Кто-то из них ударил меня, это я знал твердо. Но кто и почему - сказать не мо
г.
Все четверо курили. Дым вытягивало в отдушину под потолком - ту самую, че
рез которую я сюда попал.
- Ожил, - констатировал долговязый хмырь.
- Да, - согласился плотный, покосившись на меня. - А какая разница?
- То есть ты за первый вариант? - спросил коротышка.
- Естественно.
- Я по-прежнему возражаю, - не согласилась Эвелина.
С какой стати? - деланно удивился долговязый. - Уж кому бы возражать, но тол
ько не вам, Эвелина Гавриловна. Думаете убедить нас в чрезвычайной полез
ности этого субъекта и тем самым смягчить свою вину за сегодняшний проко
л? Напрасно. На нас, слесарей, Эвелина орала по всякому поводу, нимало не за
думываясь. У того, кто начальствует над российскими работягами, ор долже
н управляться рефлексами, как выделение слюны у павловских собачек. Но с
ейчас моя начальница выдержала великолепную паузу и, насколько я мог суд
ить при моем головокружении, ничуть не изменилась в лице.
За свой прокол я отвечу, Глеб Родионович. Не сомневайтесь, отвечу, но тол
ько не перед вами. Занимайтесь лучше своим делом, а за этого субъекта, как
вы выразились, я ручаюсь. Мое слово, мой риск. Напомните мне: часто ли я за ко
го-нибудь ручалась?
По-моему, первый раз, - подал голос коротышка.
По-моему, тоже. И прошу иметь в виду: в случае несогласия со мной я буду доб
иваться положительного решения у руководства.
Право отсрочивающего вето, - пророкотал плотный. - Ну-ну. Тогда уж и вы мне
напомните, пожалуйста: чем закончилось дело в четырех... нет, даже в пяти по
следних случаях?
Я это хорошо помню, Вадим Вадимович, - холодно отозвалась Эвелина, - как и т
о, что среди них был один ваш протеже. В тот раз я выступила против, и мое мне
ние совпало с мнением руководства...
Полагаете, совпадет и теперь? - побагровев, перебил плотный.
Надеюсь.
Несколько секунд они только сопели и ерзали в креслах, буравя друг друг
а неприязненными взглядами. Наконец долговязый пробормотал себе под но
с несколько неразборчивых слов, из которых я уловил только “личные мотив
ы” и ничего больше.
Да, у меня есть личные мотивы! - с раздражением ответила Эвелина. - Я сама х
отела его приобщить, то есть не теперь, конечно, а со временем. В силу его ос
обых качеств он может быть полезен нашему делу, это и есть мои личные моти
вы. Или вы намекаете на что-то другое?
Как можно? - пробурчал долговязый. - Ни на что я не намекаю. Просто мне все э
то сильно не нравится...
Можно подумать, мне нравится! Но факт есть факт: он находится здесь, и мы д
олжны решить, что с ним делать. Я предлагаю третий вариант. В конце концов,
у каждого правила есть исключения.
Подождите, подождите, - заторопился коротышка. - Насколько я понимаю, мы у
же голосуем? Не рано ли? Прежде всего я хотел бы узнать, что это за особые ка
чества, на которые вы, Эвелина Гавриловна, намекаете. Пока что я вижу либо
дурня, заблудившегося там, где нормальные люди не ходят, либо провокатор
а. Он грязен, напуган и лично мне неприятен. Не осветите ли вопрос об особы
х качествах более подробно?
Не освещу, - отрезала Эвелина. - Закрытая информация.
Какой же тогда толк в нашем голосовании? Притом нет кворума...
Можно и без кворума, если за первый вариант больше одного голоса, - сказа
л долговязый.
Можно, - подтвердил плотный.
Я попробовал пошевелить скованными руками и не лишился сознания - толь
ко в затылке сильнее забухал копер. Затем я попытался повернуть голову, ч
тобы держать всю четверку в центре поля зрения, а не на краю, и снова не отк
лючился.
Может быть, от злости.
Куда я попал? Ясно было только одно: законом тут не пахнет, я влип, и влип к
репко, но во что? Что тут у них такое - подпольная героиновая лаборатория? Т
еррористическое гнездо?
Кто вы такие? - спросил я со злостью и заскрипел зубами от вспышки боли в ч
ерепе.
Заткнись, - безразлично посоветовал мне долговязый, - пока не заткнули.
Буду кричать, - предупредил я.
У тебя нос забит, - ответил плотный, не поворачивая головы. - Пылью, наверно
е. Дышишь ртом. Если вставим кляп, тебе совсем плохо будет.
Кто вы такие? - повторил я упрямо.
Заткнись, не то в самом деле кляп вставим.
Сволочи!
Помолчи, Свят, - обратилась ко мне моя начальница. - Кричать без толку - ник
то, кроме нас, не услышит.
А нам твои вопли помешают беседовать. Не нарывайся. Итак, будем голосова
ть? Глеб Родионович?
Первый вариант.
Не передумаете?
С чего бы?
Хорошо. Вадим Вадимович?
Первый.
Уверены? Принято. Иннокентий Терентьевич?
Какой смысл в моем голосе, если двое за первый вариант? - поежился короты
шка.
Таков порядок. Прошу не тянуть, у нас и без того дел выше крыши. Итак?
Я воздерживаюсь.
Плотный и долговязый ухмыльнулись, Эвелина Гавриловна покачала голов
ой.
Вы, вероятно, забыли: никто не имеет права воздержаться при голосовании
по данному вопросу. Ваш выбор?
Не первый вариант, - проговорил коротышка и снова поежился. Взгляд его бе
гал, не в силах остановиться ни на чем, особенно на мне. - Только не первый... П
ожалуй, второй, как вы полагаете? Второй, а?
- Чистоплюй! - презрительно бросил долговязый. - Стыдно! Коротышка втянул
голову в плечи.
Я голосую за третий вариант, - сообщила Эвелина. - Итог голосования следу
ющий: два голоса за первый вариант, один за второй и один за третий. Объявл
яю отсрочивающее вето. Сами отведете его, или кого-нибудь позвать?
Чего там звать, - ворчливо сказал плотный и по-медвежьи выбрался из кресл
а. - Я сам доведу, не инвалид пока.
Оно и видно, - едко заметила Эвелина. - Мог бы просто скрутить его, а не бить.
Сил избыток?
Так надежнее. Порскнул бы он в дверь - лови его...
Поймали бы. Деваться-то некуда.
- Угу. Только мне и дел - ловить его. Да и другим тоже.

***

Произнеся эти слова, плотный обогнул стол и направился ко мне. Как тольк
о он достаточно приблизился, я попытался лягнуть его и едва не всхлипнул
от огорчения, когда понял, что промазал. Ноги пока еще плохо слушались. Вдо
бавок от резкого движения все передо мной поплыло.
Плотный отскочил.
- Брыкается, - сообщил он с удивлением.
- Дай ему еще раз по голове, - угрюмо посоветовал долговязый.
- А ты бы не брыкался? - поддел его коротышка.
На второй пинок у меня не хватило сил. Схваченный за шиворот, поставленн
ый вертикально, я перестал понимать, где нахожусь. Меня вдруг затошнило с
неудержимой силой. Мир погас. Откуда-то издалека донесся возмущенный воз
глас Эвелины: “Да ты ж ему сотрясение мозга устроил!”, но к кому относились
эти слова, я не понял. Да и не пытался понять.

***

В памяти осталось немногое. Меня куда-то вели, вернее сказать - грубо тащ
или. Запомнились бесконечные мрачные коридоры с протянутыми вдоль стен
толстыми глянцевыми кабелями, редкие светильники с неприятным режущим
светом, огромный зал с подвешенным во всю его длину длиннющим балконом, г
ул металлических листов под ногами, шум каких-то механизмов, запах элект
росварки, кафельные стены помещения, похожего на медпункт, где мне щупал
и затылок, заглядывали в зрачки и сделали укол в мягкое место, потом други
е стены, бетонные, нештукатуренные, со следами опалубки, и потолок из бето
нных же плит.
Мышеловка.
Свое место заточения Я называл тюрьмой, а крепенькая девушка в белом ха
лате, приносящая мне поесть и неизменно сопровождаемая мрачным громило
й, - изолятором. Что ж, следственный изолятор - та же тюрьма...
Дело не в семантике, верно? Дело в сути. Как ни назови помещение, где меня с
одержали и откуда не позволяли выйти, карцером оно все же не было - комфорт
ная температура, свежий воздух, поступающий из небольшой отдушины под по
толком, унитаз, рукомойник и медицинский топчан, на котором лежи сколько
влезет. Я и лежал, тщательно изучая неровности на плитах и стенах. Иных зан
ятий у меня не было, разве что выздоравливать и тщетно гнать из головы дур
ацкую песенку: “Я захворал и был положен в изолятор, и долго врач мое дыхан
ье ощущал...” Несколько раз меня заставляли глотать какие-то таблетки. Пож
алуй, этот изолятор был все-таки скорее медицинским, нежели следственным
. Во всяком случае, на допросы меня не таскали.
Первые дня два я был только рад этому, потом заскучал. Ни девушка в халат
е, ни тем более громила не отвечали на мои вопросы. Ни на какие. С тем же успе
хом я мог спросить, который час, у унитаза или вентиляционной отдушины.
На ночь свет гас - не совсем, а так, чтобы не приходилось двигаться ощупью,
если вдруг приспичит. Так светит луна в полной фазе. После обеда освещени
е также убавлялось часа на два, но уже не столь сильно. Пожалуй, я мог бы чит
ать, будь у меня книжка с крупным шрифтом.
Три раза в день повторялась одна и та же процедура: сначала с лязгом откр
ывался замок на стальной двери, затем входил громила, быстро, но внимател
ьно оглядывал помещение и, убедившись, что со времени прошлого визита я н
е успел сотворить из воздуха гранатомет, пропускал вперед себя девушку,
катящую столик на колесиках. Напичкав меня медикаментами и прибравшись
в комнате, если в том была необходимость, она удалялась, оставив мне завтр
ак, обед или ужин, смотря по времени дня. Замок лязгал. Спустя полчаса или о
коло того они возвращались за столиком и пустыми тарелками. И ни разу я не
услышал от них в свой адрес ничего, кроме команд: “Проглотите эти таблетк
и”, “Вымойте руки”, “Ложитесь на живот и оголитесь, сделаю укол” и так дале
е. Отменно вежливо, но неизменно в повелительном наклонении.

***

Мои часы разбились вдребезги, вероятно, в тот момент, когда я падал после
удара по голове. Часов было не жаль - дешевка, но отсутствие представления
о точном времени угнетало меня до тех пор, пока я не внушил себе, что в моем
положении лучше не знать его вовсе. Извелся бы, следя за стрелками.
Хуже было другое: едва я вставал с топчана, как голова начинала бешено кр
ужиться и мир летел вверх тормашками. О тошноте я уже говорил. К счастью, м
учила она меня
не все время, но жизнь не украшала. В конце концов я предпочел лежать и в п
ерерывах между приступами рвоты изучать неровности на потолке.
Правильные умозаключения начинаются с правильных вопросов, а их у меня
не было, если не считать неслышного бессмысленного вопля: “За что-о?!” Пон
ятно, что дать на него ответ никто не спешил. Так продолжалось два дня. На т
ретий день я почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы начать думать - п
ри том непременном условии, что я лежу и не двигаю головой.
Для разбега я изругал себя последними словами. Чего ради я полез искать
приключений? Нора манила? Кажется, я не суслик. Глаза бы мои не видели ту но
ру. Сто раз ходил мимо нее, прошел бы и в сто первый. И в тысячный, и так далее.
Прошел бы - и через десять минут уже сидел бы в раздевалке. Мог бы пробудит
ь к жизни старый сломанный телевизор, что стоит у нас на тумбочке, и узнать
, что не все йогурты одинаково полезны. Мог бы дочитать “Подземную Москву
” Алексеева и поржать над невежеством автора. Ужасно смешное чтиво, особ
енно про немецких шпионов с фотоаппаратом, заряженным смертоносными лу
чами, про библиотеку Ивана Грозного и про стоянку троглодитов в глубоких
пещерах под Боровицким холмом. А для того, кто работает под землей, смешно
е втройне.
От ругани в свой адрес мне чуть-чуть полегчало, и я понемногу перешел к б
олее насущным вопросам. Я находился в плену, это было очевидно. Но у кого?
Мысли о тайной базе террористов или о подпольной лаборатории по произв
одству наркотиков пришли, а точнее, вернулись в первую очередь. Правда, ог
ромный зал, над которым меня тащили по балкону, вполне сошел бы за цех боль
шого завода, а не какую-то там лабораторию. Как видно, дело у них поставлен
о на широкую ногу... Вот толь ко какое дело? И у кого “у них”?
Второе: кто бы они ни были, им нужен не я. Лучше даже сформулировать так: я
им не нужен. Я просто случайно попал куда не следует, как тот пьяненький би
ч, которого я когда-то направил на опохмел в приемную директора... Того бич
а, разумеется, выпустили, предварительно помурыжив как следует, - вот и мен
я мурыжат. Короче говоря, это никак не похищение человека с заранее обдум
анным намерением. Я не заложник и не взят ради выкупа - много чести.
В конце концов, разве с меня не сняли наручники? Разве меня приковали к о
топительной трубе? Или бросили в клопиную яму? Разве по моей просьбе мне н
е дали одеяло, правда, тощее, и подушку, правда, поролоновую? Не видно никак
их признаков того, что меня могут привязать к топчану и водрузить на живо
т электроутюг. Хотя, если разобраться, какой в этом практический смысл? Ни
какого, если, конечно, у них тут не курсы повышения квалификации садистов
...
Нежелательный свидетель - вот я кто. Увидел то, что мне видеть не следова
ло. Не нужно быть гением-самородком, чтобы догадаться, как поступают с неж
елательными свидетелями. “Он слишком много знал...”
Вывод мне не понравился, но сколько я ни пытался утешить себя, ища другое
объяснение своему заточению, получалось неубедительно. С другой сторон
ы, если меня до сих пор не убили, значит, надежда еще есть. О каких таких вари
антах толковали те четверо, решая мою судьбу, словно я чурка неодушевлен
ная? О каком отсрочивающем вето говорила Эвелина? На сколько дней мне дан
а отсрочка?
. На четвертый день мне стало легче. После завтрака я встал, подавил прис
туп тошноты, переждал головокружение и впервые пересек мое узилище, не д
ержась за стену.

***

Спустя полчаса отдыха я повторил то же упражнение и убедился: ходить мо
гу. Думать тоже. Стало быть, мне пора задуматься над тем, как отсюда удрать.
Отсрочка отсрочкой, но никакие отсрочки не вечны - это раз, и неизвестно, ч
ем кончится дело, - это два. Можно надеяться выиграть в лотерею, но глупо ст
роить на этом расчет. Я не из тех, кто ставит на карту жизнь, если можно этог
о избежать.
К тому же мне никогда не везло в лотерею.
Многие ли приговоренные к смертной казни и отказавшиеся от побега полу
чили помилование? Точно не знаю, но убежден, что единицы. Ставить на столь
ничтожный шанс - не глупо ли?
Побег я назначил на завтра - сегодня был еще слаб, а тянуть до послезавтр
а считал рискованным. Собственно говоря, я решал задачу с конца, не уяснив
себе принципиальную возможность побега, не выбрав наилучший способ рва
нуть когти и не придумав пока никакого плана. На все это у меня оставались
сутки времени, и я не собирался терять их даром.
Способ графа Монте-Кристо и способ герцога Бофора были не для меня - я не
располагал ни временем, ни помощниками. Обстукивать стены я не стал - ежик
у было понятно, что бетон мне не проковырять. Наверное, я сообразил бы, как
добраться до вентиляционной отдушины, но эта отдушина, не в пример той, по
которой я ползал червем, пока не попал, как кур в ощип, годилась разве что д
ля кошки, причем не слишком откормленной. Окон в изоляторе, понятно, не был
о - какие окна под землей? Оставалась дверь.
Крепкая. Металлическая. Снабженная обыкновенным дверным “глазком”, пр
ичем мой топчан заведомо находился в поле зрения данного оптического пр
ибора. Ясное дело, громила сначала смотрел в “глазок”, а потом уже отмыкал
замок и входил. Если он не увидит меня на топчане - войдет ли?
Войдет, куда денется. Но мне с того не легче - только полный идиот на его ме
сте даст захватить себя врасплох. А какое оружие я могу противопоставить
его резиновой дубинке милицейского образца и пистолету под мышкой? Ножк
у от топчана? Несерьезно. Да, пожалуй, он сперва кликнет подмогу, а потом уж
е войдет...
Так или иначе, без содействия людей, пусть и не очень добровольного, мне
отсюда не выбраться. Значит, придется использовать человеческий фактор.

Вариант второй: сымитировать, будто я лежу на топчане, натянув .на голову
одеяло, при помощи... вот именно. При помощи чего? На полноценное чучело тря
пья не хватит. Кроме того, надо предварительно приучить моих тюремщиков
видеть меня всякий раз в одной и той же позе, на что потребуется несколько
дней. Итак, второй вариант, тоже отпадает.
Вариант третий. Его я обдумал за завтраком на пятый день моего заточени
я, чувствуя себя гораздо лучше, чем накануне. С охранником-громилой мне не
справиться, это медицинский факт. А если внезапно наброситься на девушку
, схватить ее за волосы, приставить к горлу вилку и потребовать вывести ме
ня в такое место, откуда я могу рвануть к поверхности, обставить погоню и к
инуться в объятия родной милиции - защитите, мол?
1 2 3 4 5 6 7