А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

«Действуй, сынок!»
Командиры бесились от бесконечного ожидания неминуемо приближающегося мероприятия. Но конференция все откладывалась — ждали адмирала, хотя по плану через пять дней после конференции выход на боевые.

***
Так вот, получил я палатку, получил столы, ротный неохотно выделил восемь солдат.
— Знаешь, Ник, такое ощущение, что мы все в дурдоме. Рядом ведь наш дукан (магазин) стоит в пятидесяти метрах. Зачем палатку снимать с хранения и портить?
— Сбитнев! Это, как сказал начальник политотдела, событие чрезвычайной политической значимости, а мы с тобой политически близорукие люди.
Володя, чтобы назначили ротным, недавно стал кандидатом в члены партии, поэтому как бывший разгильдяй высмеивал все «исторические мероприятия».
И вот, несмотря на отсутствие опыта в установке огромных палаток, немного помучавшись, я ее все-таки поднял, выровнял, развесил отбеливатель (утеплитель), разместил плакаты, установил столы и стеллажи. Чувствовал, себя абсолютно счастливым, вначале боялся, что не получится. Сержанты и солдаты были довольны так же, как и я, теперь они лежали по углам и дремали.
Вдруг полог палатки распахнулся, и в палатку ворвался какой-то незнакомый офицер. Майор, как я разглядел по звездочкам. Пришлось встать со стола, где я сидел, и сделать вид, что очень интересуюсь чтением плакатов.
— Кто старший? — завизжал майор.
Это был тот самый — высокий, холеный красавчик — кандидат в секретари парткомиссии. Палатка наполнилась запахом приятного одеколона, весь он был начищен, отутюжен, тщательно выбрит. Солдаты проснулись и принялись ползать по полу и создавать видимость расправления швов и морщин на отбеливателе-утеплителе.
— Я тут старший, лейтенант Ростовцев. — Приложил руку к козырьку.
— Почему торговый центр стоит здесь? Почему дорожки к нему не посыпаны? Вход необходимо развернуть в сторону штаба! Быстро действовать, даю времени сорок минут.
— Ни х… себе, — ляпнул из угла сержант Дубино.
— Дубино! Заткнись! — рявкнул я.
Почему хамите сержанту? — обрадовался возможности докопаться до меня майор.
— Дубино — это фамилия такая. Его фамилия, — усмехнулся я.
— Вы еще и смеетесь надо мной! Издеваться! Дискредитировать! — зашелся в крике красавчик.
— Никто не издевается. Просто все устали, две недели почти без сна, и это после боевых.
— Быстро выполнять приказ, лейтенант!
— Нет, я ваш приказ выполнять не буду. Я не знаю, во-первых, кто вы, во-вторых, комдив лично все объяснил, и как ставить в том числе, указал и разметил.
— Ах, не будешь выполнять приказ?! Не знаешь, кто я?! Да я Ромашица — секретарь партийной комиссии! Это я руковожу всем этим мероприятием. Выполнять! — майор продолжал орать и делать при этом страшные глаза — напугать хотел, наверное.
— Ну, вы еще не секретарь парткомиссии, мы вас еще не избрали, — буркнул нагло я. А сам подумал, может, еще и не изберем. (Ха! Не изберем!) Если прислали, значит, изберем: других ведь кандидатур, как всегда, не будет.
— Да я тебя в порошок сотру! Ты кто по должности, лейтенант? — начал брызгать слюной секретарь.
— Зам. командира первой мотострелковой роты по политчасти.
— Ты у меня взводным станешь, я тебе устрою. Выполнять приказ! Даю сорок минут. Объявляю вам строгий выговор за хамство.
— Есть, строгий выговор, — ответил я, — только не понял, за что и от кого.
— Молчать! — вскричал майор и, повернувшись на каблуках, выскочил из палатки.
Лицо его стало красным, глаза чуть из орбит не выскочили. Еще немного воплей — и пена изо рта хлынет от бешенства.
— Ложись все! Отдыхать! — скомандовал я солдатам и загрустил. Вот, ишак, упал на мою шею, откуда взялся такой негодяй. Тут война, люди гибнут сотнями, а такая сволочь сидит в штабе и изводит всех, да еще орденов нахватает. Майор на полковничьей должности. Сейчас станет подполковником, а под вывод досрочно — и полковником (как я угадал!).
Сержант подошел ко мне и извиняющимся тоном спросил:
— Товарищ лейтенант! Переставлять будем але не?
— Дубино, и надо же было тебе ляпнуть матом! С тебя все пошло.
— Ну вот, нашли крайнего. Чуть что, сразу Дубино. Фамилия что ли нравится всем? Да он уже злой был, як пёс зайшёв.
— Да я понимаю все. Но от этого не легче.
В палатку вбежал полковой писарь. Оглядевшись, он подбежал ко мне, взгляд нагло-ехидный.
— Товарищ лейтенант! Вас в штаб в строевую вызывают!
— Кто и зачем?
— Да капитан Боченкин. Какой-то майор из-за вас скандал закатил.
— Ну ладно, не болтай, прямо ты изнемогаешь, выполняя боевую задачу. Иду-иду.
Я вошел в штаб. Штаб гудел, как улей. Трещали пишущие машинки, трезвонили телефоны, люди бегали из кабинета в кабинет с бумажками. Строевик встретил меня удивленно и недоуменно.
— Лейтенант! Ты чего натворил?
— В смысле?
— В прямом. Тебя только и осталось под трибунал отдать. Прибежал тут новый секретарь парткомиссии, как с цепи сорвался, начал с порога орать и топать ногами, служебную карточку твою требовать. А она, между прочим, до сих пор не пришла с предыдущего места службы, почему-то. Я ему объясняю, а он слушать не хочет, требует новую завести. Пока я ее «создавал», он вот тут у моего барьерчика топтался и багровел. Стул предлагал — не садится. Боялся, наверное, что злость пройдет. Вот, гляди, что он тебе в нее вписал: «За попытку срыва отчетно-выборной конференции соединения — строгий выговор». Так что тебе, как замполиту, можно дальше не служить. После этого только сорвать с тебя погоны и расстрелять! — Он при этих словах добродушно засмеялся, затягиваясь сигаретой.
— Вот спасибо, обрадовали. А то я думал: наградной на орден опять вернули.
— Ты шутишь или как?
— Да какие шутки! Выговор-то он мне уже объявил — факт, а вот если еще и наградной лист вернется, тогда труба. Ромашица теперь точно его зарубит.
— Что стряслось-то, объясни? Клуб поджег? Аллею героев сжег? В клубе на сцене кучу навалил?
— Что издеваться-то? Палатку под магазин не так поставил. Спорить начал, сказал, что он пока еще не партийный босс, еще не избран и всякое бывает.
— Ха-ха-ха! Ну, ты даешь! «Не избран еще и всякое бывает». В армии всякое не бывает. Что, другого изберем, что ли? Шутник. Ну ладно, я результат твоей шутки положу к остальным служебным карточкам. Пока для истории. Весь полк ознакомлю: повеселится народ.
— Он, гад, орать начал, ногами топать, а мне комдив лично все указал, где ставить, в какую сторону вход. Ладно, пойду, скоро проверять заявятся.
В палатке дремали бойцы, усталость этих суматошных дней их просто подкосила. После Джелалабада ни минуты отдыха, да и там мы не на курорте были.
— Дубино! Собирай солдат и на ужин, затем в роту, а я тут пока отдуваться буду перед начальством.
Все ушли, а я загрустил по причине взыскания, могильной плитой рухнувшего на меня (да и черт с ним, после Афгана уволюсь, к дьяволу, из армии). Долой дурдом. Вдруг раздались знакомые голоса, и, распахнув полог входа, ворвался потный и большой, как слон, командир полка, следом вошел генерал и «начпо», полковник Севостьянов, затем замполит Золотарев, Ромашица и еще несколько штабных.
Я встал со стола и направился докладывать, но командир полка махнул на меня кулаком, и я замер, сливаясь с белым фоном утеплителя.
Генерал огляделся и произнес: «Ну, вот, тут все хорошо. Дорожку только песочком посыпать и доставить пару столов. Все. Идем дальше!».
Ромашица злобно посмотрел на меня, ничего не произнес, я вышел вместе со всей толпой. Основной замполит полка подозвал меня и промямлил:
— Дорожки посыпать, столы взять в клубе, поставить охрану на ночь, чтоб ничего не украли. Сейчас телефонную линию протянут связисты. Ну, а вы в роту — работать. Потом на совещании расскажите, что у вас тут было. Ростовцев, с вами одни неприятности. Совещание в двадцать три ноль ноль. Идите. Трудитесь.
Я отправился в роту, взял солдата, точнее вырвал у ротного (каждый человек — на вес золота: «работы» — непочатый край), старшина выдал ему спальник.
— Колесо! Двигай обратно в палатку и дежурь у телефона. Чтоб ни тебя, ни палатку, ни столы не сперли. Не проспи! Не кури!
— Есть, товарищ лейтенант. Я палатку изнутри завяжу и у телефона лягу на столе.
— Валяй!
Замученный солдат, схватив в охапку спальный мешок, радостно затрусил в сторону клуба. Я же, взяв блокнот для указаний, отправился на совещание.
Немного опоздал, но руководства все еще не было. Радостный непонятно отчего, комсомольский полковой вождь о чем-то оживленно говорил вождю партийному. Остальные все устало дремали. Из батальона я прибыл самым последним. Новый замполит батальона Константин Грицина глазами указал мне на место рядом с собой. Я присел, и он мне зашептал:
— Что там произошло у тебя? Все говорят, но толком никто не знает.
— А что произошло у меня?
— Какой скандал был с секретарем парткомиссии?
— Каким секретарем парткомиссии? Мы его еще не избрали, майор какой-то из дивизии, Ромашица, докопался.
— Ромашица это и есть секретарь парткомиссии.
— Он мне то же самое говорил, но я-то знаю, что он врет, мы его еще не избрали. Я бы его точно не избрал, и если бы альтернатива выбора была, голосовал бы против.
— Сейчас придет Золотарев и всех нас вздует. Ты не представляешь, какую крамолу ты говоришь. Такие кандидатуры в отделе ЦК рассматривают, в ГлавПУре, а ты оспариваешь мнение ГлавПУра.
— Не уверен в правильности выбора ЦК. Хлыщ холеный и блатной. Наверное, или папа генерал, или с дочкой генерала спит.
В кабинет бесшумно вплыл Золотарев, и первый вопрос ко мне:
— Что случилось у вас с майором Ромашицей?
— Да ничего. Он отменял приказ комдива, грубил, орал, хотя он пока формально никто.
— Ну, это ваше личное мнение. И ваши проблемы… Приступим к совещанию.
Все сочувственно улыбались и подмигивали. Ну, и понеслось дальше. Бред, маразм. Опять исправлять, переделывать, восстанавливать, заводить. Готовить докладчиков к конференции. Мне, к счастью, выступающего не доверили. Доверили подготовить умного сержанта с задачей менять стакан со свежим чаем на трибуне. Подстричь, одеть в новое обмундирование, чтобы «с умным, нормальным лицом, русский, коммунист».
— А у меня русского нет, есть хохол.
— Есть разница? — живо осведомился Золотарев. — Как вы понимаете, я имею в виду славянское лицо.
— Для этого сержанта есть разница. Он с Западной Украины. Он в полку никого, кроме себя, хохлом не считает, даже секретаря парткома.
— Да ну! — воскликнул майор Цехмиструк. — А я думал, хохлее меня нет. А на второе место ставил Мелещенко. Надо с твоим сержантом познакомиться поближе.
— Нет-нет! На первом — комбат, вы — второй, я — третий, — живо откликнулся Ми кола и заулыбался.
— Мелещенко! Ты, Микола, все время такой сытый и счастливый, явно где-то сало достаешь и каждый день употребляешь, — продолжал Цехмиструк.
— Нет, товарищ майор, он на кильку перешел, это новый вид наркотика, — прыснул Мелентий.
— Все! Прекратили базар! За работу, марш по подразделениям, — рявкнул замполит полка и закончил совещание.
— Ну-ка, ну-ка, расскажи, Мелентий Александрович, заинтересовался Цехмиструк, выходя из кабинета и обнимая Мелентия за плечо.
— Да! Тут такая смешная история. Рота ушла на стрельбище, а Микола остался в роте стенгазету выпускать. Выпускал-выпускал, устал, проголодался. Взял банку килек у старшины-землячка, открыл, идет по коридору и вилочкой рыбку накалывает. А тут на беду комбат зашел. В роте никого, дневальный туалет моет, а Микола с баночкой. Команду «смирно» никто не подал. В казарме тишина, тут они нос к носу и столкнулись.
Подорожник подходит к Николаю, а на того столбняк напал.
— Что делаем?
— Кильку ем, — отвечает Колян.
— Ах, килечку! Рота на стрельбах, а он килечку трескает! Килечник! Килькоед!
Ну и понеслось. Старшина через окно сбежал, услышав шум, а в каптерке на столе еще банка кильки открытая стоит, комбат, как увидел, сильнее взвился. В общем, вечером на совещании в батальоне «гвоздем программы» были Микола и две банки кильки. Мол, нормальные хохлы едят сало, а этот килечек жрет. А Николай возьми да и брякни, что сало в полку нет, а килька есть. Комбат в бешенстве как заорет:
— Килька — заменитель сала?!!!
Кильку и Кольку обсуждали минут пятнадцать. Он сразу несколько прозвищ получил: «Килечник», «Килькоед», «Колька-килька». На любой вкус. Николай стоял чуть в стороне и слушал рассказ, зеленея от злости.
— Ну-ну, насмехайтесь, издевайтесь, злорадствуйте! Пошли вы все к черту, еще друзья-товарищи называются. — И, развернувшись, он зашагал в роту. Вокруг все прыснули от смеха.
— Зря хорошего хлопца обидели, — вздохнул Цехмиструк.
— Ничего, переживет, жлобина, — рубанул Мелентий. — К этому хорошему хлопцу, главное, спиной не поворачиваться.
Утром началось действо, ради которого весь полк стоял на ушах три недели. Партийный форум.
Я представил замполиту полка для осмотра Степана Томилина.
— Хорошо. Только почему без наград? — поинтересовался Золотарев.
— А у мэнэ, их нет.
— К наградам представлен?
— Так точно, к двум медалям.
— Вот и отлично, товарищ лейтенант, возьмите в роте чью-нибудь медаль, и пусть выходит с наградой. Так представительнее.
Нас обоих отправили за кулисы. На сцене восседал президиум во главе с адмиралом и командармом. У края сцены за занавесом стоял инструктор дивизии по культмассовой работе («балалаечник») и давал отмашку на замену чая.

***
Степан брал нервно трясущейся рукой стакан и двигался к трибуне на цыпочках с напряженным каменным лицом, движения — как у робота. В первый выход в зале раздалось несколько смешков, во второй выход количество смеющихся увеличилось, в третий — их стало еще больше. Зал ждал выхода Степана. Замполит полка сообразил: что-то происходит не так и выскочил к нам.
— Ты что творишь? С какой рожей ходишь по сцене? У тебя вид, как будто сейчас лопнешь от напряжения, двигаешься как ходячий памятник. Зал смеется. Спокойно, расслабься, улыбнись. Понял?
— Поняв, — обреченно вымолвил Томилин.
В четвертый раз он, выйдя на сцену, напряженно оскалился залу в вымученной улыбке. В клубе многие откровенно заржали. Начальник политотдела раздраженно замахал руками на Степана. Даже адмирал в президиуме проснулся, а Золотарев выскочил из зала и зашипел на нас:
— Марш отсюда! Чтоб я больше этого идиота не видел! Шуты гороховые! Уничтожу! Обоих.
Карьера выносильщика чая для Степана закончилась. Мы вылетели из клуба. Я ругался и одновременно дико смеялся. Томилин матерился и громко возмущался. Только отошли от клуба, как раздался громкий взрыв, затем второй, и от КПП поднялся столб дыма. Дежурный по полку выбежал из штаба и влетел в клуб. Оттуда выскочили командир полка, начальник штаба и помчались к въезду в полк, мы побежали следом. Из санчасти выехал УАЗик с медиками.
Произошло следующее.
Для встречи высокого руководства и обеспечения безопасности вдоль дороги разместили БМП разведроты и нашего батальонного разведвзвода. Машины заехали на минное поле вдоль дороги. Поставили их для солидности, чтоб показать вышестоящему начальству заботу. На БМП находились только экипажи. Один механик захотел до ветру, и вместо того чтобы все «свои дела» сделать прямо с машины, прыгнул на землю. Ногой попал прямо на противопехотную мину. Взрывом оторвало ногу, и тело отбросило в сторону, где он головой задел вторую мину. Вот и два взрыва. Теперь солдат лежал весь запутанный в проволоке-паутине, без ноги, без головы. Подогнали танк, сапер зацепил труп «кошкой» и вытащил на дорогу.
Вот так грустно и даже трагически закончилась отчетно-выборная партийная конференция дивизии.
Адмирал додремал первую половину дня, после перерыва его увезли в штаб армии на обед, и в полк больше он не вернулся. Хватит, отметился в действующей армии.
Разведчика кое-как собрали, за исключением головы, и отправили в «цинке» домой. Командованию разведроты крепко досталось за нарушение мер безопасности. А кто виноват? Всех солдат проинструктировали, что вдоль дороги минные поля и писать надо, не сходя с БМП. А парень застеснялся: недалеко кишлак, а сзади зенитно-ракетный полк, да и машины ездят. И вообще, бог его знает, почему он спустился.
Адмирал так и не узнал, во что обошлась его охрана, точнее показуха для солидности. Это место ведь днем совершенно безопасное.
Ромашицу благополучно избрали секретарем парткомиссии, а выговор в моей служебной карточке остался. Однако пока что скандал продолжения не имел. Посмотрим, что будет дальше.

***
Вскоре новые заботы заслонили вчерашние неприятности. Весь полк забегал, готовясь к выходу на боевые действия в Баграмскую «зеленку». Меня опять назначили исполнять обязанности замполита батальона, так как Грицина срочно заболел и попал в медсанчасть. Через пять дней я уже сидел на броне БМП, пыль и песок летели в лицо и, несмотря на опасность, я чувствовал себя счастливым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28