А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Но я сдержался: он не так поймет, к тому же это помешает моему изучению Сильвии; словом, я смолчал, в то время как Вивьен, осуждающий взгляд которой горел любопытством, обменивалась с Роем любезностями.
Интересно, та ли это большая любовь Роя, которая началась еще пару недель назад или же эту он подцепил только что на каком-нибудь сборище? Скорее всего, именно так, изо всех сил надеялся я, оглядывая ее лицо (круглое, бледное, тонкие губы), волосы (гладкие, длинные – до пояса), одежду (джинсы, свитерок с рыбака-недоростка, длинная кожаная безрукавка), фигуру (ничего особенного, по сравнению с этой Вивьен просто вызывающе соблазнительна). От Сильвии как-то странно попахивало, чем-то вроде прелой соломы. Я смотрел, как она озирается, обводя взглядом полки с книгами, проигрыватель с усилителем, рояль, ряды пластинок, пишущую машинку так, словно все эти предметы казались ей не просто слегка непонятными, но явно не отличимыми друг от друга. Она то и дело откидывала назад две длинные, падавшие на лицо пряди разделенных прямым пробором волос, но те тотчас возвращались на привычное место; хлопотно, нет слов, но, видно, удобней так, чем прибегать к пошлой и унизительной помощи ножниц или ленты. В довершение всего Сильвия кого-то мне напоминала, а может, просто ее фотография, одна из многих фотографий девиц до двадцати пяти, на днях мелькнула в газетах.
– Дико потрясная хата! – произнесла она с модным на тот момент грудным прононсом. Голосок у нее был тонкий и звонкий, а выговор как раз такой, от которого Рой в своей речи пытался избавиться. – Вы сам по себе тут живете?
– В основном да.
– Тут у вас, смотрю, книг, пластинок всяких прямо жуть.
– Что поделаешь. Такая работа.
– Рой рассказывал! – бросила она.
Тут, едва я начал осваиваться с мыслью, что предстоит проскучать всего-навсего пару минут, Сильвия, громко фыркнув, уставилась прямо мне в физиономию, как бы с намерением отыскать в ней изъяны; мне немедленно вспомнилось отношение Пенни к шишке у меня на лбу, но если Сильвия минуту назад и напомнила мне кого-то, то только не Пенни.
Внезапно Роя прорвало:
– Я вам обоим так признателен за эту любезность!
– Не за что! Ну что, Вив, пошли?
– Куда вы так бежите? – Рой украдкой адресовал мне сердито-многозначительный взгляд. – Задержитесь хоть на несколько минут. Быстренько выпьем вместе и пойдете.
– Что вам дать? – спросил я Сильвию.
Девицу, которая, видно, еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться, мой вопрос развеселил окончательно. Дернув узкими плечиками, Сильвия звучно прыснула. Сотрясаясь от смеха, она повторяла мои слова, при этом медленно, рывками, поворачиваясь и взглядывая на каждого из нас по очереди, но как бы вскользь. На ее щеках блестели то ли слезы, то ли пот.
– Ей чего-нибудь помягче, – проговорил Рой с видом явно обескураженным. – Думаю, вы не держите кока-колы или пепси? Тогда не важно что, тоник, горькая лимонная, сухое имбирное, что-нибудь из этого.
– Мне ничего, Дуглас! – Вивьен явно считала, что никто не замечает ее критических взглядов в сторону Сильвии.
– Ей что-нибудь помягче! – вся вибрировала Сильвия. – Помягче!
– Мне, если можно, виски, Даггерс! Позвольте, я помогу.
– Она что, такая всегда? – спросил я у Роя в кухне.
– Нет, иногда только. Не часто, клянусь! Понимаете, только когда под кайфом.
– Под кайфом? Вы хотите сказать, она употребляет этот мерзкий гашиш?
– Помилуйте, старина, вечно вы с вашими буржуазными предрассудками! Прямо слова нельзя сказать!
– Чтоб здесь не смела курить! У вас-то предрассудки чьи?
– Извините. Ладно, прослежу, чтоб не курила.
С непоколебимо решительным видом он махнул примерно половину налитого ему мною виски. Даже в те годы, когда Рой стригся короче и время от времени высказывался негативно о рок-н-ролле, о России и тому подобном, он никогда своими обещаниями и заявлениями вне музыкальной сферы большого доверия не внушал. И сейчас бесполезно было говорить ему, что я в свое отсутствие невольно окажусь правонарушителем, если он не сумеет предотвратить выкуривание своей жуткой подружкой сигаретки с марихуаной. Попутно я на мгновение засомневался насчет стойкости и нынешних музыкальных его вкусов.
– Да, кстати, это та самая? – спросил я, выливая тоник из бутылки и намереваясь плеснуть в нее жидкого мыла.
– Та самая?
– Ну та, Рой! Та, про которую, что влюбились, вы рассказывали мне у себя дома.
– А! Да, она самая. Ну как же, это было в тот день, когда я решил с ней порвать, верно? Теперь вспомнил. Как видите, ничего из этого не вышло.
– Что заставило вас передумать?
– Уже не помню. Ах да! Китти принялась меня в чем-то обвинять. Да-да, теперь я ясно припоминаю. Все из-за Китти. Возмутилась, что я напился в стельку накануне, когда к нам заявился один малый из уже поднадоевших, с женой. Венгр, переселился к нам после их гражданской войны. Отпетый реакционер. К вашему сведению, я к ним обоим, помнится, отнесся весьма по-доброму, оба раза. Сердечней некуда.
– А как насчет трусов?
– Ах, этот игривый сюжет! Снова общались с Китти?
– Она позвонила мне назавтра после моего посещения, я сказал, что ничего не смог выяснить, и это была правда. С тех пор ни звонка.
– Я бы предпочел, если не возражаете, чтобы в моем белье не копались! Хотя, по правде говоря, я взял это под контроль. Теперь у меня их, трусов этих, целая стопка, а также маек и носовых платков. Это ж надо талант иметь выслеживать! Побудьте еще немного, если вам не слишком противно, Даггерс, помогите мне ее утихомирить. Славная девушка – эта, ваша. Сколько ей, двадцать восемь? Не возражаете, если я допью до того, как мы к ним вернемся?
Вернувшись, мы обнаружили, что Вивьен не только жива-здорова, но и с видимым вниманием слушает, как ей что-то втолковывает Сильвия, сидя на диване и с частотой гимнастического упражнения смахивая с лица волосы.
– Мы не такие! Мы другие! – Абсолютно не глядя в мою сторону, она вскинула длань с растопыренными пальцами, направив прямо в меня, так что вмиг и без особых усилий я вставил ей в руку стакан с тоником. – Совсем другие! Мы отказываемся от денег, отказываемся от вашего образа жизни, вашего жизненного устройства, ваших законов. Всего того, на что они хотят забрать нашу энергию, чтобы самим остаться у власти.
– От всей системы! – живо и с видом некоторого облегчения подхватил Рой, опускаясь рядом с Сильвией на диван.
– Если у вас горит дом, вы откажетесь от услуг пожарных? – спросила Вивьен.
Снисходительно улыбнувшись, Рой тряхнул головой, так что волосы у него на затылке колыхнулись туда-сюда.
– Это совсем не то. Конечно, без пожарников не обойтись. Как не обойтись без домов, телефонов, магазинов, телевизоров, школ и тому подобного. Иное дело, когда они нами управляют.
– Управляют? Кто – пожарники?
В очередной раз меня охватила смертная тоска, казалось, уж лучше бы каскад ухмылок Сильвии, у которой от былой активности осталось лишь частое помаргивание и покусывание тонкой нижней губы. Рой заметил Вивьен, что ее пример с пожарниками не годится и что он говорит о тех, кто за этими пожарниками стоит. Вивьен спросила, кто это «мы», которые отказываются от денег и пожарников. И, получив от Роя ответ, что под этим подразумевается в широком смысле молодежь, сказала, что сама себя причисляет к молодежи в широком смысле, или, по крайней мере, причисляла до сих пор. Тут Сильвия так и прыснула, из чего я заключил, как заблуждался всего минуту назад, и зашептала что-то Рою на ухо, одной рукой обняв его за шею, другую положив ему на колено.
– Нет, нет! – сказал Рой. – Нет!
Вивьен гнула свое:
– Мне, например, не от чего отказываться!
– Почему же? – проговорила Сильвия, хохоча еще пуще. – Начнем, скажем, с блузки, это у тебя блузочка называется?
– Как вы сказали?
– Чего так нелепо вырядилась? Надо же, сколько понапяливала на себя! Это он так велит? А сережки! Что там внутри, птички?
– Перестань, Сильвия! – вставил Рой бесцветно.
– Да уж, нет у некоторых сдерживающего начала! – В голосе Вивьен лишь едва улавливалось возмущение, щеки сохраняли обычный легкий румянец, что было странно для нее, склонной мгновенно заливаться краской.
Рой пустился в объяснения:
– По-моему, людей по-настоящему можно разделить на тех, кто хочет иметь, и тех, кто хочет быть. То, что люди хотят иметь, многообразно, и необязательно все из этого плохо. Некоторые, разумеется, обожают власть во всех ее проявлениях, то, без чего не могут обходиться политики, и тут я имею в виду вовсе не только фашистских диктаторов, я имею в виду всех, кто существует за счет политики. Тут еще можно говорить о бизнесменах, священниках, высших чиновниках и тому подобных. Однако я хочу, кроме того, выделить стремление к личной власти, власти человека над человеком, как бывает в семье, ну и так далее. Или есть еще страсть обладать вещами, автомобилями, стиральными машинами, мебелью, коллекционировать фарфор или еще что-нибудь. Те, которые стремятся быть, тоже в массе своей весьма разнообразны, это и художники, и мистики, и философы, и революционеры – такого рода публика, и просто люди, которые хотят жить, чувствовать и осязать. Человеку следует определиться, кто он: хочет ли иметь или хочет быть.
Никогда еще Рой не восхищал меня так вне своей концертной деятельности, как в заключительные мгновения этой своей речи. Стоило ему произнести «по-настоящему можно разделить», как Сильвия принялась гладить его по спине; когда он произнес «политики», она уже водила рукой по его бедру возле колена, прильнув носом к его уху; при словах «личной власти» принялась поглаживать одну его щеку и прикладываться губами к другой. До этого момента Рой со всей возможной убедительностью делал вид, будто Сильвии не существует вовсе, однако затем переменил тактику, изобразив вялое сопротивление: закинул ногу за ногу и оттянул голову как можно дальше к плечу. Когда же на словах «коллекционировать фарфор» Сильвия прижалась к нему животом, одной рукой пытаясь расстегнуть пуговицу на его рубашке, а другой внедриться ему между ног, Рой схватил ее за обе руки и на слове «философы» отпихнул вниз, воспротивившись активной попытке раздвинуть себе ноги, сжал их сильней, резко наклонившись вперед и упершись животом в колени, решительней сдавил ее запястья. На мгновение наступило затишье.
– Нам в самом деле пора уходить! – сказал я.
Мы чуть-чуть потянули, пока Вивьен искала сигареты с зажигалкой, наконец нашла и положила к себе в сумочку, но не успели мы дойти до дверей, как услыхали сзади со стороны дивана легкий двойной стук, означавший, что это ботинки с обоих наконец раскрещенных ног Роя каблуками ударились об пол. Я кинул ему через плечо, что утром позвоню.
– Что она собиралась делать? – спросила Вивьен, когда мы ужинали у «Бьяджи».
Выждав, пока официант разольет нам вальполичеллу и удалится, я высказал свои предположения по поводу выбора, стоявшего перед Сильвией, и по поводу того, что она, на мой взгляд, была готова предпочесть.
Вивьен вспыхнула:
– Но ведь не при нас же с тобой! Как это можно, прямо на наших глазах!
– Думаю, интерес – так, чтоб именно на наших глазах. В том-то и весь смысл. По крайней мере основной. Продемонстрировать свободу от того и от сего, а также свое презрение к тому, другому, пятому, десятому.
– Но для чего? Зачем?
– О господи! Чтоб выразить свой протест против нашего представления о приличиях. Показать, что она из тех, кто хочет быть. Незачем тебе в этом копаться. Это такой ребус, что голову сломаешь от вопросов, даже если нащупаешь разгадку. Кстати, Вив, почему ты не разозлилась, когда она… наезжала на тебя?
– Вообще-то чуточку разозлилась, хотя понимаю, о чем ты. Я видела, что ее раздражает и твоя приличная квартира, и то, что у нас с тобой все в порядке. И что это для нас естественно. Скажи, она была… как это… под кайфом?
– По-моему, да.
– Ну вот, нельзя ведь сердиться на человека в таком состоянии, верно? Она была не в себе. Ну и, значит…
– Верно.
Благополучно уронив на пол еще кусок своего escaloppe di vitello alla Biagi, Вивьен сказала:
– Скажи, Дуг, эта блузка ужасна? И эти серьги? Скажи, прошу тебя!
– Это твой стиль. Это решаешь ты сама. Вот что ей и претит. Те, кто не согласен.
– Не согласен? Она сама одевается не так, как принято.
– Да я не модный журнал имею в виду! Ее собственное окружение. Эти отбрасывают все и вся. Да и тот же самый Кингс-роуд или где там их центр поп-культуры!
– Так тебе нравится эта блузка? А сережки?
– Ты же сама знаешь.
– И она еще смеет говорить! Сама вырядилась черт знает во что. В рубище какое-то.
– Кошмарная девица!
– Надеюсь, она в квартиру ничего тебе не занесет? – сказала Вивьен.
Я тоже надеялся, особенно когда на другое утро, как и обещал, позвонил Рою и услышал его угрюмый, рассеянный голос. Сильвия ушла; он остался до моего возвращения; может, у меня найдется время, надо поговорить. Я сказал, что найдется, несмотря на то что я уже столько его сегодня потерял, а именно: между половиной шестого утра, когда меня разбудила Вивьен, и шестью, когда она, согласно распорядку, покинула постель. Времени было потеряно еще больше, потому что она долго сновала туда-сюда, пряча одно и вынимая другое из гардероба и ящиков комода, а потом еще пылесосила квартиру во всем ее многообразии, с преувеличенным вниманием, как мне казалось, проходясь вокруг кровати, на которой я продолжал лежать, но из которой, однако, она меня выпихнула сразу после семи, так как надо было складывать белье для прачечной. Изрядное количество яичницы с ветчиной, приготовленное мною по традиции, способствовало моей недолгой реактивации: в самом деле, Вивьен была так соблазнительна в своем форменном костюмчике, что я бы охотно склонил ее к возобновлению наших забав, если бы к тому моменту временные лимиты не были исчерпаны. Мы расстались, сев каждый в свой автобус, условившись, как обычно, созвониться в среду; вечером в понедельник Вивьен навещала своего отца в Хайгейте, а вторник принадлежал тому другому малому. При прощании я уловил в ее взгляде непривычно скудную для этого дня недели долю угрюмой озабоченности. Но легкомысленно не придал этому особого значения.
Экзотические кухонные запахи исходили от моего дома по Мейда-Вейл, во всяком случае, неслись с первого этажа, где обитал один пакистанец (по его словам, работавший где-то на Би-би-си) с женой, толстухой валлийкой. Поднявшись по лестнице, я столкнулся с Роем, который оказался небрит, а следы запекшейся крови на его щеках и подбородке свидетельствовали, что с моей бритвой ему совладать не удалось.
– Вы какой-то взъерошенный, – сказал он.
– Еще бы, если проснуться в такую рань! Между прочим, и вы выглядите не лучше.
– Верно. По всем статьям, ночь выдалась тяжелая.
– Могу себе представить.
– Сомневаюсь, дружище!
Мой взгляд упал на голый пол перед диваном в гостиной.
– Что такое, где мой ковер?
– Прошу прощения, Даггерс. С ним вышла неувязка.
– И он испарился начисто?
– Просто я велел Сильвии, чтоб она его унесла. Уверяю вас, это случайность, никакого умысла.
– Не сомневаюсь. Но все же, что с ним стряслось?
– Пожалуй, теперь им пользоваться уже нельзя. Я подыщу вам другой и сегодня же организую, чтоб вам привезли.
В подобных случаях, насколько я знал, Рой был не только готов и впрямь возместить ущерб, но предложить взамен нечто получше, хотя и в разумных пределах. Больше никаких перемен в гостиной я не заметил. Интересно, что в других комнатах, особенно в спальне.
– В остальном все в порядке, – заверил Рой, заметив мой пытливый взгляд. – Может, разбили только пару тарелок, чашку. Ну и еще я слегка переусердствовал с вашим скотчем. Разумеется, я все возмещу.
– Нет, нет, скотч за мой счет!
– Благодарю, очень мило с вашей стороны. Послушайте, мне, э-э-э, крайне неловко за ее вчерашнее поведение. Как правило, она ведет себя приличней.
– А, ерунда! Ничего страшного, даже несколько забавно. Теперь, если вы оставили лезвия, я хотел бы побриться. А пока сварите еще кофе.
Спальня оказалась не в худшем, чем обычно, виде, а постель была даже относительно аккуратно застелена: напрасная трата сил со стороны Роя, ведь белье с этой кровати, как и с утренней, предназначено в стирку, и не за его счет. Я не стал заниматься сменой белья, во-первых, потому, что вновь проявилась усталость, а во-вторых, потому, что неприятно, если б Рой застал меня за этим занятием.
Когда мы пили в гостиной кофе, он спросил:
– Вы чем с утра намерены заняться?
– Ну, сначала собирался послушать Вебера, а потом, в двенадцать пятнадцать, у меня запись в Доме радиовещания, «Музыкальный дневник».
– Пусть Вебер немного подождет, ладно? Сколько до его двухсотлетия? Лет десять?
– Шестнадцать. Нынче прогресс так стремителен, что мне нельзя упустить ни года. А что вы хотите предложить?
– Так, ничего особенного. Думал, можем слегка отвлечься от дел, завернуть в мой клуб, там я угощу вас парой бокалов шампанского и в лучшем виде отправлю на вашу запись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28