Я
сказал ей: поверь, бывают минуты, когда человек знает все. Но об этом -
что он знает все - он в ту минуту не думает. Он поймет это позже. Но
мгновение, когда он знал все, он запомнит. Это будет и прекрасно, и
грустно. Потому что запомнит он только минуту, а не само знание, в кото-
ром по-настоящему и нужды-то нет, но все равно люди ради него готовы да-
же на смерть.
И что же это была за минута, спросила вдруг девушка. И, спрашивая, не
улыбнулась, и что-то меж нами как будто хрустнуло, и она быстро схватила
сорочку и прикрылась ею.
Я не ответил. Я смотрел на ее губы. И на пушок у нее на шее. Губы ее
дрожали. Нет, не от страха, я в этом уверен. Просто она не хотела сда-
ваться так сразу. Наверное, думала, что она не может просто быть при
мне. Что ее жизнь - это что-то совсем другое, ее собственное. Больше ча-
са мы спорили с ней. В конце концов я побил ее. Я ударил ее несколько
раз, удивляясь, что не получаю сдачи. Она лишь защищалась, молча, со
стиснутыми зубами. И когда она совсем ослабела и я мог бы сделать то,
что хотел, не встречая сопротивления, - я не смог уже этого сделать. И
заплакал. И она заплакала тоже, хоть я и не понимал почему...
В дверях я оглянулся на отца. Он сидел, держась обеими руками за го-
лову, и губы его шевелились, хотя он не произносил ни звука. Думаю, в
этот момент он прощался со мной навсегда. Дверь я оставил открытой.
Я вышел за ворота. Кругом трудились, распускаясь, цветы миндаля. Гора
молчала, а город говорил. Он говорил обо мне.
А сейчас он что делает?
Вышел за ворота. Шагает. Медленно, осторожно.
А комбинезон-то - будто сшит на него. Он в нем просто красавец!
Но какой у него жестокий отец, это ж с ума сойти!
Знаешь, Камнелом, любой жесток, когда умирает!
А что, у парня в самом деле была девушка? Та черненькая? По фамилии
Камнелом?
А мне кажется, врет он все.
Может, один раз-то всего и было.
Может, и все четыре - только не получилось ни разу.
Вот он, здесь уже, мимо проходит. Кажется, он боится. Прямо дрожит,
бедолага. Наверно, лучше все же ему вернуться.
Да пускай идет.
Все равно ведь не поднимется!
По-моему, он просто трус. Еще один трус собрался подняться на гору!
Вот он, вот он! Посмотрел на наши корзины. Я ему протянула яблоко. А
он не взял.
К заставе идет. Смотри, улыбнулся.
Остановился, господи боже! Блюет...
Все, ему уже лучше. Пошел дальше.
Снова остановился, разглядывает миндальное дерево. Будто лепестки
считает. И улыбается...
Эй, смотрите, он выходит из города.
Я его еще вижу! Ага, вот сейчас, сейчас войдет в лес...
Я слышал еще, как чей-то чужой голос спросил вдруг, где ему найти
Камнелома? Стало тихо. Потом город засмеялся. Он смеялся самозабвенно...
Смех становился все громче и громче. Вот он взлетел на безмолвную гору,
и тогда, как по команде, загремели, дробя камень, словно и не думали от-
дыхать, словно и не смолкали ни на минуту, кирки и молоты витембергских
камнеломов.

1 2 3 4