Затем сухо спросил:— Что от меня требуется?— Ничего особенного, — сказал Аввакум. — Я просто зашел представиться вам.Они замолчали. Было холодно. Воздух от табачного дыма казался синеватым.— В нашей работе есть много общего, — сказал Аввакум. — Вы не находите?— Нет, не нахожу, — ответил майор.— А почему? — удивился Аввакум. — Вот вы, например, ходите по горам, изучаете местность. То же самое делаю и я — хожу по горам и осматриваю местность.— Это лишь внешнее сходство, — сказал майор. Аввакум усмехнулся.— Но все-таки это сходство, не так ли? Майор не ответил.— Я хочу установить — приблизительно, конечно, — северные границы момчиловского царства. Мне необходимо изучить район к югу и юго-востоку от Карабаира и попытаться найти в этих местах какие-нибудь следы этого царства.— Ищите себе на здоровье, — отрезал майор.— А вы ничего не припомните такого, что могло бы мне пригодиться? Ведь вы довольно основательно изучили здешние места.— Ничего такого, что представляло бы для вас интерес, я не заметил.— Это очень важное обстоятельство! — обрадовался Аввакум. — Раз уж вы — три специалиста — ничего не заметили, значит, и я не замечу, тем более что я один.— Это ваше дело, — сказал майор.— Верно, согласился Аввакум. — Мне нет смысла ходить по тем местам, которые вы исходили: южнее и юго-восточнее Карабаира.Затем он спросил.— У вас, наверное, есть координаты обследованной местности?— Разве картограф может работать без координат? — вышел из себя майор. Он достал сигарету из портсигара и с недовольным видом закурил.— Прекрасно! — с улыбкой заметил Аввакум. — Дав мне ваши координаты, вы избавите меня от излишних скитаний по здешним кручам.— На это вы не рассчитывайте, — заявил майор. — Почему?— Потому что вы молодой человек и должны приучаться к труду! — Майор посмотрел на него исподлобья. — И потому что моя служба не имеет с вашей ничего общего. И потому, наконец, что я не намерен копаться на складе и терять драгоценное время, чтобы поощрять вашу леность. Вот почему!— Пожалуйста, — смиренно сказал Аввакум. — Я ведь только спросил.— Ну вот, а я ответил. — Майор нахмурился еще больше.— Все же я очень доволен нашим разговором. Позвольте с вами проститься.Майор подал ему руку.— Без труда ничего не добьешься, — вздохнул он.— Да, труд — мать всех благ земных! — засмеялся, прощаясь, Аввакум.В коридоре его ждал старшина Георгий.Проходя мимо двери склада, Аввакум уронил цепочку, которую вертел на пальце; он нагнулся, чтоб поднять ее. Выпрямляясь, взглянул на замок и присвистнул от удовольствия. Замок был массивным, как кремневое ружье.В бодром настроении Аввакум пересек Илязов двор. У него в блокноте были записаны координаты того места, где принимала распоряжения и вела передачу неизвестная радиостанция неизвестного X. Еще находясь в Смоляне, он попробовал найти это место на топографической карте и нашел; оно оказалось в гористой местности юго-восточнее Карабаира, примерно в двух километрах от границы. Он сразу же связался с соответствующим пограничным отрядом. Ему сообщили, что район юго-восточнее Карабаира находится под усиленной охраной и никто другой, кроме геологов момчиловской группы, по тем местам не проходил.Тогда он запросил у пограничников более точные данные: проходили ли геологи в том секторе, где был засечен радиопередатчик? Погранот-ряд ответил, что геологи бывали в районе юго-восточнее Карабаира, но появлялись ли они в засеченном пеленгаторами месте, неизвестно.Аввакум составил себе следующее разведывательное уравнение:
Решение:Ключ: установить, обозначены ли в разработках военно-геологической группы координаты пункта Y или другие сходные координаты.Он потому и пошел к начальнику военно-геологического пункта. Однако выудить у него то, что ему требовалось, не смог. Правда, разговор с ним оказался не бесплодным: Аввакум узнал, что столь интересующий его маршрут, по которому геологи двигались из района Z, отражен в их разработках, а они хранятся за массивной дверью складского помещения.Замок на двери внушительных размеров, но открыть его проще простого. Проникнуть же незаметно на склад было детской забавой.Теперь в руках Аввакума были уже две улики против неизвестного преступника: координаты радиопередачи десятого августа и два синих полоска.Расчеты, сделанные им в Смоляне, показывали, что вторая радиопередача, состоявшая из таинственных звуков, велась, видимо, из урочища Змеица или вблизи него. Какой смысл допытываться, кто в тех местах бывал? Это неизбежно привлекло бы к себе внимание. К тому же мимо Змеицы проходит дорога на Луки, а по этой дороге днем и ночью снуют повозки и пешеходы.Другое дело координаты радиопередачи десятого августа и два синих полоска — они заслуживали самого пристального внимания. Теперь надлежало установить, куда ведут эти следы. И настоящие они или ложные. Потому что в разведывательной работе всегда бывают и те и другие.То, что произошло вчера вечером, несколько осложняло обстановку. Делало ее более неясной и запутанной. Какую роль играл в этой темной истории подмененный камень?Выйдя с Илязова двора, Аввакум спросил у девочки, которая пасла двух гусынь, где живет ветеринарный врач. Девочка, глядя на него с боязливым любопытством, молча указала на Нижнюю слободу — там находился дом бай Спиридона. 20 Я опять беру слово, правда, ненадолго, потому что я ни за что на свете не хочу подчеркивать свою роль в этой истории. Голошеий вампир разбудил меня очень рано — он, проклятый, страдал от бессонницы, а мне так хотелось спать: с вечера я допоздна читал интересный роман. Вообще-то меня романы не привлекают, я человек прикладной науки; романы я читаю только по вечерам, лежа в постели, Словом, в нерабочее время.Мне ужасно хотелось спать, но я все же встал, оделся наспех и отправился на ферму. Доярка как раз доставала ведро из-под вымени Рашки. Завидев меня, доярка смутилась — я как-никак ветеринарный врач и в вопросах гигиены крайне строг.Уходя с фермы, я заметил непорядок, или, скорее, небрежность, в своем туалете. Хотя доярки передо мной уже не было (она осталась возле Рашки, смущенная моим слишком ранним приходом), я, кажется, сильно покраснел.Вернувшись домой, я взялся составлять недельный отчет. Работа не очень спорилась, потому что я часто вспоминал о романе и прочих делах. К тому же дул сильный ветер, и по небу, как ладьи, плыли тучи, а это способно отвлечь, внимание самого сосредоточенного человека.В таком состоянии меня и застал Аввакум.Он казался веселым, жизнерадостным, у него было хорошее настроение. Похоже было, что он прекрасно выспался, притом спал сном беззаботного младенца. Я втайне ему завидовал, хотя и сознавал, что у меня перед ним есть ряд преимуществ.Я смутился, совсем как та доярка, — видимо, меня рассердило то, что его приход прервал мою работу над отчетом.Он же дружески похлопал меня по плечу и, хотя на столе у него перед глазами лежал отчет, довольно бестактно спросил:— Что, стихи сочиняешь, поэт?— Нет, составляю отчет, — возразил я и указал рукой на бумагу.— А как составляешь — в рифму или белым стихом? Оставалось только пожать плечами. Мне было не до шуток.Он уселся напротив меня, достал сигарету и с крайне беззаботным видом закурил. Вообще он держался так, как будто мы были с ним приятели с незапамятных времен. Может, мне следовало рассердиться, сказать, что я не собираюсь попусту тратить время, что, если ему нужен какой совет, пусть пожалует в амбулаторию: я принимаю там ежедневно с десяти до двенадцати. Но, как я ни старался, мне так и не удалось ожесточить против него свое сердце — вопреки всем моим понятиям о дисциплине и порядке мне было приятно, ужасно приятно, что он пришел. Чувство, что вот здесь со мной сидит сильный человек, снова овладело мной.Но вот с чего он начал разговор, этот сильный человек.— Послушай, доктор, — сказал он, — ты, конечно, знаешь Балабаницу?Я даже рот открыл от изумления.— Это очень славная женщина, — продолжал Аввакум.— Да, — опомнился я и язвительно спросил: — Только когда же ты успел в этом убедиться?— В том-то и дело, — засмеялся Аввакум, — что я еще ни в чем не убедился.— Погоди-ка, — сказал я и обрадовался, что у меня появилась вдруг возможность припереть его к стенке. — Как же в таком случае ты пришел к заключению, что она славная женщина?— Это только предположение, — пошел на попятную Аввакум. Я был удовлетворен его ответом и замолчал.Аввакум пустил колечко дыма и вонзил в меня пристальный взгляд.— Я надеюсь, что ты мне расскажешь кое-что об этой женщине, — сказал он Передашь свои личные впечатления или то, что ты слышал от людей Меня это очень интересует.Я пожал плечами.— Сожалею, — сказал я, — но никакого интереса к этой особе я не испытываю. Мне известны лишь некоторые очевидные вещи, то, что ни для кого не тайна. Эта красотка хотя и не первой молодости — отличный работник, у нее есть все данные стать лучшим мастером момчиловской сыроварни. Лично я восхищался, и притом не раз, образцовой чистотой, которую она постоянно поддерживает на своем рабочем месте. Халат у нее всегда ослепительной белизны, ногти на руках коротко подстрижены, волосы спрятаны под безукоризненно чистой косынкой.— Любовники у нее есть? — спросил Аввакум.Я посмотрел себе под ноги и замолчал. По этой части у меня не было сведений.— А не случалось ли, что кто-нибудь перепрыгивал к ней ночью через забор?Вопрос был слишком грубый, и я имел полное право обидеться, потому что был ветеринарным врачом, и не каким-то там соглядатаем, высматривающим, что делается в чужих дворах. Я снова посмотрел себе под ноги и промолчал.— Хочешь, чтоб мы стали хорошими друзьями? — спросил совершенно неожиданно Аввакум.— О, — только и произнес я и сел на кровать — было как-то неучтиво торчать перед ним. Его вопрос ошарашил меня.— Я очень нуждаюсь в твоей дружбе. — продолжал с улыбкой Аввакум. — В дружбе с таким человеком, который бы мне верил и не думал бы обо мне худо.— Что ж, ладно, — сказал я и почувствовал, как у меня горят щеки. — Мне кажется, ты человек неплохой.Тогда у меня не было особых оснований верить в его добродетели, и я изрек эти несколько слов просто так, непроизвольно.Он протянул мне руку, и мы улыбнулись друг другу.Так началась наша дружба.Затем Аввакум попросил меня разузнать о некоторых интимных сторонах житья-бытья нашей Балабаницы.— Я научный сотрудник, — сказал Аввакум, — и ни в коем случае не хотел бы нанести ущерб престижу института, который я представляю. Если Балабаница поддерживает какие-нибудь сомнительные связи любовного характера, то мне, разумеется, не место в ее доме. Заинтересованная личность начнет смотреть на меня косо, и, чего доброго, поползут сплетни — на что только не способна ревность! Все это, естественно, не в моих интересах.После такого вступления, которое меня до крайности удивило своим пуританизмом, Аввакум поторопился уточнить:— Как мой хороший друг, ты должен узнать, поддерживает ли она с кем-нибудь особо близкие отношения, и если да, то кто этот человек. Разузнать все проще простого от ее соседок, потому что у всех соседок на свете наметанный глаз и отлично развитый нюх. Только будь осторожен в расспросах, соседки — народ честолюбивый! Ты иди к соседке ради нее самой, а если дело коснется Балабаницы — делай вид, что тебе по безразлично и что ты не больно к ней расположен. Упаси тебя бог стать на ее сторону, из этого ничего хорошего не получится!Когда я вышел на улицу, чтобы проводить его, Аввакум прошептал мне:— Постарайся кое-что разузнать до обеда. От бай Марко мы выйдем вместе, и ты расскажешь мне все, что тебе станет известно.Стоит ли говорить, что от сознания возложенной на меня задачи я испытывал одновременно и гордость и некоторую растерянность. Во всяком случае, я приступил к ее выполнению довольно бодро и не в меру самоуверенно. Правда, когда я приближался к Надкиному двору — Надка была соседкой Балабаницы, — я почувствовал вдруг слабость в коленях. Видимо, эта слабость была вызвана тем, что я слишком быстро шел.Надка сидела во дворе и толкла перец. Я любезно поздоровался.— Как поживаете? Что новенького, какие вести от мужа? Здоров ли он?Ее муж работал в Мадане.Надка обернулась ко мне, и на ее белом личике расцвела улыбка.— Все хорошо, — ответила она. — Слава богу.— Очень рад, — сказал я. Постояв немного у открытой калитки, я заговорил снова: — А как ваш боровок, есть аппетит?— Он и меня скоро сожрет, проклятый! — засмеялась Надка. Затем она вздохнула и добавила озабоченно: — А все тощий какой-то, совсем не нагуливает жир, не то что человек.Она отставила ступку в сторону и поднялась со своего стульчика. Надка была маленькая, белолицая и круглощекая, как луна.— Заходи, — пригласила она меня. — Может, пропишешь ему чего. Я тут же согласился.Мы вошли в свинарник.Надкин боров лежал ничком и тяжело пыхтел. Заплывший жиром, он напоминал гигантский пузырь волынки с глазами и ножками.— Ничего страшного нет, — сказал я. К рождеству нагуляет. Надка взглянула на меня доверчиво и снова вздохнула, но на этот раз вздох ее не был таким горестным.— Очень рад за вас, — сказал я.Мы все стояли и смотрели на борова. Кроме него, поблизости не было ни одной живой души. Надка молчала.— Очень рад, — повторил я. И спросил: — А как свинья у Балабаницы, хорошо ест?Она схватилась за бока и расхохоталась.— И придумает же доктор! — сказала она. — Зачем Балабанице свинья?— Мало ли зачем, — возразил я. — Женщина и замуж может выйти, всякое бывает!— Это она-то?! — в Надкиных глазах вспыхнул недобрый огонек. — Больно ей нужен муж, когда к ней по ночам через плетень лазят…Я на самом деле удивился.— Надка, вы это серьезно говорите?Она будто даже обиделась.— Что же, по-твоему, я выдумываю? Пока учитель не начал увиваться за той, за вдовой лесничего, она меньше хвостом крутила, на что-то надеялась. Да и с учителем ей неплохо было.— А сейчас? — спросил я и нетерпеливо сглотнул.— Сейчас? — Она подошла ко мне так близко, что я почти ощущал се дыхание. — Балабаница не из тех, что гоняются за мелюзгой, — сказала она.— А может, тебе только так кажется, — подзадоривал я ее.Я перешел с ней на «ты», потому что мы стояли, почти касаясь друг-друга.— Как это «кажется»! — повысили голосок Надка. — Собственными глазами видела, как майоров помощник приходил к ней в гости. — Она немного помолчала. — А он ни с того ни с сего в гости к ней ходить не станет.От радости у меня заколотилось сердце.Мы были одни. Кроме борова, возле нас не было ни живой души.— Надка, — сказал я и чуть отстранился. — Твой боров к рождеству непременно прибавит в весе. Будет неплохо, если ты малость уменьшишь его дневной рацион, иначе у него не окажется мяса даже на приличное жаркое!Я говорю, а она смотрит на меня с как будто не очень-то верит моим словам. На лице ее удивление и даже какое-то недовольство. Видно, ей не понравился мой прогноз относительно ее борова. 21 Обед в этот день прошел очень весело: бай Марко подал нам жареного петуха, теплый калач, брынзу и горький перец. Вино было густое, черное, от него исходил аромат разогретого на солнце янтаря.Боян Ичеренский подозвал к себе Аввакума, чокнулся с ним, похлопал его весьма покровительственно по плечу и спросил:— Ну, как ты провел ночь на момчиловской земле, любезный историк? Спокойно ли тебе спалось, не нарушило ли что твой покой?— Благодарю! — Аввакум отпил немного вина. — В общем провел я ночь неплохо. Случилось, правда, одно происшествие: какой-то субъект, вероятно, по ошибке, чуть было не вломился ко мне в комнату. Я полюбопытствовал, кто он, этот тип, мне захотелось подробнее осведомить его о расположении комнат; увидеть его мне не удалось — он оказался проворней меня и успел улизнуть раньше, чем я поднялся.Ичеренский и капитан захохотали. Затем Ичеренский сказал:— Не стоило преследовать беднягу. Он шел не с дурными намерениями, уверяю тебя. Видимо, это был какой-то неисправимый ревнивец: решил проверить, не засиделась ли случайно его возлюбленная у нового квартиранта дольше, чем полагается. Отелло встречаются повсюду — и в Момчилове они есть. Ты должен привыкать к подобным вещам!— Господи боже мой, но ведь у меня жена к маленькие детки, — вздохнул Аввакум. — Что же с ними будет?— Веди добродетельную жизнь! — наставнически изрек геолог..— Глупости! — возразил капитан. Он обернулся к Аввакуму — Отдубась реннивца как следует, и он успокоится.. Рради Балабаницы стоит потрудиться!Они продолжали шутить в том же духе, но тут вмешался бай Гроздан.— Ребята, это уж слишком, мне подобные шутки не нравятся. Балабаница — женщина порядочная. К тому же на ней вся наша сыроварня держится, и вообще мы ею довольны. Это серьезный человек.— Любовь витает всюду! — философски заметил капитан. Поскольку разговор зашел о любви, Ичеренскии опять, взял слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Решение:Ключ: установить, обозначены ли в разработках военно-геологической группы координаты пункта Y или другие сходные координаты.Он потому и пошел к начальнику военно-геологического пункта. Однако выудить у него то, что ему требовалось, не смог. Правда, разговор с ним оказался не бесплодным: Аввакум узнал, что столь интересующий его маршрут, по которому геологи двигались из района Z, отражен в их разработках, а они хранятся за массивной дверью складского помещения.Замок на двери внушительных размеров, но открыть его проще простого. Проникнуть же незаметно на склад было детской забавой.Теперь в руках Аввакума были уже две улики против неизвестного преступника: координаты радиопередачи десятого августа и два синих полоска.Расчеты, сделанные им в Смоляне, показывали, что вторая радиопередача, состоявшая из таинственных звуков, велась, видимо, из урочища Змеица или вблизи него. Какой смысл допытываться, кто в тех местах бывал? Это неизбежно привлекло бы к себе внимание. К тому же мимо Змеицы проходит дорога на Луки, а по этой дороге днем и ночью снуют повозки и пешеходы.Другое дело координаты радиопередачи десятого августа и два синих полоска — они заслуживали самого пристального внимания. Теперь надлежало установить, куда ведут эти следы. И настоящие они или ложные. Потому что в разведывательной работе всегда бывают и те и другие.То, что произошло вчера вечером, несколько осложняло обстановку. Делало ее более неясной и запутанной. Какую роль играл в этой темной истории подмененный камень?Выйдя с Илязова двора, Аввакум спросил у девочки, которая пасла двух гусынь, где живет ветеринарный врач. Девочка, глядя на него с боязливым любопытством, молча указала на Нижнюю слободу — там находился дом бай Спиридона. 20 Я опять беру слово, правда, ненадолго, потому что я ни за что на свете не хочу подчеркивать свою роль в этой истории. Голошеий вампир разбудил меня очень рано — он, проклятый, страдал от бессонницы, а мне так хотелось спать: с вечера я допоздна читал интересный роман. Вообще-то меня романы не привлекают, я человек прикладной науки; романы я читаю только по вечерам, лежа в постели, Словом, в нерабочее время.Мне ужасно хотелось спать, но я все же встал, оделся наспех и отправился на ферму. Доярка как раз доставала ведро из-под вымени Рашки. Завидев меня, доярка смутилась — я как-никак ветеринарный врач и в вопросах гигиены крайне строг.Уходя с фермы, я заметил непорядок, или, скорее, небрежность, в своем туалете. Хотя доярки передо мной уже не было (она осталась возле Рашки, смущенная моим слишком ранним приходом), я, кажется, сильно покраснел.Вернувшись домой, я взялся составлять недельный отчет. Работа не очень спорилась, потому что я часто вспоминал о романе и прочих делах. К тому же дул сильный ветер, и по небу, как ладьи, плыли тучи, а это способно отвлечь, внимание самого сосредоточенного человека.В таком состоянии меня и застал Аввакум.Он казался веселым, жизнерадостным, у него было хорошее настроение. Похоже было, что он прекрасно выспался, притом спал сном беззаботного младенца. Я втайне ему завидовал, хотя и сознавал, что у меня перед ним есть ряд преимуществ.Я смутился, совсем как та доярка, — видимо, меня рассердило то, что его приход прервал мою работу над отчетом.Он же дружески похлопал меня по плечу и, хотя на столе у него перед глазами лежал отчет, довольно бестактно спросил:— Что, стихи сочиняешь, поэт?— Нет, составляю отчет, — возразил я и указал рукой на бумагу.— А как составляешь — в рифму или белым стихом? Оставалось только пожать плечами. Мне было не до шуток.Он уселся напротив меня, достал сигарету и с крайне беззаботным видом закурил. Вообще он держался так, как будто мы были с ним приятели с незапамятных времен. Может, мне следовало рассердиться, сказать, что я не собираюсь попусту тратить время, что, если ему нужен какой совет, пусть пожалует в амбулаторию: я принимаю там ежедневно с десяти до двенадцати. Но, как я ни старался, мне так и не удалось ожесточить против него свое сердце — вопреки всем моим понятиям о дисциплине и порядке мне было приятно, ужасно приятно, что он пришел. Чувство, что вот здесь со мной сидит сильный человек, снова овладело мной.Но вот с чего он начал разговор, этот сильный человек.— Послушай, доктор, — сказал он, — ты, конечно, знаешь Балабаницу?Я даже рот открыл от изумления.— Это очень славная женщина, — продолжал Аввакум.— Да, — опомнился я и язвительно спросил: — Только когда же ты успел в этом убедиться?— В том-то и дело, — засмеялся Аввакум, — что я еще ни в чем не убедился.— Погоди-ка, — сказал я и обрадовался, что у меня появилась вдруг возможность припереть его к стенке. — Как же в таком случае ты пришел к заключению, что она славная женщина?— Это только предположение, — пошел на попятную Аввакум. Я был удовлетворен его ответом и замолчал.Аввакум пустил колечко дыма и вонзил в меня пристальный взгляд.— Я надеюсь, что ты мне расскажешь кое-что об этой женщине, — сказал он Передашь свои личные впечатления или то, что ты слышал от людей Меня это очень интересует.Я пожал плечами.— Сожалею, — сказал я, — но никакого интереса к этой особе я не испытываю. Мне известны лишь некоторые очевидные вещи, то, что ни для кого не тайна. Эта красотка хотя и не первой молодости — отличный работник, у нее есть все данные стать лучшим мастером момчиловской сыроварни. Лично я восхищался, и притом не раз, образцовой чистотой, которую она постоянно поддерживает на своем рабочем месте. Халат у нее всегда ослепительной белизны, ногти на руках коротко подстрижены, волосы спрятаны под безукоризненно чистой косынкой.— Любовники у нее есть? — спросил Аввакум.Я посмотрел себе под ноги и замолчал. По этой части у меня не было сведений.— А не случалось ли, что кто-нибудь перепрыгивал к ней ночью через забор?Вопрос был слишком грубый, и я имел полное право обидеться, потому что был ветеринарным врачом, и не каким-то там соглядатаем, высматривающим, что делается в чужих дворах. Я снова посмотрел себе под ноги и промолчал.— Хочешь, чтоб мы стали хорошими друзьями? — спросил совершенно неожиданно Аввакум.— О, — только и произнес я и сел на кровать — было как-то неучтиво торчать перед ним. Его вопрос ошарашил меня.— Я очень нуждаюсь в твоей дружбе. — продолжал с улыбкой Аввакум. — В дружбе с таким человеком, который бы мне верил и не думал бы обо мне худо.— Что ж, ладно, — сказал я и почувствовал, как у меня горят щеки. — Мне кажется, ты человек неплохой.Тогда у меня не было особых оснований верить в его добродетели, и я изрек эти несколько слов просто так, непроизвольно.Он протянул мне руку, и мы улыбнулись друг другу.Так началась наша дружба.Затем Аввакум попросил меня разузнать о некоторых интимных сторонах житья-бытья нашей Балабаницы.— Я научный сотрудник, — сказал Аввакум, — и ни в коем случае не хотел бы нанести ущерб престижу института, который я представляю. Если Балабаница поддерживает какие-нибудь сомнительные связи любовного характера, то мне, разумеется, не место в ее доме. Заинтересованная личность начнет смотреть на меня косо, и, чего доброго, поползут сплетни — на что только не способна ревность! Все это, естественно, не в моих интересах.После такого вступления, которое меня до крайности удивило своим пуританизмом, Аввакум поторопился уточнить:— Как мой хороший друг, ты должен узнать, поддерживает ли она с кем-нибудь особо близкие отношения, и если да, то кто этот человек. Разузнать все проще простого от ее соседок, потому что у всех соседок на свете наметанный глаз и отлично развитый нюх. Только будь осторожен в расспросах, соседки — народ честолюбивый! Ты иди к соседке ради нее самой, а если дело коснется Балабаницы — делай вид, что тебе по безразлично и что ты не больно к ней расположен. Упаси тебя бог стать на ее сторону, из этого ничего хорошего не получится!Когда я вышел на улицу, чтобы проводить его, Аввакум прошептал мне:— Постарайся кое-что разузнать до обеда. От бай Марко мы выйдем вместе, и ты расскажешь мне все, что тебе станет известно.Стоит ли говорить, что от сознания возложенной на меня задачи я испытывал одновременно и гордость и некоторую растерянность. Во всяком случае, я приступил к ее выполнению довольно бодро и не в меру самоуверенно. Правда, когда я приближался к Надкиному двору — Надка была соседкой Балабаницы, — я почувствовал вдруг слабость в коленях. Видимо, эта слабость была вызвана тем, что я слишком быстро шел.Надка сидела во дворе и толкла перец. Я любезно поздоровался.— Как поживаете? Что новенького, какие вести от мужа? Здоров ли он?Ее муж работал в Мадане.Надка обернулась ко мне, и на ее белом личике расцвела улыбка.— Все хорошо, — ответила она. — Слава богу.— Очень рад, — сказал я. Постояв немного у открытой калитки, я заговорил снова: — А как ваш боровок, есть аппетит?— Он и меня скоро сожрет, проклятый! — засмеялась Надка. Затем она вздохнула и добавила озабоченно: — А все тощий какой-то, совсем не нагуливает жир, не то что человек.Она отставила ступку в сторону и поднялась со своего стульчика. Надка была маленькая, белолицая и круглощекая, как луна.— Заходи, — пригласила она меня. — Может, пропишешь ему чего. Я тут же согласился.Мы вошли в свинарник.Надкин боров лежал ничком и тяжело пыхтел. Заплывший жиром, он напоминал гигантский пузырь волынки с глазами и ножками.— Ничего страшного нет, — сказал я. К рождеству нагуляет. Надка взглянула на меня доверчиво и снова вздохнула, но на этот раз вздох ее не был таким горестным.— Очень рад за вас, — сказал я.Мы все стояли и смотрели на борова. Кроме него, поблизости не было ни одной живой души. Надка молчала.— Очень рад, — повторил я. И спросил: — А как свинья у Балабаницы, хорошо ест?Она схватилась за бока и расхохоталась.— И придумает же доктор! — сказала она. — Зачем Балабанице свинья?— Мало ли зачем, — возразил я. — Женщина и замуж может выйти, всякое бывает!— Это она-то?! — в Надкиных глазах вспыхнул недобрый огонек. — Больно ей нужен муж, когда к ней по ночам через плетень лазят…Я на самом деле удивился.— Надка, вы это серьезно говорите?Она будто даже обиделась.— Что же, по-твоему, я выдумываю? Пока учитель не начал увиваться за той, за вдовой лесничего, она меньше хвостом крутила, на что-то надеялась. Да и с учителем ей неплохо было.— А сейчас? — спросил я и нетерпеливо сглотнул.— Сейчас? — Она подошла ко мне так близко, что я почти ощущал се дыхание. — Балабаница не из тех, что гоняются за мелюзгой, — сказала она.— А может, тебе только так кажется, — подзадоривал я ее.Я перешел с ней на «ты», потому что мы стояли, почти касаясь друг-друга.— Как это «кажется»! — повысили голосок Надка. — Собственными глазами видела, как майоров помощник приходил к ней в гости. — Она немного помолчала. — А он ни с того ни с сего в гости к ней ходить не станет.От радости у меня заколотилось сердце.Мы были одни. Кроме борова, возле нас не было ни живой души.— Надка, — сказал я и чуть отстранился. — Твой боров к рождеству непременно прибавит в весе. Будет неплохо, если ты малость уменьшишь его дневной рацион, иначе у него не окажется мяса даже на приличное жаркое!Я говорю, а она смотрит на меня с как будто не очень-то верит моим словам. На лице ее удивление и даже какое-то недовольство. Видно, ей не понравился мой прогноз относительно ее борова. 21 Обед в этот день прошел очень весело: бай Марко подал нам жареного петуха, теплый калач, брынзу и горький перец. Вино было густое, черное, от него исходил аромат разогретого на солнце янтаря.Боян Ичеренский подозвал к себе Аввакума, чокнулся с ним, похлопал его весьма покровительственно по плечу и спросил:— Ну, как ты провел ночь на момчиловской земле, любезный историк? Спокойно ли тебе спалось, не нарушило ли что твой покой?— Благодарю! — Аввакум отпил немного вина. — В общем провел я ночь неплохо. Случилось, правда, одно происшествие: какой-то субъект, вероятно, по ошибке, чуть было не вломился ко мне в комнату. Я полюбопытствовал, кто он, этот тип, мне захотелось подробнее осведомить его о расположении комнат; увидеть его мне не удалось — он оказался проворней меня и успел улизнуть раньше, чем я поднялся.Ичеренский и капитан захохотали. Затем Ичеренский сказал:— Не стоило преследовать беднягу. Он шел не с дурными намерениями, уверяю тебя. Видимо, это был какой-то неисправимый ревнивец: решил проверить, не засиделась ли случайно его возлюбленная у нового квартиранта дольше, чем полагается. Отелло встречаются повсюду — и в Момчилове они есть. Ты должен привыкать к подобным вещам!— Господи боже мой, но ведь у меня жена к маленькие детки, — вздохнул Аввакум. — Что же с ними будет?— Веди добродетельную жизнь! — наставнически изрек геолог..— Глупости! — возразил капитан. Он обернулся к Аввакуму — Отдубась реннивца как следует, и он успокоится.. Рради Балабаницы стоит потрудиться!Они продолжали шутить в том же духе, но тут вмешался бай Гроздан.— Ребята, это уж слишком, мне подобные шутки не нравятся. Балабаница — женщина порядочная. К тому же на ней вся наша сыроварня держится, и вообще мы ею довольны. Это серьезный человек.— Любовь витает всюду! — философски заметил капитан. Поскольку разговор зашел о любви, Ичеренскии опять, взял слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20