Здесь выложена электронная книга Воспоминания дипломата автора по имени Новиков Николай Васильевич. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Новиков Николай Васильевич - Воспоминания дипломата.
Размер архива с книгой Воспоминания дипломата равняется 363.22 KB
Воспоминания дипломата - Новиков Николай Васильевич => скачать бесплатную электронную книгу
Андрей Мятишкин (amyatishkin@mail.ru), правка: sdh (glh2003@rambler.ru), доп. Hoaxer (hoaxer@mail.ru)
«Новиков Н. В. Воспоминания дипломата: (Записки о 1938–1947 годах)»: Политиздат; Москва; 1989
ISBN 5-250-00489-X
Аннотация
Книга воспоминаний Н. В. Новикова охватывает предвоенные, военные и первые послевоенные годы (1938–1947), когда он сначала работал в центральном аппарате Народного комиссариата иностранных дел СССР, а затем в Каире и Вашингтоне (Чрезвычайный и Полномочный Посланник в Египте и одновременно Чрезвычайный и Полномочный Посол при правительствах Греции и Югославии, Временный Поверенный в делах, Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в США).
Новиков Николай Васильевич
Воспоминания дипломата
(Записки о 1938–1947 годах)
Часть первая.
В Народном Комиссариате Иностранных Дел
Посвящаю жене и лучшему другу Любови Захаровне Афанасьевой–Новиковой
1. Трудный старт
Из многих и очень разнообразных источников черпались в первые десятилетия Советской власти кадры работников, которым предстояло выполнять ответственную работу в главном внешнеполитическом ведомстве страны – Народном комиссариате иностранных дел, в 1946 году преобразованном в Министерство иностранных дел. Даже и в послевоенный период, когда ряды советских дипломатов регулярно пополняются выпускниками специальных учебных заведений, отнюдь не редкость случаи прихода в МИД работников партийных, хозяйственных, научных и административных учреждений. А в те отдаленные времена подобная практика была еще более широкой.
Перед тем как приступить к основной тематике книги, я расскажу о том, каким путем в 1938 году вступил на дипломатическое поприще я сам. Путь этот, как будет видно из дальнейшего, оказался ни коротким, ни гладким.
В моих личных жизненных планах дипломатическая служба никогда не фигурировала. Получив в 1930 году в Ленинградском восточном институте специальность востоковеда-экономиста, я более пяти лет проработал по этой специальности в нескольких учреждениях системы Наркомвнешторга в Москве и Таджикистане, а также преподавателем курса экономики Турции в Московском институте востоковедения имени Нариманова. Осенью 1935 года с целью углубить теоретические основы своих знаний я поступил (по командировке ЦК КП (б) Таджикистана) в Институт красной профессуры мирового хозяйства и мировой политики, где в течение четырех лет должен был пройти курс научной подготовки на уровне аспирантуры гуманитарных вузов. Завершение этого курса открывало слушателям института дорогу в научно-исследовательские институты международного профиля и на соответствующие кафедры вузов. Имея перед собою такую перспективу, я уже с начала третьего курса осенью 1937 года наметил для себя тему диссертации и приступил исподволь к собиранию и изучению необходимой для нее литературы.
Но моим замыслам не суждено было осуществиться. В январе 1938 года по решению ЦК ВКП(б) все институты красной профессуры (их насчитывалось девять) были расформированы. Обосновывалось это решение тем, что с середины 30-х годов университеты и институты гуманитарного профиля были уже в состоянии готовить в своих стенах марксистски образованных преподавателей высших школ, а также научных работников в области общественных наук, поэтому надобность в особых институтах красной профессуры отпадала.
Нужно ли пояснять, с каким огорчением мы, аспиранты, узнали о закрытии нашей альма-матер? Ведь совсем незадолго до окончания аспирантуры мы были внезапно выбиты из многообещающей институтской колеи и перед каждым из нас встал важный вопрос: что же дальше?
Размышляя над ним, я строил планы поступления в один из научных институтов, где мог бы с пользой применить свое знакомство с международными проблемами и знание нескольких иностранных языков. Однако от меня самого мало что зависело. Дело в том, что все слушатели нашего института были зачислены в резерв назначения ЦК ВКП(б), которому и предстояло определить нашу судьбу. Для меня этот процесс определения затянулся на четыре месяца – слишком уж велико было расхождение во взглядах на характер моей будущей деятельности между работниками Отдела кадров ЦК и мною.
С их точки зрения, по своей образовательной подготовке и опыту практической деятельности я подходил для использования в каком-либо из советских учреждений за рубежом. Я же держался на этот счет иного мнения, выдвигая два мотива: во-первых, упомянутое выше стремление к научной работе, а во-вторых, сложные семейные обстоятельства. Не вдаваясь в их сущность, скажу лишь, что в тот момент они служили серьезным препятствием к моей поездке за границу. Но эти соображения Отдел кадров во внимание не принимал и направлял меня то в одно, то в другое центральное учреждение, связанное с заграничной деятельностью. Всюду я выдвигал свои соображения, в результате чего меня неизменно возвращали обратно в распоряжение Центрального Комитета.
Таким вот образом в конце февраля 1938 года я и переступил впервые порог Наркоминдела.
Признаюсь откровенно, что, идя туда, я терзался противоречиями. С одной стороны, радовало оказанное Центральным Комитетом доверие: ведь направляли меня для работы в наркомат, обладавший огромным престижем не только у нас в стране, но и во всем мире. Его глава, старый большевик-ленинец Максим Максимович Литвинов, принадлежал к числу видных государственных деятелей. На дипломатической арене он зарекомендовал себя как ревностный поборник ленинской политики мирного сосуществования, как энергичный защитник интересов социалистической родины, как блестящий оратор, трибун. Работать под его руководством было бы делом весьма ответственным и почетным.
Но верх в конце концов взяли ранее сложившиеся у меня намерения, и, подходя к громадному зданию на Кузнецком мосту, я твердо настроился не отступать от своей прежней позиции.
В бюро пропусков наркомата мне сразу же вручили выписанный заранее пропуск. Явиться надо было не в Отдел кадров, как я предполагал, а в секретариат наркома. Поднявшись туда через «наркомовский» подъезд, я удостоверился, что никакой ошибки нет.
Минут через десять меня провели в рабочий кабинет наркома. Я с большим любопытством вглядывался в Максима Максимовича, стоявшего у большого окна. Он пробегал глазами какую-то бумагу – мою анкету, как это вскоре выяснилось. На вид ему можно было дать значительно больше его лет (тогда ему шел шестьдесят второй год). Его фигура казалась отяжелевшей, а округлое лицо – усталым. Словом, внешность Максима Максимовича мало вязалась с тем обликом – моложавым, стройным и подтянутым, – какой сложился в моем представлении по газетным портретам.
Он молчаливым кивком ответил на мое приветствие, скупым жестом указал мне на стул возле окна и сам сел напротив меня в такой позе и с таким выражением, словно присел только на минутку для выполнения краткой формальности, а не для серьезной ознакомительной беседы.
Слегка шевельнув листком анкеты, Максим Максимович заговорил:
– Я хочу, товарищ Новиков, чтобы вы четко уяснили себе, что к людям, которым предстоит нести дипломатическую службу, Наркоминдел предъявляет очень высокие требования. Дипломату недостаточно обладать профессиональными знаниями и техническими навыками. Он должен быть политически образованным, глубоко культурным и в первую очередь безукоризненно грамотным. Безукоризненно – никак не меньше! Я убежден, что фундамент такой грамотности и вообще культурности закладывается только систематическим средним образованием. Вот вы здесь пишете – он снова пошевелил моей анкетой и испытующе воззрился на меня, – что учились в двух вузах. А как у вас обстоит дело со средним образованием?
Я пропустил мимо ушей оговорку наркома о двух вузах (Институт красной профессуры не был вузом) и подробно ответил на его вопрос, предвидя, что вряд ли сумею удовлетворить его. Ответил, что в Петрограде до революции окончил трехклассную городскую школу и четырехклассное городское училище, а после демобилизации из Красной Армии в 1921 году еще два года учился в вечерней общеобразовательной школе для взрослых: было несомненно, что мое трехступенчатое среднее образование не подпадало, с его точки зрения, под понятие систематического. Что греха таить – ироническая усмешка наркома несколько уязвила мое самолюбие. Но неблагоприятный вывод, который, судя по всему, складывался у Максима Максимовича, нимало не печалил меня, хотя сам я и не считал его справедливым. Скорее, наоборот: он только укрепляет мою собственную позицию.
Еще более укрепилась она, когда нарком, как бы продолжая отклонять мои мнимые «домогательства», почему-то строгим тоном произнес:
– Учтите, что Наркоминдел никаким жилфондом не располагает. У вас есть своя жилплощадь?
Я ответил отрицательно. В тот момент я вместе с женой и крохотным (меньше года) сыном жил в институтском общежитии на Большой Пироговке. В связи с ликвидацией института дальнейшее проживание бывших аспирантов в общежитии оставалось под вопросом.
– А как вы сами относитесь к тому, что вас направляют работать в Наркоминделе? – задал свой третий вопрос нарком.
Я не стал кривить душой.
– Максим Максимович, – сказал я, – у меня есть веские причины не стремиться в наркомат, сотрудники которого рано или поздно отправляются за границу. При нынешних семейных обстоятельствах подобная поездка совершенно нежелательна, а вернее, невозможна. – Я в двух словах посвятил наркома в суть моих трудностей и напоследок добавил: – И чтобы быть искренним до конца, я должен заявить, что предпочел бы работе в наркомате научную деятельность.
Наверно, моя откровенность шокировала наркома. Глянув на меня с недоумением и, пожалуй, даже с раздражением, он после краткой паузы сухо промолвил:
– Ценю вашу искренность. Что касается ваших намерений, то чинить вам в этом помехи не стану.
На этом мы расстались.
В тот день и в последующие дни я, перебирая в памяти все детали моего визита в Наркоминдел, пытался постигнуть причины холодного, настороженного приема, оказанного мне М. М. Литвиновым. В голову приходили различные предположения, но больше всего я склонялся к мысли о предвзятости. Откуда, однако, она взялась?
Ответ на этот вопрос я нашел лишь спустя некоторое время, когда уже работал в наркомате. А упомянуть об этом считаю уместным сейчас.
Широко известны трагические события 1937–1938 годов, оставившие глубокий след в истории нашей страны. О них свидетельствовали и появившиеся вакантные посты во многих учреждениях. Тяжко отразились эти события и на Наркоминделе. В 1937 году в числе многих других были репрессированы полпред СССР в Турции Л. М. Карахан, полпред СССР в Греции М. В. Кобецкий, полпред СССР в Китае Д. В. Богомолов, полпред СССР в Германии К. К. Юренев. В марте 1938 года, то есть непосредственно перед моим приходом в НКИД, был осужден бывший первый заместитель наркома иностранных дел Н. Н. Крестинский. Пострадали и многие рядовые сотрудники НКИД.
В результате всех этих репрессий в Наркоминделе, как в центре, так и на зарубежной периферии, ощущался весьма серьезный недостаток квалифицированных кадров. Ища выход из положения, руководство наркомата вынуждено было подбирать новых работников среди людей, чья профессия и образовательная подготовка зачастую имели мало или не имели ничего общего с подготовкой, необходимой для работы в дипломатическом ведомстве. Какая-то часть из них отсеивалась из-за своей очевидной непригодности еще на пороге наркомата, а другая все же включалась в число его сотрудников. И среди тех, кто закрепился в штате, нередко попадались люди со столь серьезными пробелами в общем и политическом образовании, что им было трудно овладеть сложными и тонкими инструментами новой профессии.
Только познакомившись лично с представителями этой категории новичков – а встречались они на различных ступенях ведомственной иерархии, – сумел я по-настоящему понять, что произошло в феврале в кабинете М. М. Литвинова. Конечно же его в сильнейшей степени тревожила неподготовленность многих из направляемых в наркомат людей, и относился он к ним не без придирчивости. В свете подобной ситуации и надо было рассматривать шероховатость нашей первой встречи. Я не говорю уже о том, как повлияло на ее исход мое нескрываемое нежелание работать в наркомате.
Так или иначе, а тогда этот исход в какой-то мере обнадежил меня. Уж теперь-то, рассуждал я, кадровики ЦК позволят мне, выражаясь по-современному, трудоустроиться по своему усмотрению. На какое-то время для такой надежды появилась и видимость основания – меня больше месяца не вызывали в Центральный Комитет. Но иллюзии, как известно, недолговечны. И в первой половине апреля я уже снова заполнял анкету и писал автобиографию еще для одного учреждения, завершив и этот раунд негативным результатом. Однако конец моих бесплодных усилий был уже не за горами.
13 мая я был вызван в Отдел кадров ЦК, где в одном из кабинетов меня представили Владимиру Петровичу Потемкину, первому заместителю М. М. Литвинова. Узнав, с кем я имею дело, я предположил, что произошла какая-то ошибка, и поспешил сообщить Потемкину о своей февральской встрече с Максимом Максимовичем и о его отрицательном решении относительно меня. В ответ я услышал от Потемкина, что он знает об этом и тем не менее хочет побеседовать со мной. Побеседовать в качестве председателя специальной комиссии Центрального Комитета по отбору кадров для НКИД. По его словам, изучая личные дела лиц, состоящих в резерве назначения, от натолкнулся на мою анкету, счел мою кандидатуру подходящей для Наркоминдела и теперь хочет удостовериться в этом сам.
Затем между нами началась долгая и нелегкая беседа. Скорее даже не беседа, а спор, в котором обе стороны проявили неуступчивость. В отличие от наркома Потемкин настойчиво убеждал меня пойти в наркомат. Отрицательное мнение Максима Максимовича он дипломатично расценил как досадное недоразумение, которое необходимо устранить. Мои ссылки на семейные обстоятельства, так же как и на стремление посвятить себя науке, он мягко, но решительно отклонял. «У меня нет сомнений, что ваше место в Наркоминделе» – таков был рефрен всех его доводов. Тогда, отказавшись от дальнейших попыток, я твердо заявил:
– Я вижу, Владимир Петрович, что вы просто-напросто игнорируете всю трудность моего положения. Поэтому, если речь идет о моем согласии, то я должен в последний раз повторить, что не считаю себя вправе браться за дело, которое в перспективе, возможно очень близкой, сулит мне выезд за границу.
Потемкин хмуро свел брови, на минуту задумался, потом с укоризной произнес:
– Экий вы упрямец, товарищ Новиков! Но пусть будет по-вашему. За границу мы вас отправлять не станем. Поработаете у нас в центральном аппарате, а впоследствии, когда ваша семейная проблема уладится, мы с вами, если понадобится, вернемся к этому вопросу. Договорились?
Через два дня меня принял заведующий Отделом руководящих партийных органов Центрального Комитета ВКП(б) Г. М. Маленков. В ходе неторопливой, дружелюбной беседы, разительно отличавшейся от беседы-спора с В. П. Потемкиным, он сообщил мне о состоявшемся решении Секретариата ЦК направить меня в НКИД, затем как бы вскользь спросил: правда ли, что я возражаю против работы за границей? Я ответил утвердительно и вкратце пояснил причину этого, а заодно напомнил об обещании В. П. Потемкина.
– Знаю, знаю, он говорил мне об этом, – улыбнулся Маленков. – Я гарантирую вам, что без вашего согласия вас никуда не пошлют.
25 мая приказом М. М. Литвинова я был зачислен на должность ответственного консультанта Первого Восточного отдела НКИД. Ответственного консультанта политического отдела!.. Для меня, новичка и профана в дипломатии, это было полнейшей неожиданностью. Любопытно было бы узнать, какими соображениями руководствовался нарком, подписывая подобный приказ? Не забыл же он нашу февральскую встречу, свои колкие поучения и очевидное сомнение в моих возможностях? Ответа на этот вопрос я не находил. На сей раз нарком не приглашал меня к себе, чтобы определить мое служебное положение, а сделал это заочно. Но, в конце концов, основное заключалось в том, что мне было оказано большое доверие, которое я должен был оправдать своей работой.
* * *
В круг ведения Первого Восточного отдела входили дипломатические отношения со странами Ближнего и Среднего Востока – Турцией, Ираном и Афганистаном. Кроме того, сектор, ведавший Турцией, вел общее политическое наблюдение за арабскими странами Ближнего Востока, большинство которых находились в колониальной или полуколониальной зависимости от Англии и Франции. С Саудовской Аравией и Йеменом Советский Союз формально имел дипломатические отношения, но практически они не поддерживались.
Воспоминания дипломата - Новиков Николай Васильевич => читать онлайн электронную книгу дальше
Было бы хорошо, чтобы книга Воспоминания дипломата автора Новиков Николай Васильевич дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Воспоминания дипломата у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Воспоминания дипломата своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Новиков Николай Васильевич - Воспоминания дипломата.
Если после завершения чтения книги Воспоминания дипломата вы захотите почитать и другие книги Новиков Николай Васильевич, тогда зайдите на страницу писателя Новиков Николай Васильевич - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Воспоминания дипломата, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Новиков Николай Васильевич, написавшего книгу Воспоминания дипломата, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Воспоминания дипломата; Новиков Николай Васильевич, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн