А манера исполнения новая, смелая. Конечно же, картина не вписывалась и не вписывается в рамки стиля эпохи, принятых норм, оценки мастерства того времени. Академическая школа приветствовала скрупулезно выписанные детали – складки там, манжеты и так далее, а личность на портрете возвеличивалась. Величие и блеск, помпезность – вот главное в портрете того времени.
– Не согласен. – Щукина почему-то вдруг потянуло спорить, обычно он избегал этого. – Я вчера взял альбомы у соседей, просмотрел живопись конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века и нашел много замечательных картин.
– Безусловно, и тогда художники пытались выйти из установленных рамок, оживить, что ли, свои работы… – Лада вдруг осеклась, потом, через паузу, вздохнула: – Слышали бы искусствоведы, что я вам говорю, они б меня убили.
– К счастью, вас слышу только я, – улыбнулся Щукин.
– Мне довелось видеть в оригиналах многие работы тех лет, и признаюсь честно: они не произвели на меня сильного впечатления. Что-то в них есть надуманное и неестественное, а то и сахарное. А личность художника не просматривается. А вот если бы вы видели нашу картину, то заметили бы тонкую, больную душу художника. Я не знаю, как это объяснить, но чем больше смотришь на «Любовницу», тем больше думаешь о художнике. В общем, лично я считаю нашу картину произведением искусства, хотя мое мнение в расчет не берут.
– Я услышал два разных мнения о вашей картине.
– И услышите их сотни. Сколько будет людей, столько и впечатлений. Это и значит, что картина воздействует.
– А как же веер, отвлекающий от модели? – щегольнул Щукин своими познаниями в живописи. – Это одно из доказательств, что картину писал не мастер.
– А если художник намеренно сделал акцент на веере, пряча таким образом свою возлюбленную? Может, это была его маленькая месть за ее равнодушие к нему?
– Как вы думаете, почему картину украли вместе с рамой? – неожиданно сменил Щукин тему. Лада отрицательно пожала плечами. Следователь вздохнул, предполагая, что больше ничего нового не услышит. – Значит, никто не проявлял особого интереса к картине…
Лада нахмурилась, видимо, вспоминая. Внезапно она подняла глаза, испуганно хлопнула ресницами пару раз и вымолвила:
– Интересовались.
– Да? И кто же?
– Это было… давно. Год назад. Однажды меня попросили провести экскурсию для одного человека, итальянца лет шестидесяти. Он был без переводчика, прекрасно говорил по-русски, но с акцентом. Знаете, итальянский акцент очень красивый…
– И что, что было? – нетерпеливо перебил ее Архип Лукич.
– Он сразу попросил отвести его к «Любовнице Синей Бороды».
– Так и сказал – «Любовнице»? Итальянец знал неофициальное название портрета?
– Ничего удивительного. Он побывал на сайте нашего музея, где мы немного рассказали о наших экспонатах, а потом, приехав в город, заглянул в музей. Знаете, он не отходил от картины несколько часов. Мы предоставили ему кресло, он сидел и смотрел. И он… он плакал. Когда я, извинившись, спросила, чем вызваны его слезы, он ответил: «Памятью прошлого». Думаю, тот посетитель – очень сентиментальный человек, поэтому так растрогался.
Щукин удрученно вздохнул: в Италию его никто не командирует, да и кого искать там? Может, этот сентиментальный синьор и заказал картину, чтоб упиваться своей сентиментальностью на досуге прямо в Италии. Было бы, конечно, разумным сейчас ловить «Любовницу» на границах страны, но… контрабандисты обязательно придумают, каким способом переправить украденную вещь в Италию. Такое не раз бывало в криминальной практике. Все, кажется, облом…
– Не знаю, может, вам это поможет… – как бы извиняясь, пролепетала Лада, заметив, что ее собеседник расстроился. – Он оставил визитную карточку, сказал, если понадобится его помощь, например, в реставрации картины, он сделает все возможное…
– Да что вы говорите! – Щукин внутренне сжался, еще не веря в удачу. – Что же вы молчали? Несите, несите визитку, да смотрите не потеряйте ее по дороге…
Так-так, итальянец рыдал перед полотном год назад… Очень существенная ниточка! Хоть бы понять, чем вызван столь слезливый интерес иностранца. Да, скорее всего, итальянец и заказал картину…
Размышления следователя прервались – Лада принесла визитку.
– Что это за слова? – указал Щукин на длинную череду латинских букв.
– Его титулы, – пояснила Лада. – У него их много. Он и «принчипе», по-итальянски – князь, и виконт. Имеет не только итальянские титулы, но и французские, и при том очень прост в общении. Говорил, что титулы – это дань предкам, на самом деле он работает с утра до ночи. А читать надо последние три слова.
– На-та-ле… – начал читать имя по слогам Щукин. – Ди… Мон…
– Натале ди Монтеверио, – помогла ему Лада. – Он рассказывал, что в Италии любят ласкательную форму имени – родные звали его Наталино, а совсем близкие просто Лино. Там его телефоны указаны, он живет в Неаполе, в Турине и в Риме. Думаете, это он украл картину?
– Что вы! – живо возразил Архип Лукич. Не хватало, чтобы пошел слух, будто следователь Щукин подозревает иностранца! Это ему грозит такими неприятностями… Нет, Архип Лукич намерен действовать осторожно, очень осторожно. – Синьор Натале где, Лада? В Италии. А кража совершена где? У нас.
– Но… вам не кажется, что он мог…
– Не кажется. Просто я хочу знать истинную ценность картины. Раз у итальянца прорезалась «память прошлого», он что-то знает о «Любовнице Синей Бороды». Лада, спасибо, вы оказали следствию неоценимую услугу.
Она попрощалась. Архип Лукич поблагодарил Зою Федоровну за предоставление кабинета, вышел из здания музея. В это время красавица Лада садилась в машину – она помахала следователю рукой, одарив очаровательной улыбкой. Ее увез счастливчик, которому она дарит себя. Так подумал мельком Щукин.
Вечером, пока Архип Лукич набирал на телефоне сложную комбинацию из цифр, Вадик с Геной, потягивая пиво, ибо стояла жара, состязались в итальянском языкознании.
– Я знаю, – хвастал Вадик, – слова «синьор» и «си», что означает «да». Еще – «чао».
– В таком случае, я тяну на переводчика, – хмыкнул Гена. – К твоим трем прибавляю «ариведерчи», что означает «до свидания», «баста», что означает «хватит» и…
– Вспомнил! Амаретто – раз, Мадонна – два, папа римский – три.
– Пф! – фыркнул Гена. – Если я начну вспоминать спиртное, которое делают в Италии, и всех итальянских святых, ты будешь бледно выглядеть.
– Тише вы, остряки! – буркнул Щукин. – Лучше скажите: тут перед фамилией стоит частица ди. Ее надо употреблять или можно опускать?
– Насколько я понимаю, – пустился в рассуждения Гена, – это «ди» сродни французскому «де». Вот смотрите: «граф де Монте Кристо». А у нас – ди Монтеверио. Думаю, надо.
– Тсс! Кажется, соединилось…
Ребята подлетели к Щукину с обеих сторон, прильнули ушами к трубке.
– Si? – раздался в ней женский голос.
– Извините, я не говорю по-итальянски… – начал Щукин.
– А она вас не понимает, – съехидничал Вадик.
– Мне нужен синьор ди Монтеверио!.. – закричал Щукин в трубку.
– Она сказала «момент», что означает «ждите», – перевел главный знаток итальянского Вадик.
– Да тише ты! – шикнул Щукин, прикрыв трубку ладонью. Услышав бархатный мужской голос, он торопливо заговорил: – Это из России вас беспокоят… из прокуратуры города…
– О, Россия?! – обрадованно воскликнул синьор Монтеверио по-русски. – Да-да, я вас слушаю. Только говорите медленней.
– Помните наш музей и картину под названием «Любовница Синей Бороды»? Дело в том, что ее украли. Нам бы хотелось знать…
– Как вы сказали?! Украли мою картину? Вы не ошиблись?
– Да, украли. Ее не считают шедевром, поэтому нас удивила кража, ведь в музее хранятся более ценные вещи.
– Простите, ценность – понятие относительное. Моя картина очень ценная, думаю, грабители это узнали.
– Он второй раз сказал «моя»! – возмутился шепотом Вадик. – Что за жлобство? Эта картина – национальное достояние!
Архип Лукич замахнулся на помощника, показывая мимикой: если Вадик произнесет еще хоть слово, он ему врежет. Молодой человек отошел на безопасное расстояние.
– Вот и нам хотелось бы знать, в чем ее ценность. – Щукин замер, слушая тишину на другом конце провода. – Алло! Синьор Монтеверио! Вы слышите?
– Да-да, – ответил тот. – Я взволнован. Это ужасно. Я прилечу в Россию при первой же возможности. Будьте так добры, закажите номер люкс в вашем отеле.
– Благодарю вас, синьор Монтеверио! – Щукин не ожидал такой удачи. Продиктовав собеседнику свои телефоны, Щукин повесил трубку и отер лоб, взмокший от напряжения.
– Ничего себе! Запросто сядет в самолет и прилетит? – изумился Гена.
– Значит, бабок у него много-много, – сделал вывод Вадик. – А из вашей зарплаты, Архип Лукич, вычтут за телефонный разговор с Италией. И останется у вас бабок мало-мало.
– Ничего, посижу на диете, – усмехнулся Щукин. Он был очень доволен. – Что ж – тьфу, тьфу, тьфу, – скоро мы увидим сентиментального итальянца, который почему-то называет украденную картину своей. Но это ничего не значит, парни! Продолжайте поиски тех, кто работал в музее, меня интересуют новички. Причастен или не причастен синьор ди Монтеверио к краже, а выкрали ее наши, российские граждане. Значит, кто-то специально бывал в музее и хорошенько изучил его оснащение. Очень может быть, что делал он это открыто и вполне официально. Хотя бы одного из грабителей должны были видеть в музее. Интересно, где воры сейчас? Вывезли картину из города или нет?
Лада прикрыла веки от ветра, попадавшего ей в лицо из открытого окна автомобиля. Когда особенно сильные порывы перехватывали дыхание, отчего на секунду замирало сердце, она изумленно распахивала глаза, словно не понимала, где находится… В один из таких моментов ей вспомнился недавний разговор с приятельницей.
– Как! – ужаснулась Таня, когда Лада исповедалась ей. – Ты решилась на измену мужу? С твоими-то моральными принципами?
– Ну да. А почему – не смогу ответить.
– Измена, любовница… – покривилась Татьяна.
– Знаю, знаю! – запротестовала Лада, замахав руками и заходив по коридорчику, где подруга курила. – Звучит действительно пошло. А мне надоела праведность! Ни радости от нее, ни морального, ни физического удовлетворения.
– Конечно, ты не первая изменила мужу… Из мировой литературы я знаю, что будет потом. Сначала ты пожалеешь, потом тебе станет стыдно, ведь подобное просто так не проходит…
– Это будет потом, – нервно возразила Лада. – Собственно, о чем я пожалею? О том, что тосковала по элементарному вниманию? Что наконец ощутила себя женщиной, а не ходячим памятником всем дурам планеты? Нет, жалеть мне будет не о чем.
– Но сам факт обмана… Ну, не знаю. Уф, извечная бабская тема – муж, как присоска, вытягивающая из тебя энергию. Куда от этого деться? Только упасть в объятия другого.
– Ты прекрасно все понимаешь, – улыбнулась Лада.
…– Куда мы едем? – посчитала она нужным спросить сейчас Диму, сидя рядом с ним в его машине и отгоняя от себя свежие воспоминания, ведь разговаривали они с Таней всего-то полчаса назад.
– Ко мне, – сказал он. – Я скучал и думал о тебе весь день. Возьми.
– Что это? – спросила Лада, глядя на небольшой предмет в его руке.
– Телефон. Сто раз хотел поговорить с тобой, но на телефон музея неловко было звонить, не хочу компрометировать тебя.
– А я… я не умею им пользоваться, – смутилась Лада, беря дорогой подарок.
– Сейчас приедем, научу. Это просто.
4. Четыре дня спустя
Прошли эти четыре дня для Архипа Лукича Щукина, следователя прокуратуры, практически бесплодно. Проверки, сверки, опросы… и ни одного подозреваемого. Самое большое достижение – был вычислен рост преступников по видеозаписи. Рост одного из грабителей (того, который отключил сигнализацию и видеокамеры) был примерно метр семьдесят пять, а его напарник был высоким, под метр девяносто. Но преступников не найдешь по одному росту. Сантехники, полотеры, электрики и монтеры, в общем, те, кто работал в музее от случая к случаю и постоянно, на все вопросы ответили: нет. Одновременно опрашивали жильцов из домов напротив музея, не видели они случайно, как из музея ночью выходили двое мужчин, неся в руках плоский предмет… Тот же результат – нет, нет и нет. Просто привидения какие-то, а не воры! Прошли в музей незамеченными, вышли через закрытые двери, унесли картину вместе с рамой, а никто ничего не видел. Или люди не хотели связываться с прокуратурой, потому и не желали делиться информацией, предвидя массу неудобств из-за этого.
Вдобавок Архипа Лукича настораживало следующее: за четыре дня шар земной можно облететь несколько раз, а Монтеверио всего-то из Италии до сих пор не прибыл. Закрадывалось подозрение, что итальянский синьор задумал нечестную игру. А если он уже в Москве и договаривается о перевозе картины через границу? Такое ведь вполне возможно. Почему он два раза сказал «моя картина»? Нечаянно сорвалось с языка? Он продал себя от избытка радости, что картину умыкнули? Время, конечно, покажет, но Щукин обязан предусмотреть все варианты, даже невозможные.
Зоя Федоровна отыскала сотрудницу, которая работала со дня основания музея и была свидетельницей того, как нашли портрет любовницы Синей Бороды. Старушка предстала перед очами Архипа Лукича – живое воплощение древности.
– Купеческий дом Комарина после революции разделили на квартиры, – рассказывала она по пути к дому, держа Щукина под руку и опираясь на палку, – он решил вместе со старушкой осмотреть здание. – Дом добротный, стены толщиной в полметра, долго не ремонтировался. Меня вон хоть ремонтируй, хоть все части тела замени, все равно рухлядь. А этот дом был сделан на века. Ну, естественно, все когда-то приходит в негодность, понадобился ремонт и дому Комарина. Уже дело после войны было… Начали ремонт с подвала – жильцы решили провести удобства, в основном воду, чтоб не бегать к колонке. Кто побогаче, так сделал себе ванную комнату и туалет. Когда долбили пол в подвале – трубы надо было пропустить под землей, – обнаружили еще один подвал. Народ же у нас любопытный, расширил дыру и полез находку осматривать. А нижний подвал весь камнем выложен, как мостовая. Стены, пол, даже потолок. Состоял подвал из нескольких помещений. Стали его разглядывать и нашли кладку, сильно отличающуюся от стен. В общем, решили: здесь была ниша, а потом ее заложили другим камнем. Подумали, что там либо клад, либо подземный ход. Раздолбили кладку и нашли картину. Мы пришли, вот этот дом.
Двухэтажный дом с так называемым цокольным этажом, который в разные времена то причисляли к этажам, то относили к подвальным помещениям, занимал скромное место в ряду других старинных строений. До сих пор в этих домах живут люди, продолжая обустраивать их по своему вкусу. В них высокие потолки, большие комнаты и огромные окна, в результате чего внутри светло. Ну и близость к центральной части города играет свою роль. Одним словом, жильцы из этих зданий ни за какие блага не хотят переезжать в современные квартиры.
– Это еще что, картина… – продолжала рассказ старушка. – Как-то снимали дверь в одном из таких домов, а из нее посыпались золотые монеты! Клад, как положено, сдали государству, но государство, как всегда, надуло, не выплатило положенные проценты. Хотя что я говорю? При чем тут государство? Во всем непорядочные люди виноваты. Их во все времена много было. В другом доме нашли серебряную утварь, замурованную в стену. Если эти дома перебрать по кирпичику, наверняка можно найти немало кладов.
– Значит, картина была замурована в стене второго подвала… – произнес Щукин, глядя на дом. – Не клад, а картина… Что бы это значило, как вы думаете?
– Мы тогда высказывали разные предположения, но не думаю, что хотя бы одно из них верно, – ответила старушка. – Первое, что пришло на ум, – романтический сюжет. Купец, скажем, тот же Комарин, был влюблен в светскую красавицу, заказал ее портрет, затем, досадуя на ее холодность, замуровал полотно в стену. Таким образом, он пытался освободиться от страсти. Еще была мысль, что картину спрятали во время революции, чтобы сохранить семейную реликвию. Потом…
Щукину, лишенному романтических иллюзий, стало неинтересно слушать дальнейшие подобные предположения. Смысла в них он не видел, поэтому спросил:
– Как давно построен дом?
– Могу точно сказать, – вмешалась в разговор Зоя Федоровна, сопровождавшая Щукина и старушку. – Он строился на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого столетий.
– И еще: второй подвал был закупорен, я правильно понял?
1 2 3 4 5 6
– Не согласен. – Щукина почему-то вдруг потянуло спорить, обычно он избегал этого. – Я вчера взял альбомы у соседей, просмотрел живопись конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века и нашел много замечательных картин.
– Безусловно, и тогда художники пытались выйти из установленных рамок, оживить, что ли, свои работы… – Лада вдруг осеклась, потом, через паузу, вздохнула: – Слышали бы искусствоведы, что я вам говорю, они б меня убили.
– К счастью, вас слышу только я, – улыбнулся Щукин.
– Мне довелось видеть в оригиналах многие работы тех лет, и признаюсь честно: они не произвели на меня сильного впечатления. Что-то в них есть надуманное и неестественное, а то и сахарное. А личность художника не просматривается. А вот если бы вы видели нашу картину, то заметили бы тонкую, больную душу художника. Я не знаю, как это объяснить, но чем больше смотришь на «Любовницу», тем больше думаешь о художнике. В общем, лично я считаю нашу картину произведением искусства, хотя мое мнение в расчет не берут.
– Я услышал два разных мнения о вашей картине.
– И услышите их сотни. Сколько будет людей, столько и впечатлений. Это и значит, что картина воздействует.
– А как же веер, отвлекающий от модели? – щегольнул Щукин своими познаниями в живописи. – Это одно из доказательств, что картину писал не мастер.
– А если художник намеренно сделал акцент на веере, пряча таким образом свою возлюбленную? Может, это была его маленькая месть за ее равнодушие к нему?
– Как вы думаете, почему картину украли вместе с рамой? – неожиданно сменил Щукин тему. Лада отрицательно пожала плечами. Следователь вздохнул, предполагая, что больше ничего нового не услышит. – Значит, никто не проявлял особого интереса к картине…
Лада нахмурилась, видимо, вспоминая. Внезапно она подняла глаза, испуганно хлопнула ресницами пару раз и вымолвила:
– Интересовались.
– Да? И кто же?
– Это было… давно. Год назад. Однажды меня попросили провести экскурсию для одного человека, итальянца лет шестидесяти. Он был без переводчика, прекрасно говорил по-русски, но с акцентом. Знаете, итальянский акцент очень красивый…
– И что, что было? – нетерпеливо перебил ее Архип Лукич.
– Он сразу попросил отвести его к «Любовнице Синей Бороды».
– Так и сказал – «Любовнице»? Итальянец знал неофициальное название портрета?
– Ничего удивительного. Он побывал на сайте нашего музея, где мы немного рассказали о наших экспонатах, а потом, приехав в город, заглянул в музей. Знаете, он не отходил от картины несколько часов. Мы предоставили ему кресло, он сидел и смотрел. И он… он плакал. Когда я, извинившись, спросила, чем вызваны его слезы, он ответил: «Памятью прошлого». Думаю, тот посетитель – очень сентиментальный человек, поэтому так растрогался.
Щукин удрученно вздохнул: в Италию его никто не командирует, да и кого искать там? Может, этот сентиментальный синьор и заказал картину, чтоб упиваться своей сентиментальностью на досуге прямо в Италии. Было бы, конечно, разумным сейчас ловить «Любовницу» на границах страны, но… контрабандисты обязательно придумают, каким способом переправить украденную вещь в Италию. Такое не раз бывало в криминальной практике. Все, кажется, облом…
– Не знаю, может, вам это поможет… – как бы извиняясь, пролепетала Лада, заметив, что ее собеседник расстроился. – Он оставил визитную карточку, сказал, если понадобится его помощь, например, в реставрации картины, он сделает все возможное…
– Да что вы говорите! – Щукин внутренне сжался, еще не веря в удачу. – Что же вы молчали? Несите, несите визитку, да смотрите не потеряйте ее по дороге…
Так-так, итальянец рыдал перед полотном год назад… Очень существенная ниточка! Хоть бы понять, чем вызван столь слезливый интерес иностранца. Да, скорее всего, итальянец и заказал картину…
Размышления следователя прервались – Лада принесла визитку.
– Что это за слова? – указал Щукин на длинную череду латинских букв.
– Его титулы, – пояснила Лада. – У него их много. Он и «принчипе», по-итальянски – князь, и виконт. Имеет не только итальянские титулы, но и французские, и при том очень прост в общении. Говорил, что титулы – это дань предкам, на самом деле он работает с утра до ночи. А читать надо последние три слова.
– На-та-ле… – начал читать имя по слогам Щукин. – Ди… Мон…
– Натале ди Монтеверио, – помогла ему Лада. – Он рассказывал, что в Италии любят ласкательную форму имени – родные звали его Наталино, а совсем близкие просто Лино. Там его телефоны указаны, он живет в Неаполе, в Турине и в Риме. Думаете, это он украл картину?
– Что вы! – живо возразил Архип Лукич. Не хватало, чтобы пошел слух, будто следователь Щукин подозревает иностранца! Это ему грозит такими неприятностями… Нет, Архип Лукич намерен действовать осторожно, очень осторожно. – Синьор Натале где, Лада? В Италии. А кража совершена где? У нас.
– Но… вам не кажется, что он мог…
– Не кажется. Просто я хочу знать истинную ценность картины. Раз у итальянца прорезалась «память прошлого», он что-то знает о «Любовнице Синей Бороды». Лада, спасибо, вы оказали следствию неоценимую услугу.
Она попрощалась. Архип Лукич поблагодарил Зою Федоровну за предоставление кабинета, вышел из здания музея. В это время красавица Лада садилась в машину – она помахала следователю рукой, одарив очаровательной улыбкой. Ее увез счастливчик, которому она дарит себя. Так подумал мельком Щукин.
Вечером, пока Архип Лукич набирал на телефоне сложную комбинацию из цифр, Вадик с Геной, потягивая пиво, ибо стояла жара, состязались в итальянском языкознании.
– Я знаю, – хвастал Вадик, – слова «синьор» и «си», что означает «да». Еще – «чао».
– В таком случае, я тяну на переводчика, – хмыкнул Гена. – К твоим трем прибавляю «ариведерчи», что означает «до свидания», «баста», что означает «хватит» и…
– Вспомнил! Амаретто – раз, Мадонна – два, папа римский – три.
– Пф! – фыркнул Гена. – Если я начну вспоминать спиртное, которое делают в Италии, и всех итальянских святых, ты будешь бледно выглядеть.
– Тише вы, остряки! – буркнул Щукин. – Лучше скажите: тут перед фамилией стоит частица ди. Ее надо употреблять или можно опускать?
– Насколько я понимаю, – пустился в рассуждения Гена, – это «ди» сродни французскому «де». Вот смотрите: «граф де Монте Кристо». А у нас – ди Монтеверио. Думаю, надо.
– Тсс! Кажется, соединилось…
Ребята подлетели к Щукину с обеих сторон, прильнули ушами к трубке.
– Si? – раздался в ней женский голос.
– Извините, я не говорю по-итальянски… – начал Щукин.
– А она вас не понимает, – съехидничал Вадик.
– Мне нужен синьор ди Монтеверио!.. – закричал Щукин в трубку.
– Она сказала «момент», что означает «ждите», – перевел главный знаток итальянского Вадик.
– Да тише ты! – шикнул Щукин, прикрыв трубку ладонью. Услышав бархатный мужской голос, он торопливо заговорил: – Это из России вас беспокоят… из прокуратуры города…
– О, Россия?! – обрадованно воскликнул синьор Монтеверио по-русски. – Да-да, я вас слушаю. Только говорите медленней.
– Помните наш музей и картину под названием «Любовница Синей Бороды»? Дело в том, что ее украли. Нам бы хотелось знать…
– Как вы сказали?! Украли мою картину? Вы не ошиблись?
– Да, украли. Ее не считают шедевром, поэтому нас удивила кража, ведь в музее хранятся более ценные вещи.
– Простите, ценность – понятие относительное. Моя картина очень ценная, думаю, грабители это узнали.
– Он второй раз сказал «моя»! – возмутился шепотом Вадик. – Что за жлобство? Эта картина – национальное достояние!
Архип Лукич замахнулся на помощника, показывая мимикой: если Вадик произнесет еще хоть слово, он ему врежет. Молодой человек отошел на безопасное расстояние.
– Вот и нам хотелось бы знать, в чем ее ценность. – Щукин замер, слушая тишину на другом конце провода. – Алло! Синьор Монтеверио! Вы слышите?
– Да-да, – ответил тот. – Я взволнован. Это ужасно. Я прилечу в Россию при первой же возможности. Будьте так добры, закажите номер люкс в вашем отеле.
– Благодарю вас, синьор Монтеверио! – Щукин не ожидал такой удачи. Продиктовав собеседнику свои телефоны, Щукин повесил трубку и отер лоб, взмокший от напряжения.
– Ничего себе! Запросто сядет в самолет и прилетит? – изумился Гена.
– Значит, бабок у него много-много, – сделал вывод Вадик. – А из вашей зарплаты, Архип Лукич, вычтут за телефонный разговор с Италией. И останется у вас бабок мало-мало.
– Ничего, посижу на диете, – усмехнулся Щукин. Он был очень доволен. – Что ж – тьфу, тьфу, тьфу, – скоро мы увидим сентиментального итальянца, который почему-то называет украденную картину своей. Но это ничего не значит, парни! Продолжайте поиски тех, кто работал в музее, меня интересуют новички. Причастен или не причастен синьор ди Монтеверио к краже, а выкрали ее наши, российские граждане. Значит, кто-то специально бывал в музее и хорошенько изучил его оснащение. Очень может быть, что делал он это открыто и вполне официально. Хотя бы одного из грабителей должны были видеть в музее. Интересно, где воры сейчас? Вывезли картину из города или нет?
Лада прикрыла веки от ветра, попадавшего ей в лицо из открытого окна автомобиля. Когда особенно сильные порывы перехватывали дыхание, отчего на секунду замирало сердце, она изумленно распахивала глаза, словно не понимала, где находится… В один из таких моментов ей вспомнился недавний разговор с приятельницей.
– Как! – ужаснулась Таня, когда Лада исповедалась ей. – Ты решилась на измену мужу? С твоими-то моральными принципами?
– Ну да. А почему – не смогу ответить.
– Измена, любовница… – покривилась Татьяна.
– Знаю, знаю! – запротестовала Лада, замахав руками и заходив по коридорчику, где подруга курила. – Звучит действительно пошло. А мне надоела праведность! Ни радости от нее, ни морального, ни физического удовлетворения.
– Конечно, ты не первая изменила мужу… Из мировой литературы я знаю, что будет потом. Сначала ты пожалеешь, потом тебе станет стыдно, ведь подобное просто так не проходит…
– Это будет потом, – нервно возразила Лада. – Собственно, о чем я пожалею? О том, что тосковала по элементарному вниманию? Что наконец ощутила себя женщиной, а не ходячим памятником всем дурам планеты? Нет, жалеть мне будет не о чем.
– Но сам факт обмана… Ну, не знаю. Уф, извечная бабская тема – муж, как присоска, вытягивающая из тебя энергию. Куда от этого деться? Только упасть в объятия другого.
– Ты прекрасно все понимаешь, – улыбнулась Лада.
…– Куда мы едем? – посчитала она нужным спросить сейчас Диму, сидя рядом с ним в его машине и отгоняя от себя свежие воспоминания, ведь разговаривали они с Таней всего-то полчаса назад.
– Ко мне, – сказал он. – Я скучал и думал о тебе весь день. Возьми.
– Что это? – спросила Лада, глядя на небольшой предмет в его руке.
– Телефон. Сто раз хотел поговорить с тобой, но на телефон музея неловко было звонить, не хочу компрометировать тебя.
– А я… я не умею им пользоваться, – смутилась Лада, беря дорогой подарок.
– Сейчас приедем, научу. Это просто.
4. Четыре дня спустя
Прошли эти четыре дня для Архипа Лукича Щукина, следователя прокуратуры, практически бесплодно. Проверки, сверки, опросы… и ни одного подозреваемого. Самое большое достижение – был вычислен рост преступников по видеозаписи. Рост одного из грабителей (того, который отключил сигнализацию и видеокамеры) был примерно метр семьдесят пять, а его напарник был высоким, под метр девяносто. Но преступников не найдешь по одному росту. Сантехники, полотеры, электрики и монтеры, в общем, те, кто работал в музее от случая к случаю и постоянно, на все вопросы ответили: нет. Одновременно опрашивали жильцов из домов напротив музея, не видели они случайно, как из музея ночью выходили двое мужчин, неся в руках плоский предмет… Тот же результат – нет, нет и нет. Просто привидения какие-то, а не воры! Прошли в музей незамеченными, вышли через закрытые двери, унесли картину вместе с рамой, а никто ничего не видел. Или люди не хотели связываться с прокуратурой, потому и не желали делиться информацией, предвидя массу неудобств из-за этого.
Вдобавок Архипа Лукича настораживало следующее: за четыре дня шар земной можно облететь несколько раз, а Монтеверио всего-то из Италии до сих пор не прибыл. Закрадывалось подозрение, что итальянский синьор задумал нечестную игру. А если он уже в Москве и договаривается о перевозе картины через границу? Такое ведь вполне возможно. Почему он два раза сказал «моя картина»? Нечаянно сорвалось с языка? Он продал себя от избытка радости, что картину умыкнули? Время, конечно, покажет, но Щукин обязан предусмотреть все варианты, даже невозможные.
Зоя Федоровна отыскала сотрудницу, которая работала со дня основания музея и была свидетельницей того, как нашли портрет любовницы Синей Бороды. Старушка предстала перед очами Архипа Лукича – живое воплощение древности.
– Купеческий дом Комарина после революции разделили на квартиры, – рассказывала она по пути к дому, держа Щукина под руку и опираясь на палку, – он решил вместе со старушкой осмотреть здание. – Дом добротный, стены толщиной в полметра, долго не ремонтировался. Меня вон хоть ремонтируй, хоть все части тела замени, все равно рухлядь. А этот дом был сделан на века. Ну, естественно, все когда-то приходит в негодность, понадобился ремонт и дому Комарина. Уже дело после войны было… Начали ремонт с подвала – жильцы решили провести удобства, в основном воду, чтоб не бегать к колонке. Кто побогаче, так сделал себе ванную комнату и туалет. Когда долбили пол в подвале – трубы надо было пропустить под землей, – обнаружили еще один подвал. Народ же у нас любопытный, расширил дыру и полез находку осматривать. А нижний подвал весь камнем выложен, как мостовая. Стены, пол, даже потолок. Состоял подвал из нескольких помещений. Стали его разглядывать и нашли кладку, сильно отличающуюся от стен. В общем, решили: здесь была ниша, а потом ее заложили другим камнем. Подумали, что там либо клад, либо подземный ход. Раздолбили кладку и нашли картину. Мы пришли, вот этот дом.
Двухэтажный дом с так называемым цокольным этажом, который в разные времена то причисляли к этажам, то относили к подвальным помещениям, занимал скромное место в ряду других старинных строений. До сих пор в этих домах живут люди, продолжая обустраивать их по своему вкусу. В них высокие потолки, большие комнаты и огромные окна, в результате чего внутри светло. Ну и близость к центральной части города играет свою роль. Одним словом, жильцы из этих зданий ни за какие блага не хотят переезжать в современные квартиры.
– Это еще что, картина… – продолжала рассказ старушка. – Как-то снимали дверь в одном из таких домов, а из нее посыпались золотые монеты! Клад, как положено, сдали государству, но государство, как всегда, надуло, не выплатило положенные проценты. Хотя что я говорю? При чем тут государство? Во всем непорядочные люди виноваты. Их во все времена много было. В другом доме нашли серебряную утварь, замурованную в стену. Если эти дома перебрать по кирпичику, наверняка можно найти немало кладов.
– Значит, картина была замурована в стене второго подвала… – произнес Щукин, глядя на дом. – Не клад, а картина… Что бы это значило, как вы думаете?
– Мы тогда высказывали разные предположения, но не думаю, что хотя бы одно из них верно, – ответила старушка. – Первое, что пришло на ум, – романтический сюжет. Купец, скажем, тот же Комарин, был влюблен в светскую красавицу, заказал ее портрет, затем, досадуя на ее холодность, замуровал полотно в стену. Таким образом, он пытался освободиться от страсти. Еще была мысль, что картину спрятали во время революции, чтобы сохранить семейную реликвию. Потом…
Щукину, лишенному романтических иллюзий, стало неинтересно слушать дальнейшие подобные предположения. Смысла в них он не видел, поэтому спросил:
– Как давно построен дом?
– Могу точно сказать, – вмешалась в разговор Зоя Федоровна, сопровождавшая Щукина и старушку. – Он строился на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого столетий.
– И еще: второй подвал был закупорен, я правильно понял?
1 2 3 4 5 6