Ну, ладно, — сказала мама, явно чувствуя, что спор заходит в тупик. — Пожалуй, если они напишут и предупредят о своем приезде, мы что-нибудь придумаем.
— Конечно, предупредят, — холодно произнесла Марго. — Это мои друзья, они достаточно хорошо воспитаны, напишут заранее.
Однако она ошибалась.
Возвратясь как-то под вечер домой из очень приятной морской прогулки, посвященной поискам тюленей на побережье, подрумяненный солнцем и жутко голодный, я в поисках чая и приготовленного мамой огромного шоколадного торта ворвался в гостиную и увидел картину до того поразительную, что застыл на пороге, а льнувшие к моим ногам псы от удивления ощетинились и заворчали. Мама в неловкой позе сидела на подушке на полу, опасливо держа в руке веревку, к другому концу которой был привязан весьма бойкий черный барашек. Вокруг мамы также на подушках сидели, скрестив ноги, свирепого вида престарелый мужчина в феске и три женщины в чадрах. Здесь же на полу расположилось угощение: лимонад, чай, тарелочки с печеньем, бутербродами и шоколадным тортом. Когда я вошел, старец как раз наклонился вперед, выхватив из-за пояса внушительный, щедро орнаментированный кинжал, отрезал себе здоровенный кусок торта и принялся уписывать его с нескрываемым удовольствием. Ну прямо сцена из «1001 ночи». Мама обратила на меня страдальческий взгляд.
— Слава богу, что ты пришел, милый, — произнесла она, отбиваясь от барашка, который ненароком вскочил к ней на колени. — Эти люди не говорят по-английски.
Я спросил, кто они.
— Понятия не имею, — молвила мама с отчаянием в голосе. — Они явились вдруг, когда я готовила чай, уже несколько часов сидят тут. Я ни слова у них не понимаю. Они настояли на том, чтобы расположиться на полу. Думаю, это друзья Марго. Или, может быть, не Марго, а Ларри, да только у них недостаточно интеллектуальный вид.
Я попробовал заговорить со старцем по-гречески, и он вскочил на ноги от счастья, что нашелся человек, способный его понять. Орлиный нос старца нависал крючком над пышными седыми усами, напоминающими побеленный инеем сноп овса, а черные глаза искрились фейерверком обуревавших его чувств. Надетая на нем белая туника была опоясана красным кушаком, за которым торчал кинжал; белые мешковатые шаровары заправлены в длинные белые бумажные чулки; ноги обуты в красные чувяки с загнутыми вверх носками, увенчанными большими помпонами. А-а, так это я — брат восхитительной сеньориты, радостно пророкотал он, и приставшие к его усам крошки шоколадного торта испуганно затрепетали. Знакомство со мной — великая честь! С этими словами он заключил меня в объятия и расцеловал так пылко, что псы дружно залаяли, опасаясь за мою жизнь. Насмерть перепуганный видом четырех голосистых барбосов, барашек сорвался с места и забегал вокруг мамы, опутывая ее веревкой. В заключение, подстегнутый особенно грозным рыканьем Роджера, он жалобно заблеял и метнулся к застекленной двери, за которой ему мерещилась свобода, опрокинув при этом маму спиной прямо на смесь лимонада с шоколадным тортом. Начался переполох.
Роджер, посчитав, что престарелый турок вознамерился истребить меня и маму, атаковал его чувяки и вцепился зубами в один из помпонов. Старец замахнулся свободной ногой для пинка, и сам шлепнулся на пол. Три женщины, неподвижно сидя на подушках, громко визжали сквозь чадры. Мамин данди-динмонт-терьер Додо, давно пришедший к выводу, что всякого рода скандалы исключительно пагубны для собак с его родословной, печально скулил, забившись в угол. Старый турок, удивительно шустрый для своих лет, выхватил кинжал и делал им лихие, но мало эффективные выпады против Роджера, который со злобным рычанием хватал то один помпон, то другой, легко уклоняясь от взмахов кинжала. Вьюн и Пачкун обложили барашка; мама, вся в лимонаде и торте, обрушила на меня сумбурные наставления.
— Поймай барашка! Джерри, поймай барашка! Они убьют его! — кричала она, отчаянно сражаясь с веревкой.
— Нечистый отпрыск сатаны! Ведьмин ублюдок! Мои чувяки! Оставь мои чувяки! Я убью тебя… разрублю на куски! — вопил запыхавшийся турок, пытаясь поразить Роджера кинжалом.
— Ай-яй! Ай-яй! Ай-яй! Его чувяки! Его чувяки! — хором кричали женские статуи на подушках.
Сам с трудом уклонившись от грозного лезвия, я ухитрился оторвать беснующегося Роджера от помпонов турецкого старца и выставить его, а также Вьюна и Пачкуна на веранду. После чего, открыв дверь в столовую, на время заточил там барашка и принялся лить бальзам на уязвленные чувства турка. Мама, нервозно улыбаясь и энергичными кивками подтверждая все, что я говорил, хотя не понимала ни слова, попыталась привести себя в порядок, однако без особого успеха, так как напичканный кремом торт был на редкость большой и липкий и, падая на спину, она угодила локтем прямо в середину своего кулинарного шедевра. В конце концов мне удалось успокоить старца; мама пошла переодеться, а я поднес бренди турку и его трем женам. При этом я отнюдь не скупился, и, когда мама вернулась, по меньшей мере из-под одной чадры доносилось приглушенное икание, а нос турка приобрел ярко-красный оттенок.
— Ваша сестра… — говорил он, нетерпеливо протягивая рюмку за очередной порцией, — … как бы это выразиться?.. чудо… дар небес. В жизни не видел подобной девушки. Вот у меня, сами видите, три жены, а такой девушки, как ваша сестра, я еще не видел.
— Что он говорит? — осведомилась мама, тревожно поглядывая на его кинжал.
Я перевел.
— Старый безобразник, — сказала мама. — Право же, Марго следует быть поосторожнее.
Турок опустошил свою рюмку и снова протянул ее мне, сердечно улыбаясь нам.
— Эта ваша служанка, — он указал большим пальцем на маму, — глуповата, а? Не говорит по-гречески.
— Что он сказал? — спросила мама. Я добросовестно перевел.
— Какой наглец! — негодующе воскликнула мама. — Право же, Марго заслуживает хорошей взбучки. Объясни ему, Джерри, кто я.
Я объяснил, и впечатление, произведенное моими словами на турка, превзошло все, на что рассчитывала мама. Вскочив с громким криком на ноги, он бросился к ней, схватил ее руки и осыпал их поцелуями. После чего, с дрожащими от полноты чувств усами, продолжая сжимать ее пальцы, уставился на мамино лицо.
— Мама, — чуть не пропел он, — матушка моего Миндального цветка…
— Что он такое говорит? — робко справилась мама.
Не успел, однако, я перевести, как турок рявкнул какое-то повеление своим женам, и они наконец-то ожили. Вскочив с подушек, все три подбежали к маме, подняли свои чадры и с великим благоговением принялись целовать ее руки.
— Сколько можно меня целовать, — выдохнула мама. — Джерри, скажи им, что это совершенно излишне.
Между тем турок, возвратив своих жен на подушки, снова повернулся к маме. Могучей рукой обнял ее за плечи, отчего она жалобно вскрикнула, и вскинул другую руку вверх в ораторском жесте.
— Разве мог я подумать, — рокотал он, созерцая мамино лицо, — разве мог я подумать, что когда-нибудь удостоюсь чести познакомиться с матушкой моего Миндального цветка!
— Что он говорит? — беспокойно допытывалась мама, заключенная в медвежьих объятиях турка.
Я перевел.
— Миндальный цветок? О чем он толкует? Этот человек ненормальный.
Я объяснил, что турецкий гость явно очарован нашей Марго и называет ее таким именем. Мои слова подтвердили самые худшие опасения мамы относительно намерений турка.
— Миндальный цветок — надо же! — негодующе молвила она. — Ну, пусть только придет домой, я ей покажу Миндальный цветок!
В эту самую минуту, освеженная морским купанием, в гостиную вошла Марго в облегающем купальнике.
— О-о-о-о! — радостно воскликнула она. — Мустафа! И Лена, и Мария, и Телина! Вот чудесно!
Бросившись к Марго, турок почтительно поцеловал ее руки, а его жены окружили их обоих, выражая свой восторг приглушенными звуками.
— Мама, это Мустафа, — сообщила Марго, сияя всем лицом.
— Мы уже познакомились, — сурово отозвалась мама. — И он испортил мое новое платье, вернее, его барашек испортил. Ступай и оденься.
— Его барашек? — озадаченно сказала Марго. — Какой барашек?
— Барашек, которого он привез для своего Миндального цветка, как он тебя называет, — укоризненно ответила мама.
— Да это просто прозвище такое, — зарделась Марго. — Он вовсе не подразумевает ничего дурного.
— Знаю я этих старых развратников, — зловеще произнесла мама. — Право же, Марго, тебе следовало быть умнее.
Престарелый турок с блаженной улыбкой слушал этот диалог, переводя свои искрящиеся глаза с одного лица на другое; я же, чувствуя, что мои переводческие способности будут исчерпаны, если мама и Марго затеят спор, отворил двери столовой и впустил барашка. Он смело вошел горделивой походкой, кудрявый и черный, как грозовая туча.
— Как ты можешь! — воскликнула Марго. — Как ты смеешь оскорблять моих друзей! Никакой он не старый развратник, более порядочного старика надо поискать.
— Мне нет дела до его порядочности, — терпению мамы пришел конец. — Ему нельзя оставаться у нас со всеми его.. его… женщинами. Я не намерена кормить целый гарем.
— Великая радость слушать разговор матери и дочери, — сообщил мне турок. — Их голоса звучат, как овечьи колокольчики.
— Ты гадкая! — говорила Марго. — Гадкая! Хочешь совсем лишить меня друзей. У тебя ограниченные, мещанские взгляды!
— Разве это мещанство — быть против троеженства? — возмутилась мама.
— Это напоминает мне, — глаза турка увлажнились, —
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Сад богов'
1 2 3 4
В дом я ворвался весь в поту, слезах и пыли, с полной пазухой щенят, сопровождаемый по пятам Лулу, для которой такая прогулка в компании со своим потомством явилась приятнейшим сюрпризом. Мама, как обычно, пребывала на кухне, готовя впрок различные лакомые блюда для Марго, проходившей на материке курс лечения от очередного сердечного недуга. Выслушав мой сбивчивый и негодующий рассказ о преждевременном погребении, она, естественно, пришла в ужас.
— Надо же! — воскликнула она. — Ох, уж эти крестьяне! Не понимаю, откуда такая жестокость. Закопать щенят живьем! В жизни не слыхала о таком варварстве. Ты правильно поступил, что спас их, милый. И где же они теперь?
Я рванул рубашку жестом самурая, делающего харакири, и на кухонный стол высыпался каскад извивающихся щенят. Громко пища, они поползли вслепую в разные стороны.
— Джерри, милый, зачем же на стол, где я раскатываю тесто, — сказала мама. — Ох, дети, дети! Пусть это всего-навсего чистая земля, зачем нам такая начинка в пирожки. Неси-ка лучше корзинку.
Я сходил за корзинкой, и мы посадили в нее малышей. Мама долго смотрела на них.
— Бедняжки, — вымолвила она наконец. — И как их много… Сколько?! Одиннадцать! Право, не знаю, как нам с ними быть. У нас и так есть собаки, куда же еще одиннадцать.
Я поспешил заверить ее, что у меня все обдумано: как только они подрастут, мы сумеем их пристроить. И я добавил, что в этом мне поможет Марго, которая к тому времени должна вернуться. Ей будет полезно чем-нибудь заняться, чтобы не думать о сексе.
— Джерри, милый! — ужаснулась мама. — Не говори таких вещей. Где ты это слышал?
Я объяснил, что слышал от Ларри — дескать, необходимо отвлечь Марго от мыслей о сексе, вот и подумал, что появление щенят поможет в этом деле.
— Все равно, не говори таких вещей, — настаивала мама. — Напрасно Ларри употребляет такие слова. Марго просто… просто… немного…. экспансивна, вот и все. Секс тут совершенно ни при чем, это совсем другое. Что подумают люди, если услышат от тебя такое? А теперь пойди и подыщи надежное место для щенят.
Я отнес кутят к подходящему дереву поблизости от веранды, привязал там Лулу и вытер ее отпрысков мокрой тряпкой. Лулу решила, что держать щенят в корзине — только баловать, мигом выкопала нору между гостеприимными корнями дерева и осторожно перетащила туда малышей одного за другим. Своего щенка я вытирал особенно тщательно, чему он вовсе не был рад; заодно я думал, как его назвать. Остановился на имени Лазарь, сокращенно — Лаз, бережно положил в нору к его братьям и сестрам и пошел в дом сменить грязную, пахнущую мочой рубашку.
Ко второму завтраку я поспел как раз в ту минуту, когда мама рассказывала Ларри и Лесли про щенят.
— Поразительно, — сказал Лесли. — Мне кажется, это вовсе не от жестокости: они просто не задумываются над этим. Взять хотя бы, как они пихают в ягдташ раненую птицу. Ну, и что было дальше? Джерри утопил щенят?
— Ничего подобного, — возмутилась мама. — Он принес их домой, конечно.
— Господи! — воскликнул Ларри. — Хватит собак! У нас и так их четыре штуки.
— Это всего лишь щенята, — сказала мама. — Совсем крохотные бедняжки.
— И сколько их? — осведомился Лесли.
— Одиннадцать, — нехотя ответила мама. Ларри отложил вилку и нож и воззрился на нее.
— Одиннадцать? — повторил он. — Одиннадцать? Одиннадцать щенят! Вы сошли с ума.
— Я же говорю тебе, что это всего-навсего щенята, совсем крошки, — взволнованно сказала мама. — И Лулу так хорошо о них заботится.
— Что еще за Лулу, черт возьми? — спросил Ларри.
— Это их мать, она такая прелесть.
— Итого двенадцать окаянных барбосов.
— Ну да, наверно, так, — подтвердила мама. — Я не всех сосчитала.
— Вот в этом у нас вся беда! — выпалил Ларри. — Никто не считает толком! И не успеешь оглянуться, как ходишь по колено в зверье. Как при сотворении мира, черт возьми, только гораздо хуже. Не успеешь оглянуться, как одна сова превращается в целый батальон, комнаты наполняются изнывающими от страсти голубями, от обилия птиц дом становится похож на лавку торговца дичью, черт подери, не говоря уже о змеях, жабах и полчищах всякой мелкой пакости, которых макбетовым ведьмам хватило бы на много лет. И в довершение всего вы тащите лишних двенадцать собак! Выдающийся пример безумия, которым поражено наше семейство.
— Глупости, Ларри, не надо преувеличивать, — возразила мама. — Столько шума из-за нескольких щенят.
— Одиннадцать щенят для тебя несколько? Да наш дом превратится в греческий филиал всеанглийской собачьей выставки. Чего доброго, все они окажутся сучками и у всех одновременно наступит течка. И будут вокруг нас сплошные собачьи страсти.
— Да, кстати, — мама поспешила переменить тему. — Что это тебе взбрело на ум говорить, будто Марго помешалась на сексе. Люди и впрямь могут подумать…
— А если это так и есть, — сказал Ларри. — Не вижу никаких оснований скрывать истину.
— Ты отлично понимаешь, что я подразумеваю, — твердо произнесла мама. — Ты не должен говорить такие вещи. Марго просто романтичная девушка. Это большая разница.
— Как хочешь, а только одно скажу, — продолжал Ларри: — когда у всех этих сучек, которых вы приволокли в дом, одновременно начнется течка, нелегко будет Марго состязаться с ними.
— Вот что, Ларри, довольно, — сказала мама. — И вообще, по-моему, не стоит за столом толковать о сексе.
Вскоре Марго вернулась из своего странствия — загорелая, бодрая и явно исцеленная от сердечного недуга. Она без конца говорила о своем путешествии, сопровождая рассказ красочным описанием встреченных ею людей, причем каждое такое описание заканчивалось одними и теми же словами: «И я сказала им, чтобы непременно навестили нас, если попадут на Корфу».
— Надеюсь, милая Марго, ты не всех подряд приглашала, — справлялась чуточку встревоженная мама.
— Конечно, не всех, — беспечно отзывалась Марго, кончив очередной рассказ, героем которого были греческий красавец моряк и его восемь братьев, также удостоенные радушного приглашения. — Я приглашала только интересных людей. Разве тебе не приятно будет встретиться с интересными людьми?
— Благодарю, с меня довольно интересных гостей Ларри, — едко произнесла мама. — А тут еще ты туда же.
— Это путешествие открыло мне глаза, — торжественно возвестила Марго. — Я поняла, что вы тут все просто мещане. Становитесь все более ограниченными и… и… узколобыми.
— Не вижу, милая, чтобы отказ принимать нежданных гостей говорил об ограниченности, — сказала мама. — Как-никак, готовить на всех приходится мне.
— Но они вовсе не нежданные, — заносчиво возразила Марго. — Я пригласила их.
— Ну, ладно, — сказала мама, явно чувствуя, что спор заходит в тупик. — Пожалуй, если они напишут и предупредят о своем приезде, мы что-нибудь придумаем.
— Конечно, предупредят, — холодно произнесла Марго. — Это мои друзья, они достаточно хорошо воспитаны, напишут заранее.
Однако она ошибалась.
Возвратясь как-то под вечер домой из очень приятной морской прогулки, посвященной поискам тюленей на побережье, подрумяненный солнцем и жутко голодный, я в поисках чая и приготовленного мамой огромного шоколадного торта ворвался в гостиную и увидел картину до того поразительную, что застыл на пороге, а льнувшие к моим ногам псы от удивления ощетинились и заворчали. Мама в неловкой позе сидела на подушке на полу, опасливо держа в руке веревку, к другому концу которой был привязан весьма бойкий черный барашек. Вокруг мамы также на подушках сидели, скрестив ноги, свирепого вида престарелый мужчина в феске и три женщины в чадрах. Здесь же на полу расположилось угощение: лимонад, чай, тарелочки с печеньем, бутербродами и шоколадным тортом. Когда я вошел, старец как раз наклонился вперед, выхватив из-за пояса внушительный, щедро орнаментированный кинжал, отрезал себе здоровенный кусок торта и принялся уписывать его с нескрываемым удовольствием. Ну прямо сцена из «1001 ночи». Мама обратила на меня страдальческий взгляд.
— Слава богу, что ты пришел, милый, — произнесла она, отбиваясь от барашка, который ненароком вскочил к ней на колени. — Эти люди не говорят по-английски.
Я спросил, кто они.
— Понятия не имею, — молвила мама с отчаянием в голосе. — Они явились вдруг, когда я готовила чай, уже несколько часов сидят тут. Я ни слова у них не понимаю. Они настояли на том, чтобы расположиться на полу. Думаю, это друзья Марго. Или, может быть, не Марго, а Ларри, да только у них недостаточно интеллектуальный вид.
Я попробовал заговорить со старцем по-гречески, и он вскочил на ноги от счастья, что нашелся человек, способный его понять. Орлиный нос старца нависал крючком над пышными седыми усами, напоминающими побеленный инеем сноп овса, а черные глаза искрились фейерверком обуревавших его чувств. Надетая на нем белая туника была опоясана красным кушаком, за которым торчал кинжал; белые мешковатые шаровары заправлены в длинные белые бумажные чулки; ноги обуты в красные чувяки с загнутыми вверх носками, увенчанными большими помпонами. А-а, так это я — брат восхитительной сеньориты, радостно пророкотал он, и приставшие к его усам крошки шоколадного торта испуганно затрепетали. Знакомство со мной — великая честь! С этими словами он заключил меня в объятия и расцеловал так пылко, что псы дружно залаяли, опасаясь за мою жизнь. Насмерть перепуганный видом четырех голосистых барбосов, барашек сорвался с места и забегал вокруг мамы, опутывая ее веревкой. В заключение, подстегнутый особенно грозным рыканьем Роджера, он жалобно заблеял и метнулся к застекленной двери, за которой ему мерещилась свобода, опрокинув при этом маму спиной прямо на смесь лимонада с шоколадным тортом. Начался переполох.
Роджер, посчитав, что престарелый турок вознамерился истребить меня и маму, атаковал его чувяки и вцепился зубами в один из помпонов. Старец замахнулся свободной ногой для пинка, и сам шлепнулся на пол. Три женщины, неподвижно сидя на подушках, громко визжали сквозь чадры. Мамин данди-динмонт-терьер Додо, давно пришедший к выводу, что всякого рода скандалы исключительно пагубны для собак с его родословной, печально скулил, забившись в угол. Старый турок, удивительно шустрый для своих лет, выхватил кинжал и делал им лихие, но мало эффективные выпады против Роджера, который со злобным рычанием хватал то один помпон, то другой, легко уклоняясь от взмахов кинжала. Вьюн и Пачкун обложили барашка; мама, вся в лимонаде и торте, обрушила на меня сумбурные наставления.
— Поймай барашка! Джерри, поймай барашка! Они убьют его! — кричала она, отчаянно сражаясь с веревкой.
— Нечистый отпрыск сатаны! Ведьмин ублюдок! Мои чувяки! Оставь мои чувяки! Я убью тебя… разрублю на куски! — вопил запыхавшийся турок, пытаясь поразить Роджера кинжалом.
— Ай-яй! Ай-яй! Ай-яй! Его чувяки! Его чувяки! — хором кричали женские статуи на подушках.
Сам с трудом уклонившись от грозного лезвия, я ухитрился оторвать беснующегося Роджера от помпонов турецкого старца и выставить его, а также Вьюна и Пачкуна на веранду. После чего, открыв дверь в столовую, на время заточил там барашка и принялся лить бальзам на уязвленные чувства турка. Мама, нервозно улыбаясь и энергичными кивками подтверждая все, что я говорил, хотя не понимала ни слова, попыталась привести себя в порядок, однако без особого успеха, так как напичканный кремом торт был на редкость большой и липкий и, падая на спину, она угодила локтем прямо в середину своего кулинарного шедевра. В конце концов мне удалось успокоить старца; мама пошла переодеться, а я поднес бренди турку и его трем женам. При этом я отнюдь не скупился, и, когда мама вернулась, по меньшей мере из-под одной чадры доносилось приглушенное икание, а нос турка приобрел ярко-красный оттенок.
— Ваша сестра… — говорил он, нетерпеливо протягивая рюмку за очередной порцией, — … как бы это выразиться?.. чудо… дар небес. В жизни не видел подобной девушки. Вот у меня, сами видите, три жены, а такой девушки, как ваша сестра, я еще не видел.
— Что он говорит? — осведомилась мама, тревожно поглядывая на его кинжал.
Я перевел.
— Старый безобразник, — сказала мама. — Право же, Марго следует быть поосторожнее.
Турок опустошил свою рюмку и снова протянул ее мне, сердечно улыбаясь нам.
— Эта ваша служанка, — он указал большим пальцем на маму, — глуповата, а? Не говорит по-гречески.
— Что он сказал? — спросила мама. Я добросовестно перевел.
— Какой наглец! — негодующе воскликнула мама. — Право же, Марго заслуживает хорошей взбучки. Объясни ему, Джерри, кто я.
Я объяснил, и впечатление, произведенное моими словами на турка, превзошло все, на что рассчитывала мама. Вскочив с громким криком на ноги, он бросился к ней, схватил ее руки и осыпал их поцелуями. После чего, с дрожащими от полноты чувств усами, продолжая сжимать ее пальцы, уставился на мамино лицо.
— Мама, — чуть не пропел он, — матушка моего Миндального цветка…
— Что он такое говорит? — робко справилась мама.
Не успел, однако, я перевести, как турок рявкнул какое-то повеление своим женам, и они наконец-то ожили. Вскочив с подушек, все три подбежали к маме, подняли свои чадры и с великим благоговением принялись целовать ее руки.
— Сколько можно меня целовать, — выдохнула мама. — Джерри, скажи им, что это совершенно излишне.
Между тем турок, возвратив своих жен на подушки, снова повернулся к маме. Могучей рукой обнял ее за плечи, отчего она жалобно вскрикнула, и вскинул другую руку вверх в ораторском жесте.
— Разве мог я подумать, — рокотал он, созерцая мамино лицо, — разве мог я подумать, что когда-нибудь удостоюсь чести познакомиться с матушкой моего Миндального цветка!
— Что он говорит? — беспокойно допытывалась мама, заключенная в медвежьих объятиях турка.
Я перевел.
— Миндальный цветок? О чем он толкует? Этот человек ненормальный.
Я объяснил, что турецкий гость явно очарован нашей Марго и называет ее таким именем. Мои слова подтвердили самые худшие опасения мамы относительно намерений турка.
— Миндальный цветок — надо же! — негодующе молвила она. — Ну, пусть только придет домой, я ей покажу Миндальный цветок!
В эту самую минуту, освеженная морским купанием, в гостиную вошла Марго в облегающем купальнике.
— О-о-о-о! — радостно воскликнула она. — Мустафа! И Лена, и Мария, и Телина! Вот чудесно!
Бросившись к Марго, турок почтительно поцеловал ее руки, а его жены окружили их обоих, выражая свой восторг приглушенными звуками.
— Мама, это Мустафа, — сообщила Марго, сияя всем лицом.
— Мы уже познакомились, — сурово отозвалась мама. — И он испортил мое новое платье, вернее, его барашек испортил. Ступай и оденься.
— Его барашек? — озадаченно сказала Марго. — Какой барашек?
— Барашек, которого он привез для своего Миндального цветка, как он тебя называет, — укоризненно ответила мама.
— Да это просто прозвище такое, — зарделась Марго. — Он вовсе не подразумевает ничего дурного.
— Знаю я этих старых развратников, — зловеще произнесла мама. — Право же, Марго, тебе следовало быть умнее.
Престарелый турок с блаженной улыбкой слушал этот диалог, переводя свои искрящиеся глаза с одного лица на другое; я же, чувствуя, что мои переводческие способности будут исчерпаны, если мама и Марго затеят спор, отворил двери столовой и впустил барашка. Он смело вошел горделивой походкой, кудрявый и черный, как грозовая туча.
— Как ты можешь! — воскликнула Марго. — Как ты смеешь оскорблять моих друзей! Никакой он не старый развратник, более порядочного старика надо поискать.
— Мне нет дела до его порядочности, — терпению мамы пришел конец. — Ему нельзя оставаться у нас со всеми его.. его… женщинами. Я не намерена кормить целый гарем.
— Великая радость слушать разговор матери и дочери, — сообщил мне турок. — Их голоса звучат, как овечьи колокольчики.
— Ты гадкая! — говорила Марго. — Гадкая! Хочешь совсем лишить меня друзей. У тебя ограниченные, мещанские взгляды!
— Разве это мещанство — быть против троеженства? — возмутилась мама.
— Это напоминает мне, — глаза турка увлажнились, —
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Сад богов'
1 2 3 4