Александр не протестовал против того, что его целыми днями пичкали тонкостями военной науки, но как того и опасались Жуковский и Мердер, он гораздо меньше интересовался артиллерией и фортификацией, нежели всевозможными подробностями жизни солдат. Блеск парадов затмевал в его глазах суть военного искусства. Ему, обвешанному галунами и медалями, больше импонировало быть салонным офицером, чем воинским начальником. Его отец обратил на это внимание и сказал Мердеру: «Я замечаю, что Александр не проявляет должного рвения в изучении военных наук. Он должен быть солдатом в душе, иначе в наш век его ждет незавидная судьба. Мне кажется, его занимают лишь внешние атрибуты воинской службы». Мердер тут же заверил императора, что под его руководством царевич станет «рыцарем без страха и упрека».
В то же время преподаватели отмечали, что мальчик слишком чувствителен и впечатлителен, чтобы когда-нибудь командовать войсками под огнем противника. Он был подвержен быстрым сменам настроения. Малейшее препятствие, малейшая неудача вызывали у него горькие слезы. Наделенный превосходной памятью и чрезвычайно живым воображением, он испытывал отвращение к методичной работе. Александр неоднократно признавался Мердеру, что его тяготит роль наследника престола. Разумеется, он никогда не осмелился бы сказать подобное отцу. Последний, узнав однажды о том, что его сын получил во время занятий плохие оценки, запретил ему поцеловать себя перед сном. Александр был потрясен. Для него это было равносильно изгнанию из семьи.
Близкие нежно любили его. Вокруг него постоянно были младшие сестры – Мария, Ольга, Александра (примечание: у императора Николая и императрицы Александры было семеро детей: Александр, будущий император Александр II (1818–1881); Мария (1819–1876), будущая герцогиня Лейхтенберг; Ольга (1822–1892), будущая супруга наследника Вюртембергского престола, позже короля Карла I; Александра (1825–1844), будущая супруга Фридриха-Вильгельма Гессе-Касселя; Константин (1827–1892), будущий великий русский адмирал и председатель Государственного Совета; Николай (1831–1891), будущий фельдмаршал; Михаил (1832–1909), будущий фельдмаршал, главный инспектор артиллерии) – товарищи, гувернеры, весь этот маленький двор, шумный и веселый, в окружении которого он находил утешение после тягостных часов занятий. Для развлечения детей Жуковский основал журнал под названием «Муравейник», единственными редакторами которого они и стали. Императрица устраивала праздники, спектакли, танцевальные вечера, чтобы приучать великого князя и его сестер к светской жизни.
В апреле 1829 года царь, решивший короноваться королем Польши, отправился в Варшаву в сопровождении супруги и старшего сына, которому в ту пору минуло одиннадцать лет. Это путешествие произвело на Александра неизгладимое впечатление. Он плакал от радости, слушая пение жаворонков в поле. При виде коленопреклоненных крепостных крестьян на фоне покосившихся изб у него сжималось сердце, но он утешал себя мыслью, что они, должно быть, как ему говорили, просто «ленивы».
После церемонии коронации они направились в Пруссию, на родину императрицы. Оказавшись при дворе Фридриха-Вильгельма III, Александр был покорен радушием хозяев. В окружении принцев и принцесс, которые проявляли по отношению к нему братские чувства, он физически ощущал кровные узы, связывавшие его с многочисленными немецкими родственниками. Ему показали замок Сан-Суси и гробницы Фридриха Великого и его бабки по материнской линии королевы Луизы. Он долго стоял в раздумье перед мраморной статуей покойной. Но большую часть его времени занимали парады, игры и танцы. Ему доставляло огромное удовольствие принимать участие в факельных процессиях, и к тому же он пристрастился к картам. На обратном пути в Санкт-Петербург он остановился со своей свитой на берегу Немана, на холме, с которого Наполеон наблюдал, как его армия наводняет русскую равнину. Будучи сентиментальным, он поднял с земли ветку на память и сказал Мердеру: «Все в прошлом, Наполеон и его ужасная армия более не существуют. Остались только этот холм и связанная с ним легенда».
Несмотря на множество дорожных впечатлений, ему не терпелось вернуться домой. Въехав в парк Царского Села, он воскликнул: «Наконец-то я дома! Боже мой! Здесь каждый куст, каждая тропинка напоминают мне о каких-нибудь счастливых моментах моей жизни!» Вновь пошли своим чередом занятия, парады, балы, пикники и выездки на утиную охоту.
Подарки, которые получал Александр на праздники, всегда имели целью развитие у него вкуса к власти и уважения к армии. Так на новый 1831 год под огромной елкой, установленной в зале Зимнего дворца, он обнаружил бюст Петра Великого, ружье, саблю, ящик с пистолетами, форму кавалергарда и фарфоровые тарелки, украшенные изображениями мундиров различных императорских полков. Но даже если эти подарки ему и понравились, наибольший восторг у него вызвала книга, озаглавленная «Народы России, или описание нравов, обычаев и костюмов различных народов Российской империи». Эта огромная страна, в которой ему предстояло царствовать, ассоциировалась в его сознании, главным образом, с позолоченной лепниной Зимнего дворца, чистыми аллеями парка в Царском Селе, московским Кремлем и кадетской казармой в Петергофе. Если жизнь армии была ему известна довольно хорошо, жизнь народа он не знал вовсе. А нужно ли ему было вообще знать ее? Николай I осознавал необходимость ознакомительного путешествия великого князя по России, но он хотел, чтобы тот сначала достиг совершеннолетия, наступавшего в шестнадцатилетнем возрасте, и принес торжественную присягу на верность трону и клятву занять его по наследству.
В шестнадцатый день рождения Александра, когда ему объявили, что отец требует от него принесения присяги, он взволнованно воскликнул: «Не слишком ли рано?» Церемония была назначена на 22 апреля 1834 года в церкви Зимнего дворца. После службы Николай взял сына за руку и подвел к аналою, где Александр в присутствии придворных зачитал длинный текст присяги. В какой-то момент он запнулся, сдерживая подступивший к горлу комок, но справился с секундной слабостью и закончил чтение. Довольный Николай расцеловал его, по словам очевидцев, «в губы, глаза и лоб». Из храма процессия направилась в зал Святого Георгия, где наследник должен был принести присягу на верность армии. Множество людей в мундирах толпилось среди коринфских колонн из белого мрамора. Перед великим князем склонились знамена гвардейских полков. Военный оркестр заиграл новый императорский гимн «Боже, царя храни», сочиненный по заказу Николая I генералом Львовым.
Александр согнулся в поклоне, подавленный величием момента, еще не зная о том, что его любимый воспитатель Мердер только что скончался от сердечного приступа в Риме, куда он уехал подлечиться незадолго до этого. Не желая больше причинять душевные волнения своему легкоранимому сыну, император распорядился сохранить новость в тайне до следующего дня. Узнав, в конце концов, о кончине своего самого близкого друга, тот рухнул на колени и захлебнулся в рыданиях, зарывшись головой в подушки дивана. Когда один из присутствовавших, Юрьевич, попытался успокоить его, великий князь, всхлипывая, прокричал: «Не понимаю, как вы могли сдерживать до сих пор свои чувства и как я мог не догадаться о том горе, которое ожидало меня!» И, немного придя в себя, добавил: «Хотя вы поступили правильно, что ничего не сказали мне до церемонии». Он понимал, что с такой болью в сердце не нашел бы в себе сил принести присягу. Определенно, он не был готов к сильным эмоциональным потрясениям, которыми изобилует жизнь. Жуковский явно переусердствовал в стремлении развить в своем воспитаннике душевную утонченность. Во время поминальной церемонии, проводившейся по лютеранскому обряду, Александр вздохнул: «Я никогда не спрашивал у него, какова его вера, но он был человеком добрейшей души, достойным любви и уважения».
Еще три года обучения в соответствии с планом Жуковского, с экзаменами, расставленными во времени, словно барьеры на манеже. И неожиданно первый самостоятельный вылет из семейного гнезда. Согласно отцовской воле наследник престола должен был познакомиться со своими будущими подданными. Предусматривалось, что он будет отсутствовать в столице в течение семи месяцев и посетит тридцать губерний, проникнув даже за Урал. Его сопровождала многочисленная свита, в которую входили неизменный Жуковский и генерал Кавелин, заменивший Мердера. Жуковский сравнивал это масштабное предприятие с поспешным просмотром книги, в процессе которого глаз успевает схватить лишь названия глав. «Впоследствии, – пишет он, – великий князь подробно прочтет каждую главу. Книга эта – Россия».
Путешественники выехали из Санкт-Петербурга весной 1837 года. Деревнями они пренебрегали и останавливались лишь в городах, и то ненадолго. Перемещаясь по стране, словно вихрь, Александр не замечал ни нищеты крестьян, ни несправедливости и злоупотреблений администрации, ни жестокости и мошенничества землевладельцев. Местные власти принимали наследника престола со всем радушием, на какое только были способны. Перед его приездом мостовые спешно подметались, на домах вывешивались флаги, улицы расцвечивались иллюминацией. Возбужденные толпы кланялись в пояс этому стройному молодому человеку с длинным носом, тонкими губами и мечтательным взглядом, олицетворявшему собой надежду России. Люди приветствовали его восторженными криками, осеняли крестным знамением и заливались слезами, когда он проезжал мимо. Если кто-то протягивал ему прошение, его тут же перехватывал секретарь и передавал в соответствующую инстанцию. Их потом наберется свыше шестнадцати тысяч. Было отдано распоряжение удовлетворить наиболее настоятельные и неотложные из них. Едва цесаревич успевал познакомиться с интересными людьми, как ему нужно было вновь отправляться в путь. «Я не жду от этого путешествия большого объема практических сведений о текущем положении дел в России, – пишет Жуковский императрице Александре 6 мая 1837 года. – Мы ездим слишком быстро, поскольку должны строго придерживаться установленного маршрута, и поэтому успеваем увидеть не так уж много». И действительно, перед глазами Александра словно в калейдоскопе мелькают Москва, Новгород, Ярославль, Кострома, Полтава, Киев… Церкви, соборы, дворцы, рынки, образцово-показательные мастерские. Время от времени он присутствует на парадах, вечерами танцует до упаду на балах. Для юных представительниц провинциального дворянства он «prince charmant» («очаровательный князь»). Александр со всеми любезен, но женщины его еще не интересуют. Пока что он находит удовольствие исключительно в парадах, танцах и играх. Он неутомим. Уставший Жуковский пишет 22 июня 1837 года императрице: «Сердце радуется, глядя на мощный полет нашего юного орла, и, наблюдая за ним, я кричу ему снизу: смелее, поднимайся выше в своем небе!.. Это небо, в котором он сейчас летает, величественно, просторно и ясно: это наша милая Россия».
Из города в город, от праздника к празднику Александр, наконец, перевалил Уральские горы, въехал в Западную Сибирь и сделал остановку в маленьком городке Курган. Там находились несколько ссыльных декабристов, осужденных на каторжные работы Николаем I. Им было запрещено приближаться к наследнику престола, но по настоянию Александра полицейские власти разрешили им присутствовать на церковной службе, на которой будет цесаревич. На него внезапно нахлынули воспоминания о беспорядках 14 декабря 1825 года. Он думал об этих людях, заплативших свободой за свои идеалы, возможно, абсурдные, но несомненно благородные. Оторванные от дома, от близких, от благ столичной жизни, они прозябали в этом суровом краю. Во время молитвы «за мучеников и узников» Александр повернулся в их сторону, перекрестился и поклонился со слезами на глазах. В тот же вечер он написал отцу, прося его проявить снисхождение к этим несчастным заблудшим душам.
Ответ отца настиг его в нескольких верстах от Симбирска. Растроганный великодушием сына, Николай распорядился перевести некоторых осужденных простыми солдатами на Кавказ. Сибирские лишения сменились для них лишениями кавказскими, плюс черкесские пули и лихорадка. Тем не менее Александр увидел в этом свидетельство императорского милосердия. Прочитав письмо Жуковскому и Кавелину, он расцеловал их в порыве восторга. Все трое вознесли глаза к небу и воздали хвалу императору. «Это одна из лучших минут моей жизни!» – воскликнул Жуковский. 24 июня 1837 года он пишет императрице: «Ничто не побуждало царевича к этому порыву сострадания. По собственной инициативе обратился он к отцу с поистине сыновней искренностью, излив ему то, что было у него на сердце. Бог мой, какими глазами будет смотреть Россия на этого восхитительного монаршьего сына! Какое воодушевление вызовет в обществе это замечательное единение в милосердии между отцом, проявившим в свое время суровость, и сыном, чьи мольбы легко превратили эту суровость в благосклонность».
Спустя несколько дней после возвращения Александра в Санкт-Петербург, в ночь с 17 на 18 декабря 1937 года, вспыхнули сразу два пожара – в Зимнем дворце и в Галерном порту. В то время как император руководил тушением огня во дворце, Александр отправился в порт. Его сани, мчавшиеся с большой скоростью, перевернулись. Не раздумывая, он остановил конного жандарма, позаимствовал у него лошадь и поскакал галопом дальше. Прибыв на место, он взял на себя командование батальоном Финляндского полка, и через несколько часов разгул стихии удалось остановить. Александр вернулся к отцу и принял его поздравления. Он убедился в том, что, несмотря на мягкость характера, способен в ответственные моменты проявлять мужество. После стольких лет сомнений он сказал себе, что, вполне возможно, сможет быть правителем нации.
В ту ночь императорская семья покинула обугленные стены Зимнего дворца и обосновалась в Аничковом дворце. Там они и встретили Рождество.
Глава II
Годы ученичества
В первые месяцы 1838 года бледность и вялость Александра, а также мучившие его приступы кашля чрезвычайно беспокоили его окружение. Врачи рекомендовали ему пройти длительный курс лечения на водах в Эмсе. Прекрасная возможность для наследника еще раз посетить Германию, где княжеские дома изобиловали молодыми девушками на выданье. К тому же его отец считал, что в его двадцать лет ему уже пора подумать об устройстве судьбы. В самом деле, Александр до сих пор совершенно не знал женщин. Во дворце царил строгий этикет, не допускавший самого невинного флирта. Под влиянием матери-немки, страстной почитательницы Гете, Шиллера, Уланда, и воспитателя, романтичного Жуковского, он приобрел склонность к сентиментальным грезам. Не испытав прелестей плотского союза, он жаждет союза духовного. Готовый вспыхнуть от первой улыбки, он увлекся фрейлиной из не очень знатной польской дворянской семьи, Ольгой Калиновской, и тут же стал мечтать о женитьбе. Столь необдуманное намерение наследника престола крайне возмутило его отца и чрезвычайно огорчило его мать. Императрица пишет в своем дневнике: «Что станет однажды с Россией, оказавшейся в руках человека, который не способен взять в руки самого себя?» От Александра потребовали отказаться от этой экстравагантной затеи, и он подчинился. Согласно прочно укоренившейся традиции его супруга должна была происходить из германского королевского дома. Санкт-Петербургская канцелярия подготовила список потенциальных невест. Ему оставалось лишь сделать выбор. Впрочем, хотя ни одна из этих девиц и не вызовет у него энтузиазма, путешествие окажется отнюдь не бесполезным, поскольку оно позволит ему укрепить здоровье, посетить множество иностранных государств и установить связи с несколькими царствовавшими домами. Его путевой дневник охватывает всю Западную Европу за исключением Франции и Иберийского полуострова. Совсем не обязательно посещать страны, зараженные пагубными идеями ниспровержения основ.
Перипетии этой длительной экспедиции за пределы российских границ довольно скоро утешили Александра, тяжело переживавшего расставание с Ольгой Калиновской. После непродолжительного посещения Швеции и Дании он направился в Германию, остановился в Эмсе, где скрупулезно следовал предписаниям врачей. Маркиз де Кюстин, известный публицист и тонкий наблюдатель, встретил его там и тут же записал свои впечатления: «Я оказался среди толпы зевак, окруживших великого князя, который выходил из кареты… Ему двадцать лет, и он выглядит на свои годы; его рост выше среднего, но мне он показался несколько грузным для своего возраста;
1 2 3 4
В то же время преподаватели отмечали, что мальчик слишком чувствителен и впечатлителен, чтобы когда-нибудь командовать войсками под огнем противника. Он был подвержен быстрым сменам настроения. Малейшее препятствие, малейшая неудача вызывали у него горькие слезы. Наделенный превосходной памятью и чрезвычайно живым воображением, он испытывал отвращение к методичной работе. Александр неоднократно признавался Мердеру, что его тяготит роль наследника престола. Разумеется, он никогда не осмелился бы сказать подобное отцу. Последний, узнав однажды о том, что его сын получил во время занятий плохие оценки, запретил ему поцеловать себя перед сном. Александр был потрясен. Для него это было равносильно изгнанию из семьи.
Близкие нежно любили его. Вокруг него постоянно были младшие сестры – Мария, Ольга, Александра (примечание: у императора Николая и императрицы Александры было семеро детей: Александр, будущий император Александр II (1818–1881); Мария (1819–1876), будущая герцогиня Лейхтенберг; Ольга (1822–1892), будущая супруга наследника Вюртембергского престола, позже короля Карла I; Александра (1825–1844), будущая супруга Фридриха-Вильгельма Гессе-Касселя; Константин (1827–1892), будущий великий русский адмирал и председатель Государственного Совета; Николай (1831–1891), будущий фельдмаршал; Михаил (1832–1909), будущий фельдмаршал, главный инспектор артиллерии) – товарищи, гувернеры, весь этот маленький двор, шумный и веселый, в окружении которого он находил утешение после тягостных часов занятий. Для развлечения детей Жуковский основал журнал под названием «Муравейник», единственными редакторами которого они и стали. Императрица устраивала праздники, спектакли, танцевальные вечера, чтобы приучать великого князя и его сестер к светской жизни.
В апреле 1829 года царь, решивший короноваться королем Польши, отправился в Варшаву в сопровождении супруги и старшего сына, которому в ту пору минуло одиннадцать лет. Это путешествие произвело на Александра неизгладимое впечатление. Он плакал от радости, слушая пение жаворонков в поле. При виде коленопреклоненных крепостных крестьян на фоне покосившихся изб у него сжималось сердце, но он утешал себя мыслью, что они, должно быть, как ему говорили, просто «ленивы».
После церемонии коронации они направились в Пруссию, на родину императрицы. Оказавшись при дворе Фридриха-Вильгельма III, Александр был покорен радушием хозяев. В окружении принцев и принцесс, которые проявляли по отношению к нему братские чувства, он физически ощущал кровные узы, связывавшие его с многочисленными немецкими родственниками. Ему показали замок Сан-Суси и гробницы Фридриха Великого и его бабки по материнской линии королевы Луизы. Он долго стоял в раздумье перед мраморной статуей покойной. Но большую часть его времени занимали парады, игры и танцы. Ему доставляло огромное удовольствие принимать участие в факельных процессиях, и к тому же он пристрастился к картам. На обратном пути в Санкт-Петербург он остановился со своей свитой на берегу Немана, на холме, с которого Наполеон наблюдал, как его армия наводняет русскую равнину. Будучи сентиментальным, он поднял с земли ветку на память и сказал Мердеру: «Все в прошлом, Наполеон и его ужасная армия более не существуют. Остались только этот холм и связанная с ним легенда».
Несмотря на множество дорожных впечатлений, ему не терпелось вернуться домой. Въехав в парк Царского Села, он воскликнул: «Наконец-то я дома! Боже мой! Здесь каждый куст, каждая тропинка напоминают мне о каких-нибудь счастливых моментах моей жизни!» Вновь пошли своим чередом занятия, парады, балы, пикники и выездки на утиную охоту.
Подарки, которые получал Александр на праздники, всегда имели целью развитие у него вкуса к власти и уважения к армии. Так на новый 1831 год под огромной елкой, установленной в зале Зимнего дворца, он обнаружил бюст Петра Великого, ружье, саблю, ящик с пистолетами, форму кавалергарда и фарфоровые тарелки, украшенные изображениями мундиров различных императорских полков. Но даже если эти подарки ему и понравились, наибольший восторг у него вызвала книга, озаглавленная «Народы России, или описание нравов, обычаев и костюмов различных народов Российской империи». Эта огромная страна, в которой ему предстояло царствовать, ассоциировалась в его сознании, главным образом, с позолоченной лепниной Зимнего дворца, чистыми аллеями парка в Царском Селе, московским Кремлем и кадетской казармой в Петергофе. Если жизнь армии была ему известна довольно хорошо, жизнь народа он не знал вовсе. А нужно ли ему было вообще знать ее? Николай I осознавал необходимость ознакомительного путешествия великого князя по России, но он хотел, чтобы тот сначала достиг совершеннолетия, наступавшего в шестнадцатилетнем возрасте, и принес торжественную присягу на верность трону и клятву занять его по наследству.
В шестнадцатый день рождения Александра, когда ему объявили, что отец требует от него принесения присяги, он взволнованно воскликнул: «Не слишком ли рано?» Церемония была назначена на 22 апреля 1834 года в церкви Зимнего дворца. После службы Николай взял сына за руку и подвел к аналою, где Александр в присутствии придворных зачитал длинный текст присяги. В какой-то момент он запнулся, сдерживая подступивший к горлу комок, но справился с секундной слабостью и закончил чтение. Довольный Николай расцеловал его, по словам очевидцев, «в губы, глаза и лоб». Из храма процессия направилась в зал Святого Георгия, где наследник должен был принести присягу на верность армии. Множество людей в мундирах толпилось среди коринфских колонн из белого мрамора. Перед великим князем склонились знамена гвардейских полков. Военный оркестр заиграл новый императорский гимн «Боже, царя храни», сочиненный по заказу Николая I генералом Львовым.
Александр согнулся в поклоне, подавленный величием момента, еще не зная о том, что его любимый воспитатель Мердер только что скончался от сердечного приступа в Риме, куда он уехал подлечиться незадолго до этого. Не желая больше причинять душевные волнения своему легкоранимому сыну, император распорядился сохранить новость в тайне до следующего дня. Узнав, в конце концов, о кончине своего самого близкого друга, тот рухнул на колени и захлебнулся в рыданиях, зарывшись головой в подушки дивана. Когда один из присутствовавших, Юрьевич, попытался успокоить его, великий князь, всхлипывая, прокричал: «Не понимаю, как вы могли сдерживать до сих пор свои чувства и как я мог не догадаться о том горе, которое ожидало меня!» И, немного придя в себя, добавил: «Хотя вы поступили правильно, что ничего не сказали мне до церемонии». Он понимал, что с такой болью в сердце не нашел бы в себе сил принести присягу. Определенно, он не был готов к сильным эмоциональным потрясениям, которыми изобилует жизнь. Жуковский явно переусердствовал в стремлении развить в своем воспитаннике душевную утонченность. Во время поминальной церемонии, проводившейся по лютеранскому обряду, Александр вздохнул: «Я никогда не спрашивал у него, какова его вера, но он был человеком добрейшей души, достойным любви и уважения».
Еще три года обучения в соответствии с планом Жуковского, с экзаменами, расставленными во времени, словно барьеры на манеже. И неожиданно первый самостоятельный вылет из семейного гнезда. Согласно отцовской воле наследник престола должен был познакомиться со своими будущими подданными. Предусматривалось, что он будет отсутствовать в столице в течение семи месяцев и посетит тридцать губерний, проникнув даже за Урал. Его сопровождала многочисленная свита, в которую входили неизменный Жуковский и генерал Кавелин, заменивший Мердера. Жуковский сравнивал это масштабное предприятие с поспешным просмотром книги, в процессе которого глаз успевает схватить лишь названия глав. «Впоследствии, – пишет он, – великий князь подробно прочтет каждую главу. Книга эта – Россия».
Путешественники выехали из Санкт-Петербурга весной 1837 года. Деревнями они пренебрегали и останавливались лишь в городах, и то ненадолго. Перемещаясь по стране, словно вихрь, Александр не замечал ни нищеты крестьян, ни несправедливости и злоупотреблений администрации, ни жестокости и мошенничества землевладельцев. Местные власти принимали наследника престола со всем радушием, на какое только были способны. Перед его приездом мостовые спешно подметались, на домах вывешивались флаги, улицы расцвечивались иллюминацией. Возбужденные толпы кланялись в пояс этому стройному молодому человеку с длинным носом, тонкими губами и мечтательным взглядом, олицетворявшему собой надежду России. Люди приветствовали его восторженными криками, осеняли крестным знамением и заливались слезами, когда он проезжал мимо. Если кто-то протягивал ему прошение, его тут же перехватывал секретарь и передавал в соответствующую инстанцию. Их потом наберется свыше шестнадцати тысяч. Было отдано распоряжение удовлетворить наиболее настоятельные и неотложные из них. Едва цесаревич успевал познакомиться с интересными людьми, как ему нужно было вновь отправляться в путь. «Я не жду от этого путешествия большого объема практических сведений о текущем положении дел в России, – пишет Жуковский императрице Александре 6 мая 1837 года. – Мы ездим слишком быстро, поскольку должны строго придерживаться установленного маршрута, и поэтому успеваем увидеть не так уж много». И действительно, перед глазами Александра словно в калейдоскопе мелькают Москва, Новгород, Ярославль, Кострома, Полтава, Киев… Церкви, соборы, дворцы, рынки, образцово-показательные мастерские. Время от времени он присутствует на парадах, вечерами танцует до упаду на балах. Для юных представительниц провинциального дворянства он «prince charmant» («очаровательный князь»). Александр со всеми любезен, но женщины его еще не интересуют. Пока что он находит удовольствие исключительно в парадах, танцах и играх. Он неутомим. Уставший Жуковский пишет 22 июня 1837 года императрице: «Сердце радуется, глядя на мощный полет нашего юного орла, и, наблюдая за ним, я кричу ему снизу: смелее, поднимайся выше в своем небе!.. Это небо, в котором он сейчас летает, величественно, просторно и ясно: это наша милая Россия».
Из города в город, от праздника к празднику Александр, наконец, перевалил Уральские горы, въехал в Западную Сибирь и сделал остановку в маленьком городке Курган. Там находились несколько ссыльных декабристов, осужденных на каторжные работы Николаем I. Им было запрещено приближаться к наследнику престола, но по настоянию Александра полицейские власти разрешили им присутствовать на церковной службе, на которой будет цесаревич. На него внезапно нахлынули воспоминания о беспорядках 14 декабря 1825 года. Он думал об этих людях, заплативших свободой за свои идеалы, возможно, абсурдные, но несомненно благородные. Оторванные от дома, от близких, от благ столичной жизни, они прозябали в этом суровом краю. Во время молитвы «за мучеников и узников» Александр повернулся в их сторону, перекрестился и поклонился со слезами на глазах. В тот же вечер он написал отцу, прося его проявить снисхождение к этим несчастным заблудшим душам.
Ответ отца настиг его в нескольких верстах от Симбирска. Растроганный великодушием сына, Николай распорядился перевести некоторых осужденных простыми солдатами на Кавказ. Сибирские лишения сменились для них лишениями кавказскими, плюс черкесские пули и лихорадка. Тем не менее Александр увидел в этом свидетельство императорского милосердия. Прочитав письмо Жуковскому и Кавелину, он расцеловал их в порыве восторга. Все трое вознесли глаза к небу и воздали хвалу императору. «Это одна из лучших минут моей жизни!» – воскликнул Жуковский. 24 июня 1837 года он пишет императрице: «Ничто не побуждало царевича к этому порыву сострадания. По собственной инициативе обратился он к отцу с поистине сыновней искренностью, излив ему то, что было у него на сердце. Бог мой, какими глазами будет смотреть Россия на этого восхитительного монаршьего сына! Какое воодушевление вызовет в обществе это замечательное единение в милосердии между отцом, проявившим в свое время суровость, и сыном, чьи мольбы легко превратили эту суровость в благосклонность».
Спустя несколько дней после возвращения Александра в Санкт-Петербург, в ночь с 17 на 18 декабря 1937 года, вспыхнули сразу два пожара – в Зимнем дворце и в Галерном порту. В то время как император руководил тушением огня во дворце, Александр отправился в порт. Его сани, мчавшиеся с большой скоростью, перевернулись. Не раздумывая, он остановил конного жандарма, позаимствовал у него лошадь и поскакал галопом дальше. Прибыв на место, он взял на себя командование батальоном Финляндского полка, и через несколько часов разгул стихии удалось остановить. Александр вернулся к отцу и принял его поздравления. Он убедился в том, что, несмотря на мягкость характера, способен в ответственные моменты проявлять мужество. После стольких лет сомнений он сказал себе, что, вполне возможно, сможет быть правителем нации.
В ту ночь императорская семья покинула обугленные стены Зимнего дворца и обосновалась в Аничковом дворце. Там они и встретили Рождество.
Глава II
Годы ученичества
В первые месяцы 1838 года бледность и вялость Александра, а также мучившие его приступы кашля чрезвычайно беспокоили его окружение. Врачи рекомендовали ему пройти длительный курс лечения на водах в Эмсе. Прекрасная возможность для наследника еще раз посетить Германию, где княжеские дома изобиловали молодыми девушками на выданье. К тому же его отец считал, что в его двадцать лет ему уже пора подумать об устройстве судьбы. В самом деле, Александр до сих пор совершенно не знал женщин. Во дворце царил строгий этикет, не допускавший самого невинного флирта. Под влиянием матери-немки, страстной почитательницы Гете, Шиллера, Уланда, и воспитателя, романтичного Жуковского, он приобрел склонность к сентиментальным грезам. Не испытав прелестей плотского союза, он жаждет союза духовного. Готовый вспыхнуть от первой улыбки, он увлекся фрейлиной из не очень знатной польской дворянской семьи, Ольгой Калиновской, и тут же стал мечтать о женитьбе. Столь необдуманное намерение наследника престола крайне возмутило его отца и чрезвычайно огорчило его мать. Императрица пишет в своем дневнике: «Что станет однажды с Россией, оказавшейся в руках человека, который не способен взять в руки самого себя?» От Александра потребовали отказаться от этой экстравагантной затеи, и он подчинился. Согласно прочно укоренившейся традиции его супруга должна была происходить из германского королевского дома. Санкт-Петербургская канцелярия подготовила список потенциальных невест. Ему оставалось лишь сделать выбор. Впрочем, хотя ни одна из этих девиц и не вызовет у него энтузиазма, путешествие окажется отнюдь не бесполезным, поскольку оно позволит ему укрепить здоровье, посетить множество иностранных государств и установить связи с несколькими царствовавшими домами. Его путевой дневник охватывает всю Западную Европу за исключением Франции и Иберийского полуострова. Совсем не обязательно посещать страны, зараженные пагубными идеями ниспровержения основ.
Перипетии этой длительной экспедиции за пределы российских границ довольно скоро утешили Александра, тяжело переживавшего расставание с Ольгой Калиновской. После непродолжительного посещения Швеции и Дании он направился в Германию, остановился в Эмсе, где скрупулезно следовал предписаниям врачей. Маркиз де Кюстин, известный публицист и тонкий наблюдатель, встретил его там и тут же записал свои впечатления: «Я оказался среди толпы зевак, окруживших великого князя, который выходил из кареты… Ему двадцать лет, и он выглядит на свои годы; его рост выше среднего, но мне он показался несколько грузным для своего возраста;
1 2 3 4