Если даже вампир погружал их в сон так мягко, что они просто лишались сознания, не заметив ни того момента, когда заснули, ни момента пробуждения, – все равно невыносимое жжение в ране не должно было позволить Курту заснуть так уж легко. Он должен был почувствовать хоть что-то!
Жестокий опыт удался.
Курт раскрыл тайну.
Вампир не приходил в комнату к Лизе-Лотте.
Лизе-Лотта сама выходила к нему.
Когда пробило одиннадцать, Курт внезапно ощутил, как все его тело сковал какой-то странный паралич, а в мозгу словно туман заклубился. Его неудержимо клонило в сон. Даже более того: он уснул, уснул глубоко… Но какая-то часть сознания продолжала бодрствовать. Боль в ране притупилась, но не окончательно. И эта боль не давала ему полностью погрузиться в сон.
Сиделка заснула в своем кресле.
Возможно, солдаты у дверей тоже заснули?
А Лизе-Лотта вдруг села на кровати. Словно бы кто-то ее позвал. Глаза ее были широко раскрыты и блестели возбуждением, на щеках проступил слабый румянец и она улыбалась, счастливо улыбалась! Лизе-Лотта блаженно потянулась, как человек, очнувшийся от долгого сна. А потом она встала. Она встала! Тогда как от слабости даже чашку в руках удержать не могла, и сиделке приходилось подкладывать под нее судно для отправления всех естественных надобностей и обтирать губкой ее бесчувственное тело, чтобы не допустить застоя крови… Лизе-Лотта встала и пошла к двери. Перешагнула через боярышник. И ушла…
Курт не мог последовать за ней, он не мог даже шевельнуться. И не знал, сколько она отсутствовала, хотя бой часов отмерял время. Его затуманенное сознание оказалось не в состоянии фиксировать число ударов. Все, на что хватило его сил – это не заснуть до возвращения Лизе-Лотты.
В комнату она вошла, шатаясь от слабости. И рухнула, не дойдя до кровати. Оцепенение тут же спало и с Курта, и с сиделки (причем сиделка после твердила, что не заснула ни на секунду и видела, как Лизе-Лотта упала с кровати). Оба бросились к Лизе-Лотте. Курт уложил ее в постель. Она была без сознания, дыхание слабое. Сиделка побежала за доктором Гисслером. На ее зов явились все, включая Августа Хофера. Доктор Гисслер и Магда осмотрели Лизе-Лотту и констатировали глубокую кому. То, что она могла в таком состоянии двигаться, казалось даже более фантастическим, чем само существование вампиров!
Истерические требования Курта немедленно вскрыть гробы и пробить кольями всех троих вампиров, естественно, не возымели успеха.
А когда Курт бросился в часовню, намереваясь совершить все это самостоятельно – его остановили и на всякий случай заперли.
Сиделка выла, валялась в ногах у всех по очереди, умоляла отпустить ее. Она была совершенно невменяема – так сильно боялась, что «упырь и ее позовет»! Пришлось Петеру Уве вывести ее во двор и пристрелить. Оставлять не имело смысла. Отпустить тоже было нельзя – она всю деревню переполошит…
Курта выпустили только ночью, когда совсем стемнело и уже не имело смысла искать вампиров в их гробах. Курт и сам это понял. И поспешил в комнату Лизе-Лотты. Там он расковырял свою рану и засыпал туда столько соли, что доктор Гисслер испугался – как бы дело не кончилось ампутацией руки. Хотя соль предупреждает заражение… Но не в таких количествах. Теперь эта рана не заживет очень долго. Даже если ее промыть и зашить.
В этот раз Курт, вместо того, чтобы сесть в кресло у двери, лег в постель рядом с Лизе-Лоттой. Обнял ее, прижал к себе. Доктор Гисслер, запирая дверь в комнату Лизе-Лотты, подумал, что выглядит это очень трогательно и, возможно, неистовую любовь молодого эсэсовца к Лизе-Лотте он сам мог бы как-нибудь использовать в своих интересах… Если бы раньше понял глубину этой любви. А теперь было поздно. В том, что Лизе-Лотту живой они уже не увидят, доктор Гисслер не сомневался.
Он оказался прав.
ЖИВОЙ ее действительно больше никто не видел!
Только сам доктор Гисслер это понял слишком поздно…
Ночью Лизе-Лотта пробудилась, услышав зов возлюбленного. Встала и спустилась в сад. Сегодня выпала обильная роса. Ее рубашка сразу намокла и прилипла к телу. Наверное, роса была холодной… Но Лизе-Лотта не чувствовала холода. Она вообще ничего не чувствовала, кроме отчаянного желания слиться с любимым.
Упав на его грудь, прижавшись к нему, Лизе-Лотта разрыдалась от облегчения.
– Знаешь, я так устала! – прошептала она.
Обычно они не разговаривали. Или – правильнее сказать, обычно они ничего не произносили вслух. Он с легкостью читал ее мысли, а его голос звучал прямо в мозгу Лизе-Лотты. Очень удобно, между прочим! Но сейчас у нее вырвались эти слова. Вместе с потоком слез, который она никак не могла остановить. Отчего-то ей вспомнились все страдания, которые она успела перенести за жизнь. Обычно в счастливые часы свиданий с ним, Лизе-Лотта не вспоминала ни о чем плохом. Все плохое оставалось где-то в другом мире… А рядом с любимым царствовала любовь! Но сегодня все было как-то иначе. И Лизе-Лотта действительно чувствовала себя уставшей.
«Да, ты устала. Это я виноват. Я слишком долго тянул… По капле цедил твою сладость… Я измучил тебя. Но сегодня все кончится. Сегодня я подарю тебе покой. И жизнь вечную – если ты сама этого захочешь. Обними меня…»
Лизе-Лотта обняла его и сама склонила к плечу голову, открывая шею для его поцелуя. И он припал к ее шее с каким-то сдавленным стоном. Как всегда, она почувствовала мгновенный укол боли… А затем по телу разлилось наслаждение.
Сегодня поцелуй длился особенно долго. А наслаждение было настолько острым, что Лизе-Лотта вдруг начала задыхаться. Она ничего не могла с собой поделать… Чем выше возносилась она на пик удовольствия – тем тяжелее ей становилось дышать. Перед глазами крутились кроваво-золотые вихри, мелькали белые всполохи. Она задыхалась!
И продолжала задыхаться, даже когда любимый прервал поцелуй.
Он смотрел на нее таким странным взглядом. Вопросительным и нежным одновременно. А еще, кажется, было в его взгляде сожаление. Или ей это показалось? Его лицо закрывала какая-то туманная дымка. Но даже сквозь эту дымку ярко горели его чудесные глаза. Сегодня у него были такие яркие губы! И зубы сверкнули бело и остро, когда он заговорил.
– Ты хочешь этого? Ты хочешь быть вечно со мной? Среди тех, кого прокляли люди? Среди тех, кто проклял людей? Я могу подарить тебе вечный покой. Я могу подарить тебе вечную жизнь. Жизнь – рядом со мной. Что ты хочешь? Я даю тебе выбор. У других этого выбора не было…
Несмотря на странное свое состояние – удушье становилось все более мучительным – Лизе-Лотта несказанно удивилась тому, что любимый говорит с ней. Она впервые услышала, как звучит его голос. Его настоящий голос – а не тот волшебный зов, который манил ее в сад по ночам… Но и этот его голос был так прекрасен и мелодичен!
И еще больше удивили Лизе-Лотту его слова. Какой может быть выбор? Как может она отказаться от счастья быть с ним? Она лишь об этом и мечтает все время с тех пор, когда впервые вышла на его зов… А может, лишь об это она мечтала всю свою жизнь!
– Да! – простонала Лизе-Лотта. – Я хочу быть с тобой! Не покидай меня!
Он улыбнулся. А затем поднес ко рту руку и прокусил себе запястье! Потекла кровь. Несколько горячих капель упали на грудь и шею Лизе-Лотты. Это было неожиданно приятно… А потом прокушенное запястье оказалось возле ее губ и кровь потекла в ее пересохший рот.
– Пей! Пей мою кровь! – прошептал тот, кого она так любила.
Он ей велел сделать это, а значит, быть не может сомненья в том, что так надо, что это – хорошо и правильно…
Тем более, что кровь так горяча!
И так вкусна!
Она утоляла жажду лучше, чем самая чистая родниковая вода.
Она была слаще любого фруктового сока.
Пьянила сильнее любого вина.
Лизе-Лотта присосалась к ране на его запястье и глотала, глотала кровь…
И чувствовала, как тело ее наливается радостной силой!
Она перестала задыхаться.
Вместо слабости явилась дивная легкость.
А еще – ей захотелось спать. Так сильно, что она не справилась с собой…
Она отпустила его руку. Рана на запястье затянулась сама собой – без следа. Только на кружевном манжете осталось несколько ярких пятнышек.
А Лизе-Лотта, виновато улыбнувшись ему, прикорнула прямо на скамейке.
Граф долго сидел, глядя на женщину, в чьем теле умирал человек – и рождался вампир. Он совершал подобное всего третий раз. И каждый раз это было – как чудо, как откровение.
Лизе-Лотта уже не дышала.
Граф заботливо стер с ее губ следы крови.
Потом поцеловал – и растворился в ночной темноте.
День она будет – как мертвая. А следующей ночью она пробудится к новой жизни! Он должен быть рядом с ней в момент пробуждения. Чтобы подержать, утешить, объяснить… И накормить. Ее будет сжигать страшный голод. Так бывает со всеми.
Интересно, что сделают эти люди с ее телом? Своих мертвецов они почему-то не клали в гробы, а просто сваливали в ров у западной стены замка – и забрасывали землей. Но, может, для нее сделают исключение? Ведь она – внучка главного среди них, доктора Гисслера…
А если нет – тоже не беда. Только придется потревожить смертный покой старого Фридриха Драгенкопфа. То есть, попросту вывалить его кости из гроба! Гроб у него хороший. Красивый – и сохранился великолепно. Фридриху гроб, по сути дела, уже ни к чему. Душа его далеко, а тело… Тело истлело. А вот вампиру обязательно нужен свой гроб. Таков порядок. И граф постарается порядок соблюсти. Ради Лизе-Лотты… Она заслуживает. Из нее получится прекрасная спутница в вечности! И очень хороший вампир.
На рассвете Курт с воплями выбежал из комнаты Лизе-Лотты (замок, старательно запертый накануне, почему-то оказался открытым) и, продолжая кричать, заметался по коридорам. Он перебудил всех, кто еще спал… Напугал охрану. Никто не осмеливался его остановить: в руках Курта был револьвер.
Курт ворвался в часовню, сбежал по лестнице в склеп…
Наверное, он имел нехорошее намерение уничтожить «ценнейшие биологические образцы», то есть – троих вампиров.
Но образцов на месте не оказалось.
Они исчезли.
Вместе с гробами.
Только в часовне Курт смог наконец-то связно объяснить, что произошло.
Доктор Гисслер сам допросил его в присутствии обоих Хоферов и Магды.
Все происходило по тому же сценарию, что и прошлой ночью.
Курт слышал, как пробило одиннадцать. Бесчувственная Лизе-Лотта лежала в его объятиях. Вдруг он почувствовал, что ее сердце стало биться сильнее и быстрее. Потом изменился ритм дыхания. Затем самого Курта сковало сонной истомой… Но он видел, как Лизе-Лотта открыла глаза. Высвободилась из его объятий, причем не обратила ни малейшего внимания на то, что он лежит рядом. Приподнялась на локте и прислушалась. Счастливо улыбнулась и – встала. И ушла, разумеется. Курт слышал щелчок замка, который Лизе-Лотта неизвестно как сумела отворить. Последовать за ней он не мог, а вскоре и вовсе заснул самым позорным образом… Проснулся внезапно, на рассвете, словно от толчка. Рана тут же заболела, хотя во сне она его не беспокоила. Лизе-Лотты рядом не было. Курт почувствовал, что может двигаться, вскочил, схватил револьвер и с воплями выбежал в коридор.
Рассказав все это, Курт разрыдался, как ребенок. Он даже не стеснялся своих слез. И зло оттолкнул Магду, которая принялась было его утешать.
Август Хофер приказал будить солдат и прочесывать замок в поисках Лизе-Лотты и исчезнувших гробов.
Солдат подняли, но особенно прочесывать замок не пришлось. Лизе-Лотту нашли в саду. На той самой скамеечке, на которой трое вампиров чаще всего оставляли своих жертв.
Лизе-Лотта была мертва.
Доктор Гисслер не сразу смог приступить к изучению тела своей внучки. Потому что сначала на мертвую бледную Лизе-Лотту, лежащую в мокрой от росы ночной рубашке, накинулся Курт. Последовала сцена, показавшаяся доктору Гисслеру безобразной, хотя кто-нибудь другой, возможно, счел бы ее трогательной. Курт подхватил умершую на руки, принялся осыпать поцелуями, называл всеми ласковыми именами, какие только встречаются в немецком языке, умолял вернуться, не покидать его или взять его с собой… В конце концов, когда окружающим надоело лицезреть эту истерику, по команде Августа трое дюжих солдат навалились на Курта и прижали его к земле, а Магда, ловким движением вспоров рукав, всадила в руку Курта заранее заготовленный шприц с успокоительным. После Курта отнесли в его комнату, где Магда промыла и перевязала его рану. И осталась рядом – стеречь. Август принес бутылку коньяка. Сказал, что по его мнению, пусть племянник лучше напьется, чем застрелится. Но Магда предпочла держать наготове шприц и ампулы с успокоительным.
Один из солдат нашел в нескольких метров от скамейки, в густой траве, целый клубок серебряных цепочек. Их было очень много – видимо, все те цепочки, которые доктор Гисслер надевал на Лизе-Лотту, оказались брошены здесь.
Тело Лизе-Лотты отнесли в лабораторию. Доктору Гисслеру не терпелось приступить к вскрытию. Дело в том, что выглядела Лизе-Лотта совсем не так, как две первые жертвы. Казалось, что, несмотря на бледность, она как-то похорошела после смерти и даже не выглядела такой изможденной, как обычно. Она была почти что красива! Гладкая светящаяся кожа, блестящие мягкие волосы. Никакого трупного окоченения не было и в помине. Она была холодна… Но, если бы не отсутствие пульса, дыхания и давления, ее вполне можно было бы принять за спящую.
Ассистента у доктора Гисслера сегодня не было: Магда сидела у постели Курта и доктор Гисслер понимал, что для него же было бы опасно пытаться заставить ее вернуться к работе. Он сам подготовил ланцеты, пилу для грудины, ванночки для внутренних органов, формалин, раствор для промывания брюшной полости, грубые нитки – чтобы зашить разрез. Все приготовил. Снял с трупа рубашку. Осмотрел кожу – никаких повреждений, даже ранки на шее исчезли. Взялся было за скальпель… И не смог нанести разрез!
Наверное, сказалось напряжение последних дней. И несвоевременно раннее пробуждение. Пальцы вдруг ослабели и скальпель со звоном упал на каменный пол. В голове крутился туман. Тело налилось свинцовой тяжестью. Доктор Гисслер вспомнил, как описывал Курт наведенный вампиром морок. Очень похоже! Но сейчас – десять часов утра. Вампиры спят крепким сном. Во всяком случае, им положено в это время спать! Так что, наверное, сказалась усталость. И возраст.
Доктор Гисслер решил, что вскрывать будет позже. Сначала ему надо немного поспать. Обложив тело ватой, пропитанной формалином, он покинул лабораторию. Когда он вышел на свежий воздух, ему стало несколько легче. Но по-прежнему хотелось спать.
Доктор Гисслер поднялся к себе в комнату, лег на постель – и проспал до глубокой ночи.
Ночью идти вскрывать труп было как-то неуместно: доктор Гисслер старался не нарушать им же самим установленные правила безопасности.
А утром тело Лизе-Лотты из лаборатории исчезло…
Вновь обыскали весь замок. Частично – даже развалины. В подземелья боялись углубляться: там все было сильно разрушено, а планы замка найти не удалось.
Ни гробы, ни тело Лизе-Лотты обнаружены не были.
Отто Хофер высказал предположение, что Лизе-Лотта каким-то образом заразилась вампиризмом. Пока это могло быть только предположением – ведь никто не видел ее ожившей! Но именно это предположение казалось наиболее близким к истине. Оставался вопрос: почему предыдущие жертвы вампиров не стали вампирами? Возможно, вампиры превращают в себе подобных только взрослых особей? Но что защищает детей? Возможно, божья милость, ведь они – невинны, а значит – не подвержены разрушающему воздействию зла? И это предположение Отто высказал с невозмутимостью ученого. Бог и Божья милость были для него не более чем явлениями, пригодными для изучения.
Зато Августу Хоферу от этого предположения сделалось жутко. Ведь если есть Бог и Божья милость – значит, есть и гнев Божий, и загробная кара. А если Божья милость распространяется на расово неполноценных детей… Не значит ли это, что гнев Божий падет на головы тех чистокровных арийцев, которые отправили этих самых детей на корм вампирам?
Курт лежал в своей комнате, пьяный и накачанный успокоительными. Он проклинал за все случившееся себя и только себя. Он снова не смог защитить Лизе-Лотту! Он, когда-то мечтавший быть ее рыцарем и защитником, сначала допустил, чтобы Лизе-Лотта попала в гетто… А теперь – не смог уберечь ее от смерти!
Курту очень хотелось умереть.
А перед смертью – еще хоть раз увидеть Лизе-Лотту.
Глава XII. Что таится в темноте…
А Ханса Кросснера так и не нашли.
Допросили с пристрастием отца деревенской красавицы, с которой позабавился в свою первую увольнительную бесшабашный Ханс, ее саму, ее мать и младшего брата – все клялись и божились, что не видели милейшего Ханса с тех самых пор, как тот впервые пожаловал в деревню, да и зла на него не держат, а если и грозились кому, так это дочке и ругались на дочку – дуру и бесстыдницу, наговорившую черт знает чего о храбром и честном солдате Вермахта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Жестокий опыт удался.
Курт раскрыл тайну.
Вампир не приходил в комнату к Лизе-Лотте.
Лизе-Лотта сама выходила к нему.
Когда пробило одиннадцать, Курт внезапно ощутил, как все его тело сковал какой-то странный паралич, а в мозгу словно туман заклубился. Его неудержимо клонило в сон. Даже более того: он уснул, уснул глубоко… Но какая-то часть сознания продолжала бодрствовать. Боль в ране притупилась, но не окончательно. И эта боль не давала ему полностью погрузиться в сон.
Сиделка заснула в своем кресле.
Возможно, солдаты у дверей тоже заснули?
А Лизе-Лотта вдруг села на кровати. Словно бы кто-то ее позвал. Глаза ее были широко раскрыты и блестели возбуждением, на щеках проступил слабый румянец и она улыбалась, счастливо улыбалась! Лизе-Лотта блаженно потянулась, как человек, очнувшийся от долгого сна. А потом она встала. Она встала! Тогда как от слабости даже чашку в руках удержать не могла, и сиделке приходилось подкладывать под нее судно для отправления всех естественных надобностей и обтирать губкой ее бесчувственное тело, чтобы не допустить застоя крови… Лизе-Лотта встала и пошла к двери. Перешагнула через боярышник. И ушла…
Курт не мог последовать за ней, он не мог даже шевельнуться. И не знал, сколько она отсутствовала, хотя бой часов отмерял время. Его затуманенное сознание оказалось не в состоянии фиксировать число ударов. Все, на что хватило его сил – это не заснуть до возвращения Лизе-Лотты.
В комнату она вошла, шатаясь от слабости. И рухнула, не дойдя до кровати. Оцепенение тут же спало и с Курта, и с сиделки (причем сиделка после твердила, что не заснула ни на секунду и видела, как Лизе-Лотта упала с кровати). Оба бросились к Лизе-Лотте. Курт уложил ее в постель. Она была без сознания, дыхание слабое. Сиделка побежала за доктором Гисслером. На ее зов явились все, включая Августа Хофера. Доктор Гисслер и Магда осмотрели Лизе-Лотту и констатировали глубокую кому. То, что она могла в таком состоянии двигаться, казалось даже более фантастическим, чем само существование вампиров!
Истерические требования Курта немедленно вскрыть гробы и пробить кольями всех троих вампиров, естественно, не возымели успеха.
А когда Курт бросился в часовню, намереваясь совершить все это самостоятельно – его остановили и на всякий случай заперли.
Сиделка выла, валялась в ногах у всех по очереди, умоляла отпустить ее. Она была совершенно невменяема – так сильно боялась, что «упырь и ее позовет»! Пришлось Петеру Уве вывести ее во двор и пристрелить. Оставлять не имело смысла. Отпустить тоже было нельзя – она всю деревню переполошит…
Курта выпустили только ночью, когда совсем стемнело и уже не имело смысла искать вампиров в их гробах. Курт и сам это понял. И поспешил в комнату Лизе-Лотты. Там он расковырял свою рану и засыпал туда столько соли, что доктор Гисслер испугался – как бы дело не кончилось ампутацией руки. Хотя соль предупреждает заражение… Но не в таких количествах. Теперь эта рана не заживет очень долго. Даже если ее промыть и зашить.
В этот раз Курт, вместо того, чтобы сесть в кресло у двери, лег в постель рядом с Лизе-Лоттой. Обнял ее, прижал к себе. Доктор Гисслер, запирая дверь в комнату Лизе-Лотты, подумал, что выглядит это очень трогательно и, возможно, неистовую любовь молодого эсэсовца к Лизе-Лотте он сам мог бы как-нибудь использовать в своих интересах… Если бы раньше понял глубину этой любви. А теперь было поздно. В том, что Лизе-Лотту живой они уже не увидят, доктор Гисслер не сомневался.
Он оказался прав.
ЖИВОЙ ее действительно больше никто не видел!
Только сам доктор Гисслер это понял слишком поздно…
Ночью Лизе-Лотта пробудилась, услышав зов возлюбленного. Встала и спустилась в сад. Сегодня выпала обильная роса. Ее рубашка сразу намокла и прилипла к телу. Наверное, роса была холодной… Но Лизе-Лотта не чувствовала холода. Она вообще ничего не чувствовала, кроме отчаянного желания слиться с любимым.
Упав на его грудь, прижавшись к нему, Лизе-Лотта разрыдалась от облегчения.
– Знаешь, я так устала! – прошептала она.
Обычно они не разговаривали. Или – правильнее сказать, обычно они ничего не произносили вслух. Он с легкостью читал ее мысли, а его голос звучал прямо в мозгу Лизе-Лотты. Очень удобно, между прочим! Но сейчас у нее вырвались эти слова. Вместе с потоком слез, который она никак не могла остановить. Отчего-то ей вспомнились все страдания, которые она успела перенести за жизнь. Обычно в счастливые часы свиданий с ним, Лизе-Лотта не вспоминала ни о чем плохом. Все плохое оставалось где-то в другом мире… А рядом с любимым царствовала любовь! Но сегодня все было как-то иначе. И Лизе-Лотта действительно чувствовала себя уставшей.
«Да, ты устала. Это я виноват. Я слишком долго тянул… По капле цедил твою сладость… Я измучил тебя. Но сегодня все кончится. Сегодня я подарю тебе покой. И жизнь вечную – если ты сама этого захочешь. Обними меня…»
Лизе-Лотта обняла его и сама склонила к плечу голову, открывая шею для его поцелуя. И он припал к ее шее с каким-то сдавленным стоном. Как всегда, она почувствовала мгновенный укол боли… А затем по телу разлилось наслаждение.
Сегодня поцелуй длился особенно долго. А наслаждение было настолько острым, что Лизе-Лотта вдруг начала задыхаться. Она ничего не могла с собой поделать… Чем выше возносилась она на пик удовольствия – тем тяжелее ей становилось дышать. Перед глазами крутились кроваво-золотые вихри, мелькали белые всполохи. Она задыхалась!
И продолжала задыхаться, даже когда любимый прервал поцелуй.
Он смотрел на нее таким странным взглядом. Вопросительным и нежным одновременно. А еще, кажется, было в его взгляде сожаление. Или ей это показалось? Его лицо закрывала какая-то туманная дымка. Но даже сквозь эту дымку ярко горели его чудесные глаза. Сегодня у него были такие яркие губы! И зубы сверкнули бело и остро, когда он заговорил.
– Ты хочешь этого? Ты хочешь быть вечно со мной? Среди тех, кого прокляли люди? Среди тех, кто проклял людей? Я могу подарить тебе вечный покой. Я могу подарить тебе вечную жизнь. Жизнь – рядом со мной. Что ты хочешь? Я даю тебе выбор. У других этого выбора не было…
Несмотря на странное свое состояние – удушье становилось все более мучительным – Лизе-Лотта несказанно удивилась тому, что любимый говорит с ней. Она впервые услышала, как звучит его голос. Его настоящий голос – а не тот волшебный зов, который манил ее в сад по ночам… Но и этот его голос был так прекрасен и мелодичен!
И еще больше удивили Лизе-Лотту его слова. Какой может быть выбор? Как может она отказаться от счастья быть с ним? Она лишь об этом и мечтает все время с тех пор, когда впервые вышла на его зов… А может, лишь об это она мечтала всю свою жизнь!
– Да! – простонала Лизе-Лотта. – Я хочу быть с тобой! Не покидай меня!
Он улыбнулся. А затем поднес ко рту руку и прокусил себе запястье! Потекла кровь. Несколько горячих капель упали на грудь и шею Лизе-Лотты. Это было неожиданно приятно… А потом прокушенное запястье оказалось возле ее губ и кровь потекла в ее пересохший рот.
– Пей! Пей мою кровь! – прошептал тот, кого она так любила.
Он ей велел сделать это, а значит, быть не может сомненья в том, что так надо, что это – хорошо и правильно…
Тем более, что кровь так горяча!
И так вкусна!
Она утоляла жажду лучше, чем самая чистая родниковая вода.
Она была слаще любого фруктового сока.
Пьянила сильнее любого вина.
Лизе-Лотта присосалась к ране на его запястье и глотала, глотала кровь…
И чувствовала, как тело ее наливается радостной силой!
Она перестала задыхаться.
Вместо слабости явилась дивная легкость.
А еще – ей захотелось спать. Так сильно, что она не справилась с собой…
Она отпустила его руку. Рана на запястье затянулась сама собой – без следа. Только на кружевном манжете осталось несколько ярких пятнышек.
А Лизе-Лотта, виновато улыбнувшись ему, прикорнула прямо на скамейке.
Граф долго сидел, глядя на женщину, в чьем теле умирал человек – и рождался вампир. Он совершал подобное всего третий раз. И каждый раз это было – как чудо, как откровение.
Лизе-Лотта уже не дышала.
Граф заботливо стер с ее губ следы крови.
Потом поцеловал – и растворился в ночной темноте.
День она будет – как мертвая. А следующей ночью она пробудится к новой жизни! Он должен быть рядом с ней в момент пробуждения. Чтобы подержать, утешить, объяснить… И накормить. Ее будет сжигать страшный голод. Так бывает со всеми.
Интересно, что сделают эти люди с ее телом? Своих мертвецов они почему-то не клали в гробы, а просто сваливали в ров у западной стены замка – и забрасывали землей. Но, может, для нее сделают исключение? Ведь она – внучка главного среди них, доктора Гисслера…
А если нет – тоже не беда. Только придется потревожить смертный покой старого Фридриха Драгенкопфа. То есть, попросту вывалить его кости из гроба! Гроб у него хороший. Красивый – и сохранился великолепно. Фридриху гроб, по сути дела, уже ни к чему. Душа его далеко, а тело… Тело истлело. А вот вампиру обязательно нужен свой гроб. Таков порядок. И граф постарается порядок соблюсти. Ради Лизе-Лотты… Она заслуживает. Из нее получится прекрасная спутница в вечности! И очень хороший вампир.
На рассвете Курт с воплями выбежал из комнаты Лизе-Лотты (замок, старательно запертый накануне, почему-то оказался открытым) и, продолжая кричать, заметался по коридорам. Он перебудил всех, кто еще спал… Напугал охрану. Никто не осмеливался его остановить: в руках Курта был револьвер.
Курт ворвался в часовню, сбежал по лестнице в склеп…
Наверное, он имел нехорошее намерение уничтожить «ценнейшие биологические образцы», то есть – троих вампиров.
Но образцов на месте не оказалось.
Они исчезли.
Вместе с гробами.
Только в часовне Курт смог наконец-то связно объяснить, что произошло.
Доктор Гисслер сам допросил его в присутствии обоих Хоферов и Магды.
Все происходило по тому же сценарию, что и прошлой ночью.
Курт слышал, как пробило одиннадцать. Бесчувственная Лизе-Лотта лежала в его объятиях. Вдруг он почувствовал, что ее сердце стало биться сильнее и быстрее. Потом изменился ритм дыхания. Затем самого Курта сковало сонной истомой… Но он видел, как Лизе-Лотта открыла глаза. Высвободилась из его объятий, причем не обратила ни малейшего внимания на то, что он лежит рядом. Приподнялась на локте и прислушалась. Счастливо улыбнулась и – встала. И ушла, разумеется. Курт слышал щелчок замка, который Лизе-Лотта неизвестно как сумела отворить. Последовать за ней он не мог, а вскоре и вовсе заснул самым позорным образом… Проснулся внезапно, на рассвете, словно от толчка. Рана тут же заболела, хотя во сне она его не беспокоила. Лизе-Лотты рядом не было. Курт почувствовал, что может двигаться, вскочил, схватил револьвер и с воплями выбежал в коридор.
Рассказав все это, Курт разрыдался, как ребенок. Он даже не стеснялся своих слез. И зло оттолкнул Магду, которая принялась было его утешать.
Август Хофер приказал будить солдат и прочесывать замок в поисках Лизе-Лотты и исчезнувших гробов.
Солдат подняли, но особенно прочесывать замок не пришлось. Лизе-Лотту нашли в саду. На той самой скамеечке, на которой трое вампиров чаще всего оставляли своих жертв.
Лизе-Лотта была мертва.
Доктор Гисслер не сразу смог приступить к изучению тела своей внучки. Потому что сначала на мертвую бледную Лизе-Лотту, лежащую в мокрой от росы ночной рубашке, накинулся Курт. Последовала сцена, показавшаяся доктору Гисслеру безобразной, хотя кто-нибудь другой, возможно, счел бы ее трогательной. Курт подхватил умершую на руки, принялся осыпать поцелуями, называл всеми ласковыми именами, какие только встречаются в немецком языке, умолял вернуться, не покидать его или взять его с собой… В конце концов, когда окружающим надоело лицезреть эту истерику, по команде Августа трое дюжих солдат навалились на Курта и прижали его к земле, а Магда, ловким движением вспоров рукав, всадила в руку Курта заранее заготовленный шприц с успокоительным. После Курта отнесли в его комнату, где Магда промыла и перевязала его рану. И осталась рядом – стеречь. Август принес бутылку коньяка. Сказал, что по его мнению, пусть племянник лучше напьется, чем застрелится. Но Магда предпочла держать наготове шприц и ампулы с успокоительным.
Один из солдат нашел в нескольких метров от скамейки, в густой траве, целый клубок серебряных цепочек. Их было очень много – видимо, все те цепочки, которые доктор Гисслер надевал на Лизе-Лотту, оказались брошены здесь.
Тело Лизе-Лотты отнесли в лабораторию. Доктору Гисслеру не терпелось приступить к вскрытию. Дело в том, что выглядела Лизе-Лотта совсем не так, как две первые жертвы. Казалось, что, несмотря на бледность, она как-то похорошела после смерти и даже не выглядела такой изможденной, как обычно. Она была почти что красива! Гладкая светящаяся кожа, блестящие мягкие волосы. Никакого трупного окоченения не было и в помине. Она была холодна… Но, если бы не отсутствие пульса, дыхания и давления, ее вполне можно было бы принять за спящую.
Ассистента у доктора Гисслера сегодня не было: Магда сидела у постели Курта и доктор Гисслер понимал, что для него же было бы опасно пытаться заставить ее вернуться к работе. Он сам подготовил ланцеты, пилу для грудины, ванночки для внутренних органов, формалин, раствор для промывания брюшной полости, грубые нитки – чтобы зашить разрез. Все приготовил. Снял с трупа рубашку. Осмотрел кожу – никаких повреждений, даже ранки на шее исчезли. Взялся было за скальпель… И не смог нанести разрез!
Наверное, сказалось напряжение последних дней. И несвоевременно раннее пробуждение. Пальцы вдруг ослабели и скальпель со звоном упал на каменный пол. В голове крутился туман. Тело налилось свинцовой тяжестью. Доктор Гисслер вспомнил, как описывал Курт наведенный вампиром морок. Очень похоже! Но сейчас – десять часов утра. Вампиры спят крепким сном. Во всяком случае, им положено в это время спать! Так что, наверное, сказалась усталость. И возраст.
Доктор Гисслер решил, что вскрывать будет позже. Сначала ему надо немного поспать. Обложив тело ватой, пропитанной формалином, он покинул лабораторию. Когда он вышел на свежий воздух, ему стало несколько легче. Но по-прежнему хотелось спать.
Доктор Гисслер поднялся к себе в комнату, лег на постель – и проспал до глубокой ночи.
Ночью идти вскрывать труп было как-то неуместно: доктор Гисслер старался не нарушать им же самим установленные правила безопасности.
А утром тело Лизе-Лотты из лаборатории исчезло…
Вновь обыскали весь замок. Частично – даже развалины. В подземелья боялись углубляться: там все было сильно разрушено, а планы замка найти не удалось.
Ни гробы, ни тело Лизе-Лотты обнаружены не были.
Отто Хофер высказал предположение, что Лизе-Лотта каким-то образом заразилась вампиризмом. Пока это могло быть только предположением – ведь никто не видел ее ожившей! Но именно это предположение казалось наиболее близким к истине. Оставался вопрос: почему предыдущие жертвы вампиров не стали вампирами? Возможно, вампиры превращают в себе подобных только взрослых особей? Но что защищает детей? Возможно, божья милость, ведь они – невинны, а значит – не подвержены разрушающему воздействию зла? И это предположение Отто высказал с невозмутимостью ученого. Бог и Божья милость были для него не более чем явлениями, пригодными для изучения.
Зато Августу Хоферу от этого предположения сделалось жутко. Ведь если есть Бог и Божья милость – значит, есть и гнев Божий, и загробная кара. А если Божья милость распространяется на расово неполноценных детей… Не значит ли это, что гнев Божий падет на головы тех чистокровных арийцев, которые отправили этих самых детей на корм вампирам?
Курт лежал в своей комнате, пьяный и накачанный успокоительными. Он проклинал за все случившееся себя и только себя. Он снова не смог защитить Лизе-Лотту! Он, когда-то мечтавший быть ее рыцарем и защитником, сначала допустил, чтобы Лизе-Лотта попала в гетто… А теперь – не смог уберечь ее от смерти!
Курту очень хотелось умереть.
А перед смертью – еще хоть раз увидеть Лизе-Лотту.
Глава XII. Что таится в темноте…
А Ханса Кросснера так и не нашли.
Допросили с пристрастием отца деревенской красавицы, с которой позабавился в свою первую увольнительную бесшабашный Ханс, ее саму, ее мать и младшего брата – все клялись и божились, что не видели милейшего Ханса с тех самых пор, как тот впервые пожаловал в деревню, да и зла на него не держат, а если и грозились кому, так это дочке и ругались на дочку – дуру и бесстыдницу, наговорившую черт знает чего о храбром и честном солдате Вермахта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46