А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

смерть отца Мориса (так на него подействовало видение рыжеволосой женщины в старинном платье), «контакты» самого Мориса с Томасом Андерхиллом, развратным чернокнижником из далекого прошлого, выкапывание останков Андерхилла, нападение зеленого страшилища на Эми, – короче говоря, завязка, перипетии, кульминация и развязка, – все происходит на узко ограниченном пространстве, внутри стен постоялого двора, под его стенами, в ближайшем соседстве с ними. Лишь один раз Морис для продолжения своих расследований отправляется в «дальний» путь – в Кембридж, который всего лишь в получасе езды: там, в колледже Всех Святых, – библиотека, а в библиотеке сохранилась рукопись, дневник чернокнижника, а в том дневнике, возможно, разгадка, каким образом Андерхилл спас свое тело от тления и приобрел власть над лесным зеленым чудищем.
…«Потом возник город, где никогда не увидишь людских толп… и вот потянулись хорошо знакомые ориентиры: Технические лаборатории, Адденбрукская больница, улица Фитцуильям… Питерхаус… Продолговатое здание колледжа Святого Матфея… Тут и там внешняя стена была украшена лозунгами, написанными мелом и известкой: „Имущество колледжей – в общественное владение!" „Бастуем в голом виде: Гэртон, 14.30 субб."»…
В более позднем 1973 году, когда я ходил теми улочками мимо «знакомых ориентиров», на той стене было выведено уже не мелом, а едкой краской из баллончика не нудистско-экспроприаторский протест, а упадническое: «Завтрашний день отменяется – поскольку он не представляет никакого интереса». «Сердитое» поколение к тому времени уже кануло в прошлое, брюки в дудочку сменились джинсами-клеш, длинными волосами, цветочком на щеке, на смену бунтарству пришло демонстративно-безразличное возлежание на траве городского парка, ничегонеделанье с покуриванием «травки» – наступила эпоха хиппи.
Уже несколько раз «помянув» сердитых молодых людей, я чувствую, что слишком широко раздвигаю границы уже устоявшегося термина, который относится к довольно четко очерченному литературному явлению. Необходимо уточнение: сердитость, проявляемая с большей или меньшей энергией, характерна для каждого нового поколения, здесь действует хрестоматийное гегелевское «отрицание отрицания», а вот «рассерженные молодые люди» (angry young men) – это конкретно группа, а точнее, ряд именно британских авторов, появившихся, возникших после десятилетия «пустоты», образовавшейся в искусстве из-за Второй мировой войны. В число «рассерженных» входили Кингсли Эмис, Джон Осборн, известный прежде всего по пьесе «Оглянись во гневе» (1957), Джон Брейн, роман которого «Комната наверху», или, в другом переводе, «Путь наверх», очень даже популяризировался в Советском Союзе – в связи с вышеупомянутой «критикой буржуазной действительности», Джон Уэйн, чей роман «Спеши вниз» (1953) тоже отражает мироощущение «рассерженных», Колин Уилсон с его «антигероем» Джимми Портером (роман «Посторонний», 1956); это объединение нескольких писателей под одним названием носит довольно условный характер, поскольку они не оформляли своего творческого единства разными документами и совместными акциями, как Советский Союз писателей; некоторые английские источники включают в круг «рассерженных» Алана Силлитоу и даже Айрис Мердок. События в их произведениях вращаются вокруг одинокого героя, точнее, антигероя, он без корней, «со стороны», или, как говорят в России, «не местный», – к примеру, тот же «счастливчик» Джим Диксон; действие происходит в провинции, в английской «глубинке», герой конфликтует с начальством, с окружением – людьми консервативными, пошлыми обывателями, его поза – сардоническая усмешка, нежелание смешиваться с местными им презираемыми «сливками». И еще существенная деталь: деятельность «рассерженных» ограничивается 50-ми годами; позднее перечисленные писатели отошли от указанного героя и темы. Сегодняшним наблюдателем движение «рассерженных» воспринимается иначе, чем современниками-пятидесятниками, возникает желание произвести «переоценку» их литературного наследия, но это не входит в задачу автора данного очерка, поэтому ограничусь личным, в общем-то субъективным высказыванием по поводу нашего уважаемого Кингсли Эмиса: хорошо, что он перестал быть «рассерженным», и настроением его творчества стало не единичное чувство, сердитость, а все многообразие чувств, присущих человеку.
«Жесток гнев, неукротима ярость» – это из Библии. «На сердитых воду возят» – это из простонародных речений, вспомнившихся в связи с упоминанием осборновского «Оглянись во гневе»; писатель должен садиться за письменный стол со спокойной душой и спокойными мыслями – это рекомендация Чехова. В том, что Кингсли Эмис политически поправел, английские источники вторили советской «Литературной энциклопедии», но только не делая при этом оценки с классовых позиций, а просто констатируя факт. Повторяю, мне кажется куда более важным не политическая, а литературная переориентация Кингсли Эмиса, отказ от героя и темы ради героев и тем. В 1979 году в одном из своих выступлений по радио Эмис высказал мысль, к которой он пришел сам и к которой должен прийти рано или поздно любой человек, желающий писать художественную литературу, а не «откликаться» на те или иные события или состояния в обществе: «Пусть это прозвучит банально, но, по мере того как проходят годы, писательство становится для меня все больше и больше литературным упражнением; составление словесных рисунков стало намного важнее, чем высказывание своих наблюдений о жизни, куда более важным занятием, чем попытки изменить общество».
Составляя предисловие и знакомясь с полным списком всех вещей, написанных Эмисом, я обнаружил, что мое знакомство с ним состоялось еще в студенческие годы: читая тогда по-английски «шпионский» роман «Полковник Сун» некоего Роберта Маркхэма, подражателя и продолжателя Яна Флеминга, я не знал, что Маркхэм – это на самом деле неутомимый Кингсли Эмис. Неутомимый – потому что помимо чисто художественных произведений Эмис написал кучу «беллетристики», как он ее называл: «Социализм и интеллектуалы», «Редьярд Киплинг и его мир», «Загадка Джейн Остин», обзор научной фантастики «Новый атлас преисподней» и многое другое, в том числе исследование об алкогольных напитках и «культуре пития» (вот откуда такое удивительное знание «темы» при работе над портретом трактирщика Мориса); он редактировал также оксфордское издание английской поэзии, избранную фантастику в пяти томах и даже песенник («Песни Великобритании»)!
Итак, «Зеленый человек» был напечатан в 1995 году в «Академическом проекте», я получил свой экземпляр издания, где красовались все наши имена – имя автора в оригинале (правда, не как Amis, a как Emis) и в переводе, имя переводчицы, осилившей серьезную литературную работу, и имя человека, написавшего предисловие: таким вот образом мне посчастливилось присоседиться к обособленно-возвышенным литературным эмпиреям.
После этого я если и вспоминал «Лесовика», оказавшись на подступах к какому-либо издателю, то делал это вяло и без особой надежды. Знающие люди тут же вспоминали, что перевод этого романа уже печатался… Да, публикация – важнейший момент в среде пишущих людей, особенно публикация первого, всех опередившего перевода, что бы там ни говорили, что бы там ни писала Эмили Дикинсон, уверяя читателя, точнее, саму себя, что публикация постыдна, – мол, это все равно что продавать свой разум с молотка…
Прошло полдесятилетия; и закончился целый век, в связи с чем на разных уровнях литературного сообщества состоялись опросы и, так сказать, подведение итогов: кто лучший писатель столетия? кто самый лучший из ста литераторов? а самое лучшее художественное произведение XX века? какой роман возглавит список? Помню, списки возглавлял Джеймс Джойс, автор, достойный любого почетного места, с творением «Улисс», которое романом не является и лишь отдельные куски которого можно считать художественной прозой. Понятно, не я один усомнился тогда, в 2000 году: а судьи кто? Понятно, что все мы не без образования, как выразился Гоголь: кто читал «Людмилу» Жуковского, кто «Петербургские ведомости», кто вовсе ничего не читал; но, даже если вы ничего не читали, а только перелистывали глянцевые журнальчики с голыми девицами, в ответ на умный вопрос, заданный каким-нибудь литературным обозрением, вы сделаете умное лицо и дадите умный ответ, вспомнив, что вам говорил что-то такое об «Улиссе» некий интеллектуал, который компенсирует отсутствие простых и понятных мыслей словесной невнятицей и ищет этой невнятицы у литераторов, впадающих к старости в словесно-маразматические игры с самим собой.
Меня никто не спросил, но если бы и спросили, я не знаю, на какое место поставить, как оценить в сравнении с другими литераторами и Кингсли Эмиса в целом, и роман «Лесовик» в отдельности… В советское время угнетало отсутствие книг, теперь, честно говоря, угнетает их обилие: столько всего, никогда не перечесть! На полке книжного магазина, плотно уставленного самыми разнообразными изданиями самых разнообразных авторов, я увидел не так давно имя Кингсли Эмиса и подумал в первый момент, и, честно говоря, с долей зависти: вот, «Зеленого человека» уже переиздают в глянцевой суперобложке… Нет, на полке оказался совсем другой роман, «Русская девушка». Да, авторов стало много, таких, о которых у нас или мало знали, или совсем не знали, и какого качества стали издания – и белая бумага, и ровный переплет, и глянец… Что было нарисовано на суперобложке? Как что, нетрудно догадаться: там была фотография голой девицы, видимо, той самой русской девушки, о которой заинтересованный читатель прочтет в предлагаемом романе. А без обнаженной девицы вы еще попробуйте продать, книга будет валяться без движения месяцы и годы…
Когда-то давно и в другой стране, в Англии, мы останавливались на обед в маленькой деревушке к югу от Кембриджа, в таверне с вывеской, на которой было написано «The Green Man» и красовалась густо-зеленая личина зеленого человека – утопленника или водяного, как подумалось мне тогда, лесного чудища, лешего, персонажа из местных преданий, как выяснилось позже. Позже – это через десять лет, когда мне говорят: «Есть такой роман, называется „Зеленый человек", возьметесь его перевести?» Совпадение. И потом, «Полковник Сун», тот шпионский роман с Джеймсом Бондом, который я читал в студенческие годы, оказалось, что его автор – этот самый Кингсли Эмис, чье произведение я теперь перевожу, уже перевел. Тоже совпадение. А потом я еще раз оказался как-то в Англии, остановился на один день у малознакомых людей, и вдруг у них по телевизору, именно в тот вечер, показывают фильм, что-то стало узнаваться: непонятное чудище бродит ночью под стенами трактира и вдоль кладбищенской ограды, дожидаясь, когда злая воля его хозяина повелит ему пустить в ход свою немую, грубую силу… Англичане сняли как раз перед этим новый фильм по роману Эмиса, и вот «Лесовик» снова напомнил мне о себе… Ну и что? И даже то, что рукопись не потерялась за десять лет, несмотря на переезды, и не исчезла с магнитного диска, несмотря на многократные поломки, замены отдельных деталей и компьютера в целом, все равно это все совпадения. Не верю в мистику, которая якобы присутствует где-то рядом с нами, под знамя которой шарлатаны собирают невежд, кликуш и легко внушаемых дамочек; но верю в мистику художественного образа и в мистическую силу искусственно составленных слов; и когда не из реальности, а с книжной страницы раздаются шаги командора и Вий требует: «Подымите мне веки: не вижу!» – когда князь тьмы является с предложением заложить ему душу, и на календаре уже в субботу проступает понедельник, и лесное страшило гонится по пятам, прожигая вам спину глазами-гнилушками, вас встряхивает, пусть и ненадолго, и возносит над обыденностью, и мыслям дается ход, и одна из них: оглянись, и лучше не во гневе, всмотрись – в себя, в окружающих, в историю своего дома, в злую волю и грубых исполнителей, в судьбы авторов и книг; мыслям дан ход и помыслам – движение, пусть даже недолговечное, и кажется, пусть даже обманчиво, что твоя личная судьба важнее всех остальных и ты сможешь нагнать упущенное, воплотить несбывшееся, увековечить все сущее, выразить невыразимое и объять необъятное.
Константин Васильев

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29