— Пламенный.
Она глубоко вздохнула. Ее рука соскользнула с его руки.
— Это очень, очень забавно, — проговорила она, глядя на освещенные солнцем горные вершины. — Вы сдираете с женщин кожу живьем и тем не менее…
— Миллионы женщин читают мои книги, — усмехнулся он.
— Да, все они читают ваши книги, — ответила она, прямо посмотрев ему в лицо. — И это потому, что вы действительно правы.
Теперь пришла его очередь удивляться.
— Вы так думаете?
— Да. Даже более. Я и раньше всегда думала, что поняла ваш секрет: скрывать под разными соусами громадную истину, за которую, если бы вздумали высказать ее прямо, весь свет поднял бы вас на смех. Итак, вы презираете меня!
— Не вас лично.
— Но ведь я — женщина.
Он засмеялся. На его загорелом лице выступил густой румянец.
— Мы даром теряем время, — предупредил он ее. — Я слышал, как вы говорили Билю, что спешите на поезд, который отправляется к Желтой Голове. Я хочу угостить вас настоящим обедом. А теперь… Как мне отрекомендовать вас моим знакомым?
С минуту она решительно и смело смотрела ему в глаза.
— Мое имя — Иоанна, то самое имя, которое вы дали в вашем произведении самой ужаснейшей из женщин. Иоанна Грэй.
— Очень сожалею об этом, — ответил он с низким поклоном. — Пойдемте. Если не ошибаюсь, пахнет свежеиспеченным хлебом.
Когда они двинулись вперед, он вдруг неожиданно схватил ее за руку. В его глазах вспыхнул какой-то новый огонек.
— Нашел, — воскликнул он. — Вы дали мне идею. Все время я придумывал имя для нее, для героини моего нового романа, и до сих пор никак не мог его придумать. Теперь я назову ее — Ледигрей.
Девушка сделала шаг назад. Его удивило, как вдруг вспыхнули у нее глаза и как изменился цвет лица. Она быстро задышала.
— Вы возражаете? — спросил он.
— Не настолько, чтобы запретить вам, — ответила она, понизив голос. — Я и так уже многим вам обязана.
Он заметил, как быстро она овладела собой, высоко подняла голову и посмотрела в сторону палаток.
— Вы не ошиблись, — добавила она. — Я тоже ощущаю запах свежего хлеба!
— Я буду делать ударение на первой половине этого слова — Ледигрей, — сказал Альдос точно самому себе. — Это придаст фамилии некоторую сентиментальность. Представьте себе, что любовник говорит: — «Моя милая, дорогая Ледигрей!»
— Запах хлеба!.. Свежего хлеба!.. — закричала Иоанна Грэй, точно не желая его слушать. — У меня разыгрывается аппетит! Ведите меня поскорее, Джон Альдос.
Они подошли к ближайшей из трех палаток, над которой находилась грубо написанная вывеска: «Братья Отто, проводники и оружейники». Это была большая четырехугольная палатка с красными и синими полосами, и из нее доносился веселый женский смех. Штук пять собак лениво поднялись им навстречу, когда они подошли поближе. Одна из них остановилась и заворчала.
— Они не тронут, — сказал Альдос. — Это специальная порода на медведей. Они принадлежат Джеку Брюсу и Клоссену Отто. А вот и сама мадам Отто, — указал он на женщину, появившуюся у входа в палатку. — Если бы все женщины были таковы!
Вкратце Альдос изложил, что случилось у Биля, сообщил, что молодая женщина, которую он привел сейчас же уезжает далее с поездом на Желтую Голову. Добродушная улыбка сошла с лица мадам Отто, как только она услышала имя Биля.
— Так бы и отравила этого негодяя! — воскликнула она. — Бедняжечка моя милая, входите же скорее! Я сейчас напою вас чаем.
— Что на языке мадам Отто означает целый обед, — объяснил Альдос.
— Я не голодна, я только устала, так устала! — сказала девушка, входя вместе с мадам Отто в палатку, и в ее голосе Альдос услышал какую-то новую, до странности патетическую нотку. — Пока стоит поезд, захотелось отдохнуть.
Он вошел вслед за ними и остановился у входа.
— Здесь есть еще и другое помещение, моя дорогая, — сказала женщина, отдергивая занавеску. — Будьте как дома и полежите, пока я приготовлю чай.
Когда занавеска вновь опустилась, Джон Альдос подошел к хозяйке и тихонько сказал ей:
— Не проводите ли вы ее на поезд, мистрис Отто? Он отходит в четверть третьего. А мне пора уже уходить.
Он вышел из палатки и, поласкав немного собак, посвистывая, отправился своей дорогой. Не успел он пройти и десяти шагов, как услышал позади себя голос, который просил его остановиться. Он обернулся назад. Из палатки вышла Иоанна.
Он посмотрел на нее с таким видом, точно увидел перед собой нечто такое, чего не видел еще ни разу в жизни. Девушка стояла без шляпы, и вся была освещена солнцем, несколько смягченным от набежавшего легкого, прозрачного облачка. Теперь уже он мог видеть ее великолепные, сверкающие светло-каштановые вьющиеся волосы, которых уже больше не скрывали шляпа и вуаль. Он никогда еще не видел таких прекрасных волос, такого изумительного цвета лица и такой глубины синих глаз.
— Вы уходите, так и не простившись? — сказала она. — Не желаете, чтобы я в последний раз вас поблагодарила?
Ее голос привел его в себя. Еще момент, и он уже склонился над ее рукой, почувствовав ее теплоту, и улыбкой вдруг осветилось все его лицо. Но, наклонив свою белокурую с проседью голову, он скрыл эту улыбку.
— Простите за недогадливость, — извинился он и затем сказал: — Прощайте, будьте счастливы, благополучного вам пути!
Глаза их встретились опять. Затем он поклонился ей еще раз и зашагал. Входя в палатку, Иоанна Грэй обернулась назад. Он шел и посвистывал. Его беззаботная походка и то, как он держал себя, говорили о безграничной свободе, которая, как ей казалось, и на нее тоже сходила вместе с дыханием гор. А затем она как-то загадочно улыбнулась и возвратилась в палатку.
ГЛАВА III
Если Джон Альдос и старался не подать вида, что девушка произвела на него сильное впечатление, то, во всяком случае, в глубине души сознавал это. В глубине души — и это был его секрет — он был далеко неравнодушен к женщинам. Но он знал все их слабости, всю их мелочность, как никто другой на свете, и описал их так, как не мог описать никакой другой беллетрист. А это принесло ему осуждение большинства и восторги немногих. Его личный антагонизм против женщин был в нем только личиной, о которой догадывались только немногие. Он сам называл себя экскурсантом в тайны феминизма и, чтобы быть последовательным, старался убедить себя в том, что вопросы пола и вообще проявления животного чувства для него существовать не должны.
Как далеко он зашел в этом — он и сам не мог бы дать себе отчета, не будь у него этого неожиданного знакомства. Девушка пробила брешь в его оружии, и он стал ощущать в себе какой-то беспокойный трепет. Не одна только красота так больно уязвила его в самое сердце. Он уже давно научился смотреть на женщин, как на прекрасный цветок, будучи уверен, что если бы пошел в этом отношении дальше, то испытал бы горькое разочарование. Но в ней он нашел что-то большее, чем красоту.
Джон Альдос свернул на уединенную тропинку, которая змейкой пробегала между густых тополевых зарослей, чтобы только избавиться от искушения лишний раз оглянуться на палатку. Вытащив из кармана трубку, набил ее табаком и закурил. Пуская дым, он стал саркастически улыбаться. В самом деле, может ли Иоанна Грэй уже торжествовать над ним победу? Она просто пробудила в нем новый интерес — так, нечто преходящее, что-то новое, вот и все.
Он медленно продвигался вперед, представляя тот неожиданный эффект, который произведет на его милейших обожательниц-женщин новая книга, когда они ее прочтут. Он ведь нарочно озаглавил ее «Матери». Книга явится ужасающим сюрпризом.
Вдруг лицо его стало серьезным. Он услышал отдаленные звуки граммофона, но не того, который играл у Биля, а другого, у какого-то его соперника, открывшего питейную лавку в конце улицы. Постояв немного, он решительным шагом направился к Билю.
Когда Джон Альдос вошел туда, то Биль Куэд стоял там, прислонившись спиной к перегородке и опершись о спинку стула. На его огромном лице еще оставались следы опьянения. Он был окружен своими приятелями. С минуту Джон Альдос стоял у входа. Холодная, недоброжелательная улыбка появилась у него на губах, в уголках глаз собрались морщины.
— Хорошо я огрел вас, Биль? — спросил он наконец.
Все присутствовавшие сразу обернулись к нему. Но Биль Куэд испугался и широко открыл рот. Он закачался, точно от головокружения.
— Это вы? — грубо ответил он. — Черт бы вас побрал!..
Три или четыре человека уже стали приближаться к вошедшему. Руки их были сжаты в кулаки, а брови нахмурены.
— Подождите, братцы, минуту, — спокойно удержал их Альдос. — Мне нужно кое-что сказать вам и Билю. А затем можете скушать меня, если пожелаете, живьем. Достаточно ли вы трезвы, чтобы выслушать меня?
Биль Куэд, пошатываясь, опустился на стул. Другие выжидали стоя. Спокойная и презрительная улыбка все еще не сходила с лица Джона Альдоса.
— Сейчас вы почувствуете себя лучше, Биль, — сказал он участливо. — Хороший удар по зубам всегда заставляет вас испытывать боль под ложечкой. Но эта дурнота скоро пройдет. А тем временем я постараюсь внушить вам то, против чего вы сразу же станете на дыбы. Предупреждаю вас, что вы не должны чинить ни малейших козней против одной молодой дамы, которую вы недавно видели здесь. Она отправляется к Желтой Голове. Я знаю, что у вас там есть партнер, который обрабатывает там ваши делишки. Я не особенно хотел бы вмешиваться в ваши тайны и в дела вот этой сволочи, которая вас окружает, но считаю нужным дать вам только дружеский совет. Если только эта молодая женщина хоть в чем-нибудь потерпит от вас на Желтой Голове, то вы будете иметь дело со мной
Он сказал это без малейших признаков возбуждения в голосе. Никто из слушателей не видел его двигавшихся губ, красивых рук и небрежной позы, когда он стоял у входа и говорил. Они смотрели ему прямо в глаза, странно сверкавшие и грозно серьезные. Такой человек с подобной публикой не церемонится.
— Довольно слов, — продолжал он. — Теперь я перейду к персональной демонстрации. Я знаю вашу игру, Биль. Вы уже там раскидываете умом, как вам поступить далее. Вы не станете действовать открыто, потому что вы не такой человек. Вы уже решили, что в одно прекрасное утро я могу пропасть без вести, или сорваться где-нибудь со скалы, или же преспокойно утонуть в Атабаске. Смотрите же! Есть у меня что-нибудь в руке или нет?
И он протянул к ним пустую руку, ладонью кверху.
— А теперь?
Последовало такое быстрое сжатие кулака, что их глаза не успели его уловить, затем раздалось металлическое щелканье, и испуганная публика оказалась лицом к лицу с направленным в нее дулом браунинга.
— Эта маленькая штучка всегда находится при мне, в особенности по ночам. В ней одиннадцать зарядов, и стреляю я в муху без промаха. А теперь — прощайте!
И прежде чем они пришли в себя от изумления, он уже ушел.
Дорожка вывела его к пересохшему болотцу. За ним поднимался вековой хвойный лес, большей частью из сосен и кедров, из-за которого слышался плеск воды. Еще две-три минуты, и он стоял уже на самом берегу быстрой Атабаски. Он выбрал это место для своей избушки потому, что река была в этом месте тесно сжата береговыми камнями и шумела, и потому еще, что грузовые суда, следовавшие по этой реке к южным горам, здесь уже не могли его беспокоить. Избушка, в которой он уже столько недель жил и работал, глядела окнами на реку и была скрыта от взоров в густых кустах рябины. Он открыл дверь и вошел. Через окошко, выходившее на юго-запад, он мог видеть снежные вершины горы Гейки и в сорока милях далее легкие очертания горы Хардсти. Теперь в окошко било солнце и освещало его работу в том виде, как он ее оставил. Последняя страница рукописи уже была отпечатана на машинке. Он уселся за стол и принялся за работу.
Альдос прочитал и перечитал последние две или три страницы своей рукописи, стараясь ухватиться за нить в том месте, где она перервалась. И с каждым чтением он все более и более убеждался, что его работа в это время спориться не будет. А почему? Из-за кого? И с некоторой досадой он набил трубку свежим табаком. Затем откинулся назад, закурил и засмеялся. Проходили минуты, а он все больше думал о странной молодой женщине. Кто она? Зачем она ехала к Желтой Голове?
Несколько раз в течение этого часа он принимался за работу и, наконец, должен был ее бросить. С вбитого о стену деревянного гвоздя он снял ружье. Он сам готовил для себя обед, а потому решил на этот раз нарушить заведенный порядок. На куропаток уже прошел сезон, но они были искусительно нежны и жирны. Решив парочку изжарить себе на ужин, он вышел из своей избушки и направился по узенькой тропе вдоль реки. Он проходил с полчаса, пока не набрел, наконец, на целый выводок. Двух из них ему удалось убить. Спрятав их и ружье недалеко от тропинки, он прошел с полмили дальше к броду, удивляясь, каким образом Стивенс, который должен был перейти сегодня реку вброд, мог справиться со всеми своими лошадьми? До сих пор он еще не глядел ни разу на часы. А теперь к его удивлению оказалось, что поезд на Желтую Голову должен бы отойти еще через три четверти часа. По какой-то необъяснимой причине он почувствовал себя легче. И, посвистывая, отправился далее.
У самого брода он нашел Стивенса, который стоял у реки.
— Черт бы побрал эту реку, — ворчал он, когда Альдос подошел к нему поближе. — С вечера нельзя сказать, что будет завтра. Смотрите! Ну, можно ли сейчас ее перейти?
— Я бы не решился, — ответил Альдос. — Вода поднялась на целый фут выше, чем была вчера. Я бы даже и не пробовал.
— А что я. буду делать с моими двумя проводниками, поваром и погонщиком, которым уплачиваю поденно, да еще вдобавок и со счетом из больницы, таким длинным, как вот эта Гейка? — возразил Стивенс, который три месяца пролежал в госпитале больной. — Еще бы вы попробовали! Посмотрел бы я!
— И все-таки не буду пробовать, — повторил Альдос.
— А я уже потерял два дня и моих туристов, с которыми уже сговорился на несколько дней вперед за хорошие деньги. Вот и совершай экскурсии после всего этого! Они не станут платить вам за эти отсрочки, а вот эти мои лошади, которые должны теперь зря стоять вон там в кустах, обходятся мне по тридцати долларов в день. Мы-то с вами можем переплыть на ту сторону и на каком-нибудь плоту. От этого у нас будут трещать руки, но это ничего. А ведь у меня двадцать семь лошадей. Все-таки я хочу пустить их вплавь. Вода не спадет и завтра.
— Но вы рискуете лошадьми.
Стивенс сунул в рот щепотку табака и сел. Несколько минут он злобно смотрел на мутные воды реки. Затем щелкнул языком и ухмыльнулся.
— Около часа тому назад я проходил мимо Биля, — сказал он. — Здорово вы его угостили.
— Был грех, — ответил Альдос.
Стивенс перебросил жвачку за другую щеку и сплюнул в воду.
— Я видел ту бабенку, — продолжал он, — которая вышла из поезда. Зачем-то ей понадобилось здесь остановиться. По дороге она что-то обронила, я поднял. Но она была так чертовски хороша, что я не осмелился подойти к ней и подать. Если бы это было что-нибудь порядочное, то я все-таки осмелился бы и подошел. Но это оказалась чепуха, и я как и все, стоял, разинув рот, и смотрел на нее, выпучив глаза. Оказалось, что это простой комочек бумаги. Может быть, вы хотите взять его себе на память? Ведь я видел, как вы побежали вслед за ней к Билю Куэду!
С этими словами Стивенс вытащил из кармана комочек бумаги и протянул его своему собеседнику. Альдос сел рядом с ним и разгладил бумагу на коленке. На ней не было написано ничего, но вся она была испещрена цифрами, точно тот, кто их писал, решал арифметическую задачу. Главное, что его заинтересовало в них, это были монетные символы, как например «фунты». Но слово «доллары» не встречалось. Подведенные под некоторыми слагаемыми итоги были довольно внушительны.
— Должно быть, миллионерша, — заметил Стивенс, — если только эти цифры означают деньги. Заметьте эту цифру! — Он указал пальцем на один из итогов. — Ведь это почти биллион.
— Семьсот пятьдесят тысяч, — ответил Альдос.
Он думал о слове «фунты». Она вовсе не была похожа на тех англичанок, с которыми он встречался. Он сложил аккуратно листок бумаги и положил его себе в карман. Стивенс смотрел на него с серьезным видом.
— Прежде чем отправиться с экскурсией к Злому озеру, я хотел бы дать вам маленький совет, — сказал он. — Лучше бы вам уехать отсюда. Биль Куэд никогда не простит вам этой обиды. Кроме того…
— Что еще?
— Мой сынишка кое-что подслушал. Вы очень хорошо к нему относились, когда я лежал в больнице, поэтому я не должен от вас скрывать ничего. Нет еще и часа, как мой мальчуган стоял около его палатки и слышал, как Биль Куэд разговаривал со Слимом Баркером. Насколько я мог понять из слов сынишки Куэд не отступится от этой дамочки Ни за что. Он ведь алчный на этот счет. Он сказал, что не пожалеет и десяти тысяч долларов, чтобы держать ее в своих руках.
1 2 3 4