Обреченный вой тут же стих. После этого я уселась на скамью, комфортно закинула ногу на ногу и принялась увлеченно наблюдать за происходящим.А Огвур продолжал отрываться. Неподъемная Симхелла легкокрылой птичкой порхала в его могучих руках, превращая в щепки добротную мебель и даже попутно откалывая немалые куски от свежеошкуренных стен. Ослепительные блики, испускаемые лезвием секиры, добавляли подобающих световых эффектов. Ну ни дать ни взять настоящая сцена эпического боя храброго орка с коварным зеленым змием. Весьма поучительно, кстати. Я представила себя на месте Огвура и мысленно содрогнулась. Все, решено: с завтрашнего дня завязываю с горячительными напитками. Со двора в качестве вполне уместного звукового сопровождения доносился богатырский храп упившегося до беспамятства дракона. Скорчившийся под прочным дубовым прилавком трактирщик подпрыгивал, стукался затылком о доску и жалобно охал, видимо, подсчитывая грядущие убытки.– Как страшно жить! – риторически сетовала я, прикрываясь от летящих во все стороны щепок.Спотыкающийся Ланс перебрался ко мне на скамью, подтянув поближе к нам жбан пива и мисочку с жареными орешками.– Хорошо секирой работает! – Широко распахнутые зеленые глаза полукровки восхищенно следили за мощной фигурой друга, зазря изводившего на дрова неплохие столы и лавки.– А смысл? – прищурилась я. – Ведь самому же завтра стыдно станет!Я оказалась абсолютно права.
Я еще немного повалялась в постели, но потом кое-как поднялась, придерживая рукой голову, гудевшую, как набатный колокол. И какой самоуверенный умник придумал широко известную фразу «Пиво без водки – деньги на ветер»? Денег ему, видите ли, жалко стало. Нашел что жалеть – преходящую, мнимую ценность. А о самом главном – о здоровье – явно не подумал. И ведь что интересно: за те же самые треклятые деньги много чего купить можно – море вина, океан пива, реки самогона. А здоровье – его-то, родимое, за все золото мира не купишь… Я порылась в походной сумке, выудила пузырек с настойкой тысячелистника и кукурузных рылец, зубами выдернула деревянную затычку и, кривясь от горечи, отхлебнула прямо из горлышка. Через пару минут мне заметно полегчало. Мысли обрели привычную ясность, мерзкая тошнота отступила. Застегнув помятый колет и плеснув в лицо степлившейся водой из медного рукомойника, я бодро простучала каблуками вниз по лесенке.В обеденном зале было немноголюдно. Может, по причине раннего времени, а может – что выглядело более правдоподобным, – всему виной оказались вчерашние разнузданные выходки пьяного орка. За единственным, каким-то чудом уцелевшим столом сидел сам Огвур – нахмуренный, опухший и самую малость смущенный. Черные волосы небрежно собраны в кривой хвост, один глаз заплыл и не открывается, второй брезгливо устремлен на тарелку с только что сваренной дымящейся ухой из ершей.– Ты поешь супчика-то, сразу легче станет, – нудно бубнил полуэльф, пытаясь всунуть в судорожно сжатую ладонь тысячника здоровенную ложку, больше смахивающую на половник.Огвур поморщился.– Отравился я, – с заметным усилием и словно оправдываясь, выдохнул он, распространяя густое сивушное амбре. – Хреновые у хозяина лепешки оказались…– И не хреновые они вовсе, а овсяные! – робко вякнул трактирщик.– Лепешки? – заломил изящную бровь Лансанариэль. – Лепешки? Так это они всему виной – после вина, пива, водки и самогона? Думаешь, трактирщик в них сушеные мухоморы подмешивает?Я звонко рассмеялась. Орк глянул на меня укоризненно:– Хотел бы я пожелать тебе доброго утра, Мелеана. Да вот не могу…– А все из-за негодных овсяных лепешек! – ехидно ввернул Ланс.Огвур энергично кивнул, запамятовав про отравление, скабрезно выругался и схватился за ноющий лоб.– Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросила я.Белый Волк поднял на меня мученический взор:– Бывало и лучше. В хрониках часто упоминается, что все великие люди жили недолго, но шумно. Вот и мне что-то нездоровится…Ланс гаденько хихикнул.– А если тебя настоечкой полечить? – неосмотрительно предложила я.Огвура передернуло:– До смерти зарекаюсь пить что-нибудь крепче простой воды!– Ну, дай-то Пресветлые боги, – с облегчением проворчал трактирщик, торопливо сколачивающий новую скамью.Полуэльф скептически покосился на орка и принялся аккуратно хлебать уху.– А Эткин где? – поинтересовалась я, придвигая к себе вторую тарелку и большой ломоть черного хлеба. Уха оказалась вкусной. Жизнь снова налаживалась.– Их драконство в овине дрыхнут, – доверительным шепотом сообщил мне хозяин. – И упаси боги их разбудить. У меня и так уже от ихненского храпа две курицы нестись перестали, гусак заикаться начал, теленка на понос пробило, а порося…Не говоря ни слова, я вынула еще один самоцвет и катнула его через стол по направлению к рачительному хозяину.– А порося я вашим милостям на обед зажарю: с кашей и грибами, – как ни в чем не бывало, радушно закончил трактирщик.Я одобрительно улыбнулась. Орк внимательно прислушался к слову «каша», посинел, позеленел, а потом резво бросился к открытому окну, прижимая ко рту ладони и издавая судорожные клокочущие звуки. Я философски хмыкнула и облизала ложку. Самое тяжелое похмелье случается от пьянящего чувства собственной безнаказанности. Вот не стану в следующий раз платить за хулиганские выходки Огвура – тогда он, искренне надеюсь, сам наконец-то прочувствует эту простую истину.Но и после ухи, которую, правда, с аппетитом съели мы с Лансом, покуда Огвура обильно выворачивало в окно, орку не стало лучше. Добрая хозяйка кудахтала, как наседка, бурно всплескивала руками и обширным бюстом, суетилась и предлагала опробовать на совсем раскисшем тысячнике проверенные народные рецепты – один другого хлеще. Я с сомнением отмела убойную экзотику навроде мочи трехцветной кошки, толченых тараканов и сырого петушиного яйца… При упоминании о последнем средстве я вообще ничего не сказала, а просто изумленно выпучила глаза, и тут трактирщица мимоходом, как бы невзначай, посоветовала прогуляться на речку и искупаться в прохладной, еще не прогретой солнцем воде.– А что? – гибко потянулся Ланс, с готовностью демонстрируя тонкую талию и стройные бедра, на которые и так уже с черной завистью во взоре косилась дородная хозяйка. – Это неплохой вариант. Так и представляю, как эффектно будут смотреться мои волосы в потоках прозрачной речной воды…Огвур промычал что-то одобрительное и немного посветлел лицом.– Решено! – махнула рукой я. – Купаться – значит, купаться.
Мы шумно вывалились во двор. Орк – нагруженный полотенцами и неразлучной секирой, Ланс – тащивший под мышкой сафьяновый сундучок с расческами, притираниями от солнечных ожогов и еще с бог знает какими, милыми его утонченному сердцу причиндалами. И я – как обычно, с верным Нурилоном за спиной. Для каких непонятных целей я поперла с собой тяжеленный волшебный меч, я пока еще не придумала, но, подчиняясь интуитивному предчувствию неведомой опасности, будто кошка скребущемуся где-то на задворках здравого рассудка, незаметно для друзей прикоснулась к рукояти клинка, проверяя – по-прежнему ли свободно он выходит из ножен.Хозяин приврал: дракон не спал в овине по той простой причине, что элементарно не помещался целиком в ветхом дощатом сооружении, со стропил которого непрерывно сыпалась мелкая труха от поминутно сотрясавшего их заливистого храпа. От подобного забавного зрелища Огвур почти протрезвел. Голова Эткина скрывалась в проломе покореженной стены, тело распласталось внутри огороженного частоколом клочка земли, гордо именовавшегося огородом, а увенчанный кисточкой хвост красиво возлежал на крыше изрядно просевшего курятника. Я рывком распахнула кривую дверь сараюшки и резво отпрыгнула в сторону, выпуская скопившуюся внутри овина затхлую воздушную массу, густо пропитанную прокисшим послевкусием фирменного темного пива. Потом решительно шагнула через порог…Эткин блаженно дрых, водрузив расплывшуюся в широкой ухмылке морду поверх плотно увязанных снопов, составленных из ядреных стеблей дикой конопли. Я громко присвистнула. Не пренебрегая наглядными уроками мэтра Кваруса, придворного лейб-лекаря в замке графа де Брена, я совсем не понаслышке знала о свойствах этого удивительного растения, способного одурманивать и погружать в продолжительный, крепкий и богатый видениями сон. Я решительно попинала окованным железом носком своего ботфорта по нижней планке входной двери, но дракон даже ухом не повел. Тогда я хулиганисто вытянула из пучка конопли длинный гибкий стебелек и пощекотала мирно посапывающую морду. Эткин нехотя приоткрыл правый глаз.– Киса, ку-ку! – радостно приветствовала я пятнадцатиметрового спящего красавца.– Кто там? – недовольно буркнул гигант.– Кто, кто – дед Пихто! – нахально представилась я. – Своих не узнаешь?– Рыжая, сгинь! – плаксиво попросил дракон, прикрывая лапой массивную голову. – Позавчера пили, вчера пили, сегодня опять пить придется…– Ни-ни, – решительно запротестовала я, – хватит надираться до беспамятства каждый божий день: так и спиться недолго.– Издеваешься, да? А опохмелиться? – страдальчески заканючил Эткин.– Мы на речку идем купаться, хозяйка посоветовала, – жизнерадостно оповестила я. – Она клянется, что это самое лучшее лекарство от головной боли.Дракон медленно перевернулся на спину. Со двора донеслись скрипучий звук окончательно завалившегося курятника и истошный вопль трактирщика. Я мысленно прикинула, не маловато ли драгоценных камней прихватила с собой из королевской сокровищницы Нарроны.– Нет, – лениво начал перечислять гигант, для наглядности загибая когти на лапе, – чего-то не хочется. Вода еще холодная – раз, может, хозяйка поднесет бочку-другую пива для поправки – это два, и третье… – Он задумчиво посмотрел на меня снизу вверх: – Нехорошие вещи плывут сегодня по реке…– Плывут по Роне? – не поняла я.– Ага. – Дракон утомленно прикрыл слезящиеся с похмелья глаза.– Что за выдумки?– А сам не знаю, – расслабленно признался Эткин. – Всю ночь ужасы какие-то снились.Я вышла из овина, задумчиво покусывая квелую горькую травинку. В реке должна, нет, просто обязана водиться многочисленная, но абсолютно банальная рыба. Плотва там, ерши, хариусы всякие. И на этом в логическом обосновании разнообразия нормальной речной фауны обычно ставится большая жирная точка. Все прочее можно запросто объяснить совокупным воздействием огромных доз низкокачественного спиртного и тяжелым, сладковатым запахом, обильно испускаемым подсыхающей коноплей.Но острые уколы непонятной тревоги не отпускали.«А не пошел бы ты куда подальше со своим гениальным предвидением, Эткин! Ну скажите на милость, что еще такого необычного может приплыть по Роне?» ГЛАВА 2 Пальцы, оканчивающиеся остро заточенными ногтями, выкрашенными в пронзительно-алый цвет, раздосадованно побарабанили по изысканно изогнутому подлокотнику трона. Король Аберон Холодный изволил гневаться. И было отчего. Кусая тонкие губы и поигрывая желваками, он едва сдерживался, чтобы не наслать какого-нибудь нерушимого проклятия на своих нерадивых слуг. Нет, конечно, не на всех, а для начала хотя бы вот на этих двоих растяп! Король неприязненно покосился на коленопреклоненные фигуры нерасторопных подданных. «Лучшие воины Острова, опытные и закаленные в боях, и надо же – провалили такое элементарное задание: упустили негодного мальчишку!» – Аберон недовольно скрипнул редкими, кривыми, какими-то мышиными зубами. Один из провинившихся некстати поднял голову и тут же испуганно опустил глаза, встретившись взглядом со страшными, злобно расширенными зрачками своего повелителя. Белесые, холодные щелевидные зрачки, окруженные кровавой радужкой. Виновато согбенные плечи воина затряслись мелкой дрожью. «Спасите меня, Пресветлые боги, от этого… этого выродка!» – промелькнуло в его воспаленном мозгу.Король вздрогнул, выпрямился и откинулся на спинку трона. Некстати подслушанная неприятная мысль обожгла, будто удар вымоченного в соли кнута. Мстительно поджатые губы монарха не предвещали ничего хорошего.«Знаю, – раздраженно размышлял повелитель, – все вокруг называют меня одинаково! Даже когда подобострастно склоняются пред моей властью, запретной магией и знатностью нашего древнего рода! Дерзкие, двуличные лжецы! Любить и уважать меня вы не желаете, так, значит, я силой заставлю вас бояться. Чего бы мне это ни стоило, сколько бы еще крови ни пришлось для этого пролить!»Король опять прищурил красные глаза, кажущиеся неописуемо отталкивающими на фоне его мертвенно-бледного лица. Пурпур бархатного колета разительно контрастировал с белой атласной обивкой трона и мраморными подлокотниками. Только белое и красное, всегда красное и белое – других цветов Аберон не признавал. И на то имелась веская причина.
Шеарран, король Поющего Острова, происходящий из знаменитого рода эль-Реанон, женился поздно даже по традиционным эльфийским меркам. Казалось бы, ничто не предвещало приближения беды. Предсказания янтр, жриц-пророчиц, посвятивших себя служению Великой богине Аоле, сулили молодоженам лишь долгое безоблачное счастье, нерушимую любовь и одаренное талантами потомство. Но появление желанного первого сына, как по велению недоброго рока, в одночасье и вдребезги разбило хрупкую чашу семейного согласия. Мальчик родился уродом. Нет, он не был хромым, кривобоким или слабоумным. Тонкие черты Аберона хранили печать воистину королевского величия. Белоснежная кожа, роскошные серебристые локоны, умный высокий лоб, гордый подбородок. Первенец воистину и по законному праву носил титул наследного принца древнейшего из эльфийских родов. Но тонкогубый рот упыря, кроваво-красные глаза, лишенные ресниц и бровей, говорили сами за себя, вызывая чувство омерзения и гадливости у каждого, кто сталкивался с Абероном. Принц был альбиносом.Трудно сказать точно, какая неправильная трансформация постигла сущность венценосного эльфа по выходе из Обители затерянных душ, отметив позорным клеймом извращенности не только его искореженную внешность, но что оказалось хуже всего – и моральный облик. С юности Аберон проявлял пороки, обычно не свойственные нормальным детям: коварство, трусость, изворотливость и жестокость. Издевательства над беззащитными животными и птицами, доносы, мелкие, а со временем все более изощренные провинности и прочие нелицеприятные выходки, далекие от простого безобидного баловства, – вот что стало любимыми проявлениями характера юного наследника престола. Он горячо ненавидел свою прекрасную сестру – принцессу Альзиру, презирал младшего брата – смирного вежливого Лионеля, сторонился заботливой матери и чурался отца-короля. «В семье не без Аберона!» – со вздохом сожаления признавали не только опечаленные родители, но и все прочие обитатели королевского дворца. «Выродок!» – более прямолинейно говорили простолюдины. К тому же принц оказался напрочь лишен музыкального дара, от рождения обязательно присущего другим жителям Поющего Острова, славящемся прекрасными голосами и редкостным талантом к стихосложению. Сам же Аберон всегда изъяснялся резкими каркающими звуками, а вместо написания утонченных баллад увлекся ужасными и запрещенными тайнами некромантии. Именно за противоестественные, отталкивающие в своей бездушности опыты над трупами мертвых животных, а как шептались по углам – и людей, наследник получил беспощадное прозвище Холодный. Прозвище прижилось.Позднее, глядя на подрастающего наследника, король Шеарран начал задумываться: к чему способна привести передача престола, да и судьбы всего государства в столь ненадежные, пагубно слабые руки? Ибо Аберон преступно мало помышлял об общем благе, ставя превыше всего собственные амбиции и удовольствия. Куда больше на роль правителя подошел бы младший принц – Лионель, не по годам добрый и рассудительный юноша, по всеобщему мнению, прекрасный и душой и телом. Король как мог пытался скрыть от старшего сына столь невыгодные для того планы, но Аберон заподозрил неладное и скрытно начал собственную рискованную игру – отважно поставив на кон свободу и даже жизнь.Учителей у принца не было никогда. Королевским отпрыскам преподавали риторику, философию, математику, танцы и прочие элитарные науки, которые Аберон считал пустой тратой времени. Но в полуразрушенных Дворцовых хранилищах он однажды случайно отыскал запыленный сундук, запертый на увесистый ржавый замок. Ключа в замке не оказалось. Позаимствовав в караульной огромный штурмовой топор, принц в течение получаса истово трудился над неподатливым запором. Наконец, замок не устоял и раскрылся. Восхищенному взору наследника предстала груда заплесневелых, переплетенных в светлую кожу книг.
1 2 3 4 5 6 7
Я еще немного повалялась в постели, но потом кое-как поднялась, придерживая рукой голову, гудевшую, как набатный колокол. И какой самоуверенный умник придумал широко известную фразу «Пиво без водки – деньги на ветер»? Денег ему, видите ли, жалко стало. Нашел что жалеть – преходящую, мнимую ценность. А о самом главном – о здоровье – явно не подумал. И ведь что интересно: за те же самые треклятые деньги много чего купить можно – море вина, океан пива, реки самогона. А здоровье – его-то, родимое, за все золото мира не купишь… Я порылась в походной сумке, выудила пузырек с настойкой тысячелистника и кукурузных рылец, зубами выдернула деревянную затычку и, кривясь от горечи, отхлебнула прямо из горлышка. Через пару минут мне заметно полегчало. Мысли обрели привычную ясность, мерзкая тошнота отступила. Застегнув помятый колет и плеснув в лицо степлившейся водой из медного рукомойника, я бодро простучала каблуками вниз по лесенке.В обеденном зале было немноголюдно. Может, по причине раннего времени, а может – что выглядело более правдоподобным, – всему виной оказались вчерашние разнузданные выходки пьяного орка. За единственным, каким-то чудом уцелевшим столом сидел сам Огвур – нахмуренный, опухший и самую малость смущенный. Черные волосы небрежно собраны в кривой хвост, один глаз заплыл и не открывается, второй брезгливо устремлен на тарелку с только что сваренной дымящейся ухой из ершей.– Ты поешь супчика-то, сразу легче станет, – нудно бубнил полуэльф, пытаясь всунуть в судорожно сжатую ладонь тысячника здоровенную ложку, больше смахивающую на половник.Огвур поморщился.– Отравился я, – с заметным усилием и словно оправдываясь, выдохнул он, распространяя густое сивушное амбре. – Хреновые у хозяина лепешки оказались…– И не хреновые они вовсе, а овсяные! – робко вякнул трактирщик.– Лепешки? – заломил изящную бровь Лансанариэль. – Лепешки? Так это они всему виной – после вина, пива, водки и самогона? Думаешь, трактирщик в них сушеные мухоморы подмешивает?Я звонко рассмеялась. Орк глянул на меня укоризненно:– Хотел бы я пожелать тебе доброго утра, Мелеана. Да вот не могу…– А все из-за негодных овсяных лепешек! – ехидно ввернул Ланс.Огвур энергично кивнул, запамятовав про отравление, скабрезно выругался и схватился за ноющий лоб.– Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросила я.Белый Волк поднял на меня мученический взор:– Бывало и лучше. В хрониках часто упоминается, что все великие люди жили недолго, но шумно. Вот и мне что-то нездоровится…Ланс гаденько хихикнул.– А если тебя настоечкой полечить? – неосмотрительно предложила я.Огвура передернуло:– До смерти зарекаюсь пить что-нибудь крепче простой воды!– Ну, дай-то Пресветлые боги, – с облегчением проворчал трактирщик, торопливо сколачивающий новую скамью.Полуэльф скептически покосился на орка и принялся аккуратно хлебать уху.– А Эткин где? – поинтересовалась я, придвигая к себе вторую тарелку и большой ломоть черного хлеба. Уха оказалась вкусной. Жизнь снова налаживалась.– Их драконство в овине дрыхнут, – доверительным шепотом сообщил мне хозяин. – И упаси боги их разбудить. У меня и так уже от ихненского храпа две курицы нестись перестали, гусак заикаться начал, теленка на понос пробило, а порося…Не говоря ни слова, я вынула еще один самоцвет и катнула его через стол по направлению к рачительному хозяину.– А порося я вашим милостям на обед зажарю: с кашей и грибами, – как ни в чем не бывало, радушно закончил трактирщик.Я одобрительно улыбнулась. Орк внимательно прислушался к слову «каша», посинел, позеленел, а потом резво бросился к открытому окну, прижимая ко рту ладони и издавая судорожные клокочущие звуки. Я философски хмыкнула и облизала ложку. Самое тяжелое похмелье случается от пьянящего чувства собственной безнаказанности. Вот не стану в следующий раз платить за хулиганские выходки Огвура – тогда он, искренне надеюсь, сам наконец-то прочувствует эту простую истину.Но и после ухи, которую, правда, с аппетитом съели мы с Лансом, покуда Огвура обильно выворачивало в окно, орку не стало лучше. Добрая хозяйка кудахтала, как наседка, бурно всплескивала руками и обширным бюстом, суетилась и предлагала опробовать на совсем раскисшем тысячнике проверенные народные рецепты – один другого хлеще. Я с сомнением отмела убойную экзотику навроде мочи трехцветной кошки, толченых тараканов и сырого петушиного яйца… При упоминании о последнем средстве я вообще ничего не сказала, а просто изумленно выпучила глаза, и тут трактирщица мимоходом, как бы невзначай, посоветовала прогуляться на речку и искупаться в прохладной, еще не прогретой солнцем воде.– А что? – гибко потянулся Ланс, с готовностью демонстрируя тонкую талию и стройные бедра, на которые и так уже с черной завистью во взоре косилась дородная хозяйка. – Это неплохой вариант. Так и представляю, как эффектно будут смотреться мои волосы в потоках прозрачной речной воды…Огвур промычал что-то одобрительное и немного посветлел лицом.– Решено! – махнула рукой я. – Купаться – значит, купаться.
Мы шумно вывалились во двор. Орк – нагруженный полотенцами и неразлучной секирой, Ланс – тащивший под мышкой сафьяновый сундучок с расческами, притираниями от солнечных ожогов и еще с бог знает какими, милыми его утонченному сердцу причиндалами. И я – как обычно, с верным Нурилоном за спиной. Для каких непонятных целей я поперла с собой тяжеленный волшебный меч, я пока еще не придумала, но, подчиняясь интуитивному предчувствию неведомой опасности, будто кошка скребущемуся где-то на задворках здравого рассудка, незаметно для друзей прикоснулась к рукояти клинка, проверяя – по-прежнему ли свободно он выходит из ножен.Хозяин приврал: дракон не спал в овине по той простой причине, что элементарно не помещался целиком в ветхом дощатом сооружении, со стропил которого непрерывно сыпалась мелкая труха от поминутно сотрясавшего их заливистого храпа. От подобного забавного зрелища Огвур почти протрезвел. Голова Эткина скрывалась в проломе покореженной стены, тело распласталось внутри огороженного частоколом клочка земли, гордо именовавшегося огородом, а увенчанный кисточкой хвост красиво возлежал на крыше изрядно просевшего курятника. Я рывком распахнула кривую дверь сараюшки и резво отпрыгнула в сторону, выпуская скопившуюся внутри овина затхлую воздушную массу, густо пропитанную прокисшим послевкусием фирменного темного пива. Потом решительно шагнула через порог…Эткин блаженно дрых, водрузив расплывшуюся в широкой ухмылке морду поверх плотно увязанных снопов, составленных из ядреных стеблей дикой конопли. Я громко присвистнула. Не пренебрегая наглядными уроками мэтра Кваруса, придворного лейб-лекаря в замке графа де Брена, я совсем не понаслышке знала о свойствах этого удивительного растения, способного одурманивать и погружать в продолжительный, крепкий и богатый видениями сон. Я решительно попинала окованным железом носком своего ботфорта по нижней планке входной двери, но дракон даже ухом не повел. Тогда я хулиганисто вытянула из пучка конопли длинный гибкий стебелек и пощекотала мирно посапывающую морду. Эткин нехотя приоткрыл правый глаз.– Киса, ку-ку! – радостно приветствовала я пятнадцатиметрового спящего красавца.– Кто там? – недовольно буркнул гигант.– Кто, кто – дед Пихто! – нахально представилась я. – Своих не узнаешь?– Рыжая, сгинь! – плаксиво попросил дракон, прикрывая лапой массивную голову. – Позавчера пили, вчера пили, сегодня опять пить придется…– Ни-ни, – решительно запротестовала я, – хватит надираться до беспамятства каждый божий день: так и спиться недолго.– Издеваешься, да? А опохмелиться? – страдальчески заканючил Эткин.– Мы на речку идем купаться, хозяйка посоветовала, – жизнерадостно оповестила я. – Она клянется, что это самое лучшее лекарство от головной боли.Дракон медленно перевернулся на спину. Со двора донеслись скрипучий звук окончательно завалившегося курятника и истошный вопль трактирщика. Я мысленно прикинула, не маловато ли драгоценных камней прихватила с собой из королевской сокровищницы Нарроны.– Нет, – лениво начал перечислять гигант, для наглядности загибая когти на лапе, – чего-то не хочется. Вода еще холодная – раз, может, хозяйка поднесет бочку-другую пива для поправки – это два, и третье… – Он задумчиво посмотрел на меня снизу вверх: – Нехорошие вещи плывут сегодня по реке…– Плывут по Роне? – не поняла я.– Ага. – Дракон утомленно прикрыл слезящиеся с похмелья глаза.– Что за выдумки?– А сам не знаю, – расслабленно признался Эткин. – Всю ночь ужасы какие-то снились.Я вышла из овина, задумчиво покусывая квелую горькую травинку. В реке должна, нет, просто обязана водиться многочисленная, но абсолютно банальная рыба. Плотва там, ерши, хариусы всякие. И на этом в логическом обосновании разнообразия нормальной речной фауны обычно ставится большая жирная точка. Все прочее можно запросто объяснить совокупным воздействием огромных доз низкокачественного спиртного и тяжелым, сладковатым запахом, обильно испускаемым подсыхающей коноплей.Но острые уколы непонятной тревоги не отпускали.«А не пошел бы ты куда подальше со своим гениальным предвидением, Эткин! Ну скажите на милость, что еще такого необычного может приплыть по Роне?» ГЛАВА 2 Пальцы, оканчивающиеся остро заточенными ногтями, выкрашенными в пронзительно-алый цвет, раздосадованно побарабанили по изысканно изогнутому подлокотнику трона. Король Аберон Холодный изволил гневаться. И было отчего. Кусая тонкие губы и поигрывая желваками, он едва сдерживался, чтобы не наслать какого-нибудь нерушимого проклятия на своих нерадивых слуг. Нет, конечно, не на всех, а для начала хотя бы вот на этих двоих растяп! Король неприязненно покосился на коленопреклоненные фигуры нерасторопных подданных. «Лучшие воины Острова, опытные и закаленные в боях, и надо же – провалили такое элементарное задание: упустили негодного мальчишку!» – Аберон недовольно скрипнул редкими, кривыми, какими-то мышиными зубами. Один из провинившихся некстати поднял голову и тут же испуганно опустил глаза, встретившись взглядом со страшными, злобно расширенными зрачками своего повелителя. Белесые, холодные щелевидные зрачки, окруженные кровавой радужкой. Виновато согбенные плечи воина затряслись мелкой дрожью. «Спасите меня, Пресветлые боги, от этого… этого выродка!» – промелькнуло в его воспаленном мозгу.Король вздрогнул, выпрямился и откинулся на спинку трона. Некстати подслушанная неприятная мысль обожгла, будто удар вымоченного в соли кнута. Мстительно поджатые губы монарха не предвещали ничего хорошего.«Знаю, – раздраженно размышлял повелитель, – все вокруг называют меня одинаково! Даже когда подобострастно склоняются пред моей властью, запретной магией и знатностью нашего древнего рода! Дерзкие, двуличные лжецы! Любить и уважать меня вы не желаете, так, значит, я силой заставлю вас бояться. Чего бы мне это ни стоило, сколько бы еще крови ни пришлось для этого пролить!»Король опять прищурил красные глаза, кажущиеся неописуемо отталкивающими на фоне его мертвенно-бледного лица. Пурпур бархатного колета разительно контрастировал с белой атласной обивкой трона и мраморными подлокотниками. Только белое и красное, всегда красное и белое – других цветов Аберон не признавал. И на то имелась веская причина.
Шеарран, король Поющего Острова, происходящий из знаменитого рода эль-Реанон, женился поздно даже по традиционным эльфийским меркам. Казалось бы, ничто не предвещало приближения беды. Предсказания янтр, жриц-пророчиц, посвятивших себя служению Великой богине Аоле, сулили молодоженам лишь долгое безоблачное счастье, нерушимую любовь и одаренное талантами потомство. Но появление желанного первого сына, как по велению недоброго рока, в одночасье и вдребезги разбило хрупкую чашу семейного согласия. Мальчик родился уродом. Нет, он не был хромым, кривобоким или слабоумным. Тонкие черты Аберона хранили печать воистину королевского величия. Белоснежная кожа, роскошные серебристые локоны, умный высокий лоб, гордый подбородок. Первенец воистину и по законному праву носил титул наследного принца древнейшего из эльфийских родов. Но тонкогубый рот упыря, кроваво-красные глаза, лишенные ресниц и бровей, говорили сами за себя, вызывая чувство омерзения и гадливости у каждого, кто сталкивался с Абероном. Принц был альбиносом.Трудно сказать точно, какая неправильная трансформация постигла сущность венценосного эльфа по выходе из Обители затерянных душ, отметив позорным клеймом извращенности не только его искореженную внешность, но что оказалось хуже всего – и моральный облик. С юности Аберон проявлял пороки, обычно не свойственные нормальным детям: коварство, трусость, изворотливость и жестокость. Издевательства над беззащитными животными и птицами, доносы, мелкие, а со временем все более изощренные провинности и прочие нелицеприятные выходки, далекие от простого безобидного баловства, – вот что стало любимыми проявлениями характера юного наследника престола. Он горячо ненавидел свою прекрасную сестру – принцессу Альзиру, презирал младшего брата – смирного вежливого Лионеля, сторонился заботливой матери и чурался отца-короля. «В семье не без Аберона!» – со вздохом сожаления признавали не только опечаленные родители, но и все прочие обитатели королевского дворца. «Выродок!» – более прямолинейно говорили простолюдины. К тому же принц оказался напрочь лишен музыкального дара, от рождения обязательно присущего другим жителям Поющего Острова, славящемся прекрасными голосами и редкостным талантом к стихосложению. Сам же Аберон всегда изъяснялся резкими каркающими звуками, а вместо написания утонченных баллад увлекся ужасными и запрещенными тайнами некромантии. Именно за противоестественные, отталкивающие в своей бездушности опыты над трупами мертвых животных, а как шептались по углам – и людей, наследник получил беспощадное прозвище Холодный. Прозвище прижилось.Позднее, глядя на подрастающего наследника, король Шеарран начал задумываться: к чему способна привести передача престола, да и судьбы всего государства в столь ненадежные, пагубно слабые руки? Ибо Аберон преступно мало помышлял об общем благе, ставя превыше всего собственные амбиции и удовольствия. Куда больше на роль правителя подошел бы младший принц – Лионель, не по годам добрый и рассудительный юноша, по всеобщему мнению, прекрасный и душой и телом. Король как мог пытался скрыть от старшего сына столь невыгодные для того планы, но Аберон заподозрил неладное и скрытно начал собственную рискованную игру – отважно поставив на кон свободу и даже жизнь.Учителей у принца не было никогда. Королевским отпрыскам преподавали риторику, философию, математику, танцы и прочие элитарные науки, которые Аберон считал пустой тратой времени. Но в полуразрушенных Дворцовых хранилищах он однажды случайно отыскал запыленный сундук, запертый на увесистый ржавый замок. Ключа в замке не оказалось. Позаимствовав в караульной огромный штурмовой топор, принц в течение получаса истово трудился над неподатливым запором. Наконец, замок не устоял и раскрылся. Восхищенному взору наследника предстала груда заплесневелых, переплетенных в светлую кожу книг.
1 2 3 4 5 6 7