Но я вложил такую же сумму и потерял ее. Кроме нас деньги вложили еще двое. Они тоже их потеряли. Продукцию не пустили на рынок...
– Я предполагала, что услышу от вас сказки, – поднялась Ксения. – Но я найду доказательства вашего участия в мошенничестве. А потом уничтожу вас.
Не попрощавшись, она вышла, хлопнув дверью.
В машине Бельмо затих, потускнев. Держава не трогался с места. Слишком хорошо он был знаком с подлостью, знал ей цену, а именно подлостью несло от офисного здания, выстроенного для успешных людей. Он понимал, что сейчас Бельмо расставался с другом, а дело это болезненное. Там, где деньги, друзей не бывает, редкий человек не позарится на чужое, но когда позарился – жди беды. Держава знал цену доверию, знал, как выглядит расплата за него, знал, что за горечью приходит ненависть и как трудно с ней сосуществовать. Но еще труднее – бессилие, когда ничего нельзя изменить, потому что тебя предали, а сила чаще всего на стороне предателя. Поглядывая на Бельмо, Держава догадывался, какие буйные стихии одолевают его сейчас. Он будет бороться за свои бабки не потому, что жаден, а потому, что нельзя уступать. За словом «нельзя», если его заменить словом «можно», стоит разрушительная сила, которая только и ждет лазейки. А потому Бельмо, авторитетный вор, считавший своим главным качеством справедливость, не уступит. И это правильно. Один Горбуша смотрел в окно, как в телевизор, и все ему было по фигу.
– Нет у Японца желания возвращать баблосы, – произнес Держава. – А че ты ему отдал? Другого места не нашел? Закопал бы.
– Ну, во-первых, – заговорил Бельмо с оттенком сожаления, – положение мое было, прямо сказать, хреновое – на хвосте ментазавры висели. Во-вторых, правительства имеют привычку менять купюры на новые, а я не знал точно, сколько мне впаяют. В банк положить, сам понимаешь, нельзя было. Вот и отдал их на хранение другу, а через пару часов меня повязали.
– А не он ли сдал тебя? Встреча ваша совсем не дружеская получилась.
– Теперь не знаю, – вздохнул Бельмо. – Но бабки надо вырвать. Поехали.
– Куда? – спросил Держава.
– На квартиру. Вечером идем в бар.
Держава кинул на него полный сочувствия взгляд и завел мотор. Не повезло чуваку – деньги, судя по всему, не вернут, а тут еще дочь откуда-то взялась и снесла крышу Бельму...
Глава 3
Не один Бельмас выкручивал мозги, как мокрую тряпку, придумывая, каким образом отобрать свои же деньги. Японец тоже ворочал извилинами, соображал, как не отдать те же деньги. А тут еще ведьма Ксения принеслась к нему на помеле марки «Ауди» десятилетней давности. Так и хотелось ей сказать: «Не хочешь терять – не рискуй. Тебя не под пистолетом заставили вложить деньги, а теперь пошла вон». Но это мелочи, а вот Бельмо...
Ну, потратил Андрей Тимофеевич его деньги. А чего им лежать мертвым грузом? К тому же деньги ворованные, а не нажитые горбом, то есть непосильным трудом. Вот он, Андрей Тимофеевич, бабки Бельма приумножил именно трудом и кровавым потом, та сумма явилась стартом к большим свершениям. Но она стартанула, и от нее остались одни воспоминания.
– Сколько же это будет сейчас на наши? – промямлил Андрей Тимофеевич, нажимая на компьютерную мышь и переводя триста пятьдесят тысяч зеленых в рублики. Только на первые две получившиеся цифры глянул, дальше-то и смотреть не стал, потому что вызвали они у него приступ удушья и потемнение в глазах. – Двенадцать миллионов!
Общее состояние Андрея Тимофеевича насчитывало миллиард рублей, но отдавать двенадцать миллионов... легче удавиться. И кому отдавать? Ханурику, для которого дом родной – тюрьма? Все равно Бельмо прогуляет их с бабами. Но ведь он не отступится. Ишь как обставился гладиаторскими рожами! Думает, испугал... Отстал Бельмо от жизни, ровно на семь лет отстал.
– Есть одно простое решение проблемы, – проговорил он, нервически набирая номер. – Алло! Здравствуй, Фарид. Это Гринько Андрей Тимофеевич тебя беспокоит... Давненько, давненько... Угадал, дело есть. Однажды я оказал тебе услугу, теперь нуждаюсь в твоей... Спасибо, я знал, что могу рассчитывать на тебя. Если нет планов на вечер, давай встретимся в «Манго»... Жду.
Уложив трубку на аппарат, он посидел некоторое время в раздумье. А что тут думать?
С утра Сандра трудилась на рынке в рыбном ряду, а вечером работала официанткой в пивном баре средней руки.
Бельмас с гладиаторами – сейчас они были без шляп и пиджаков – приземлились у стены. Народу много и душно, хотя работал кондиционер. Вскоре с подносом откуда-то вырулила Сандра. Надо сказать, бегала она от столов к стойке и обратно резво. А ведь в туфельках на каблуках! Но к их столику подошел паренек, похожий на ощипанного куренка, вдобавок прыщавый.
– Я хочу, чтоб нас обслуживала вон та девушка, – сказал ему Бельмас.
– Санька? – уточнил он, так как между столами носились и другие официантки. – Тогда вам надо перейти за ее стол, а они все заняты.
– Мы подождем, если ты не возражаешь, – сказал Бельмас.
– Хочу предупредить, – наклонился паренек к Бельмасу. – Санька это самое не позволяет, по рукам бьет, а то и по лицу.
– Мы крепкие, – на сей раз подал голос Держава.
Едва из-за нужного стола встали четверо мужчин, Бельмас ринулся занимать места. На столе остались неиспользованные приборы – бокалы, тарелки, а между ними гора раковых панцирей. Сандра не торопилась подойти, хотя клиентов заметила. Прошло полчаса, Держава начал терять терпение:
– Бельмо, она нарочно не подходит. Если б не была твоей дочерью, я б ей показал...
– Побеждает терпеливый, – мудро заявил Бельмас.
– Тебе видней, но она... зараза.
Андрей Тимофеевич принял господина Фарида по кличке Шах в лучшем ресторане, а в категории «лучший» обязательно наличие отдельных кабинетов. Японец не поскупился: заставленный яствами стол, казалось, рассчитан как минимум человек на десять. Шах появился со свитой из четырех янычар, которые быстро проверили, нет ли здесь притаившегося киллера. Смешно. Кто будет приглашать в кабак, чтобы грохнуть прямо за столом? Шах создавал вокруг себя поистине царскую обстановку, потому и получил царственную кличку, довольно банальную, но соответствующую восточным вкусам, льстившую этому невысокому сорокапятилетнему усатому человеку с проседью в волосах. Возможно, он сам и дал себе прозвище, не желая получить какую-нибудь унизительную кличку. Андрей Тимофеевич давно заметил, что выходцы с Востока, добившиеся положения, зачастую позиционируют себя как жителей неба. Что ж, Шаху это удается неплохо. Он всегда спокоен, как Будда, неприступен, несуетлив, величествен и немногословен. Помимо воли при виде подобного полубога по телу проносится дрожь и сгибаешься, чтоб стать ниже ростом, ибо не подобает возвышаться над полубогом. Но с другой стороны, человек, который ничего не боится, не станет так тщательно оберегать свою жизнь, значит, чувство страха знакомо и господину Шаху.
Проверив кабинет, янычары вышли вон, а Шах расслабился в кресле, выжидающе уставился на Японца. Андрей Тимофеевич подождал, когда официант нальет в рюмки коньяк, а в бокалы минеральную воду и уйдет, сказал короткий тост:
– За встречу!
После того как опустошили рюмки, Шах подцепил вилкой кусочек семги. Медленно жевал, не спуская черных глаз с Японца. Тот не торопился выложить причину, вынудившую позвать его, – с аппетитом уплетал закуски.
– Дело, Андрей Тимофеевич, – напомнил Шах.
Он обращался к Японцу только по имени-отчеству, тем самым обозначая дистанцию, мол, мы партнеры, о дружбе не может идти речи.
– Ну, давай еще выпьем, а то как-то неловко сразу о делах говорить, – предложил Японец, разливая коньяк.
Шах закусил маслиной. На этот раз и Японец не стал много есть, уложил локти на стол, изобразил озабоченность. Впрочем, он и был озабочен.
– Надо убрать одного человека, – сказал Японец, видя, что Шах не расположен к долгому ужину.
– Кого? – не удивился тот.
Еще бы ему удивляться! Несмотря на прочное положение главного в городе ювелира – ему принадлежали несколько ювелирных магазинов, два ломбарда и тройка мастерских, – Шах не брезговал ни мошенничеством, ни разбойными делами. Однажды Японец помог ему отмазаться, когда выяснилось, что в одном из ювелирных салонов продукция толкалась низкого качества из Турции, выдаваемая за золото высшей пробы.
– Бельмаса по кличке Бельмо, – сказал Андрей Тимофеевич.
– Кто он? – Шах был как всегда краток.
– Каленый (то есть судимый) вор. Который в законе. Букет судимостей имеет. Правда, меня сомнение берет по поводу того, что он «в законе», – усмехнулся Японец. – Какие сейчас законы, где? На зоне? Их на воле-то нет, на зоне тем более. Освободился он месяц назад...
Японец проверил реакцию Шаха, но на его лице никогда ничего не прочтешь.
– И чем тебе помешал вор Бельмо? – спросил Шах.
– Деньги требует. Дал неделю срока.
– Много хочет?
– Много. Так много, что выговорить страшно.
– Почему требует?
Законный вопрос. Вор обычно берет то, что считает возможным забрать, но требует – звучит неправдоподобно. Андрей Тимофеевич не хотел говорить правду, лишь ограничился:
– Потому что ему так захотелось.
– А ты не давай.
– Не знаешь ты его, Фарид. Бельмо безнадежный рецидивист. Более двадцати лет назад он ограбил цеховика, взял мешок драгоценностей. Ну и деньги, конечно. Куда дел – так и не выяснили. Цеховика тогда же замочили, подозрение пало на Бельмо, хотя он уверял, будто его подставили...
– Настоящий вор не мокрушничает, – перебил Шах.
– А он замарался, – перешел на категоричный тон Японец, потому что ему не понравились расспросы Шаха. – Вообще-то его причастность к убийству не доказали, Бельмо изворотливый. Срок получил за другое преступление, его взяли с поличным. Потом выходил из тюрьмы и снова садился, выходил и...
– Все-таки, Андрей Тимофеевич, почему он к тебе пришел с таким странным требованием? Рэкет дело опасное хотя бы потому, что сферы поделены. А он рискнул.
– Когда-то мы были дружны, – с сожалением произнес Японец. – Но это в далеком прошлом. А Бельмо так не считает. Он откинулся с зоны, ему надо на что-то жить. По его мнению, я должен поделиться, а мне, знаешь ли, делиться не хочется. Я помогал ему много раз, завязать он не захотел, – пустился Японец в объяснения. В благородство поиграть тоже не лишнее, Шах должен знать, что Бельмо конченый негодяй, а у Андрея Тимофеевича, почти святого, положение безвыходное. – Ему нравится жить легко, играючи и за чужой счет. Поможешь избавиться от этой шантрапы?
– Люди должны помогать друг другу, – многообещающе сказал Шах, тем не менее не пообещав избавить от проблемы. – Когда ты должен отдать деньги?
– Ровно через неделю. В пятницу вечером.
– Хорошо. Но прежде хочу выяснить о нем все. Прости, дорогой, у меня такое правило.
Да, Шах не бросается сломя голову в водоворот. Осторожность – его кредо, даже если он должник. Однако осторожность Шаха имела более глубокие корни, чем трусость, что прекрасно понял Японец. Понял и затрепетал. Зачем Фариду проверять, кто такой Бельмо, не все ли ему равно? А на тот случай – вдруг пригодится ас воровского искусства. И тогда Японцу сделают «чик-чик», если этого захочет Бельмо. А он захочет. Вот тебе и плата за услугу!
Шах поблагодарил за прекрасный ужин, не съев практически ничего, и ушел. Андрей Тимофеевич был разочарован, удручен, растерян. Машинально он набрал номер жены:
– Быстро в «Манго» со всем нашим выводком, исключая зятя.
– Я не одета и не причеса...
– Я сказал – быстро! – И он стукнул по столу кулаком.
Успокоившись, выпил рюмку коньяку, закусил веточкой петрушки.
Дождались – Сандра соизволила подойти.
– Два пива и раков, – сделал заказ Бельмас.
– Вас трое, – напомнила девушка, записывая в блокнот заказ.
– Он не пьет, – улыбнулся Бельмас, жестом указав на Горбушу.
Строгое личико Сандры вызывало в нем мощную волну ответственности за нее, да и за себя тоже. Он начнет новую жизнь, будет заботиться о ней. Ведь это ж никуда не годится – родная дочь базарная торговка и официантка в пивнушке. Ей в институт надо, выйти замуж за хорошего парня, родить ему внуков. Все должно быть по правилам, как у людей. И будет!
Пока Бельмас мечтал, Держава задержал Сандру, схватив ее за руку:
– Только попробуй принести тухлых раков – сама их съешь! А сначала прибери тут.
Девушка выдернула руку, одарив и его, и дядю, и папу презрением. Ушла. Бельмас напустился на Державу:
– Зачем наехал на девочку? Что она тебе сделала?
– Ничего себе – девочка! – хмыкнул тот. – В зубы тебе заехала, кильку загнала за стольник. Ей столько за вечер на чай здесь не кидают.
– Не мелочись, – усмирил его Бельмас. – Она горда, обижена, ведь росла без отца. Я объясню, что не виноват, что был не в курсе...
– Ага, ага, – скептически покивал головой Держава. – Ты ее не знаешь, а собрался стать перед ней, как у алтаря, будто она митрополит.
На их языке митрополит означал судью.
– Эх, Держава, тебе не понять, – обнял его за плечи Бельмас. – Не знаешь ты, что такое иметь родного ребенка. Это же по-настоящему!
Прибыла Сандра, с бросающимся в глаза неудовольствием начала сметать влажной тряпкой объедки на поднос. Заметив боковым зрением восторженное лицо Бельмаса, она повернула к нему голову и весьма неласково спросила:
– Что ты пялишься на меня, дядя, как идиот? Чего тебе от меня надо?
– Я хочу, чтоб ты выслушала...
– Брось заливать, – прервала его Сандра. – Папочка выискался! За дуру меня держишь?
– А зачем тогда я добиваюсь встречи с тобой?
– Два варианта сразу назову. Либо в публичный дом затянуть хочешь, либо квартиру отнять. А может, то и другое вместе. Не выйдет. Я тебя насквозь вижу. Ну, посмотри на себя: как я, такая красивая, могла получиться от подобного крокодила? То-то и оно. Много вас тут ходит – добрых дяденек, которые прикидываются папочками.
У Бельмаса челюсть отвисла, глаза из орбит вылезли, брови изогнулись коромыслом (это была его особенность – при удивлении они превращались у него в единую дугу). А Сандра, смерив его ликующим взглядом, удалилась. Когда она принесла заказ, дар речи к нему еще не вернулся. Горбуша ел только раков, Держава еще и пил пиво, поглядывая на Бельмаса с ухмылкой.
– И что ты решил? – после длительной паузы, когда глава семьи сделал передышку, спросила жена Агата.
Андрей Тимофеевич прожил с ней тридцать два года, нажил троих детей, старшему из которых тридцать. Всякое у них было, особенно когда разбогател, но поменять законную жену на глупенькую и хитренькую молодую обезьянку ему не приходило в голову. Причина в самолюбии. Он не хотел стать посмешищем, как стали объектом для сплетен и злорадства многие солидные мужики, обзаведясь молоденькой женой и в придачу рогами. Положение стабильного семьянина дает свои преимущества, например, тот же статус принципиального и порядочного человека и надежного партнера. Разве нет? Недаром раньше ходила шутка: кто изменяет жене, тот изменит и отечеству. Ну, сходить налево – дело необходимое для повышения тонуса, но потихоньку, чтоб никто не знал. А семья – это святое, это звучит гордо.
Сейчас Японец собрал на совет исключительно семью. Без зятя, которому необязательно знать подводные рифы. Собрал, чтобы решить проблему. Но ему трудно было озвучить суть, а как раз подошли к этому, потому что сдуру он совершил стратегическую ошибку. Поэтому Андрей Тимофеевич после вопроса жены выпил воды мелкими глотками, причем пил долго, потом прожевал кусочек ананаса – это время. Только собрал он их не для того, чтоб публично молчать, настал миг признания. А это хуже, чем признаться в существовании любовницы.
– Я позвал Шаха, – сообщил наконец.
– Зачем? – последовал вопрос от старшего сына Артура.
– Затем, что есть наиболее дешевый способ избавиться от проблемы, – сказал Андрей Тимофеевич апатично.
– То есть убрать Бельмо? – уточнил Артур.
Молчание собеседника не всегда подразумевает его раздумье, в данном случае оно было признанием.
– Папа, ты в своем уме? – ужаснулась единственная дочь Рита.
Папа и на сей раз промолчал, но уже закипая. Он рассчитывал на понимание и участие, ведь это и их деньги. А они, судя по всему, застряли в благородных порывах, чего доброго, начнут упрекать, поучать.
– Папа, сейчас киллера найти проще простого. Зачем ты обратился к Шаху? – вступил в диалог средний сын Вадим.
– Ну, обратился, обратился! – развел руками Андрей Тимофеевич. – Что теперь делать? Он мой должник, я помог ему, потому и надеялся...
– Люди плана Шаха долгов не имеют, – сказал Вадим. – Почему ты сразу не посоветовался с нами?
1 2 3 4 5
– Я предполагала, что услышу от вас сказки, – поднялась Ксения. – Но я найду доказательства вашего участия в мошенничестве. А потом уничтожу вас.
Не попрощавшись, она вышла, хлопнув дверью.
В машине Бельмо затих, потускнев. Держава не трогался с места. Слишком хорошо он был знаком с подлостью, знал ей цену, а именно подлостью несло от офисного здания, выстроенного для успешных людей. Он понимал, что сейчас Бельмо расставался с другом, а дело это болезненное. Там, где деньги, друзей не бывает, редкий человек не позарится на чужое, но когда позарился – жди беды. Держава знал цену доверию, знал, как выглядит расплата за него, знал, что за горечью приходит ненависть и как трудно с ней сосуществовать. Но еще труднее – бессилие, когда ничего нельзя изменить, потому что тебя предали, а сила чаще всего на стороне предателя. Поглядывая на Бельмо, Держава догадывался, какие буйные стихии одолевают его сейчас. Он будет бороться за свои бабки не потому, что жаден, а потому, что нельзя уступать. За словом «нельзя», если его заменить словом «можно», стоит разрушительная сила, которая только и ждет лазейки. А потому Бельмо, авторитетный вор, считавший своим главным качеством справедливость, не уступит. И это правильно. Один Горбуша смотрел в окно, как в телевизор, и все ему было по фигу.
– Нет у Японца желания возвращать баблосы, – произнес Держава. – А че ты ему отдал? Другого места не нашел? Закопал бы.
– Ну, во-первых, – заговорил Бельмо с оттенком сожаления, – положение мое было, прямо сказать, хреновое – на хвосте ментазавры висели. Во-вторых, правительства имеют привычку менять купюры на новые, а я не знал точно, сколько мне впаяют. В банк положить, сам понимаешь, нельзя было. Вот и отдал их на хранение другу, а через пару часов меня повязали.
– А не он ли сдал тебя? Встреча ваша совсем не дружеская получилась.
– Теперь не знаю, – вздохнул Бельмо. – Но бабки надо вырвать. Поехали.
– Куда? – спросил Держава.
– На квартиру. Вечером идем в бар.
Держава кинул на него полный сочувствия взгляд и завел мотор. Не повезло чуваку – деньги, судя по всему, не вернут, а тут еще дочь откуда-то взялась и снесла крышу Бельму...
Глава 3
Не один Бельмас выкручивал мозги, как мокрую тряпку, придумывая, каким образом отобрать свои же деньги. Японец тоже ворочал извилинами, соображал, как не отдать те же деньги. А тут еще ведьма Ксения принеслась к нему на помеле марки «Ауди» десятилетней давности. Так и хотелось ей сказать: «Не хочешь терять – не рискуй. Тебя не под пистолетом заставили вложить деньги, а теперь пошла вон». Но это мелочи, а вот Бельмо...
Ну, потратил Андрей Тимофеевич его деньги. А чего им лежать мертвым грузом? К тому же деньги ворованные, а не нажитые горбом, то есть непосильным трудом. Вот он, Андрей Тимофеевич, бабки Бельма приумножил именно трудом и кровавым потом, та сумма явилась стартом к большим свершениям. Но она стартанула, и от нее остались одни воспоминания.
– Сколько же это будет сейчас на наши? – промямлил Андрей Тимофеевич, нажимая на компьютерную мышь и переводя триста пятьдесят тысяч зеленых в рублики. Только на первые две получившиеся цифры глянул, дальше-то и смотреть не стал, потому что вызвали они у него приступ удушья и потемнение в глазах. – Двенадцать миллионов!
Общее состояние Андрея Тимофеевича насчитывало миллиард рублей, но отдавать двенадцать миллионов... легче удавиться. И кому отдавать? Ханурику, для которого дом родной – тюрьма? Все равно Бельмо прогуляет их с бабами. Но ведь он не отступится. Ишь как обставился гладиаторскими рожами! Думает, испугал... Отстал Бельмо от жизни, ровно на семь лет отстал.
– Есть одно простое решение проблемы, – проговорил он, нервически набирая номер. – Алло! Здравствуй, Фарид. Это Гринько Андрей Тимофеевич тебя беспокоит... Давненько, давненько... Угадал, дело есть. Однажды я оказал тебе услугу, теперь нуждаюсь в твоей... Спасибо, я знал, что могу рассчитывать на тебя. Если нет планов на вечер, давай встретимся в «Манго»... Жду.
Уложив трубку на аппарат, он посидел некоторое время в раздумье. А что тут думать?
С утра Сандра трудилась на рынке в рыбном ряду, а вечером работала официанткой в пивном баре средней руки.
Бельмас с гладиаторами – сейчас они были без шляп и пиджаков – приземлились у стены. Народу много и душно, хотя работал кондиционер. Вскоре с подносом откуда-то вырулила Сандра. Надо сказать, бегала она от столов к стойке и обратно резво. А ведь в туфельках на каблуках! Но к их столику подошел паренек, похожий на ощипанного куренка, вдобавок прыщавый.
– Я хочу, чтоб нас обслуживала вон та девушка, – сказал ему Бельмас.
– Санька? – уточнил он, так как между столами носились и другие официантки. – Тогда вам надо перейти за ее стол, а они все заняты.
– Мы подождем, если ты не возражаешь, – сказал Бельмас.
– Хочу предупредить, – наклонился паренек к Бельмасу. – Санька это самое не позволяет, по рукам бьет, а то и по лицу.
– Мы крепкие, – на сей раз подал голос Держава.
Едва из-за нужного стола встали четверо мужчин, Бельмас ринулся занимать места. На столе остались неиспользованные приборы – бокалы, тарелки, а между ними гора раковых панцирей. Сандра не торопилась подойти, хотя клиентов заметила. Прошло полчаса, Держава начал терять терпение:
– Бельмо, она нарочно не подходит. Если б не была твоей дочерью, я б ей показал...
– Побеждает терпеливый, – мудро заявил Бельмас.
– Тебе видней, но она... зараза.
Андрей Тимофеевич принял господина Фарида по кличке Шах в лучшем ресторане, а в категории «лучший» обязательно наличие отдельных кабинетов. Японец не поскупился: заставленный яствами стол, казалось, рассчитан как минимум человек на десять. Шах появился со свитой из четырех янычар, которые быстро проверили, нет ли здесь притаившегося киллера. Смешно. Кто будет приглашать в кабак, чтобы грохнуть прямо за столом? Шах создавал вокруг себя поистине царскую обстановку, потому и получил царственную кличку, довольно банальную, но соответствующую восточным вкусам, льстившую этому невысокому сорокапятилетнему усатому человеку с проседью в волосах. Возможно, он сам и дал себе прозвище, не желая получить какую-нибудь унизительную кличку. Андрей Тимофеевич давно заметил, что выходцы с Востока, добившиеся положения, зачастую позиционируют себя как жителей неба. Что ж, Шаху это удается неплохо. Он всегда спокоен, как Будда, неприступен, несуетлив, величествен и немногословен. Помимо воли при виде подобного полубога по телу проносится дрожь и сгибаешься, чтоб стать ниже ростом, ибо не подобает возвышаться над полубогом. Но с другой стороны, человек, который ничего не боится, не станет так тщательно оберегать свою жизнь, значит, чувство страха знакомо и господину Шаху.
Проверив кабинет, янычары вышли вон, а Шах расслабился в кресле, выжидающе уставился на Японца. Андрей Тимофеевич подождал, когда официант нальет в рюмки коньяк, а в бокалы минеральную воду и уйдет, сказал короткий тост:
– За встречу!
После того как опустошили рюмки, Шах подцепил вилкой кусочек семги. Медленно жевал, не спуская черных глаз с Японца. Тот не торопился выложить причину, вынудившую позвать его, – с аппетитом уплетал закуски.
– Дело, Андрей Тимофеевич, – напомнил Шах.
Он обращался к Японцу только по имени-отчеству, тем самым обозначая дистанцию, мол, мы партнеры, о дружбе не может идти речи.
– Ну, давай еще выпьем, а то как-то неловко сразу о делах говорить, – предложил Японец, разливая коньяк.
Шах закусил маслиной. На этот раз и Японец не стал много есть, уложил локти на стол, изобразил озабоченность. Впрочем, он и был озабочен.
– Надо убрать одного человека, – сказал Японец, видя, что Шах не расположен к долгому ужину.
– Кого? – не удивился тот.
Еще бы ему удивляться! Несмотря на прочное положение главного в городе ювелира – ему принадлежали несколько ювелирных магазинов, два ломбарда и тройка мастерских, – Шах не брезговал ни мошенничеством, ни разбойными делами. Однажды Японец помог ему отмазаться, когда выяснилось, что в одном из ювелирных салонов продукция толкалась низкого качества из Турции, выдаваемая за золото высшей пробы.
– Бельмаса по кличке Бельмо, – сказал Андрей Тимофеевич.
– Кто он? – Шах был как всегда краток.
– Каленый (то есть судимый) вор. Который в законе. Букет судимостей имеет. Правда, меня сомнение берет по поводу того, что он «в законе», – усмехнулся Японец. – Какие сейчас законы, где? На зоне? Их на воле-то нет, на зоне тем более. Освободился он месяц назад...
Японец проверил реакцию Шаха, но на его лице никогда ничего не прочтешь.
– И чем тебе помешал вор Бельмо? – спросил Шах.
– Деньги требует. Дал неделю срока.
– Много хочет?
– Много. Так много, что выговорить страшно.
– Почему требует?
Законный вопрос. Вор обычно берет то, что считает возможным забрать, но требует – звучит неправдоподобно. Андрей Тимофеевич не хотел говорить правду, лишь ограничился:
– Потому что ему так захотелось.
– А ты не давай.
– Не знаешь ты его, Фарид. Бельмо безнадежный рецидивист. Более двадцати лет назад он ограбил цеховика, взял мешок драгоценностей. Ну и деньги, конечно. Куда дел – так и не выяснили. Цеховика тогда же замочили, подозрение пало на Бельмо, хотя он уверял, будто его подставили...
– Настоящий вор не мокрушничает, – перебил Шах.
– А он замарался, – перешел на категоричный тон Японец, потому что ему не понравились расспросы Шаха. – Вообще-то его причастность к убийству не доказали, Бельмо изворотливый. Срок получил за другое преступление, его взяли с поличным. Потом выходил из тюрьмы и снова садился, выходил и...
– Все-таки, Андрей Тимофеевич, почему он к тебе пришел с таким странным требованием? Рэкет дело опасное хотя бы потому, что сферы поделены. А он рискнул.
– Когда-то мы были дружны, – с сожалением произнес Японец. – Но это в далеком прошлом. А Бельмо так не считает. Он откинулся с зоны, ему надо на что-то жить. По его мнению, я должен поделиться, а мне, знаешь ли, делиться не хочется. Я помогал ему много раз, завязать он не захотел, – пустился Японец в объяснения. В благородство поиграть тоже не лишнее, Шах должен знать, что Бельмо конченый негодяй, а у Андрея Тимофеевича, почти святого, положение безвыходное. – Ему нравится жить легко, играючи и за чужой счет. Поможешь избавиться от этой шантрапы?
– Люди должны помогать друг другу, – многообещающе сказал Шах, тем не менее не пообещав избавить от проблемы. – Когда ты должен отдать деньги?
– Ровно через неделю. В пятницу вечером.
– Хорошо. Но прежде хочу выяснить о нем все. Прости, дорогой, у меня такое правило.
Да, Шах не бросается сломя голову в водоворот. Осторожность – его кредо, даже если он должник. Однако осторожность Шаха имела более глубокие корни, чем трусость, что прекрасно понял Японец. Понял и затрепетал. Зачем Фариду проверять, кто такой Бельмо, не все ли ему равно? А на тот случай – вдруг пригодится ас воровского искусства. И тогда Японцу сделают «чик-чик», если этого захочет Бельмо. А он захочет. Вот тебе и плата за услугу!
Шах поблагодарил за прекрасный ужин, не съев практически ничего, и ушел. Андрей Тимофеевич был разочарован, удручен, растерян. Машинально он набрал номер жены:
– Быстро в «Манго» со всем нашим выводком, исключая зятя.
– Я не одета и не причеса...
– Я сказал – быстро! – И он стукнул по столу кулаком.
Успокоившись, выпил рюмку коньяку, закусил веточкой петрушки.
Дождались – Сандра соизволила подойти.
– Два пива и раков, – сделал заказ Бельмас.
– Вас трое, – напомнила девушка, записывая в блокнот заказ.
– Он не пьет, – улыбнулся Бельмас, жестом указав на Горбушу.
Строгое личико Сандры вызывало в нем мощную волну ответственности за нее, да и за себя тоже. Он начнет новую жизнь, будет заботиться о ней. Ведь это ж никуда не годится – родная дочь базарная торговка и официантка в пивнушке. Ей в институт надо, выйти замуж за хорошего парня, родить ему внуков. Все должно быть по правилам, как у людей. И будет!
Пока Бельмас мечтал, Держава задержал Сандру, схватив ее за руку:
– Только попробуй принести тухлых раков – сама их съешь! А сначала прибери тут.
Девушка выдернула руку, одарив и его, и дядю, и папу презрением. Ушла. Бельмас напустился на Державу:
– Зачем наехал на девочку? Что она тебе сделала?
– Ничего себе – девочка! – хмыкнул тот. – В зубы тебе заехала, кильку загнала за стольник. Ей столько за вечер на чай здесь не кидают.
– Не мелочись, – усмирил его Бельмас. – Она горда, обижена, ведь росла без отца. Я объясню, что не виноват, что был не в курсе...
– Ага, ага, – скептически покивал головой Держава. – Ты ее не знаешь, а собрался стать перед ней, как у алтаря, будто она митрополит.
На их языке митрополит означал судью.
– Эх, Держава, тебе не понять, – обнял его за плечи Бельмас. – Не знаешь ты, что такое иметь родного ребенка. Это же по-настоящему!
Прибыла Сандра, с бросающимся в глаза неудовольствием начала сметать влажной тряпкой объедки на поднос. Заметив боковым зрением восторженное лицо Бельмаса, она повернула к нему голову и весьма неласково спросила:
– Что ты пялишься на меня, дядя, как идиот? Чего тебе от меня надо?
– Я хочу, чтоб ты выслушала...
– Брось заливать, – прервала его Сандра. – Папочка выискался! За дуру меня держишь?
– А зачем тогда я добиваюсь встречи с тобой?
– Два варианта сразу назову. Либо в публичный дом затянуть хочешь, либо квартиру отнять. А может, то и другое вместе. Не выйдет. Я тебя насквозь вижу. Ну, посмотри на себя: как я, такая красивая, могла получиться от подобного крокодила? То-то и оно. Много вас тут ходит – добрых дяденек, которые прикидываются папочками.
У Бельмаса челюсть отвисла, глаза из орбит вылезли, брови изогнулись коромыслом (это была его особенность – при удивлении они превращались у него в единую дугу). А Сандра, смерив его ликующим взглядом, удалилась. Когда она принесла заказ, дар речи к нему еще не вернулся. Горбуша ел только раков, Держава еще и пил пиво, поглядывая на Бельмаса с ухмылкой.
– И что ты решил? – после длительной паузы, когда глава семьи сделал передышку, спросила жена Агата.
Андрей Тимофеевич прожил с ней тридцать два года, нажил троих детей, старшему из которых тридцать. Всякое у них было, особенно когда разбогател, но поменять законную жену на глупенькую и хитренькую молодую обезьянку ему не приходило в голову. Причина в самолюбии. Он не хотел стать посмешищем, как стали объектом для сплетен и злорадства многие солидные мужики, обзаведясь молоденькой женой и в придачу рогами. Положение стабильного семьянина дает свои преимущества, например, тот же статус принципиального и порядочного человека и надежного партнера. Разве нет? Недаром раньше ходила шутка: кто изменяет жене, тот изменит и отечеству. Ну, сходить налево – дело необходимое для повышения тонуса, но потихоньку, чтоб никто не знал. А семья – это святое, это звучит гордо.
Сейчас Японец собрал на совет исключительно семью. Без зятя, которому необязательно знать подводные рифы. Собрал, чтобы решить проблему. Но ему трудно было озвучить суть, а как раз подошли к этому, потому что сдуру он совершил стратегическую ошибку. Поэтому Андрей Тимофеевич после вопроса жены выпил воды мелкими глотками, причем пил долго, потом прожевал кусочек ананаса – это время. Только собрал он их не для того, чтоб публично молчать, настал миг признания. А это хуже, чем признаться в существовании любовницы.
– Я позвал Шаха, – сообщил наконец.
– Зачем? – последовал вопрос от старшего сына Артура.
– Затем, что есть наиболее дешевый способ избавиться от проблемы, – сказал Андрей Тимофеевич апатично.
– То есть убрать Бельмо? – уточнил Артур.
Молчание собеседника не всегда подразумевает его раздумье, в данном случае оно было признанием.
– Папа, ты в своем уме? – ужаснулась единственная дочь Рита.
Папа и на сей раз промолчал, но уже закипая. Он рассчитывал на понимание и участие, ведь это и их деньги. А они, судя по всему, застряли в благородных порывах, чего доброго, начнут упрекать, поучать.
– Папа, сейчас киллера найти проще простого. Зачем ты обратился к Шаху? – вступил в диалог средний сын Вадим.
– Ну, обратился, обратился! – развел руками Андрей Тимофеевич. – Что теперь делать? Он мой должник, я помог ему, потому и надеялся...
– Люди плана Шаха долгов не имеют, – сказал Вадим. – Почему ты сразу не посоветовался с нами?
1 2 3 4 5