А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

Иванов Алексей Николаевич

Граф Люксембург


 

Здесь выложена электронная книга Граф Люксембург автора по имени Иванов Алексей Николаевич. На этой вкладке сайта web-lit.net вы можете скачать бесплатно или прочитать онлайн электронную книгу Иванов Алексей Николаевич - Граф Люксембург.

Размер архива с книгой Граф Люксембург равняется 25.77 KB

Граф Люксембург - Иванов Алексей Николаевич => скачать бесплатную электронную книгу



Иванов Алексей
Граф Люксембург
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВ
ГРАФ ЛЮКСЕМБУРГ
(нераскрытое убийство)
Она очень маленького роста, худенькая, как первоклашка, и, наверное, в три раза меньше меня весит. Рот беззубый, на месте остались только два или три обломка, кроме зубов мудрости, а ведь когда-то, помню, у неё была красивая улыбка, которая так нравилась мужчинам, и кусала яблоко - зеленую антоновку, - выламывала кусок до самой сердцевины. А сейчас - бескостные распухшие десны. Она пытается вставить в рот какую-то железочку, но у неё это никогда не получается - и она держит её в кошельке. Выкрасила седые свои волосы в какой-то странный ореховый цвет.
"Проститутка твоя должна тебе стирать, а не я! - кричит на меня. - Вот пускай приходит и стирает. Пускай приходит. Это мое последнее слово". Речь идет о моей жене, с которой я так и не съехался и не развелся, как хотел не раз. Живет она в Звенигороде. Мне добираться до неё больше часа. И то хорошо. Но видеть она меня в последнее время не хочет. Говорит, что сильно от меня устает. "Это мое последнее слово! Передай проститутке!" Я замахиваюсь на неё - она, очень испуганная, приседая, отступает на кухню, где живет (потому что у нас однокомнатная), больно ударяется о железный обруч кровати; морщится, смотрит то на него, то на меня с таким видом, точно говоря: "Ну, все, все! Видишь, я уже наказана: мне больно и не до тебя - дай отдаться мне своей боли". Мне обидно - я рву воротник старого свитера, но тот не рвется. И вдруг из-за стены слышу крик ещё громче: то же самое оскорбление. Выскакиваю - она сидит на кровати, свесив ноги, расплетает косички и с ненавистью косится на меня. Замахиваюсь - она прячется за обруч, кричит от страха, не спуская с меня глаз. Я ухожу, но перед тем как закрыть дверь резко поворачиваюсь и грожу ей кулаком. Она вздрагивает от неожиданности и отвечает мне тем же: тоже показывает кулак, видимо, неосознанно.
Обескураженный, я иду к себе, прячусь под одеяло и стараюсь не волноваться; думаю, как она погрозила мне кулаком в ответ на мой кулак. Может, может хотела прикрыть голову или заслониться рукой, а вместо этого нечаянно повторила мой жест: что-то не сработало у неё в голове. Такое бывает, это объяснимо. Просто, как бесполезен и жалок этот её кулачок. Он не выходит у меня из головы. В три раза она меньше меня и кулачок в три раза. Зачем Бог создает таких маленьких людей, с такими маленькими руками и ногами? Неужели это существо когда-то было женщиной? Но она до сих пор считает себя таковой. И даже не выпускает сейчас из рук бесплатную газету с объявлениями о знакомствах, кричит: "Это я для тебя делаю и для твоей уродины, чтоб вас оставить!"
Я маюсь, катаю голову под одеялом, боясь показать свое лицо.
Я родился в очень маленьком созвездии. Кто-то живет под лучами Сириуса, Полярной Звезды, Альфы Центавры (какие там ещё есть большие звезды?), а мне на карте звездного неба достался крохотный кусочек черноты, углеродистый, как клочок пакли, - самая далекая что ни на есть чернота, с одной лишь единственной, провинциальной звездочкой, да и то под названием вы не поверите! - Веревка! Но мне не очень-то обидно. Мне плевать на звездное небо...
Она не унимается: ходит и ходит мимо - то цветы полить, то обидное слово подбросить. Такая маленькая, в шерстяных домашних рейтузах, на которых так много дырочек, такие всеми нами принято носить дома. Просвечивает тело. Мне рейтузы её напоминают звездное небо, и дороже мне любого звездного неба, из любой точки вселенной. Вот мое созвездие, настоящее, без подачек - созвездие Рейтуз. Каждую звездочку в нем знаю. И плевать я хотел на настоящее звездное небо. Где-то я это уже слышал. Но мне действительно плевать: мне чужой славы не нужно. Мне бы разобраться со своим звездным небом. Ведь я звездочет и астроном ещё тот. Когда я вижу, что в созвездии Рейтуз зажглась новая звезда, я испытываю такое же желание дать ей новое имя, как человек у телескопа, и чтобы оно всегда стояло передо мной, улыбалось мне своей беззубой улыбкой. Думаю, что я не один такой - у каждого свое звездное небо... Я, как и любой серьезный астроном, открывающий новую звезду, и дающий ей имя, к примеру, "Петрухин-898", так же чувствую свою сопричастность с самим звездорождением. Он в момент блаженной сопливости своей по поводу сопричастности, единения с Сущим, когда комкается казенный халатик на груди и запотевают очки, чувствует в экстазе единения, самоуничижения и самоотрешения, более того! - подвига духовного - вину свою за все нехорошее, иными словами - дерьмовое, что творится во вселенной, в осознании муравьинности своей стучит себя неистово лапками в грудь, - так же и я, вину испытываю вселенскую, ещё более глубокую, ведь я и есть в своем созвездии то самое разрушающее зло.
Раньше она так не дожидалась меня домой. Когда знала, что что бы там ни было, но я всегда приду. Не ждала, пока не поняла, что я однажды могу не прийти. Раньше и жена моя видела сны, что я пою в своем театре, в общем у себя на работе, графа Люксембурга, и мы с ней все гадали: когда же? когда? А теперь, что я лежу голый, синий, измордованный в камере с урками; лежу дни и недели, с клистиром в жопе и шлангом во рту и все никак не могу прийти в себя. Хотя меня все будят, и даже урки испытывают ко мне сострадание. Мне же постоянно снится, что у меня открытый перелом ноги. Знаете ли вы, что сны - ангелы хранители нашего тела - просто так не изменяют нам: что-то должно сломаться в нам самих.
Вот я, пьяный, опираясь о каждую стену и забор в моем городе, руками трогая мой город, на ощупь добираюсь до своего созвездия.
Дверь распахивается - передо мной она (я даже пугаюсь) - значит, ждала. Вот она стоит в своих звездных рейтузах, отставив одну маленькую ногу, смотрит на меня, как на чудо, как раньше дети в кинозале смотрели "Чапаева", - и ворвавшийся за мной ветер, подбрасывает её косички. Такие они легкие эти косички, тонкие, перевитые, точно жеваным, бантом, что что плотный ветер - мой приятель - подбрасывает их. В этот момент я обычно говорю что-то грубое и злое: мне кажется, что жалость к себе она вызывает нарочно...
Нет, она и вправду не верила, что я приду: ведь так поздно - наверняка я в милиции - избитый, раздетый, невменяемый. Она разуверилась в том, что я приду. Боже, как же можно так жить, каждый день разуверяясь, что он придет?! Где брать силы на следующий?!
Я стою в дверях, а она продолжает смотреть на меня, как на шедевр советского кино. Ну же, впускай меня, обнимай меня, целуй, я вернулся! Я в открытых дверях. Теперь я дома, я на пороге, мне не страшна улица - я имею право на своей лестничной клетке хоть стол поставить да водку пить. Я распахиваю дверь ещё сильнее: вот он я! Затем надвигаюсь на смелого человека, отставившего одну ногу и поглощаю его своим пальто, он теряется в его складках. "Я принес тебе глазированный сырок", - слышатся раскаты громоподобного голоса. Зевс смеется, Зевс жалеет. Безопасность. Идиллия. Двери распахнуты. Бог рокочет как можно нежнее: "Я старался. Я не раздавил его". "Мы разделим его пополам", - слышится тихое.
За окном настоящий Бог рассыпал подушку с перьями, и пух ещё тает на моих плечах. "Не смахивай снег, - говорю я, - это святая вода". Пальто, суконная шинель, у меня огромная и теплая. Я приобрел её в театре за бесценок на распродаже. У нас похоронили спектакль про военных, кажется, "Жди меня"; генералов, майоров и всякой солдатни там было предостаточно. Вот все бедные и пьющие артисты оперетты расхватали этот пронафталиненный хлам, залатали, где надо - и я теперь похож на памятник Дзержинскому, и тоже без головного убора.
"А вот теперь закрывай ворота!" - кричу и с разбегу бросаюсь на кровать - пружинистый матрац ещё долго, постепенно замолкая, подбрасывает мое безжизненное тело.
Но когда же все это началось! Когда она стала подозревать, что я однажды не прийду? Когда она стала смотреть на меня, появляющегося поздно ночью в дверях, как на чудо?..
Это случилось две зимы назад: я впервые напугал её.
Помню, как меня долго приводили в себя в милиции: резиновые дубинки молотили мое тело, а я только чесался и цедил с улыбкой: "Ну, уссышься". Я был избит, руки резали наручники и самостоятельно не мог подняться с кафельного пола; я сроднился с этим полом, с подошвами, наступающих на меня людей, с запахами, теми, которые на высоте носа прямостоящего человека никогда не слышны, полюбил полустертые узоры на каждой плиточке в зоне моего зрения, - я прожил целую жизнь, которая напоминает бред пьяного турка. Когда меня наконец смогли усадить на стул, в задачу мне поставили ждать. И я стал ждать, временами забываясь и заваливаясь. Наконец пришла она... с мешком вещей для меня, сухих и чистых, ведь я был весь мокрый и не было у меня ни шапки, ни шарфа, ни рукавиц. Еще она принесла южные солнцезащитные очки. Помню, лет тридцать назад она носила их сама. Припоминаю брошюру "Крым - ваша здравница", на обложке которой нарисована женщина в таких точно очках, в соломенной шляпище, в купальнике и стоит в какой-то развязной позе, даже странной для шестидесятых.
Часа в два ночи мы оказались на лавочке на бульваре (на такси денег не было). Я лег, она прикрыла меня своими теплыми тряпочками, которые впопыхах собрала в мешок, когда спешила ко мне. Мешок был сшит ею из половины холщового плаката "Солнце, воздух и вода..." - она бывший культработник. Странно, что бульвар этот находится недалеко от дома, где я родился. Я хочу сказать ей это, но тяжело поднять голову и пошевелить распухшими губами. Если мы даже соберем свои манатки сейчас и пойдем туда, нас никто не пустит: в нашем доме давно какая-то рекламная контора, а в родной комнате, должно быть, храпит ночной сторож, такой же как и я тридцатилетний парень. Изгадил перегаром гнездо мое покинутое, ясли и колыбель мою. И снится ему, что нажрался безбожно, пристает к каким-то иностранкам, провонявшим марихуаной, затем долго ищет с одной из них в ночном городе хотя бы один презерватив, всего один! Вот они едут на автобусе, идут пешком, а презерватива все нет и нет: во всех палатках продают только чертово пиво, а без презерватива - кондома иначе - нельзя, а очень хочется, до боли... сестра моя, земля моя, до боли... А иностранка шкварчит, как яичница на сковородке, что-то "Ньюёо-о-о-о-к, гё-о-о-о-кх, йо-о-о..." и постоянно убегает приседать в подворотни. "Теряем время!" - кричит он, зло тыча пальцем в циферблат командирских часов. Иностранка наконец отстает со словами "Вы меня извиняль, я вас покидаль", а он, непонятно почему, все ищет и ищет этот хренов кондом, ГАНДОН правильнее" - нарвался на милицию, и у них, мудак, спросил машинально то же, что во всех палатках. "Есть у меня один гандон для тебя", - не по-хорошему ласково пропел громила - и в сумерках обрисовалась вдруг такая здоровая, такая черная, точно сажа, и ничем, даже отдаленно, не напоминающая гандон, дубина, какую увидишь, и правда, разве что во сне. И вот теперь у него открытый перелом ноги и квитанция на штраф в заднем кармане. Парень мычит во сне: мается. Я же, привстав на локте, слежу за его сном в том окошке; в щелочке неимоверно распухшего сизого века бегает желтый злорадный, сволочной зрачок. Так тебе и надо, парень! не будешь валяться пьяный на полу моего детства. Эх, разве ты можешь оценить архитектурные достоинства этого дома, построенного некогда знаменитым зодчим? А лепной потолок? А! Ты хоть различаешь там, высоко над собою Диоскуров, и понимаешь, почему они находятся именно над опочивальней первого хозяина этого древнего московского особняка? А пилястры? Гляди какие! Или, может быть, ты и пилястры не знаешь что такое? Порталы тоже, картуши забытого рода видишь? Конечно не видишь: он давно замазан штукатуркой и овальный щит напоминает рябое, щербатое лицо сфинкса: такие же смыленные черты; сфинкс моего дома глядит на раскаляющуюся университетскую иглу (скоро утро). А обереги видишь? И обереги не знаешь что такое? Теперь во дворе моего дома идет строительство: возводят гаражи, корыта с раствором на каждом шагу, воняет селитрой, люди по досточкам пробираются до места работы. А раньше во дворе был разбит маленький сад, под каждым окном яблоня, либо сирень, а посреди стоял старый ясень, зелено дымился листвой, а осенью горел в желтый дым и падали холодные искры за воротник. А главное ты не знаешь, слушай сюда, какие красивые световые фигуры отбрасывали вечером окна: срез лимона, гранатовые зерна, серебряное блюдо... Свет на асфальте изменялся вместе с судьбами, а судьбы менялись в зависимости от расположения ночных светил. И всякий раз, как на небе появлялся новый месяц, вот с этим человеком, что храпит сейчас, склонившись надо мной, раскрыв свой беззубый рот, мы, выключив свет в комнате, подходили к нашему большому окну, чуть не прыская смехом, но соблюдая ритуальность, воздевали с серьезными лицами высоко над головой руки с горстью медяков; усаживали на ладонь пушистый месяц, перемешивали его с монетами и произносили заклинание, мною уже забытое (вот этот человек наверху знает: он до сих пор так делает, незаметно, отставив одну ногу, и на месяц смотрит, как на чудо). Примечательно, уважаемый товарищ, что одновременно с нами из всех соседних окон протягивались к месяцу руки, просящие денег. Что касается меня сейчас, то я давно перестал в нощи просить.
Без двадцати шесть, когда на небе оставалась видной лишь одна горошина Венеры, а луна забралась, как черт в печную трубу ближайшей бани, когда дома принялись зевать подворотнями и затряслась земля от первого подземного поезда, с лавки отчалили в туман и двинулись вверх по течению своей реки два странного с виду человека: один - в шинели, летних очках и соломенной шляпе, другой - ему по грудь был в большом крест накрест перевязанном платке, с мешком в руках, на котором отчетливо виднелись крашеные плакатные буквы. Они направились к брежжущей букве "М", возвышающейся над кафельным бассейном, из которого клубами валил пар. Двое уверенно ступили в непроницаемую мглу. И со стороны могло показаться удивительным, что маленький поддерживает большого, шагающего широко и неровно, старался попадать с ним в ногу и шепотом умолял не шататься. "Буду шататься" - "Ну зачем?" - "Буду" - "Ну не надо".
Я лежу дома по-прежнему под двумя одеялами и корчусь от боли. Все тело в синяках, кисть правой руки вывихнута, лицо утопленника. Суки! Так изуродовать артиста оперетты. Конечно и раньше бывали синяки. Чего по молодости лет не бывало. Как-то на картошке играли в футбол с солдатами: казахи, да украинцы - очень крепкие ребята, обрадовались, что мы приехали, студенты, сняли сапоги и прямо босиком гоняли мяч с нами, видно, очень соскучились по сопернику. В конце игры у многих ноги были в крови. Один казах сорвал себе ноготь на пальце, но продолжал бороться: огромная жилистая ступня в крови, он с ыкающим выдохом мощно выбрасывает мяч в середину поля. Игра закончилась дракой, я заработал фингал, и по сравнению с другими ещё легко отделался. На следующий день с солдатами помирились и опять пошел футбол. Бывали стычки со своими сверстниками из-за девушек. Да мало ли что. Но такой дикости, такой ненависти к своему лицу встречаю первый раз не встречал никогда. Черт возьми, что же делать? Может проткнуть эти багровые шишки на лице? Впрочем зачем мне внешний вид? В театре я играю бабушку-мышь в детском спектакле напару с одной женщиной: мы с ней сменяемся - она ведь может меня подменить за коробку конфет, позвоню ей, когда надо. В горле такая боль, точно туда кол пропихивали; из носа постоянно течет кровь. Но отвратительней всего на душе. Никогда так не было. Ощущение, что я лежу в ментуре, на полу до сих пор не проходит. Преследует запах: я чувствую керзу и не могу отделаться от нее. Простирали всю одежду, вымыли столько песка и грязи, что чуть ванну не засорили и все равно отовсюду пахнет кирзой и ментурой, а на душе менты в клепаных ботах скачут, клянутся забить досмерти...
Подавленность. За окном мокрый снег падает, под снегом поет какая-то птица... Вдруг пахнуло снежной сыростью - неожиданно на пороге появилась жена.
Я привстал, не зная, что от неё ожидать.
- Разлегся? - были первые слова. - Нисколько тебя не жалко. Я давно хотела увидеть тебя таким. Правильно сделали они там, в ментуре. Молодцы ребята.
Я ничего не отвечал, спрятав свое лицо.
- Чего ты прячешь его? - слышу её голос. - Посмотри на себя внимательно в зеркало. Это твое истинное лицо.
Сказав эти слова, она исчезла, оставив в комнате после себя пронизывающий холод, точно только что здесь побывал призрак. Я весь покрылся гусиной кожей. В комнате воцарились молчание и сумрак.
- Она мне этого не простит, - проговорил я дрожащим голосом.
- Простит, - сказал маленький человек.
- Я сейчас же к ней поеду, - делаю попытку встать.
- Зачем? Еще больше её обозлишь. Лежи. Ничего, она скоро успокоится, тогда поедешь.
- Да, ты права, ты права.

Граф Люксембург - Иванов Алексей Николаевич => читать онлайн электронную книгу дальше


Было бы хорошо, чтобы книга Граф Люксембург автора Иванов Алексей Николаевич дала бы вам то, что вы хотите!
Отзывы и коментарии к книге Граф Люксембург у нас на сайте не предусмотрены. Если так и окажется, тогда вы можете порекомендовать эту книгу Граф Люксембург своим друзьям, проставив гиперссылку на данную страницу с книгой: Иванов Алексей Николаевич - Граф Люксембург.
Если после завершения чтения книги Граф Люксембург вы захотите почитать и другие книги Иванов Алексей Николаевич, тогда зайдите на страницу писателя Иванов Алексей Николаевич - возможно там есть книги, которые вас заинтересуют. Если вы хотите узнать больше о книге Граф Люксембург, то воспользуйтесь поисковой системой или же зайдите в Википедию.
Биографии автора Иванов Алексей Николаевич, написавшего книгу Граф Люксембург, к сожалению, на данном сайте нет. Ключевые слова страницы: Граф Люксембург; Иванов Алексей Николаевич, скачать, бесплатно, читать, книга, электронная, онлайн