“Зачем?”. Дурацкий вопрос, заразный, как чума. Счастливо нынешнее племя, поверившее в простые, как мычание, ответы. Эти ответы спасут нацию... или превратят нас в идиотов.Когда ему в окошко машины осторожно побарабанили пальцами, Тыбинь только скосил глаза, не желая выходить из комы. Темная фигура склонилась к стеклу, поскреблась еще раз. Морзик со стажером уставились выжидательно. Фигура, скрипя по снегу, обошла машину спереди и побарабанила в окошко пассажира.Черемисов приспустил замерзшее стекло, и в щель сразу же повалил морозный воздух.— Мальчики, девочку не хотите?— Чего?Морзик, а за ним и Ролик открыли дверцы, выглянули из машины. Старый не шевельнулся, глядя через лобовое стекло на дверь подъезда. Его как будто не касалось происходящее.На снегу у машины “наружки” переминался, сунув руки в карманы, мужичонка в черном потертом полушубке из искусственного меха и ушаночке. Лицо его было хитрое и пропитое. Рядом с ним стояла рослая девочка в детском клетчатом пальто с пушистым воротником, шапке с помпонами, перебирая в руках сумочку с вышитым медвежонком.— Дочка, что ли, твоя? — недобро прищурившись, спросил Морзик.— Ага, дочка... По стольничку с каждого... на час. Вас там трое? На троих отдам за двести пятьдесят.Ролик выпучил глаза, утратив дар речи от изумления. Черемисов, поразмыслив несколько секунд, взял девочку за плечи и подтолкнул к стажеру.— Посади в машину. Ну и дворик нам попался...— Вот и молодцы! — засуетился папаша. — Не пожалеете! Она у меня обученная... все умеет!— Сам, что ли, обучал? — мрачно спросил разведчик.— Что ты! Побойся Бога! Что я, дерьмо последнее, что ли? Жить, знаешь, надо, а мы люди пьющие... нам деньги нужны...— А мать?— Умерла. Два года как умерла. Ты деньги давай вперед, пожалуйста, чтобы я, значит, вам не мешал...Мужичонка шумно и нетерпеливо потянул ноздрями чистый морозный воздух и выразительно потер палец о палец. Вовка зажмурил глаза и помотал головой, точно отгоняя мух. Потом достал из кармана куртки перчатку и медленно, смакуя момент, натянул ее на правую кисть.— Ты это чего? — беспокойно бегая руками по пуговицам шубы, спросил заботливый папаша.— Да чтоб об тебя не замараться!С этими словами Морзик, не прибегая к заморским ухищрениям мордобития, тяжелой пятерней отвесил папаше здоровенную простонародную затрещину. Мотнув пятками, тот улетел в сугроб и, не задавая лишних вопросов, подхватив ушаночку, на карачках улепетнул в сторону. Судя по сноровке, это он проделывал не первый раз. “Значит, не все соглашаются”, — с облегчением подумал Морзик.Отбежав на безопасное расстояние, мужичонка оглянулся и крикнул:— Так, значит! Платить не хотите! Ну, мы вас сейчас!..Из темноты послышался скрип снега, и из морозного воздуха нарисовались трое с обрезками труб в руках. У Морзика от ярости покраснели глаза, как у кролика. Ролик, хлопнув дверцей, выскочил на подмогу товарищу, но их обоих опередил Тыбинь. Стряхнув, наконец, оцепенение, Старый, массивный как танк, выбрался из машины.— Стоять! — хрипло сказал он, выходя навстречу нападавшим, и, прагматично не тратя сил на драку, достал из кобуры под мышкой пистолет с навинченным глушителем. Сноровисто прижимая локоть, он направил ствол в животы подходящим. Он даже с предохранителя его не снял.Целить в живот — самое действенное дело. Еще страшнее, чем в голову. Честная компания, топая по снегу мигом растворилась в темноте едва освещенного двора. Кто-то наудачу запустил оттуда трубой, но не добросил. Старый убрал пистолет под куртку и подошел к машине, у которой замерли Ролик с Черемисовым.— Высадите ее, — глядя в сторону, сказал он.— Старый, ты что! Ее еще кому-нибудь сдадут!— Она здесь живет. Высади ее. Нам уезжать нужно. И так нарисовались во весь фасад...— Надо же что-то сделать! В милицию давай ее отвезем!Тыбинь покачал головой и сплюнул на снег. Морзик и сам понял, что сморозил глупость.— Ничего нельзя сделать. Ты разве еще не бывал в ситуации, когда ничего нельзя сделать?— Не бывал! — упрямо, с вызовом ответил Черемисов.— Но ведь мы же защищаем разные там государственные секреты, а тут такое простое дело!.. — вытянув шею, влез Ролик.— Цыц! — презрительно цыкнул в его сторону Тыбинь. — Я сказал — высадите ее. Завтра Клякса обоим по выговорешнику влепит!Его напарники упрямо молчали. Морзик принялся издевательски насвистывать, сунув руки в карманы и покачиваясь с пятки на носок, поглядывая по сторонам как ни в чем не бывало. Ролик ногтем смущенно скреб примерзший лед на крыше “Жигулей”.— Дурачье. И что вы предлагаете делать?— Для начала отвезем ее куда-нибудь, а завтра решим...— Ладно, поехали к тебе. Только поверьте моему ментовскому опыту, ничего из этого не выйдет! Это только в книжках хорошо спасать проституток!— Эй-эй, Миша, постой! Ко мне сегодня нельзя... В другой день, завтра, только не сегодня!— Ну, тогда к нему! — Тыбинь повернулся к Ролику.— Я живу у родственников, вы что? — по-восточному воздел руки стажер. — Меня самого вот-вот прогонят!Старый поглядел на них со злой усмешкой.— Так чего вы мне мозги долбите?! Робин Гуды хреновы! Высаживайте девчонку к едреной матери сейчас же!— А может...— Ни хрена не может!— Ну и черт с тобой!Обозлившийся Черемисов обернулся к Ролику.— Давай, выгребай деньги, какие есть. Снимем ей номер на ночь, а завтра покумекаем, что делать...Они шуршали бумажками, бренчали мелочью, роняя монеты в снег. Тыбинь закурил, ждал. Прохаживался, чтобы успокоиться. Один раз открыл дверцу заглянул в темный салон. Девочка смирно сидела на заднем сиденье, держа сумочку обеими руками на коленках и глядя прямо перед собой.Друзья-разведчики приуныли: их карманного запaca явно не хватало для благотворительного предприятия. Творить добро оказалось совсем непросто, куда сложнее, чем бороться со злом.Морзик, шевеля толстыми губами, морща нос и считая в уме, подошел к Тыбиню.— Слышь... одолжи хоть рублей триста...Старый смотрел на него с сожалением, как на убогонького. Сложил железные пальцы в маленький плотный кукиш, показал. Отстегнул кобуру, сунул Морзику в руки.— Сдашь оружие, снаряжение, материалы и машину. Напишешь за меня сводку наблюдения за сегодня. 3автра нам во вторую смену, поэтому приезжай с утра пораньше, забирай ее и вези куда хочешь! Только запомни: в конце концов ты привезешь ее сюда же, вот в этот двор.— Миша! Дай я тебя поцелую!— Пошел вон. И еще: никому ни слова, понял! И ты тоже, пацан, слышь?! Смеяться ведь будут...Он сокрушенно поправил шапку, не веря, что согласился.— Все, поехали. Хватит на сегодня куролесить. С вами не соскучишься, блин... Сидел бы с Кирой — этот урод и не подошел бы... VI Подобно многим одиноким россиянам, оперуполномоченный Тыбинь вполне наплевательски относился к своему здоровью — и весьма трепетно к заведенному порядку и привычным предметам обихода. Хуже зубной боли раздражало его, доставляя физические страдания, разрушение его маленького мирка, состоящего из недоступных чужому пониманию мелочей. Никто из разведчиков не засиживался в его уютной малогабаритной служебной квартирке в неприметном общежитии на Комендантской площади. Кира бывала тут... но уже давно не заглядывала.Поднимаясь по темной узкой лестнице на четвертый этаж, Михаил Иванович испытывал несвойственные его могучей и несколько угрюмой натуре суетливость и беспокойство. Поэтому он громко и недовольно сопел, звучно топая подошвами по бетонным шершавым ступеням. Девочка шла за ним покорно и почти неслышно. Оглядываясь на поворотах лестничного марша, Тыбинь мучительно пытался припомнить, убрал ли он с утра в шкаф свое застиранное нижнее белье богатырских размеров или оставил его валяться на журнальном столике у телевизора. Сама необходимость напрягать память по этому поводу возмущала его.Открыв дверь, он, не зажигая свет, поспешно прошел через крошечную прихожую и принялся в потемках шарить в углу. На пол свалилась и, судя по звуку, разбилась любимая хрустальная пепельница.— Черт!Девочка, оставаясь в коридоре, провела рукой по стене прихожей, нашла выключатель и включила свет. Тыбинь с ворохом цветастых семейных трусов в руках растерянно зажмурился, поспешно сунул их на полку и дверцей шкафа больно прищемил палец.— М-м!.. Проходи, не стой. Еще соседи увидят...Она вошла, забавно топая маленькими сапожками, оживленно оглянулась.— Ничего так... уютненько... как раз по тебе квартирка...Голос у нее был какой-то необычный. Тыбинь подозрительно посмотрел на нежданную обузу, отвлекся на осколки старой пепельницы и окурки на ковре, вздохнул и пошел на кухню за совком.— Разувайся... нечего в обуви топтаться. Папа с мамой не учили?Квартирка и впрямь была слишком тесна для его могучего тела, но он приноровился, привык. Втянув живот, старательно огибая углы, он протиснулся назад в комнату, кое-как сгреб с ковра стекло и мусор. Когда он вернулся, избавившись от совка и веника, девочка, скинув сапожки, в пальто и шапке стояла у окна и смотрела в темноту, смешно потирая ступню о ступню, — на черных колготках виднелась дырочка на пятке. Там, за окном, долгой россыпью горели фонари, желтели кругами среди белого снега улиц. Михаил Иванович и сам подолгу смотрел на них вечерами...— Что ты там увидала?— Фонари... — восторженным шепотом сказала она. — Люблю фонари, особенно желтые. Когда я была маленькая и ждала маму с работы, то забиралась на кухне на стол и смотрела на фонари...— Ну-ну... — проговорил Тыбинь как можно небрежнее. — Как тебя зовут?— Рита...— Раздевайся, Рита. Есть хочешь?— А что у тебя?— Ну... яйца, колбаса...— А бананов нет?— Извини, нет, — буркнул Старый, изумляясь нахалке.— А водки нет?— Перебьешься насухую! Вот белье, стели себе на диване. Хочешь есть — приходи на кухню, не хочешь — спать ложись. Все! Нет, еще: руками тут ничего не лапать, поняла! Я вас, шалав малолетних, знаю как облупленных! Утром все проверю — и карманы, и сумочку! Поняла?! Ну, блин, Морзик, подставил...Насупившись, он затопал на кухню, по пути запер входную дверь, а ключ положил в карман. Она окликнула его.— Эй! А тебя как зовут?— Дядя Миша. Чего еще?!— Телевизор включить можно?— Включай... только тихо. Час ночи уже.Обиженный, он переоделся в ванной, чертыхаясь от тесноты и неудобства, и ужинал в одиночестве. Присутствие девочки в комнате ощущалось через стену, озадачивало. Ишь, фонари она любит...У Тыбиня никогда не было детей. Он чувствовал себя непривычно и странно. Что-то было не так. Сбросив домашнюю расслабленность, оперуполномоченный сдвинул брови и подпер маленькими ручками тяжелый подбородок. Он не боялся кражи: тайничок со всем необходимым был умело оборудован в филенчатой кухонной двери. И все же...Стало слышно, как в комнате раздалась негромкая музыка — это заработал телевизор.— Надо же, фифа! — хмыкнул Михаил Иванович, гоня прочь оперскую подозрительность, — Бананы ей подавай!В близком черном окне он видел свое лицо — старое, тяжелое, властное. Сочетание детского нахальства и непривычного тонкого понимания казалось ему симпатичным, однако... “Наркоманка она, что ли?” — по инерции размышлял он, отдаваясь во власть старых милицейских стереотипов — “Что-то не так с этими бананами...”. Он побрел привычной тропой протокола, как обычно делал, запоминая ориентировки розыска. Имя, фамилия... Пол... Возраст... Возраст?!Ему отчетливо увиделись ему ее изящные женские кисти с тонкими ухоженными ногтями, сцепленные поверх смешной детской сумки. Довольно усмехаясь, Старый выбрался из-за стола, шумно протопал в комнату и без церемоний включил свет. Гостья уже разделась, улеглась на диване. Она зажмурилась от света, уткнув лицо в одеяло. Поверх постели разметались длинные вьющиеся русые волосы, открывая тонкую гибкую шею с родинкой.— Тебе сколько лет, подруга? — сурово спросил Старый. — Хватит дурку валять!Он двумя пальцами потянул за простыню, закрывавшую лицо. Рита, придерживая край длинными ногтями, выглянула из-под одеяла.— Молодец, дядя Миша! Догадался! Некоторые так и не догадываются!— Отвечай на вопрос, — сурово сказал Тыбинь.— Не рычи, не боюсь. А сколько ты мне дашь? Я ведь паспорта с собой не ношу!— Лет пять я бы тебе вкатил, это точно! Вставай, одевайся.— Мне двадцать три. Правда, правда. Чего ты психуешь? Обиделся? Я никуда не пойду. Там же холодно! И ты сам меня привел!— Я привел ребенка!— А что — дети и взрослые мерзнут по-разному?Старый чертыхнулся, сел в массивное кресло рядом с кроватью. Теперь он перестал церемониться и чувствовал себя в своей тарелке. “Здравствуй, девочка секонд-хэнд!” — вдруг вспомнились ему слова разухабистой песенки. Рита смотрела на него ласково и насмешливо.— Тебе стыдно? Ты будешь врать мне, что не знаешься со шлюхами?— Не буду.— Молодец. В твоем возрасте и положении это было бы полным кретинизмом.— Что — это? Не знаться или врать?— И то и другое.Тыбинь повернулся к ней. Кресло жалобно скрипнуло. Она улыбнулась и сказала, подтянув коленки к подбородку:— Так я остаюсь?— Остаешься, но денег не получишь. И спать будешь не на диване, там мое место. Здесь, в кресле постелю тебе.— Дядя Миша, ну ты же добрый! Я тут уже так уютно устроилась... А про деньги давай завтра поговорим!— Не называй меня дядей! Денег не получишь. Черт с тобой, спи на диване.— И-и-и!!Она задрыгала ногами, взбивая одеяло, и так пронзительно завизжала, что Тыбинь перепугался не на шутку.— Тихо! Сдурела! Что соседи скажут!Он все-таки чувствовал себя в глупом положении и не мог перестать видеть в ней ребенка. Мысль забраться к ней в постель показалась ему извращенной и кощунственной. “Кто ее знает... может, она все-таки несовершеннолетняя?” — рациональным объяснением успокоил он себя. “Еще подставит... позора не оберешься”.— Паспорт бы не помешал все-таки...— Ты хочешь убедиться, что мне восемнадцать? Чтобы без опаски меня трахнуть? Какой правильный...Последние слова она сказала невесело, с иронией.— Паспорт мой у моего хахаля. Из-за паспорта вся катавасия и тянется...— Этот старик — твой хахаль?— Нет, это папанька. А хахаль — Жорка-моряк... ты его с дружками прогнал. Я им деньги должна за проезд... вот и отрабатываю. Не отдам — квартиру папанькину отберут.— А девочкой зачем наряжаться?— Это я сама придумала. Клиенты лучше идут. В Гамбурге хорошо клевали немцы.— Что ты делала в Гамбурге?— Поехала, дурочка, счастья искать... В танцевальную труппу... ну и все прочее.Обычно в этом месте следовала жалостливая история, и Старый насторожился. Но Рита не стала ничего рассказывать. Потянувшись и сладко зевнув, она сказала:— Хорошо, что ты мент. Ты ведь мент, да?— Почему хорошо?— Вы, менты, к этому проще относитесь. Знаете жизнь. А то оттопчут тебя — а потом начинают причитать: ах, бедная девочка! Ах, куда мы катимся! Или мыться бежит сразу, смотрит — не заразился ли чем. Смотреть противно... В Европе все привыкли, соплей не распускают, но очень норовят попользоваться на халяву. Чуть зевнула — и смоется, не заплатив. И прижать его нечем. Это у тебя Нотр-Дам? Я там была. Красотища! Специально в Париж ездила на два дня.Она взяла с журнального столика маленькую латунную копию двухбашенного собора.— Ты вот так поставь, ладно? Когда настольная лампа светит, он так больше похож на настоящий. Я тоже всю жизнь мечтала посмотреть. Какая там подсветка обалденная! А за мной французы хвостом ходили!..Так она болтала, а потом Рита незаметно и быстро уснула. В полутьме на белой наволочке резко обозначилось ее усталое лицо, худое, губастое и лопоухое, как мордочка веселой мартышки. Старый еще некоторое время ворочался в кресле со странным ощущением праздника в груди, потом осторожно прилег рядом с ней на диван, поверх одеяла. Несколько раз ему хотелось погладить ее, как ребенка, по русым вьющимся волосам, но она часто и тяжело дышала — и он побоялся разбудить ее. Глава 3“ЗДРАВСТВУЙ, ПЛЕМЯ МОЛОДОЕ, НЕЗДОРОВОЕ!” I Андрей Лехельт беззаботно миновал проходную “кукушки”, снизу вверх поприветствовав необычно мрачного, нервно покуривающего прапорщика Рубцова, переодетого в форму частного охранника. Вприпрыжку перебежав узкий заснеженный двор, он с любопытством заглянул в широкие ворота гаража. В полумраке сыпала искрами, вспыхивала северным сиянием сварка: техники варили машину “наружки”, у которой при вчерашней погоне оторвалась передняя подвеска. Ребятам повезло, что вдоль трассы шел заснеженный пологий склон, принявший удар. Вокруг покалеченного авто бродил свирепеющий зам по технической части в сопровождении испуганного начальника гаража, теребящего пачку путевых листов в безнадежных поисках отметок об осмотре машин перед выходом. “Правильно! — подумал Лехельт. — Мы гоняем не хуже, чем ралли! Наши колеса как самолет к вылету готовить надо!”Он поднялся знакомой скрипучей деревянной лестницей на второй этаж базы, предъявил пропуск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24