А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

лесорубов и плотников, каменщиков, угольщиков, каменотесов, кузнецов, обжигальщиков извести, подсобных рабочих, которых посменно охраняли лучники.
Но королевским козырем было господство на море. Эдуард двигался вдоль берега, сопровождаемый флотом, который защищал его с фланга и подвозил провизию. Он намеревался не углубляться в высокие горы, где преимущество наверняка досталось бы защитникам, но отрезать князя Гвинеда от богатого острова-житницы Англзи, от зерна, столь необходимого валлийцам и их стадам во время зимы. По условиям своей феодальной службы портовые города Кент и Суссекс должны были снабжать корону во время войны кораблями и матросами за свой собственный счет в течение пятнадцати дней. Взяв их команды на денежное довольствие, Эдуард гарантировал себе оружие, компенсировавшее ему все географические преимущества противника. К тому времени, когда он был готов к наступлению, король располагал на Ди двадцатью семью океанскими кораблями, включая один из Саутгемптона и один из Бордо, вместе с посыльными судами и маленьким речным судном под командованием Стефена Пенстерского, наместника Пяти Портов.
Наступление из Честера началось в середине июля. Король всюду успевал, надзирая за транспортом и организуя смены солдат и рабочих, когда те неуклонно двигались вперед, прокладывая путь через густо поросшие лесом холмы. К 26 июля он был во Флинте, где столетие назад его прадед, Генрих II, попал в засаду и потерял все, за исключением собственной жизни, пытаясь захватить Гвинед. Три недели спустя Эдуард подошел к Рудлану, устроив там штаб 20 августа. 29 он достиг устья Конвея в местечке Деганви.
Теперь настал момент, к которому король так долго готовился. Используя флот для того, чтобы переправить экспедиционные войска в Англзи под руководством лорда де Весси и Отто де Грансона, он вторгся на остров в тот самый миг, когда урожай был приготовлен для отправки Ллевелину, и тем самым лишил его запасов провизии на зиму. Поступив таким образом, он также угрожал в дальнейшем высадиться в тылу неприступных позиций врага на западном берегу Конвея в Пенмаенмавр. Через два месяца Эдуард получил полное преимущество над валлийцами, использовав искусную тактику.
Ллевелин понимал, что он полностью разгромлен. Он не стал ждать конца, а сразу же капитулировал и сдался на милость победителя. По Конвейскому договору, заключенному 9 ноября 1277 года, он вернул четыре кантрефа Пефетвлада, согласился со старой границей Гвине да на Конвее и отказался от всех претензий на сюзеренитет в марках. Он также дал согласие оставить королю заложников за свое поведение, заплатить компенсацию за войну и арендную плату за Англзи. На следующий день он присягнул на верность королю в новом замке в Рудлане.
Эдуард получил то, чего добивался, – признание его власти и закона. Он сразу же простил валлийцу компенсацию и арендную плату и в последующий год отпустил заложников. На рождественском пиру в Вестминстере, где Ллевелин вновь принес ему оммаж, король в знак полного примирения поцеловал его. Десять месяцев спустя, удовлетворенный его послушанием, Эдуард позволил князю жениться на Элеоноре де Монфор и лично председательствовал на свадебном пиру.
* * *
После преодоления одного препятствия, мешающего работе по объединению королевства, Эдуард обратился к другим. Как и прежде, он искал поддержку своим мероприятиям, приняв «совет и согласие» от своих главных советников. По дороге домой из Уэльса он собрал парламент в Глостере, чтобы урегулировать частные иммунитеты и юрисдикции, а также вторжения в королевские права, выявленные в ходе «рейда тряпичников». Чтобы удостовериться в том, что преамбула называла «усовершенствованием администрации и правосудия в королевстве, как того требует благо народа и обязанности короля», Глостерский статут собрал всех владельцев иммунитетов. Они должны были явиться перед его судьями, чтобы указать, на каком основании – quo warranto– они обладают данным иммунитетом. Те же, кто не явился, лишались своих юрисдикции, до тех пор пока они не докажут свои права на них. Эдуард не собирался лишать подданных их земель и законных судов, ведь для этого следовало бы отвергнуть феодальные нормы, в которые он, как и все остальные, сохранял незыблемую веру. Но он твердо решил не допускать существования каких-либо судебных иммунитетов, которые не были четко определены или законно подкреплены и которые не были в конечном счете подотчетны короне. Так, он спрашивал, по какому праву епископ Нориджа предъявлял требования на рынок в местечке Кроссмаркет в Линне, «который принадлежал королю и его короне и был отчужден без разрешения и воли на то короля или его предшественника», а также на каком основании он содержал тюрьму в том же городе.
Насколько исчерпывающими и широко распространенными были дела quo warranto,– рассматривавшие не только крупные, но и мелкие нарушения юридических прав короны, – можно узнать из предписания, посланного несколькими годами позже констеблю Бристольского замка. «Для королевской надобности, по праву и древней привилегии короля, должно предоставить по два морских угря с каждой лодки, доставившей на продажу свежих угрей в королевский город Бристоль, по восемь хеков с каждой лодки, доставившей свежих хеков, по восемь пикш с каждого судна, доставившего свежую пикшу, по восемь камбал с судна, доставившего свежих камбал, и по четыре ската с каждого судна, доставившего свежих скатов. А если кто забудет свою верность королю и воздержится от выплат... господин наш король назначил возлюбленных и верных Ральфа Хенгемского и Николаса Степлтонского задавать под присягой вопросы честным и законопослушным людям Бристоля, дабы узнать правду о тех, кто лишил короля сколько и какого рода рыбы и каким образом».
Такие расследования королевских судей держали всех в напряжении в последующие несколько лет. Один возмущенный магнат, граф Суррея де Уорен, требовавший некоторых иммунитетов для своего титула, говорят, обнажил свой старый заржавевший меч в суде, восклицая: «Вот мое основание! Мои предки прибыли вместе с Вильгельмом Бастардом и завоевали эти земли этим мечом. С его [меча] же помощью я защищу земли от всех захватчиков!» Именно это волновало короля, он не столько пытался лишить могущественных подданных их привилегий, сколько удержать их от желания прибегнуть к иным основаниям, вместо королевского разрешения. При этом его юристы насаждали свои требования слишком жестко, говоря, что время никогда не может повернуться против короны и никакой обычай, каким бы древним он ни был, не может использоваться без хартии его подтверждающей. Пажи при дворе, сыновья аристократов, чьи права находились под таким тщательным рассмотрением короны, выразили чувства своих отцов в песне:
«Король хочет получить наше золото,
Королева хотела бы владеть нашими землями,
И quo warranto
Заставит нас всех это сделать».

* * *
Эдуарду предстояло расколоть куда более крепкий орешек, чем частные юрисдикции его лордов. В то время когда верили, что только Церковь стоит между человечеством и проклятием, защита ее привилегий была делом каждого. Люди относились к ней так, как сейчас патриоты относятся к своей стране. За прошедшее столетие Церковь достигла пика своего могущества. Претендуя на всю «полноту власти» над земными правителями, папы уничтожили своих соперников, германских императоров «Священной Римской империи», оставив им только призрачную власть над тевтонским севером. Они непосредственно управляли частью Италии и оказывали сильное влияние на остальные территории Апеннинского полуострова – самую богатую и густо населенную область Европы. Арагонское, Английское, Сицилийское, Португальское, Венгерское и Болгарское королевства были их номинальными фьефами и платили дань. Даже патриарх Греческой православной церкви признал сюзеренитет Ватикана в обмен на то, что папа удержал французского короля Сицилии от нового штурма Константинополя. «Господь даровал Петру, – провозгласил великий папа Иннокентий III, – власть не только над церковью, но и над всем миром».
Тогда как светская власть Рима росла, его духовное влияние клонилось к упадку. Империя цезарей оказалась опасным наследством. Пытаясь захватить ее, папство утратило куда более обширную империю человеческих сердец. Пока церковь довольствовалась властью над душами людей, ее господство расширялось, но как только она устремилась за их телами, оно начало сокращаться. Выход Ватикана на политическую арену сделал Церковь вместо судьи соперником князей. Церковь так часто использовала оружие религии в мирских интересах, что эффект от его воздействия притупился, а репутация духовенства оказалась запятнанной.
Из-за опрометчивых отлучений своих политических противников Святой престол сузил и обесценил концепцию Церкви как вселенского братства, зиждившегося на принципах любви и служения Христу. Великая евангелическая организация, которая научила невежественные готские племена правлению, основанному на мире и справедливости, теперь, в погоне за преходящими и – по ее собственной непреложной оценке – тривиальными ценностями разделила королевства Запада, вместо того, чтобы объединить их. Армии и чернь, которые она использовала, чтобы проводить свою светскую политику, провоцировали войны и восстания в итальянских городах и способствовали раздробленности Германии. Ее банкиры и юристы, взимающие пошлины с церковных доходов каждого государства, стали главными сборщиками налогов в Европе. Даже всеобщий благоговейный трепет, который внушал престол Святого Петра, не мог остановить растущую волну негодования, вызванного тем, что деньги национальных церквей шли на оплату нужд расточительного папского двора и его часто безответственных и отсутствующих представителей. В одно время семь английских аббатств, включая Крайст Чеч и Кентербери, были отлучены папой за долги; двадцать восемь из пятидесяти пребенд Солсбери находились в руках сторонних людей, только трое из них постоянно проживали там.
Эдуард был благочестивым и набожным государем – крестоносцем, другом Святого престола, покровителем монастырей и церквей. Он любил совершать паломничества и часто принимал участие в религиозных шествиях и службах. По возвращении из Уэльса он сразу же отправился на освящение перестроенного Нориджского собора, а также помогал переносить останки короля Артура и его королевы в новую усыпальницу перед высоким алтарем Гластонбери. Когда во время этих церемоний его судьи посягнули на права аббатства, попытавшись держать суд в его пределах, король сразу же приказал суду переместиться в менее благословенные земли и передать полномочия аббату, отдав на милосердное правосудие Церкви заключенного, совершившего непростительный грех: нарушившего «королевский мир», подняв нож на его телохранителя.
Однако Эдуард не допустил бы диктата священников и не позволил им вмешиваться в свои собственные правовые дела. Будучи помазанником Божьим, сыном и племянником двух наиболее благочестивых государей эпохи, он считал себя официальным защитником Церкви в Англии. В 1278 году, спустя год после валлийской войны, Роберт Килуордби, монах-доминиканец и ученый, последние шесть лет занимавший пост архиепископа Кентерберийского, отказался от своего престола ради кардинальской мантии. Чтобы сблизить управление Церковью и государством, Эдуард использовал королевскую прерогативу и приказал кентерберийским монахам избрать вместо него канцлера Бернелла (ранее такая попытка, когда он еще был принцем, не удалась). Однако вокруг Бернелла, хотя тогда и бывшего епископом Батским, но человека из плоти и крови, разразился скандал, так как у него была семья. Несмотря на то, что он был одаренным государственным деятелем и юристом, для папы это было уже чересчур. Вместо канцлера Рим выбрал оксфордского монаха по имени Джон Печем, провинциала францисканцев в Англии, который преподавал теологию в папском университете в Риме.
Так как архиепископ был его главным советником по правовым вопросам и богатейшим из вассалов, Эдуард выразил свое несогласие. «Король и совет считают, – писал он, – тем самым может быть нанесен ущерб ему и Церкви, покровителем и защитником которой он является, особенно если такому примеру последуют остальные английские церкви». Однако, выразив свой протест, он принял вмешательство папы благосклонно. Эдуард был горд признанием английского епископата, ведь Печем слыл известным теологом и считался чуть ли не святым. Вместо того чтобы отвергнуть его кандидатуру, как его отец отверг Ленгтона, король приветствовал монаха по его прибытии со всеми почестями и изо всех сил старался добиться его дружбы.
Как и Ленгтон, новый архиепископ родился в семье бедного землевладельца и не принадлежал военной англо-французской аристократии. Он получил образование в Льюисе, в одной из грамматических школ, открытых монахами по всей Европе, где смышленых мальчиков учили думать и рассуждать на латыни. В Оксфорде Печем присоединился к миноритам и был учеником францисканцев, прославивших университет математическими и научными штудиями. Здесь, а также в еще более прославленном парижском университете, где его называли «братом Иоанном, англичанином», он снискал европейскую известность как комментатор Библии и автор философских и научных трактатов. Однажды он даже вступил в диспут с величайшим доминиканским ученым, Фомой Аквинским, защищая ортодоксальную веру от еретических тенденций, в которых францисканцы, с недоверием относящиеся к чистому интеллекту, обвиняли своих доминиканских собратьев.
Однако хотя Печем и показал себя способным администратором, до Ленгтона ему было далеко. Будучи в первую очередь ученым, стремящимся к совершенству, он был наиболее счастлив на кафедре или с пером в руке, предпочитая жизнь созерцательную, от которой, приняв сан архиепископа, сам себя оторвал. Во времена, когда монахи перестали быть нищенствующими проповедниками, становясь советниками королей и исповедниками богатого купечества, ему по душе пришлась ранняя францисканская вера в бедность; он защищал ее от тех, кто расценивал самоотречение монахов нищенствующих орденов, как наступление на благосостояние Церкви. Обычно Печем носил поношенную старую монашескую одежду, как в соборе, так и во дворце, часто постился и налагал на себя епитимью, а однажды пересек босиком часть Европы, чтобы встретиться с главой своего ордена. Он был не только очень искренним человеком, мистиком и поэтом, восхищавшимся примером любви и жертвы Христа, но и весьма догматичным церковником, сурово порицавшим своих более приземленных собратьев. Высокий и сухощавый, всегда с серьезным выражением лица, с выступающими скулами и слегка капризным ртом, Печем был непреклонным сторонником церковных реформ и подвергал осуждению все мелочные пороки и злоупотребления, к которым были склонны и церковнослужители, и миряне. Он не столько стремился сделать мир по мере возможностей праведным, сколько полностью изменить его. Поэтому он считал, что необходимо полное подчинение гражданского права каноническому.
Однако более серьезной помехой являлось то, что этот администратор, назначенный в богатейший регион королевства и ведущий жизнь ученого, был не способен на компромисс и тактику взаимных уступок, которые являлись необходимыми для делового мира. Печем был таким известным магистром, что даже кардиналы вставали, когда он входил в лекционный зал в Риме. Ученость сделала его проницательным, но в то же время несдержанным и раздражительным. В нем редко сочетались богослов и политик. Он мог спорить и угрожать, используя всю свою искреннюю доброту и умственные способности во имя христианской любви, но едва ли мог убедить. Ярый приверженец прав Церкви в самой крайней форме, веком раньше он мог бы стать святым и мучеником для потомков. Но в эту более сложную эпоху Печем вскоре потерял почву под ногами.
Через несколько дней после прибытия новый архиепископ, как второй Бекет, созвал своих викарных епископов на синод, чтобы провести основательные реформы, регулирующие отношения между Церковью и государством. На такой встрече в июле и августе в крупном бенедиктинском аббатстве Рединга он предложил упразднить владение несколькими приходами и отсутствие священнослужителя в своем приходе, а также прекратить, под страхом отлучения, запретительные приказы, благодаря которым королевские суды имели обыкновение забирать из-под юрисдикции Церкви дела, непосредственно затрагивающие проблемы государства, и вообще поставил под сомнение необходимость сохранения гражданской юстиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84