А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

А «бульон» – это так, между делом. Здесь и мои деньги заряжены, Владимир Сергеевич. Прошу не забывать.
До конца платформы дошли молча, вновь развернулись и двинулись обратно. Ямото Кае, точно тень, следовал за ними, ни разу не попавшись им на глаза. Кругом толклись люди, прибывали и уходили поезда, а маленький японец в шутовском наряде не понимал по-русски. Однако фамилию Ньюгарт он расслышал отчетливо, и это вознаградило его за труды.
После угрюмого молчания Куроедов проворчал:
– Ты обещал, что МУР от меня отлипнет.
Луганский раздвинул в улыбке усики.
– Разве не отлип?
– Утром Сычиха в офис вломилась с напарником. На уши всех поставили.
– Что-нибудь нашли?
– Ни черта. Только нервы потрепали.
– Работа у них такая, Володь, ничего другого они не умеют.
– Ты, прямо как Гаврилыч, заладил: «Работа у них такая». – Куроедов откинул со лба прядь. – Зачем я бабки в МУР передавал?
Луганский придержал приятеля и посмотрел в упор.
– Сычиха денег не брала, не питай иллюзий. Подмазано верхнее начальство. Улавливаешь разницу или объяснить?
– Не надо. Понял.
– Понял, так не дергайся. Пусть баба пошумит: тебе это на руку. Все увидят ее облом.
Куроедов заулыбался. Настроение его легко менялось в обе стороны.
– О'кей, Юрик Извини за суетность.
Они возобновили движение.
– Извиню, – ответил Луганский, – если насядешь на Ньюгартов. Пусть форсируют краситель.
Ямото, взирающий у них под носом на табло с названием станций, вновь про себя отметил звучание вожделенной фамилии.
– Насяду, – пообещал Куроедов. – Если наконец расскажешь, чем вчера закончилась встреча с учителем.
Луганский достал расческу и пригладил на ходу височки.
– В сущности ничем. Шеф будто с цепи сорвался. Сколько работаем – ни разу голоса не повысил, а тут… Похоже, над ним какая-то «крыша» образовалась.
Пухлые щеки Куроедова обвисли от огорчения.
– Что за «крыша», Юрик? Ведь не такая, как твой отчим?
Луганский сунул расческу в карман.
– Пес его знает. У нас ничего не происходит без причин. Не успел наладить за учителем своего сотрудника – парень оказался убитым. Прямо на стоянке.
– Кошмар какой! – посочувствовал Куроедов.
Луганский пристально на него посмотрел, затем вздохнул.
– Грех говорить, конечно… Смерть лейтенанта весьма кстати. Этому Грину теперь не отвертеться.
Куроедов оживился.
– Думаешь, это он? То есть лейтенанта твоего…
– Чепуха! – отмахнулся Луганский. – Зачем ему?
– Тогда… прости, Юрик, я не понимаю…
– Удачно карта легла, Володь. Против учителя. А я и не с такой картой выигрывал.
Хохотнув, Куроедов потрепал приятеля по плечу.
– Таким я тебя люблю. Действуй.
– Но держись пока от его жены подальше, – предупредил Луганский.
– Опять! Затянул песню!
– Володь, дай слово, что к ее школе не приблизишься на пушечный выстрел.
Куроедов пожал вдруг ему руку.
– Даю. К школе не приближусь. – И устремился к выходу из метро.
Луганский дождался поезда.
После краткого колебания Ямото выбрал слежку за «спецслужбой». Во-первых, именно этот тип дважды произнес фамилию Ньюгарт. Волосатый толстяк, правда, реагировал так, будто фамилия эта ему знакома. Но, во-вторых, усатик из ФСБ внушал японцу большее доверие, чем сдвинутый толстяк, который в любом случае никуда не денется. Ямото склонен был проявить терпение, дабы не совершить ошибку, подобную убийству болвана Мак-Грегора, который вздумал швырять в него огненным шаром. Поэтому глава клана Черная Саранча, войдя в соседнюю дверь вагона, доехал с майором ФСБ до станции «Павелецкая» и вслед за ним перешел на Кольцевую.


5

Шестой, последний, урок Глеб проводил в 10-м «Б». И все вроде бы шло своим чередом, если б не одна странность: Ленька с Гулькой вели себя как-то вяло и, можно сказать, пришибленно. Правда, периодически они о чем-то пререкались, но делали это столь тихо, что на подобную мелочь Глеб внимания не обращал. Из головы его не выходило сообщение Лениного отца, генерала Рюмина, об убийстве лейтенанта, назначенного ему в «хвосты». Перелом шейных позвонков при ударе. Совпадение? Или опять Ямото? Но за каким чертом ему лейтенант? Дело все больше запутывалось. Продиктовав задание на дом, Глеб вышел из кабинета со звонком.
И в коридоре столкнулся с Сычовой. Та была в джинсах, в кожаной куртке и с кобурой под мышкой. Кобура, впрочем, лишь угадывалась.
– Хоть один! – обрадовалась Светлана. – Эту малышня облепила, тот в баскетбол с пацанами гоняет… Никакого внимания к милиции.
Глеб вздохнул.
– По делу или соскучилась?
– В общем, так, забежала на полчасика.
Глеб поманил ее к окну.
– Раз уж ты здесь, поговорим.
Светлана присела на подоконник.
– О чем? Только вчера вроде все перетерли.
– Время не стоит, – усмехнулся Глеб. И лаконично выложил про визит генерала ФСБ, про труп лейтенанта и свои размышления насчет Ямото.
Светлана слушала напряженно, и в серых ее глазах появился стальной блеск. За спиной Глеба, между тем, ватаги учеников топали к раздевалке.
– Хрень какая-то, – пожала плечами Светлана. – С таким мыльным пузырем – и наружка. Причем укомплектованная из одного… судя по всему, салаги.
– Луганский сварганил, – отмахнулся Глеб. – Черт с ним. Главное, как все сошлось…
Светлана кивнула ему за спину.
– По-моему, это к тебе.
Глеб обернулся. Леня Рюмин и Гуля Шарипова деликатно переминались с ноги на ногу. Глеб улыбнулся им:
– Какие-то вопросы, предложения?
Леня был серьезен, и чубчик его словно увял.
– Если вы заняты, Глеб Михайлович, мы подождем.
– Уроков мало, торопиться некуда, – заверила Гуля.
Улыбка сползла с лица Глеба.
– Что у вас? Выкладывайте.
Ребята покосились на Светлану.
– Может, отойдем в сторонку? – предложила Гуля.
А Леня уточнил:
– У нас приватный разговор.
У Глеба возникло нехорошее предчувствие.
Светлана хмыкнула.
– Иди. Я посижу тут.
Глеб отошел с ребятами на несколько шагов.
Леня прокашлялся.
– Виктория Александровна поручила мне написать в стенгазету стихи.
– Об осени, – дополнила Гуля.
– Я обратился к Саше, вашему подопечному, – продолжил Леня. – Чтобы он взял меня на буксир.
Глеб перевел дух.
– Ты будешь удивлен, но я в курсе. Надеюсь, Виктория Александровна оценила твое творчество?
Гуля фыркнула.
– Виктория Александровна сказала: «Неплохо. Чувствуется культура стиха».
Леня посмотрел Глебу в глаза.
– Дело не в этом. Когда мы были у Саши, мы заметили кое-что странное… Саша тоже видел. Даже не верится…
– Не тяни резину, – потребовала Гуля.
Леня извлек из портфеля тетрадный лист и протянул Глебу.
– Вот прочтите. На этой стороне. Тут с помарками, но разборчиво.
Глеб взял листок, исписанный круглым Сашиным почерком, и пробежал глазами правленый текст:

При солнечном ярком свете,
скрывая характер вздорный,
по улицам бродят дети,
одетые в сумрак черный.
Коль встретишься с ними взглядом,
мурашки бегут по коже,
и взрослые сплошь да рядом
укутаны в сумрак тоже.
Как будто с небесной кручи,
с природой шут» нелепо,
на город спустились тучи,
и люди в них тонут слепо.

У Глеба екнуло сердце. Похоже, по лицу его это было заметно. Гуля, побледнев, пролепетала:
– Глеб Михайлович, вам плохо?
– Мне хорошо. Просто замечательно. – Глеб опустил руки ребятам на плечи. – Сейчас же домой. Никаких прогулок по улицам. Пока я с этим не разберусь, только в школу и обратно! Ясно вам?
– Мы не идиоты, – вздохнула Гуля.
Леня криво усмехнулся.
– У матросов нет вопросов.
И ребята пошли по коридору в раздевалку.
Светлана, сидя на подоконнике, покачивала ногой.
– Что там за дела?
Глеб протянул ей тетрадный листок.
– Читай.
Прочтя, Светлана подняла глаза на Глеба.
– Мать твою… Что он тут изобразил?
– По-моему, Сычова, это картина преисподней. А по-твоему?
– Господи, сколько лет этой малявке?
Глеб слегка сдавил плечи Светланы.
– Сычиха, слушай сюда. Я сию минуту лечу к Сашке не дай бог, с ним что-то случится… Попроси Стаса связаться с Такэру. Пусть они оба отконвоируют Дашку домой. Чтоб она без них из школы ни шагу. Ладно?
Светлана спрятала стихи в карман куртки.
– Я на машине. Могу сама ее отвезти.
Глеб, шагающий уже по коридору, обернулся.
– Стас и Такэру! Поняла?!
Светлана слезла с подоконника.
– Ладно, ладно.
Сбежав по лестнице, Глеб надел в раздевалке куртку и столкнулся в дверях с директрисой.
– О, Глеб Михайлович! – обрадовалась та. – На ловца и зверь бежит! Спешу уведомить, что в четверг у нас педсовет. В четыре часа. Надеюсь, вы…
– Не надейтесь, – отрезал Глеб. – В четверг у меня выходной.
Директриса, с бледными щеками и чахлой косой вкруг затылка, одетая, как обычно, в бесформенный малахай, сурово нахмурила брови.
– Глеб Михайлович, то, что посреди недели у вас выходной, – просто гримаса нашего расписания.
Топчась в дверях, Глеб развел руками.
– Не я его составлял. Нечего было гримасничать.
– Вы придете на педсовет! – начальственно произнесла директриса. – Трудно вам, что ли, на часик?
– Трудно, – заявил Глеб. – В прошлый четверг я примчался. А вы, Зинаида Павловна, все отменили и отправились в министерство. Помните? С меня достаточно.
В раздевалку вошла Виктория Александровна, учительница математики. В строгом сером костюме, сухонькая и седая, она порой напоминала английскую королеву на почтовых марках.
– Здравствуйте, кого не видела. – Она величественно протиснулась меж спорящих.
– День добрый, – выдавил из себя Глеб.
Директриса сверкнула на него глазами.
– В министерство, Глеб Михайлович, я ездила не на пикник! Поверите или нет, мне там намылили холку!
– Так объявите в четверг банный день! – брякнул Глеб и покраснел. – Извините.
Директриса открыла и закрыла рот.
Старенькая математичка вновь протиснулась между ними.
– Глеб Михайлович, – сказала она, – какой-то вы сегодня всклокоченный. Что-то случилось?
Глеб соорудил на лице улыбку.
– Все замечательно, Виктория Александровна. Разве что начальство угнетает.
– Поугнетаешь вас, как же! – бросила директриса.
Глеб взглянул на часы.
– В таком случае, милые дамы… – Он поклонился и вышел из раздевалки.
Стоило шагам его стихнуть, директриса воскликнула:
– Это ни в какие ворота!
Математичка сняла пальто с вешалки.
– Зинаида Павловна, расслабьтесь.
Директриса металась по тесной комнатке.
– Легко вам говорить, Виктория Александровна! Я отговорила вас уходить на пенсию, но в такой обстановке… сама бы с удовольствием, только мне до пенсии – как до Шанхая пешком! А этот Глеб Михайлович… Он у меня дождется! Я покажу ему, где раки зимуют!
Математичка улыбнулась.
– Зин, кому ты вкручиваешь? Ведь сколько лет тебя знаю. Еще когда ты соплячкой из института пришла и перед тем, как войти в класс, чуть не описалась.
Прекратив метаться, директриса вздернула подбородок.
– Виктория Александровна, в каком это смысле я «вкручиваю»?
– В том смысле, Зин, что ты его обожаешь. Разве нет?
– Ну знаете! У меня просто нет слов… я…
– Зин, последние полгода в этой школе творятся занятные вещи. Все на ушах стоят и все друг друга обожают. Не замечала?
Помолчав, директриса пробормотала:
– Я не говорю, что наша школа плохая. Наша школа замечательная: у нас сильный педагогический состав… Но, ей-богу, должны же соблюдаться какие-то рамки.
Математичка со вздохом кивнула.
– Насчет рамок согласна. Вчера, после уроков, Зинаида Павловна, заглянула я к вам в кабинет, но беспокоить не стала. Вы были очень заняты: учились свистеть в два пальца.
Лицо директрисы из бледного сделалось пунцовым.
– Виктория Александровна, вы не так поняли…
– И еще, мадам директор. В этом учебном году вы ходите вприпрыжку. Прекратите, вам это не пристало.
Директриса хихикнула.
– Виктория Александровна, вы язвочка.
Математичка протянула ей свое пальтишко.
– Не поухаживаете за мной?
– С превеликой охотой. – Директриса помогла ей одеться.
Математичка улыбнулась.
– Благодарю, Зинаида Павловна. Пожалуй, повременю с уходом на пенсию. Если вы и впредь соизволите подавать мне пальто.


6

Прежде всего Светлана заглянула в кабинет английского. Картина, представшая ее взору, выглядела идиллически. Учеников осталось двое, девочка и мальчик, и оба ерзали на коленях у молодых своих мамаш. Даша, в коротком платье, с пепельной гривой до плеч, блестя изумрудными глазами, восседала на учительском столе и покачивала умопомрачительной ногой.
– Перенапрягаться ни к чему, – убеждала она мамаш. – Всякая охота пропадет, на себе проверяла.
– Ох, не знаю! – вздохнула пухленькая дама, обнимая такого же пухлого сынка. – В дворянских семьях языкам обучали с пеленок.
– Дворянские семьи, – заметила Даша, – не ведали таких информационных и психических перегрузок Ребенок с удовольствием освоит английский, если сможет активно общаться на этом языке. Если у него будут интересные книги на английском и ему вообще интересно будет читать. А приступом да зубрежкой…
Светлана покашляла из-за двери. Даша обернулась.
Мамаша с девочкой на коленях всполошилась.
– Ой, Дарья Николаевна! Мы, наверное, задерживаем?
Даша слезла со стола.
– Извините. Минутку. – Она вышла в коридор и улыбнулась Светлане. – Сама притопала? Или Глеб тебя в качестве киллера прислал?
Светлана обняла ее и поцеловала в щеку.
– Так и этак.
Даша отстранилась.
– Вместо демонстрации лесбийской любви, Сычова, объясни, что значит «так и этак». Раскрой содержание.
Хоть события происходили невеселые, губы Светланы растянулись в улыбку.
– Глеб помчался к Саше… к поэту вашему. Даш, вы меня с ним даже не познакомили.
Глаза Даши выразили беспокойство.
– Зачем он к нему помчался?
Светлана уже не улыбалась.
– Потом расскажу, мне к Стасу надо. Стас и Такэру отвезут тебя домой.
Дашино беспокойство переросло в тревогу.
– На фиг? Может, спецназ вызвать?
В серых глазах Светланы появился стальной оттенок.
– Сиди тут и не рыпайся, поняла! За тобой придут.
– В туалет можно?
– По-быстрому. Пописай – и назад.
– Сычиха, я тебя прибью.
– Возвращайся в класс. Чтоб я видела.
Даша ухватила ее за нос.
– Раскомандовалась!
Светлана зажмурилась.
– Больно.
Даша прошла в кабинет, и оттуда послышался ее голос: «Как сказал бы Карлсон, продолжаем разговор».
Светлана поспешила в спортзал.
Стас играл в баскетбол со старшеклассниками. Трое мальчишек составляли одну команду, учитель физкультуры с нескладным дылдой – другую. Играли в одно кольцо. Раздавались возгласы: «Мазила!.. Криворукий!.. Хорош пихаться!» Деликатно кашлять на сей раз Светлана не стала.
– Рыжий, на выход! – гаркнула она.
Вздрогнув, Стас бросил мимо кольца.
– Что за дела? – буркнул он, подойдя. – Кальтенбрунер женился на еврейке?
Светлана протянула ему тетрадный листок.
– Сашины стихи, прочти вот тут. Мальчонка описал, что видел.
– Колесников? – насторожился Стас. И, уставясь на листок, пробормотал:

При солнечном ярком свете,
скрывая характер вздорный,
по улицам бродят дети,
одетые в сумрак черный…

Пораженный Стас запнулся и прочел остальное про себя. Затем обратил на жену растерянный взгляд.
– Что-то я не просек.
– Стас, ты все понял правильно.
– Так далеко зашло?
Светлана убрала с его лба рыжий локон.
– Глеб поехал к Саше. Просил, чтобы вы с Такэру отвезли Дарью домой. Я вызвалась это сделать, но он велел мне отдохнуть.
– Естественно. С твоим черным поясом карате… – Стас громко хлопнул в ладоши. – По домам, мужики! Матч окончен!
Светлана шагнула за дверь спортзала.
– Сейчас вернусь. Проверю обстановку.
Миновав зевающего охранника, она вышла на школьное крыльцо. Дождь моросил, и просвета не было видно. Светлана спустилась с крыльца, вышла за ворота и осмотрелась. «Мерседес» Куроедова отсутствовал. Кроме ее рабочего красного «Москвича» и серой «Тойоты» Стаса, никаких автомобилей вблизи не наблюдалось. Светлана вернулась в здание школы.
– Что это вы туда-сюда? – полюбопытствовал охранник.
Светлана подняла руки.
– Можешь обыскать. Бомбу не проношу.
Паренек отмахнулся.
– Милицию еще обыскивать. Тем более – замужнюю.
Стас, переодевшись, закрывал на ключ спортзал.
– Отловил самурая, – сообщил он. – Самурай в баре. Пока за ним сгоняю, покарауль тут. Хорошо?
Светлана взглянула на часы.
– Что за бар?
– Какая разница?
– Не «Амброзия»?
Стас потрепал ее по волосам.
– Воспоминания одолевают?
– Неизгладимые.
– Не «Амброзия», Свет. – Стас зашагал к выходу. – Забегаловка еще похлеще.


7

Бар, где за столиком расположились братья Абэ, помещался в полуподвале. Здесь было довольно чисто, но верхнюю одежду разрешалось не снимать. Такэру был в джинсах и куртке, Сато – в костюме-тройке, при галстуке и в плаще. Перед каждым из них в кружке пенилось бочковое пиво, к которому братья едва прикоснулись. Народу было немного (в основном пьянчужки), и на сидящих в углу японцев никто не обращал внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35