- Все двери были заперты изнутри, на окнах решетки. Сначала выдернули ее машиной, а уж потом попали в магазин. И вот что нашли.
Он перевернул папку и показал Шелехову короткую записку с крупной, неровной надписью: "Я не могу больше. Прости меня, парень".
- И почерк, и пальчики его.
- Да, впечатляет. Значит, не зря о нем молва шла нехорошая.
- Похоже, что так, - согласился Годованюк и спросил в свою очередь: А ты что это вытащил тут?
Он кивнул на целую гору папок на краю стола.
- Да это все дела "волчат". Теперь их можно считать закрытыми. Тут и милиционеры, и часовой, и грибник, и лесничий. Да и все остальные.
- Ну а ты чего такой грустный? - рассмеялся Годованюк. - Вон сколько висюков свалил.
- Да чему радоваться. Скажи, Федорович, ты не думал о том, что они это, как там раньше говорили, "наша подрастающая смена". А нам их приходится отстреливать. Тебе не кажется это странным?
- Нет уж! - замахал руками Годованюк, поднимаясь из-за стола и беря в руки папочку с делом. - Если это наша смена, то лучше их передушить в колыбели.
Направляясь к двери, он сказал:
- Пойду доложу нашему Сундуку.
Так между собой они звали прокурора Суднеева не по злобе, а просто по сходству созвучий.
Годованюк уже открыл дверь, когда Шелехов снова окликнул его.
- Слышь, Федорович, а у тебя ведь детей нет?
- Нет, а что? - насторожился тот.
- Да нет, просто. Это правильно, справедливо.
Годованюк нахмурил брови. Обычно таких шуток он не прощал, но сегодня пребывал в удивительно радужном настроении.
- Хамить начинаешь, Шелехов?! Смотри мне! - он погрозил Сергею толстым коротким пальцем и, закрыв дверь, уверенно зашагал по коридору прокуратуры.
Волжск замер, снова превратившись в тихий, обычный городок. Провинция, центр России.
А еще допекала осень. Когда идут эти бесконечные дожди, то кажется, что так будет вечно, и не будет уже ни лета, ни зимы.
Боже, как надоела эта затянувшаяся на годы осень!

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19