Он поигрывал им, глядя на Али, и длинный раздвоенный язык играл во рту в такт музыке, звучавшей, как флейта Томми, но мелодия была нестройной и пронзительной и вызвала в девочке дрожь отвращения. У неё перехватило горло: подступила тошнота.
– Ради этой твари ты покинула Господа? – вопрошал человек под капюшоном. – Ради этого чудовища?
– Н-неправда, – выдавила Али. Она пыталась рассмотреть лицо в тени капюшона, но все застилали вызванные им видения.
– Неправда? – выкрикнул он. – А это – тоже неправда?
Она увидела в поле мужчину с немецкой овчаркой. Они слушали музыку козлоногого, и, подобно козлоногому, мужчина принялся играть со своим телом. Она увидела его снова в постели с женщиной: он входил в неё сзади, подвывая, как животное. Увидела, как он стреляет в собаку. Увидела, как он набрасывается на её маму, швыряет её на капот машины, срывает одежду. Увидела, как он вставляет себе в рот дуло того самого ружья, из которого застрелил собаку, и нажимает курок. И все время звучала адская музыка, словно гвоздём скребли по школьной доске, и козлоногий стоял за его спиной и ухмылялся, ухмылялся…
– Не… неправда! – кричала она.
Но она знала: правда. Все, что показал ей сейчас человек под капюшоном, – все это было. Она видела, как козлоногий откладывает дудку, погружает пальцы в кровь самоубийцы и с наслаждением слизывает с пальцев красную влагу раздвоенным языком.
Все правда.
– Такие жертвы приносят сатане, – говорил тот, под капюшоном. – Такие и иные. Муки и боль. «Отвергни Дьявола, и он бежит от тебя». Поверь Благой Книге, дитя. «Господь наш – свет, и где пребывает он, там нет тьмы». Там нет места подобному святотатству против жизни.
Теперь она видела старый камень на поляне и деревенских, приплясывающих в кругу под музыку дудочника, которая казалась старинной версией мелодий Томми Даффина. Она узнала Льюиса и Лили – много моложе, чем теперь. Человек, стоявший у камня, держал в руке длинный обоюдоострый нож. Двое подвели быка.
Человек перерезал быку горло и подставил под струю крови большую железную миску. Потом он поднёс кровь камню, у которого снова стояла тайна, но теперь в облике человека с рогами оленя. Глаза его по-прежнему горели красным огнём, и на протянутой к чаше лапе виднелись длинные когти. Человек начал пить, и струи крови пролились ему на подбородок, на зелёный плащ. А деревенские между тем плясали, и Дудочник наигрывал адский мотивчик.
Правда.
Она увидела пару любовников в лесу и козлоногого, наигрывавшего им, пока они терзали друг друга в горячке страсти. Похоть, горевшая в их глазах, казалась бледным отблеском сверкающих глаз козлоногого, извергавшего на них своё семя.
Правда.
– «Воздержись от телесной похоти, что угрожает душе твоей», – провозгласил человек под капюшоном. – Не это ли чудовище вдохновит тебя, дитя? Допустишь ли к своему невинному телу его безбожную проказу?
– Н-не…
Воспалённый мозг давал картины одну отвратительнее другой, и Али начала задыхаться. Тошнота подступила к горлу. Она что было силы рвала верёвки, но спасения не было; не было спасения ни из плена, ни от видений, которые человек под капюшоном посылал ей через своё распятие.
– Писание вопрошает: «Если с нами Господь – кто против нас?», и я отвечу тебе: сатана. Взгляни на его деяния, дитя. Неужто ты и теперь обнимешь его? За соитие с ним ты продаёшь свою душу. Повторяй за мной: «Господи, помилуй меня, грешную…»
Али почти не слышала его. Нестройная музыка, адские картины все дальше загоняли её в безумие. «Вы мне лгали! – кричала она тайне, Малли, Льюису. – Вы лгали мне. Вы говорили, он хороший, но вы врали, врали, врали…»
– Имя им легион, – возглашал безликий, – но един Сын Божий! Дитя, прими его как своего спасителя!
Бешеный водоворот мучительных, жестоких видений затянул Али и лишил разума. Она, как за соломинку, цеплялась за слова стоящего перед ней, но при имени Христовом перед ней вставало видение Иисуса, распятого на кресте, корчащегося в муках, с полными боли глазами и в терновом венце, раздирающем лоб.
Здесь не найти было утешения. Все то же самое: жестокость и боль. Если Христос был Спасителем, на что надеяться после того, что сотворили с ним люди? Что они сделали с ним, сколько зла творили его именем? Пытали, и насиловали, и убивали – все именем того, кого пригвоздили к кресту и распяли бы снова, если бы он вернулся к ним теперь.
«Тут Льюис был прав, – думала она, уже отказываясь от борьбы. – Что толку бороться? Лучше просто уйти, отказаться от жизни, раз она такая. Если за улыбкой люди прячут ненависть и злобу друг к другу. Хоть в одном ты не соврал, Льюис».
– Если желаешь спасения, – твердил безликий монах, – то прими Господа. Он один может встать между тобой и чудовищем, в когтях которого ты оказалась. Прими Господа, дитя! «Враги его станут лизать прах». Прими Господа как Спасителя, и ты спасёшься!
Но Али не слушала. Она уцепилась за одну мысль, и там, где ничто не могло помочь, эта мысль помогла.
Льюис.
Что Льюис говорил о тайне?
Он всегда был отражением того, с чем приходили к нему люди.
Так, если вы приходите к нему с ненавистью и похотью, то и в нем увидите их отражение. Но если прийти к нему с добром, без зла… Никто не совершенен, но если ты стараешься быть хорошим и приходишь к нему с добром, тогда и он для тебя будет хорошим – разве не так? Она представила себе Христа: не страшную картину распятия, а другие, где он изображался добрым, нежным…
Свет затеплился в ней, выжигая навеянные безликим картины. Да, мучитель показывал ей правду, но не всю правду.
Свет разрастался в ней, и человек под капюшоном стал спотыкаться на словах, шагнул назад, поражённый, даже испуганный тем, что увидел в лице своей жертвы. Как только распятие отодвинулось от её лба, мысли Али прояснились. Новый огонь, её внутренний огонь сжигал смятение и страх. Перед ней встал лик Христа, и Али улыбнулась, увидев, что у него – глаза тайны.
Это оказалось так просто, что она готова была расплакаться. Тайна – это лишь то, что ты ей приносишь.
Свет, горевший в ней, начал сочиться сквозь кожу, и теперь она походила на сияющую огненную статую. Вспыхнули и распались верёвки. Оттолкнувшись от ствола, Али двинулась на монахов. А если и они лишь то, что ты им приносишь? Они преследовали её, потому что она, вернувшись из ниоткуда, принесла на себе запах иного мира. И не её ли собственные страхи и сомнения вложили слова в уста безликого монаха?
– Не надо меня спасать, – тихо проговорила она.
Огонь выплеснулся из неё и ударил в безликие фигуры монахов. Они задымились, плащи на них обвисли, опали, и перед ней снова замельтешила свора псов, боязливо поскуливавших и шарахавшихся от наступающей на них девочки. Когда вся свора разбежалась, Али устало остановилась.
«Только и всего? – подумала она. – Так просто?»
– Так уж просто было? – спросил голос у неё за спиной.
Обернувшись, Али увидела у сосны тайну. Бараньи рога круто поднимались надо лбом, и зелёный плащ ниспадал с плеч.
– Ещё немного, и ты бы потеряла жизнь, – добавил он.
Али взглянула ему в глаза. Она больше не чувствовала того трепета, который объял её перед ним в прошлый раз. Создание, спокойно стоявшее под деревом, казалось старым другом.
– Я тебя звала, – сказала Али, – но вместо тебя пришли они.
– Ты не могла не столкнуться с ними. Я пришёл тебе помочь, но ты справилась сама.
– Но ведь ты мне помог? Я бы сдалась, если бы не вспомнила, что говорил Льюис: что ты – то, что мы тебе приносим. Это ведь так и есть?
Рогатый кивнул.
– Ты хочешь быть свободным? – спросила его Али. – Ради этого все и было затеяно, знаешь ли. Мне надо было узнать, хочешь ли ты быть свободным.
– Хочу я быть свободным или ты?
– Ну… не знаю… Конечно, я хочу быть свободной. Но я думала, я и так свободна. А ты?
– Я не могу быть свободным, если свободы больше нет у людского рода. Но и связать меня невозможно.
– Что ты такое?
– Тайна. – Он улыбнулся. – Как сказала бы твоя подружка Малли: разве все надо объяснять?
– Неплохо бы, – отозвалась Али, – хотя, наверно, тогда все стало бы слишком просто.
– Именно так.
– Но почему ты не помог другим? – спросила она, подумав. – Например, тому человеку с собакой, которого показывали мне псы? Почему нельзя без плохого?
– Я стараюсь помочь, но люди остаются тем, что они есть; они пожинают то, что посеяли.
– Ты ведь не один такой, да? Он кивнул.
– И Малли тоже такая?
– Нет. Она из твоего мира. Я пришёл из иного места, чтобы коснуться ваших душ, а она – частица вашего мира, его земли, и лесов, и луны над ними. Маленькая тайна.
– Секрет, – кивнула Али. – А она знает, что она такое?
– А ты знаешь, что ты такое?
На ум пришло множество очевидных ответов, однако Али покачала головой. После сегодняшнего она понимала уже: простого ответа на этот вопрос не бывает. Помолчав, Али заговорила о другом:
– Хотела бы я знать, куда она подевалась. Когда я стала звать тебя, она была рядом, а потом вдруг пропала.
Рогатый улыбнулся:
– Пропала не она – ты. Когда появилась охота, ты ускользнула в другое место – немного сродни тому, куда я носил тебя прошлой ночью, но другое. А твой мир и Малли все ещё там, где ты их оставила.
– Тогда как же… как мне попасть обратно? Он шагнул к ней, скинул свой зелёный плащ и набросил ей на плечи. Зашуршали листья, и Али робко погладила пальцами край плаща.
– Я пошлю тебя назад, – сказал Рогатый. – Помни меня. Что я такое и каким могу быть; и что ты такое и какой можешь быть.
Он коснулся её лба, погладил пальцем. Али мигнула. Такое чувство возникает в лифте: мгновенная пустота в животе. И вот она уже смотрит на то же дерево, но рогатый человек пропал. Девочка медленно повернулась: костёр ещё горел, и кто-то сидел у огня.
– Малли? – заговорила она и тут же узнала. – Глянь-ка, Льюис! – Али улыбнулась. Сейчас она была в мире с собой и со всем миром.
Льюис вскинул глаза. Слова принадлежали Малли, но голос был новый.
– Али? – спросил он.
– Я, Льюис. – Она все трогала пальцами плащ. Листьев не стало, по крайней мере настоящих, но в свете костра она разглядела, что плащ оказался сшитым из сотен лоскутков, вырезанных в форме древесных листьев. – Что со мной было! – выговорила она. – Настоящее путешествие туда и обратно – прямо как у Бильбо!
Льюис не уловил связи, зато расслышал отзвук мечты в её голосе.
– С тобой все в порядке, Али?
– Лучше не бывает. Что ты здесь делаешь, Льюис? И где Малли? Я столько должна тебе рассказать, только прежде надо повидать маму и Тони, чтоб они за меня не волновались. Ух ты, они ни за что не поверят…
Она осеклась, когда отблеск костра осветил лицо старика.
– В чем дело? Что случилось?
Льюис махнул рукой в сторону дома Валенти, над которым все ещё стояло тусклое зарево.
– Думаю, там какая-то беда, – мягко сказал он.
Блаженное чувство мгновенно смыло волной тревоги.
– О господи! – вскрикнула Али и пошла к дому, но её хватило лишь на несколько шагов. До сих пор она не осознавала, как вымотало её перенесённое испытание. Девочка пошатнулась и даже упала бы, но Льюис подхватил её на руки. – Мне надо туда, – бормотала она, – надо помочь.
Льюис усадил её у огня.
– Нам остаётся только ждать и надеяться, – сказал он. – Им поможет Малли… – «Надеюсь», – добавил он про себя. – Тебе сейчас двух шагов не сделать, не то что брести через тёмный лес.
– Но ведь… Льюис взял её за руку:
– Расскажи лучше, где ты побывала.
Али попыталась спорить, но сил уже не осталось. Она уронила голову ему на плечо.
– Это… трудно описать… – начала она, но ресницы у неё затрепетали, и, не успев понять, что засыпает, девочка крепко уснула.
Льюис положил её голову к себе на колени. Он понятия не имел, что с ней приключилось и откуда она появилась, возникнув прямо из пустоты, но одно было ясно: что-то произошло. Что-то важное. Перемена, которая коснётся каждого из них. «Надо только подождать, пока проснётся Али», – думал он, поглаживая девочку по голове.
Бедняжка совсем обессилела. Надо бы отнести её в дом, но Льюис сомневался, что одолеет спуск – да ещё с девочкой на руках. Придётся подождать здесь, пока не вернётся Малли. Он надеялся, что она не задержится, но после всего, что творилось этой ночью, надежды были зыбкими. Когда вернётся, тогда вернётся – лишь бы вернулась.
Льюис все гладил девочку по волосам. Прислушавшись, он разобрал флейту Томми, хотя время для неё было слишком позднее. Музыка немножко помогала смирить тревогу, но совсем немножко.
10
Эрл отбил рукой «Узи», но при этом выронил свой «тридцать восьмой» Пистолет упал в траву у его ног. Он быстро подхватил оружие, однако, выпрямившись, увидел, что Френки стоит на коленях над Валенти, а автоматический пистолет направила прямо в лицо бывшему мужу.
– Мы это уже проходили, Френки, – заметил он, – вспоминаешь?
Она взглянула на него, сморгнув слезы. Она вспоминала. Что рассказал ей Тони. Что Эрл хотел сделать с ней. Что он хотел сделать с Али. Он заслужил пулю. Он заслужил худшего, что только может случиться с человеческим существом.
– У тебя не получится, – говорил Эрл. Усмехнулся, блестя зубами. – Так что положи эту штуку и хватит валять дурака. Чтобы подписать бумажку, колени тебе без надобности. Либо ты убираешь пушку, либо я их раздроблю к чертям, малютка. Вот так просто. Или, может, ты собираешься набраться храбрости и спустить курок? Ну так я тебе кое-что скажу, Френки. Человек не падает замертво, едва в него вгонят пулю. Полюбуйся хоть на своего дружка. Ведь все ещё жив. Застрелишь меня – так я и тебя с собой прихвачу. Но ты ведь не станешь стрелять, правда?
Ей хотелось выстрелить. Господи, как хотелось. Это же самозащита. Убить его было бы так справедливо, что полмира встанет на её защиту, если она это сделает. Но она не могла. Не потому, что не хватало духу, а потому, что тогда она стала бы такой же, как он.
Френки не презирала Тони за то, что он делал в прошлом, но знала: она не сможет оправдать себя, если убьёт человека, как бы сильно он этого ни заслуживал. Помоги ей бог, ей этого хотелось. Но если она это сделает, значит, он победил. В любом случае он победил. А раз ей все равно проигрывать, то лучше уж играть по своим правилам.
Она опустила руку и уронила пистолет на траву рядом с Валенти. Глаза у него были открыты, и в резких бликах пламени горящего дома она увидела в них одобрение. Каким-то образом он понял, что происходило в ней, и уважал её выбор. Вот в чем разница между ним и Эрлом: то, что Эрл счёл слабостью, в том для Тони – её сила.
– Вот и хорошо, – продолжал Эрл. – Вот и умница, Френки. Завтра утром, как только откроется банк, получим мой кусок, и я тут же исчезну из твоей жизни. Не так уж трудно, верно?
«Ничего труднее я в жизни не делала, – подумала Френки, – но что толку ему объяснять?»
– А что… что с Тони? – спросила она.
– Его оставим здесь.
– Но он умрёт без помощи.
Эрл кивнул, не переставая ухмыляться:
– Да, я знаю.
Френки взглянула на Валенти, но в его глазах не было упрёка.
– Я не могла, – тихо сказала она.
– Все… нормально…
– О господи, – поморщился Эрл. – Давай бросим высокие чувства. Слушай, Френки, нам надо сматывать. Того гляди подвалят копы. Может, они ещё успеют найти твоего дружка, может, он даже до суда доживёт. Как только они установят, кто он есть, его запрут под замок и ключ выкинут подальше. Конечно, я мог бы…
Он уже прицелился в голову Валенти, когда услышал шорох за спиной. «О господи, – подумал Эрл, – опять этот долбаный олень!» Он оглянулся на кусты, прицелился, но выстрелить не успел: раздался выстрел, и что-то острое воткнулось ему в бок.
– Какого черта… – Он тупо уставился на собственный пистолет, потом медленно обернулся к Валенти и Френки. Тони второй раз нажал курок своего «тридцать восьмого». На этот раз пуля ударила Эрла прямо в грудь и подкинула в воздух. Он упал на землю уже мёртвым.
– Может… ты… не могла, – сказал Френки Валенти, выпуская из рук пистолет. Он не пони мал, откуда взял силы держать его до сих пор. – Но… я… мог. Мне… пришлось, Френки. Ты понимаешь… нет?
– Не разговаривай, – велела Френки. – О боже, лежи спокойно. Я вызову «скорую».
– Тебе… надо убираться отсюда, – проговорил Валенти.
– Он прав.
Френки обернулась на голос. В свете догоравшего пожара она разглядела маленькую дикарку: тоненькую, одетую в обноски, с курчавой головкой, полной сучков, травинок и листьев. Прямо над линией волос торчали два маленьких острых рога, так хорошо запомнившихся Френки. Это она своим появлением отвлекла Эрла.
– Малли? – Френки смотрела ей за плечо, надеясь увидеть Али, но дикарка, как видно, явилась одна. – Ты не понимаешь. Ему надо в больницу.
Малли затрясла головой. Вдали уже завывала сирена.
– Не надо тебе быть здесь, когда… появятся копы, – уговаривал Валенти. – Пожалуйста, Френки.
– Я не уйду.
– Надо уходить, – заявила Малли, – и его с собой возьмём.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
– Ради этой твари ты покинула Господа? – вопрошал человек под капюшоном. – Ради этого чудовища?
– Н-неправда, – выдавила Али. Она пыталась рассмотреть лицо в тени капюшона, но все застилали вызванные им видения.
– Неправда? – выкрикнул он. – А это – тоже неправда?
Она увидела в поле мужчину с немецкой овчаркой. Они слушали музыку козлоногого, и, подобно козлоногому, мужчина принялся играть со своим телом. Она увидела его снова в постели с женщиной: он входил в неё сзади, подвывая, как животное. Увидела, как он стреляет в собаку. Увидела, как он набрасывается на её маму, швыряет её на капот машины, срывает одежду. Увидела, как он вставляет себе в рот дуло того самого ружья, из которого застрелил собаку, и нажимает курок. И все время звучала адская музыка, словно гвоздём скребли по школьной доске, и козлоногий стоял за его спиной и ухмылялся, ухмылялся…
– Не… неправда! – кричала она.
Но она знала: правда. Все, что показал ей сейчас человек под капюшоном, – все это было. Она видела, как козлоногий откладывает дудку, погружает пальцы в кровь самоубийцы и с наслаждением слизывает с пальцев красную влагу раздвоенным языком.
Все правда.
– Такие жертвы приносят сатане, – говорил тот, под капюшоном. – Такие и иные. Муки и боль. «Отвергни Дьявола, и он бежит от тебя». Поверь Благой Книге, дитя. «Господь наш – свет, и где пребывает он, там нет тьмы». Там нет места подобному святотатству против жизни.
Теперь она видела старый камень на поляне и деревенских, приплясывающих в кругу под музыку дудочника, которая казалась старинной версией мелодий Томми Даффина. Она узнала Льюиса и Лили – много моложе, чем теперь. Человек, стоявший у камня, держал в руке длинный обоюдоострый нож. Двое подвели быка.
Человек перерезал быку горло и подставил под струю крови большую железную миску. Потом он поднёс кровь камню, у которого снова стояла тайна, но теперь в облике человека с рогами оленя. Глаза его по-прежнему горели красным огнём, и на протянутой к чаше лапе виднелись длинные когти. Человек начал пить, и струи крови пролились ему на подбородок, на зелёный плащ. А деревенские между тем плясали, и Дудочник наигрывал адский мотивчик.
Правда.
Она увидела пару любовников в лесу и козлоногого, наигрывавшего им, пока они терзали друг друга в горячке страсти. Похоть, горевшая в их глазах, казалась бледным отблеском сверкающих глаз козлоногого, извергавшего на них своё семя.
Правда.
– «Воздержись от телесной похоти, что угрожает душе твоей», – провозгласил человек под капюшоном. – Не это ли чудовище вдохновит тебя, дитя? Допустишь ли к своему невинному телу его безбожную проказу?
– Н-не…
Воспалённый мозг давал картины одну отвратительнее другой, и Али начала задыхаться. Тошнота подступила к горлу. Она что было силы рвала верёвки, но спасения не было; не было спасения ни из плена, ни от видений, которые человек под капюшоном посылал ей через своё распятие.
– Писание вопрошает: «Если с нами Господь – кто против нас?», и я отвечу тебе: сатана. Взгляни на его деяния, дитя. Неужто ты и теперь обнимешь его? За соитие с ним ты продаёшь свою душу. Повторяй за мной: «Господи, помилуй меня, грешную…»
Али почти не слышала его. Нестройная музыка, адские картины все дальше загоняли её в безумие. «Вы мне лгали! – кричала она тайне, Малли, Льюису. – Вы лгали мне. Вы говорили, он хороший, но вы врали, врали, врали…»
– Имя им легион, – возглашал безликий, – но един Сын Божий! Дитя, прими его как своего спасителя!
Бешеный водоворот мучительных, жестоких видений затянул Али и лишил разума. Она, как за соломинку, цеплялась за слова стоящего перед ней, но при имени Христовом перед ней вставало видение Иисуса, распятого на кресте, корчащегося в муках, с полными боли глазами и в терновом венце, раздирающем лоб.
Здесь не найти было утешения. Все то же самое: жестокость и боль. Если Христос был Спасителем, на что надеяться после того, что сотворили с ним люди? Что они сделали с ним, сколько зла творили его именем? Пытали, и насиловали, и убивали – все именем того, кого пригвоздили к кресту и распяли бы снова, если бы он вернулся к ним теперь.
«Тут Льюис был прав, – думала она, уже отказываясь от борьбы. – Что толку бороться? Лучше просто уйти, отказаться от жизни, раз она такая. Если за улыбкой люди прячут ненависть и злобу друг к другу. Хоть в одном ты не соврал, Льюис».
– Если желаешь спасения, – твердил безликий монах, – то прими Господа. Он один может встать между тобой и чудовищем, в когтях которого ты оказалась. Прими Господа, дитя! «Враги его станут лизать прах». Прими Господа как Спасителя, и ты спасёшься!
Но Али не слушала. Она уцепилась за одну мысль, и там, где ничто не могло помочь, эта мысль помогла.
Льюис.
Что Льюис говорил о тайне?
Он всегда был отражением того, с чем приходили к нему люди.
Так, если вы приходите к нему с ненавистью и похотью, то и в нем увидите их отражение. Но если прийти к нему с добром, без зла… Никто не совершенен, но если ты стараешься быть хорошим и приходишь к нему с добром, тогда и он для тебя будет хорошим – разве не так? Она представила себе Христа: не страшную картину распятия, а другие, где он изображался добрым, нежным…
Свет затеплился в ней, выжигая навеянные безликим картины. Да, мучитель показывал ей правду, но не всю правду.
Свет разрастался в ней, и человек под капюшоном стал спотыкаться на словах, шагнул назад, поражённый, даже испуганный тем, что увидел в лице своей жертвы. Как только распятие отодвинулось от её лба, мысли Али прояснились. Новый огонь, её внутренний огонь сжигал смятение и страх. Перед ней встал лик Христа, и Али улыбнулась, увидев, что у него – глаза тайны.
Это оказалось так просто, что она готова была расплакаться. Тайна – это лишь то, что ты ей приносишь.
Свет, горевший в ней, начал сочиться сквозь кожу, и теперь она походила на сияющую огненную статую. Вспыхнули и распались верёвки. Оттолкнувшись от ствола, Али двинулась на монахов. А если и они лишь то, что ты им приносишь? Они преследовали её, потому что она, вернувшись из ниоткуда, принесла на себе запах иного мира. И не её ли собственные страхи и сомнения вложили слова в уста безликого монаха?
– Не надо меня спасать, – тихо проговорила она.
Огонь выплеснулся из неё и ударил в безликие фигуры монахов. Они задымились, плащи на них обвисли, опали, и перед ней снова замельтешила свора псов, боязливо поскуливавших и шарахавшихся от наступающей на них девочки. Когда вся свора разбежалась, Али устало остановилась.
«Только и всего? – подумала она. – Так просто?»
– Так уж просто было? – спросил голос у неё за спиной.
Обернувшись, Али увидела у сосны тайну. Бараньи рога круто поднимались надо лбом, и зелёный плащ ниспадал с плеч.
– Ещё немного, и ты бы потеряла жизнь, – добавил он.
Али взглянула ему в глаза. Она больше не чувствовала того трепета, который объял её перед ним в прошлый раз. Создание, спокойно стоявшее под деревом, казалось старым другом.
– Я тебя звала, – сказала Али, – но вместо тебя пришли они.
– Ты не могла не столкнуться с ними. Я пришёл тебе помочь, но ты справилась сама.
– Но ведь ты мне помог? Я бы сдалась, если бы не вспомнила, что говорил Льюис: что ты – то, что мы тебе приносим. Это ведь так и есть?
Рогатый кивнул.
– Ты хочешь быть свободным? – спросила его Али. – Ради этого все и было затеяно, знаешь ли. Мне надо было узнать, хочешь ли ты быть свободным.
– Хочу я быть свободным или ты?
– Ну… не знаю… Конечно, я хочу быть свободной. Но я думала, я и так свободна. А ты?
– Я не могу быть свободным, если свободы больше нет у людского рода. Но и связать меня невозможно.
– Что ты такое?
– Тайна. – Он улыбнулся. – Как сказала бы твоя подружка Малли: разве все надо объяснять?
– Неплохо бы, – отозвалась Али, – хотя, наверно, тогда все стало бы слишком просто.
– Именно так.
– Но почему ты не помог другим? – спросила она, подумав. – Например, тому человеку с собакой, которого показывали мне псы? Почему нельзя без плохого?
– Я стараюсь помочь, но люди остаются тем, что они есть; они пожинают то, что посеяли.
– Ты ведь не один такой, да? Он кивнул.
– И Малли тоже такая?
– Нет. Она из твоего мира. Я пришёл из иного места, чтобы коснуться ваших душ, а она – частица вашего мира, его земли, и лесов, и луны над ними. Маленькая тайна.
– Секрет, – кивнула Али. – А она знает, что она такое?
– А ты знаешь, что ты такое?
На ум пришло множество очевидных ответов, однако Али покачала головой. После сегодняшнего она понимала уже: простого ответа на этот вопрос не бывает. Помолчав, Али заговорила о другом:
– Хотела бы я знать, куда она подевалась. Когда я стала звать тебя, она была рядом, а потом вдруг пропала.
Рогатый улыбнулся:
– Пропала не она – ты. Когда появилась охота, ты ускользнула в другое место – немного сродни тому, куда я носил тебя прошлой ночью, но другое. А твой мир и Малли все ещё там, где ты их оставила.
– Тогда как же… как мне попасть обратно? Он шагнул к ней, скинул свой зелёный плащ и набросил ей на плечи. Зашуршали листья, и Али робко погладила пальцами край плаща.
– Я пошлю тебя назад, – сказал Рогатый. – Помни меня. Что я такое и каким могу быть; и что ты такое и какой можешь быть.
Он коснулся её лба, погладил пальцем. Али мигнула. Такое чувство возникает в лифте: мгновенная пустота в животе. И вот она уже смотрит на то же дерево, но рогатый человек пропал. Девочка медленно повернулась: костёр ещё горел, и кто-то сидел у огня.
– Малли? – заговорила она и тут же узнала. – Глянь-ка, Льюис! – Али улыбнулась. Сейчас она была в мире с собой и со всем миром.
Льюис вскинул глаза. Слова принадлежали Малли, но голос был новый.
– Али? – спросил он.
– Я, Льюис. – Она все трогала пальцами плащ. Листьев не стало, по крайней мере настоящих, но в свете костра она разглядела, что плащ оказался сшитым из сотен лоскутков, вырезанных в форме древесных листьев. – Что со мной было! – выговорила она. – Настоящее путешествие туда и обратно – прямо как у Бильбо!
Льюис не уловил связи, зато расслышал отзвук мечты в её голосе.
– С тобой все в порядке, Али?
– Лучше не бывает. Что ты здесь делаешь, Льюис? И где Малли? Я столько должна тебе рассказать, только прежде надо повидать маму и Тони, чтоб они за меня не волновались. Ух ты, они ни за что не поверят…
Она осеклась, когда отблеск костра осветил лицо старика.
– В чем дело? Что случилось?
Льюис махнул рукой в сторону дома Валенти, над которым все ещё стояло тусклое зарево.
– Думаю, там какая-то беда, – мягко сказал он.
Блаженное чувство мгновенно смыло волной тревоги.
– О господи! – вскрикнула Али и пошла к дому, но её хватило лишь на несколько шагов. До сих пор она не осознавала, как вымотало её перенесённое испытание. Девочка пошатнулась и даже упала бы, но Льюис подхватил её на руки. – Мне надо туда, – бормотала она, – надо помочь.
Льюис усадил её у огня.
– Нам остаётся только ждать и надеяться, – сказал он. – Им поможет Малли… – «Надеюсь», – добавил он про себя. – Тебе сейчас двух шагов не сделать, не то что брести через тёмный лес.
– Но ведь… Льюис взял её за руку:
– Расскажи лучше, где ты побывала.
Али попыталась спорить, но сил уже не осталось. Она уронила голову ему на плечо.
– Это… трудно описать… – начала она, но ресницы у неё затрепетали, и, не успев понять, что засыпает, девочка крепко уснула.
Льюис положил её голову к себе на колени. Он понятия не имел, что с ней приключилось и откуда она появилась, возникнув прямо из пустоты, но одно было ясно: что-то произошло. Что-то важное. Перемена, которая коснётся каждого из них. «Надо только подождать, пока проснётся Али», – думал он, поглаживая девочку по голове.
Бедняжка совсем обессилела. Надо бы отнести её в дом, но Льюис сомневался, что одолеет спуск – да ещё с девочкой на руках. Придётся подождать здесь, пока не вернётся Малли. Он надеялся, что она не задержится, но после всего, что творилось этой ночью, надежды были зыбкими. Когда вернётся, тогда вернётся – лишь бы вернулась.
Льюис все гладил девочку по волосам. Прислушавшись, он разобрал флейту Томми, хотя время для неё было слишком позднее. Музыка немножко помогала смирить тревогу, но совсем немножко.
10
Эрл отбил рукой «Узи», но при этом выронил свой «тридцать восьмой» Пистолет упал в траву у его ног. Он быстро подхватил оружие, однако, выпрямившись, увидел, что Френки стоит на коленях над Валенти, а автоматический пистолет направила прямо в лицо бывшему мужу.
– Мы это уже проходили, Френки, – заметил он, – вспоминаешь?
Она взглянула на него, сморгнув слезы. Она вспоминала. Что рассказал ей Тони. Что Эрл хотел сделать с ней. Что он хотел сделать с Али. Он заслужил пулю. Он заслужил худшего, что только может случиться с человеческим существом.
– У тебя не получится, – говорил Эрл. Усмехнулся, блестя зубами. – Так что положи эту штуку и хватит валять дурака. Чтобы подписать бумажку, колени тебе без надобности. Либо ты убираешь пушку, либо я их раздроблю к чертям, малютка. Вот так просто. Или, может, ты собираешься набраться храбрости и спустить курок? Ну так я тебе кое-что скажу, Френки. Человек не падает замертво, едва в него вгонят пулю. Полюбуйся хоть на своего дружка. Ведь все ещё жив. Застрелишь меня – так я и тебя с собой прихвачу. Но ты ведь не станешь стрелять, правда?
Ей хотелось выстрелить. Господи, как хотелось. Это же самозащита. Убить его было бы так справедливо, что полмира встанет на её защиту, если она это сделает. Но она не могла. Не потому, что не хватало духу, а потому, что тогда она стала бы такой же, как он.
Френки не презирала Тони за то, что он делал в прошлом, но знала: она не сможет оправдать себя, если убьёт человека, как бы сильно он этого ни заслуживал. Помоги ей бог, ей этого хотелось. Но если она это сделает, значит, он победил. В любом случае он победил. А раз ей все равно проигрывать, то лучше уж играть по своим правилам.
Она опустила руку и уронила пистолет на траву рядом с Валенти. Глаза у него были открыты, и в резких бликах пламени горящего дома она увидела в них одобрение. Каким-то образом он понял, что происходило в ней, и уважал её выбор. Вот в чем разница между ним и Эрлом: то, что Эрл счёл слабостью, в том для Тони – её сила.
– Вот и хорошо, – продолжал Эрл. – Вот и умница, Френки. Завтра утром, как только откроется банк, получим мой кусок, и я тут же исчезну из твоей жизни. Не так уж трудно, верно?
«Ничего труднее я в жизни не делала, – подумала Френки, – но что толку ему объяснять?»
– А что… что с Тони? – спросила она.
– Его оставим здесь.
– Но он умрёт без помощи.
Эрл кивнул, не переставая ухмыляться:
– Да, я знаю.
Френки взглянула на Валенти, но в его глазах не было упрёка.
– Я не могла, – тихо сказала она.
– Все… нормально…
– О господи, – поморщился Эрл. – Давай бросим высокие чувства. Слушай, Френки, нам надо сматывать. Того гляди подвалят копы. Может, они ещё успеют найти твоего дружка, может, он даже до суда доживёт. Как только они установят, кто он есть, его запрут под замок и ключ выкинут подальше. Конечно, я мог бы…
Он уже прицелился в голову Валенти, когда услышал шорох за спиной. «О господи, – подумал Эрл, – опять этот долбаный олень!» Он оглянулся на кусты, прицелился, но выстрелить не успел: раздался выстрел, и что-то острое воткнулось ему в бок.
– Какого черта… – Он тупо уставился на собственный пистолет, потом медленно обернулся к Валенти и Френки. Тони второй раз нажал курок своего «тридцать восьмого». На этот раз пуля ударила Эрла прямо в грудь и подкинула в воздух. Он упал на землю уже мёртвым.
– Может… ты… не могла, – сказал Френки Валенти, выпуская из рук пистолет. Он не пони мал, откуда взял силы держать его до сих пор. – Но… я… мог. Мне… пришлось, Френки. Ты понимаешь… нет?
– Не разговаривай, – велела Френки. – О боже, лежи спокойно. Я вызову «скорую».
– Тебе… надо убираться отсюда, – проговорил Валенти.
– Он прав.
Френки обернулась на голос. В свете догоравшего пожара она разглядела маленькую дикарку: тоненькую, одетую в обноски, с курчавой головкой, полной сучков, травинок и листьев. Прямо над линией волос торчали два маленьких острых рога, так хорошо запомнившихся Френки. Это она своим появлением отвлекла Эрла.
– Малли? – Френки смотрела ей за плечо, надеясь увидеть Али, но дикарка, как видно, явилась одна. – Ты не понимаешь. Ему надо в больницу.
Малли затрясла головой. Вдали уже завывала сирена.
– Не надо тебе быть здесь, когда… появятся копы, – уговаривал Валенти. – Пожалуйста, Френки.
– Я не уйду.
– Надо уходить, – заявила Малли, – и его с собой возьмём.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33