он оставит его на половине дней своих, и глупцом останется при конце своем». Декан задумался: пусть куропатки никудышные матери, но все же они размножаются... Оторвавшись от размышлений о продолжении куропаточьего рода, он обнаружил, что священник с непривычной резкостью критикует Покерхаус за потворство студентам из зажиточных семей. «Вспомним же слова Господа нашего: легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатым войти в Царствие Небесное. Очистим Покерхаус от верблюдов!» – призвал Капеллан и спустился с кафедры. Служба кончилась пением псалма: «Как лань желает к потокам воды...» <Псалтырь, 41, 2> Декан и Старший Тьютор вместе вышли из часовни.
– Странно, – сказал Декан, – дикие животные не дают Капеллану покоя.
– Верно, скучает по ручному Кухмистеру.
Они не спеша брели по галерее.
– Сам я не скучаю, – заметил Декан, – после той паскудной передачи скучать по нему трудно. Но потеря для колледжа огромная.
– И не единственная. Вчера я обедал в «Эммануэле». – При этом воспоминании Старший Тьютор содрогнулся.
– Это хорошо. Хотя сам я туда больше не хожу. Съел там однажды котлету, а дома – расстройство желудка.
– Вот и у меня расстройство. Только не желудка. Не до еды было.
– Вы о Каррингтоне?
– О нем тоже шла речь. Но эту тему я постарался замять. А вот то, что я услышал от Сакстона, это действительно... Словом, похоже, что когда Кухмистер предложил колледжу свои сбережения, он действительно предлагал щедрый дар. Ходят такие слухи, и, кажется, не совсем необоснованные.
Декан с трудом продрался сквозь двойное отрицание и ограничился ни к чему не обязывающим:
– Да ну?
– Насколько я понял, Кухмистер дорогого стоит.
– Кухмистер бесценен. Он золотой человек.
– Сакстон говорил о четверти миллиона фунтов.
– И все-таки мы не можем принять... Что?!
– Четверть миллиона.
– Бог мой!
– Наследство лорда Вурфорда, – пояснил Тьютор.
– И тот поганец, Казначей, отказался, – простонал Декан.
– Да, учудил. Хоть стой, хоть падай.
При этих словах ноги у Декана действительно подкосились.
– Бог мой, четверть миллиона. И Ректор уволил его, – причитал он.
Подхватив старика под руки, чтоб он не упал, Тьютор участливо предложил:
– Зайдите ко мне, подкрепимся.
У ворот по-прежнему стоял юнец с плакатом: «ВЕРНУТЬ КУХМИСТЕРА!»
– Впервые в жизни я согласен с требованием пикетчиков, – сказал Декан.
– Как бы его другие колледжи не переманили, – заволновался Тьютор.
– Нет, нет, быть того не может, – страстно запротестовал Декан. – Наш слуга, наш старый, верный слуга... – Но он понимал, что «слуга» – уже неподходящее слово.
В квартире Тьютора по стенам, как коллекция старинного оружия, были развешаны гребные причиндалы и награды. Декан задумчиво потягивал шерри.
– Вина целиком и полностью ложится на Каррингтона. Передача – вранье. Черт дернул Кошкарта его пригласить.
– А я и не знал, что это генерал его пригласил, – удивился Тьютор.
Декан поспешил сменить тему:
– Я, со своей стороны, почти во всем согласен с Кухмистером. Его обвинения касаются, в основном. Ректора. Вот сэру Богдеру и отвечать за всю неблаговидную затею. Его назначение – большая ошибка. Он нанес непоправимый урон репутации Покерхауса.
Старший Тьютор смотрел в окно, на башню. Ей тоже нанесли урон. Ее попросту уронили.
Когда-то, в молодости, Тьютор преклонялся перед Деканом, преклонение вскоре сменилось озлоблением. Сейчас злобы не было. Тьютор хорошо его изучил. У Декана есть недостатки, но завиральными идеями старик не грешил. Вместе, хоть и не в лад, они старались уберечь Покерхаус от академических соблазнов и исследовательских искусов, охраняли его непорочное невежество, порождавшее ту спасительную самонадеянность, что позволяла выпускникам колледжа шутя справляться с трудностями жизни, перед которыми пасовали их более образованные сверстники. Декану отвращение к научной работе было дано свыше, от природы, Тьютор же беспощадно подавил в себе тягу к учебе, заглушил ее железной дисциплиной. Не раз и не два он убеждался: недоучки опасны, а зашедшиеся в науках – просто стихийное бедствие. И башня, взлетевшая на воздух из-за ученых экспериментов Пупсера, – лишнее тому доказательство.
– Вам не приходит в голову, – наконец отвлекся от размышлений о вреде мышления Тьютор, – что можно извлечь выгоды из увольнения "Кухмистера и из программы Каррингтона?
– Да, Ректору не позавидуешь. Но поздно. Мы сделались посмешищем. Все мы. Может, колледж и взял своим девизом «Дорогу бездарям», но боюсь, у большинства иные взгляды на университетское образование.
Тьютор покачал головой:
– Я не согласен с вами. Отчаиваться рано. Во-первых, Кухмистер. – Декан хотел спорить, но Тьютор поднял руку:
– Послушайте, Декан, послушайте. Пусть Каррингтон выставил нас на осмеяние, но Кухмистер произвел благоприятное впечатление.
– На нашу голову, – уточнил Декан.
– Все равно, народ на его стороне. Давайте представим себе, все мы, весь Совет, за исключением Ректора, требуем возвращения Кухмистера. Сэр Богдер, натурально, воспротивится. Мы оказываемся защитниками угнетенных, а Ректор садится в галошу. Далее, мы представляем разумные доводы в пользу нашей системы приема студентов.
– Невозможно! Никто не клюнет.
– Я не кончил. Закон не запрещает набирать студентов без соответствующей подготовки. Несправедливо лишать посредственность права на образование. Ни один колледж еще не взялся за это. В Кингз или Тринити могут поступить только умники. Вот разве что Нью-Холл... Правила приема там, мягко выражаясь, своеобразные. Но ведь на то он и женский колледж.
Декан пренебрежительно фыркнул.
– Итак, – подытожил Тьютор, – академически неполноценные, жертвы нашей системы образования, взывают о помощи. Неужели великодушные британцы не протянут руку утопающим? Прибавьте требование восстановить на работе Кухмистера и увидите: поражение обернется победой. – Он взял графин и налил еще по бокалу шерри.
Декан обдумывал услышанное.
– Звучит недурно, – признал он. – Я всегда считал, что давать образование интеллектуальному меньшинству – это дискриминация.
– Вот именно! Покерхаус был колледжем привилегированной верхушки, теперь он станет колледжем богом обиженных. В сущности, меняются только акценты. Мы перестанем зависеть от дотаций, сэкономим общественные деньги. Остается прикинуть, как объяснить такой поворот событий широким кругам?
– Прежде всего срочно собрать внеочередной Совет колледжа и вынести единодушное постановление о восстановлении Кухмистера, – решил Декан.
Старший Тьютор снял трубку.
19
Совет колледжа собрался в понедельник в десять утра. Члены Совета, которые не смогли присутствовать, передали свои голоса Декану. Даже Ректор, не вполне представлявший себе повестку дня, одобрил созыв Совета.
– Мы должны покончить с этим раз и навсегда, – говорил он Казначею по дороге в зал заседаний. – Вчерашняя статья – повод нанести решающий удар по прошлому.
– Нас поставили в весьма щекотливое положение, – сказал Казначей.
– Эти ослы-ретрограды в худшем положении.
Казначей вздохнул. Бой, видать, предстоит жаркий.
Опасения его оправдались. После предварительных формальностей Тьютор сразу же начал атаку:
– Выношу на обсуждение уважаемых членов Совета предложение аннулировать отставку старшего привратника.
– Отставка Кухмистера отмене не подлежит, – ощетинился Ректор. – Он прополоскал наше грязное белье на виду у всей страны. Из-за него репутация колледжа под угрозой.
– Я не согласен, – взвился Декан.
– И я, – подхватил Старший Тьютор.
– Он весь мир оповестил, что в Покерхаусе торгуют степенями, – настаивал сэр Богдер.
– Подписчики «Обсервер» – не весь мир, а голословные утверждения – не факты, – возразил Тьютор.
– Когда как. Вы прекрасно знаете – Кухмистер сказал правду.
– Именно потому мы подняли вопрос о его восстановлении на службе.
Они спорили минут двадцать, но Ректор продолжал упираться.
– Поставим на голосование, – предложил наконец Декан.
Сэр Богдер сердито оглядел собравшихся.
– Погодите, – сказал он, – обсудим сперва другой вопрос. За последние несколько дней я основательно изучил устав Покерхауса. Он гласит, что Ректор, если он того пожелает, получает право лично руководить приемом студентов. Поскольку вы отказываетесь менять порядок набора, я освобождаю Старшего Тьютора от его обязанностей и беру набор первокурсников на себя. Я также имею полномочия нанимать слуг и увольнять их в случае несоответствия занимаемой должности. Так что нет смысла голосовать. С Кухмистером вам придется распрощаться.
Мертвая тишина. Потом заговорил Тьютор:
– Возмутительно! Устав давным-давно устарел. Полномочия Ректора остались на бумаге.
– Восхитительная последовательность! – огрызнулся сэр Богдер. – Вы, сторонник отживших традиций, должны бы радоваться воскрешению этих полномочий.
– Нет, не могу спокойно смотреть, как попираются традиции Покерхауса! – взорвался Декан.
– Не попираются, а прилагаются к делу. Что до «не могу», я готов принять и вашу отставку.
– Я не то имел в виду, – забормотал Декан.
– Да ну? Значит, вы раздумали уходить в отстав...
Старший Тьютор вскочил:
– Никуда он не собирается уходить! Мы не школьники, сэр, и не смейте диктовать нам...
– Не школьничайте, тогда и обращение будет другое. Впрочем, вы сами нашли это удачное сравнение. А сейчас, если вы изволите вернуться на место, Совет продолжается, – холодно отрезал сэр Богдер.
Тьютор сел, после чего последовала продолжительная пауза.
– Позвольте, джентльмены, – начал сэр Богдер, – объяснить вам, в чем я вижу задачи современного университетского колледжа. Признаюсь, я никак не ожидал, что происшедшие в последние годы изменения прошли мимо вас. Вы до сих пор рассматриваете Покерхаус как личную собственность. Хочу вас разуверить. Колледж – общественная собственность и выполняет общественные функции. Вы же распоряжаетесь в нем, как у себя дома, вы злоупотребляете своим положением. Свободное у нас государство или нет? Равноправие у нас или нет? Я постановляю: отныне и вовеки образование в стенах Покерхауса будут получать достойные, талантливые молодые люди, независимо от их социального и финансового положения, пола, национальности. А хозяйничать в колледже, как у себя дома, я никому не позволю! – Голос сэра Богдера фанатично звенел и зловеще скрипел.
Со времен Кромвеля не слышал зал заседаний такого цицероновского красноречия. Члены Совета уставились на Ректора, как на чудовище, принявшее человеческий образ. А сэр Богдер не унимался, он завел речь о создании Студенческого Совета – СС – с правом определять политику колледжа. Стало ясно, что скоро от прежнего Покерхауса останутся одни воспоминания. Ректор покинул зал заседаний усталый, но довольный. Члены Совета были повержены во прах. Нескоро еще они обрели дар речи.
– Не понимаю, – жалобно возопил Декан, – отказываюсь понимать, чего добиваются эти люди?! – Наслушавшись речей сэра Богдера, он перестал воспринимать его как индивидуальность. Ректор в его глазах поднялся (или опустился?) до представителя некоего безликого (или многоликого?) множества.
– Они хотят все делать по-своему, – предположил Тьютор.
– Царствия Небесного им захотелось, – догадался Капеллан.
Казначей промолчал. Двойная подчиненность заставила его промолчать.
***
Обед прошел уныло. Семестр уже кончился и многие столы студентов пустовали, так что молчание за профессорским столом ничем не нарушалось. В довершение несчастий подали простывший суп и простую картофельную запеканку с мясом. Но горше всего было сознание собственной ненужности. За пять столетий члены Совета и их предместники взрастили по крайней мере часть той элиты, что управляла нацией. Через сито их снисходительного фанатизма просеивались молодые люди, желавшие стать судьями, государственными деятелями, бизнесменами. Просеивались и пропитывались особым, сословным самодовольством и скепсисом. А скепсис превосходно глушит любое стремление к переменам. Они старательно насаждали политическую апатию, и вот роль их кончена. Их победили. И кто? Самый что ни на есть неудачливый политик!
– СС управляет Покерхаусом! Чудовищно, – сказал Старший Тьютор, но в его ропоте звучала безнадежность. Несмотря на тщательно оберегаемую неразвитость, Тьютор давно видел: грядут перемены. Все ученые виноваты, они гонятся за миражом истины. Все эти лженауки вроде антропологии и экономики: это их теоретики подменили безобидные проблески интуиции бесполезной статистикой. А тут еще социология с абсурдным принципом: человечество должно изучать человека. И этот принцип провозгласил субъект, которого Тьютор не взял бы даже рулевым в лодку. Теперь же Богдер восторжествовал – по крайней мере, в душе Тьютор уже признал его победу, – и Покерхаус потеряет милую тьюторскому сердцу старинную оболочку. Хворые бесполые книгочеи заменят здоровых веселых дурней, чьи девственные мозги и железные мускулы служили надежной защитой от разгула интеллекта.
– И все-таки надо что-то предпринять, – сказал Декан.
– Разве придушить его? Больше ничего не остается, – отозвался Тьютор.
– Он действительно имеет право взять прием студентов в свои руки?
Старший Тьютор кивнул.
– Такова традиция, – мрачно ответил он.
***
– Им одно остается, – сказал сэр Богдер леди Мэри за чашкой кофе.
– И что же, дорогой?
– Сдаться.
Леди Мэри подняла глаза.
– Развоевался ты, Богдер, – заметила она, явно намекая на былой пацифизм супруга.
Но сэр Богдер был настроен далеко не мирно:
– На Совете еще не так пришлось повоевать.
– Не сомневаюсь, – ледяным тоном отозвалась леди Мэри.
– Я думал, ты одобришь. Поставь они на своем, колледж по-прежнему продавал бы степени, а женщин и близко бы не пускали.
– Избави Бог, я и не думала осуждать тебя. Я только удивляюсь, как власть меняет человека.
– Это уже давно известно, – устало отмахнулся сэр Богдер. Неизменное недовольство жены действовало на него как холодный душ. Всматриваясь в ее надутое лицо. Ректор порой недоумевал, что она в нем нашла. Наверное, он смахивает на жертву апартеида или на голодного нищего. Их счастливый брак продержался уже двадцать восемь лет.
– Оставляю тебя праздновать эту маленькую победу. – Леди Мэри поставила чашку на поднос:
– К ужину не жди, я дежурю в «Самаритянках».
Она вышла. Сэр Богдер вяло помешивал кочергой в камине. Все-таки к словам жены стоит прислушаться. Власть действительно меняет человека, даже если это власть над кучкой пожилых профессоров заштатного колледжа. И насчет «маленькой победы» жена права: она действительно не велика. Сэр Богдер смягчился. Не их вина, что они противятся переменам. Они рабы своих привычек. Им хорошо, они – Декан и Тьютор – холостяки, неудачный брак не подстегивает их. В сущности, они добряки. А их склоки и мелочная завистливость – от того, что они слишком много времени проводят вместе. А его мотивы? Корень их в его ущербности и задетом самолюбии. Надо еще раз поговорить с Тьютором, найти убедительные аргументы. Сэр Богдер собрал чашки, отнес на кухню и вымыл. Девушка, что помогает по хозяйству, сегодня не придет. Он надел пальто и вышел на солнечный по-весеннему двор.
***
Кухмистер лежал на кровати, уставившись в голубой потолок гостиничного номера, и мучился от дискомфорта. Кровать чужая, матрас слишком мягкий. Ему бы пожестче. Что-то неопределенное в этой комнате, что-то напоминающее шлюху, которую он когда-то взял в «Помпее». Назойливая угодливость привела к тому, что если сначала он воспринимал их свидание как коммерческую сделку, то в конце стал мучиться угрызениями совести. Так и номер. Ковер слишком толстый. Постель слишком мягкая. Вода в душе слишком горячая. Придраться не к чему, не на чем душу отвести. И Кухмистер обижался сам на себя. Он не на своем месте.
Памятники и музеи тоже действовали ему на нервы – и «Катти Сарк», и «Джипси Мот» <Яхта, на которой английский путешественник Ф.Чичестер в 1966-1967 гг. в одиночку совершил кругосветное плавание>. Они тоже не на месте, стоят на берегу, ребятишки по ним лазают, а притворяются морскими волками. Кухмистер не питал подобных романтических иллюзий, он никем не притворялся. Он просто отставной привратник колледжа. От богатства было еще тошней, оно оправдывало его увольнение, лишало законного права чувствовать себя обманутым. Кухмистер почти сожалел о триумфе в программе Каррингтона. Хвалить-то его хвалят, но кто хвалит? Сборище продажных писак, жужжат, как надоедливые мухи. Он не нуждается в их паршивых комплиментах.
Кухмистер встал с кровати и пошел в ванную бриться. Ему купили новую бритву и пену-аэрозоль. Из-за легкости бритья оно перестало быть священнодействием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
– Странно, – сказал Декан, – дикие животные не дают Капеллану покоя.
– Верно, скучает по ручному Кухмистеру.
Они не спеша брели по галерее.
– Сам я не скучаю, – заметил Декан, – после той паскудной передачи скучать по нему трудно. Но потеря для колледжа огромная.
– И не единственная. Вчера я обедал в «Эммануэле». – При этом воспоминании Старший Тьютор содрогнулся.
– Это хорошо. Хотя сам я туда больше не хожу. Съел там однажды котлету, а дома – расстройство желудка.
– Вот и у меня расстройство. Только не желудка. Не до еды было.
– Вы о Каррингтоне?
– О нем тоже шла речь. Но эту тему я постарался замять. А вот то, что я услышал от Сакстона, это действительно... Словом, похоже, что когда Кухмистер предложил колледжу свои сбережения, он действительно предлагал щедрый дар. Ходят такие слухи, и, кажется, не совсем необоснованные.
Декан с трудом продрался сквозь двойное отрицание и ограничился ни к чему не обязывающим:
– Да ну?
– Насколько я понял, Кухмистер дорогого стоит.
– Кухмистер бесценен. Он золотой человек.
– Сакстон говорил о четверти миллиона фунтов.
– И все-таки мы не можем принять... Что?!
– Четверть миллиона.
– Бог мой!
– Наследство лорда Вурфорда, – пояснил Тьютор.
– И тот поганец, Казначей, отказался, – простонал Декан.
– Да, учудил. Хоть стой, хоть падай.
При этих словах ноги у Декана действительно подкосились.
– Бог мой, четверть миллиона. И Ректор уволил его, – причитал он.
Подхватив старика под руки, чтоб он не упал, Тьютор участливо предложил:
– Зайдите ко мне, подкрепимся.
У ворот по-прежнему стоял юнец с плакатом: «ВЕРНУТЬ КУХМИСТЕРА!»
– Впервые в жизни я согласен с требованием пикетчиков, – сказал Декан.
– Как бы его другие колледжи не переманили, – заволновался Тьютор.
– Нет, нет, быть того не может, – страстно запротестовал Декан. – Наш слуга, наш старый, верный слуга... – Но он понимал, что «слуга» – уже неподходящее слово.
В квартире Тьютора по стенам, как коллекция старинного оружия, были развешаны гребные причиндалы и награды. Декан задумчиво потягивал шерри.
– Вина целиком и полностью ложится на Каррингтона. Передача – вранье. Черт дернул Кошкарта его пригласить.
– А я и не знал, что это генерал его пригласил, – удивился Тьютор.
Декан поспешил сменить тему:
– Я, со своей стороны, почти во всем согласен с Кухмистером. Его обвинения касаются, в основном. Ректора. Вот сэру Богдеру и отвечать за всю неблаговидную затею. Его назначение – большая ошибка. Он нанес непоправимый урон репутации Покерхауса.
Старший Тьютор смотрел в окно, на башню. Ей тоже нанесли урон. Ее попросту уронили.
Когда-то, в молодости, Тьютор преклонялся перед Деканом, преклонение вскоре сменилось озлоблением. Сейчас злобы не было. Тьютор хорошо его изучил. У Декана есть недостатки, но завиральными идеями старик не грешил. Вместе, хоть и не в лад, они старались уберечь Покерхаус от академических соблазнов и исследовательских искусов, охраняли его непорочное невежество, порождавшее ту спасительную самонадеянность, что позволяла выпускникам колледжа шутя справляться с трудностями жизни, перед которыми пасовали их более образованные сверстники. Декану отвращение к научной работе было дано свыше, от природы, Тьютор же беспощадно подавил в себе тягу к учебе, заглушил ее железной дисциплиной. Не раз и не два он убеждался: недоучки опасны, а зашедшиеся в науках – просто стихийное бедствие. И башня, взлетевшая на воздух из-за ученых экспериментов Пупсера, – лишнее тому доказательство.
– Вам не приходит в голову, – наконец отвлекся от размышлений о вреде мышления Тьютор, – что можно извлечь выгоды из увольнения "Кухмистера и из программы Каррингтона?
– Да, Ректору не позавидуешь. Но поздно. Мы сделались посмешищем. Все мы. Может, колледж и взял своим девизом «Дорогу бездарям», но боюсь, у большинства иные взгляды на университетское образование.
Тьютор покачал головой:
– Я не согласен с вами. Отчаиваться рано. Во-первых, Кухмистер. – Декан хотел спорить, но Тьютор поднял руку:
– Послушайте, Декан, послушайте. Пусть Каррингтон выставил нас на осмеяние, но Кухмистер произвел благоприятное впечатление.
– На нашу голову, – уточнил Декан.
– Все равно, народ на его стороне. Давайте представим себе, все мы, весь Совет, за исключением Ректора, требуем возвращения Кухмистера. Сэр Богдер, натурально, воспротивится. Мы оказываемся защитниками угнетенных, а Ректор садится в галошу. Далее, мы представляем разумные доводы в пользу нашей системы приема студентов.
– Невозможно! Никто не клюнет.
– Я не кончил. Закон не запрещает набирать студентов без соответствующей подготовки. Несправедливо лишать посредственность права на образование. Ни один колледж еще не взялся за это. В Кингз или Тринити могут поступить только умники. Вот разве что Нью-Холл... Правила приема там, мягко выражаясь, своеобразные. Но ведь на то он и женский колледж.
Декан пренебрежительно фыркнул.
– Итак, – подытожил Тьютор, – академически неполноценные, жертвы нашей системы образования, взывают о помощи. Неужели великодушные британцы не протянут руку утопающим? Прибавьте требование восстановить на работе Кухмистера и увидите: поражение обернется победой. – Он взял графин и налил еще по бокалу шерри.
Декан обдумывал услышанное.
– Звучит недурно, – признал он. – Я всегда считал, что давать образование интеллектуальному меньшинству – это дискриминация.
– Вот именно! Покерхаус был колледжем привилегированной верхушки, теперь он станет колледжем богом обиженных. В сущности, меняются только акценты. Мы перестанем зависеть от дотаций, сэкономим общественные деньги. Остается прикинуть, как объяснить такой поворот событий широким кругам?
– Прежде всего срочно собрать внеочередной Совет колледжа и вынести единодушное постановление о восстановлении Кухмистера, – решил Декан.
Старший Тьютор снял трубку.
19
Совет колледжа собрался в понедельник в десять утра. Члены Совета, которые не смогли присутствовать, передали свои голоса Декану. Даже Ректор, не вполне представлявший себе повестку дня, одобрил созыв Совета.
– Мы должны покончить с этим раз и навсегда, – говорил он Казначею по дороге в зал заседаний. – Вчерашняя статья – повод нанести решающий удар по прошлому.
– Нас поставили в весьма щекотливое положение, – сказал Казначей.
– Эти ослы-ретрограды в худшем положении.
Казначей вздохнул. Бой, видать, предстоит жаркий.
Опасения его оправдались. После предварительных формальностей Тьютор сразу же начал атаку:
– Выношу на обсуждение уважаемых членов Совета предложение аннулировать отставку старшего привратника.
– Отставка Кухмистера отмене не подлежит, – ощетинился Ректор. – Он прополоскал наше грязное белье на виду у всей страны. Из-за него репутация колледжа под угрозой.
– Я не согласен, – взвился Декан.
– И я, – подхватил Старший Тьютор.
– Он весь мир оповестил, что в Покерхаусе торгуют степенями, – настаивал сэр Богдер.
– Подписчики «Обсервер» – не весь мир, а голословные утверждения – не факты, – возразил Тьютор.
– Когда как. Вы прекрасно знаете – Кухмистер сказал правду.
– Именно потому мы подняли вопрос о его восстановлении на службе.
Они спорили минут двадцать, но Ректор продолжал упираться.
– Поставим на голосование, – предложил наконец Декан.
Сэр Богдер сердито оглядел собравшихся.
– Погодите, – сказал он, – обсудим сперва другой вопрос. За последние несколько дней я основательно изучил устав Покерхауса. Он гласит, что Ректор, если он того пожелает, получает право лично руководить приемом студентов. Поскольку вы отказываетесь менять порядок набора, я освобождаю Старшего Тьютора от его обязанностей и беру набор первокурсников на себя. Я также имею полномочия нанимать слуг и увольнять их в случае несоответствия занимаемой должности. Так что нет смысла голосовать. С Кухмистером вам придется распрощаться.
Мертвая тишина. Потом заговорил Тьютор:
– Возмутительно! Устав давным-давно устарел. Полномочия Ректора остались на бумаге.
– Восхитительная последовательность! – огрызнулся сэр Богдер. – Вы, сторонник отживших традиций, должны бы радоваться воскрешению этих полномочий.
– Нет, не могу спокойно смотреть, как попираются традиции Покерхауса! – взорвался Декан.
– Не попираются, а прилагаются к делу. Что до «не могу», я готов принять и вашу отставку.
– Я не то имел в виду, – забормотал Декан.
– Да ну? Значит, вы раздумали уходить в отстав...
Старший Тьютор вскочил:
– Никуда он не собирается уходить! Мы не школьники, сэр, и не смейте диктовать нам...
– Не школьничайте, тогда и обращение будет другое. Впрочем, вы сами нашли это удачное сравнение. А сейчас, если вы изволите вернуться на место, Совет продолжается, – холодно отрезал сэр Богдер.
Тьютор сел, после чего последовала продолжительная пауза.
– Позвольте, джентльмены, – начал сэр Богдер, – объяснить вам, в чем я вижу задачи современного университетского колледжа. Признаюсь, я никак не ожидал, что происшедшие в последние годы изменения прошли мимо вас. Вы до сих пор рассматриваете Покерхаус как личную собственность. Хочу вас разуверить. Колледж – общественная собственность и выполняет общественные функции. Вы же распоряжаетесь в нем, как у себя дома, вы злоупотребляете своим положением. Свободное у нас государство или нет? Равноправие у нас или нет? Я постановляю: отныне и вовеки образование в стенах Покерхауса будут получать достойные, талантливые молодые люди, независимо от их социального и финансового положения, пола, национальности. А хозяйничать в колледже, как у себя дома, я никому не позволю! – Голос сэра Богдера фанатично звенел и зловеще скрипел.
Со времен Кромвеля не слышал зал заседаний такого цицероновского красноречия. Члены Совета уставились на Ректора, как на чудовище, принявшее человеческий образ. А сэр Богдер не унимался, он завел речь о создании Студенческого Совета – СС – с правом определять политику колледжа. Стало ясно, что скоро от прежнего Покерхауса останутся одни воспоминания. Ректор покинул зал заседаний усталый, но довольный. Члены Совета были повержены во прах. Нескоро еще они обрели дар речи.
– Не понимаю, – жалобно возопил Декан, – отказываюсь понимать, чего добиваются эти люди?! – Наслушавшись речей сэра Богдера, он перестал воспринимать его как индивидуальность. Ректор в его глазах поднялся (или опустился?) до представителя некоего безликого (или многоликого?) множества.
– Они хотят все делать по-своему, – предположил Тьютор.
– Царствия Небесного им захотелось, – догадался Капеллан.
Казначей промолчал. Двойная подчиненность заставила его промолчать.
***
Обед прошел уныло. Семестр уже кончился и многие столы студентов пустовали, так что молчание за профессорским столом ничем не нарушалось. В довершение несчастий подали простывший суп и простую картофельную запеканку с мясом. Но горше всего было сознание собственной ненужности. За пять столетий члены Совета и их предместники взрастили по крайней мере часть той элиты, что управляла нацией. Через сито их снисходительного фанатизма просеивались молодые люди, желавшие стать судьями, государственными деятелями, бизнесменами. Просеивались и пропитывались особым, сословным самодовольством и скепсисом. А скепсис превосходно глушит любое стремление к переменам. Они старательно насаждали политическую апатию, и вот роль их кончена. Их победили. И кто? Самый что ни на есть неудачливый политик!
– СС управляет Покерхаусом! Чудовищно, – сказал Старший Тьютор, но в его ропоте звучала безнадежность. Несмотря на тщательно оберегаемую неразвитость, Тьютор давно видел: грядут перемены. Все ученые виноваты, они гонятся за миражом истины. Все эти лженауки вроде антропологии и экономики: это их теоретики подменили безобидные проблески интуиции бесполезной статистикой. А тут еще социология с абсурдным принципом: человечество должно изучать человека. И этот принцип провозгласил субъект, которого Тьютор не взял бы даже рулевым в лодку. Теперь же Богдер восторжествовал – по крайней мере, в душе Тьютор уже признал его победу, – и Покерхаус потеряет милую тьюторскому сердцу старинную оболочку. Хворые бесполые книгочеи заменят здоровых веселых дурней, чьи девственные мозги и железные мускулы служили надежной защитой от разгула интеллекта.
– И все-таки надо что-то предпринять, – сказал Декан.
– Разве придушить его? Больше ничего не остается, – отозвался Тьютор.
– Он действительно имеет право взять прием студентов в свои руки?
Старший Тьютор кивнул.
– Такова традиция, – мрачно ответил он.
***
– Им одно остается, – сказал сэр Богдер леди Мэри за чашкой кофе.
– И что же, дорогой?
– Сдаться.
Леди Мэри подняла глаза.
– Развоевался ты, Богдер, – заметила она, явно намекая на былой пацифизм супруга.
Но сэр Богдер был настроен далеко не мирно:
– На Совете еще не так пришлось повоевать.
– Не сомневаюсь, – ледяным тоном отозвалась леди Мэри.
– Я думал, ты одобришь. Поставь они на своем, колледж по-прежнему продавал бы степени, а женщин и близко бы не пускали.
– Избави Бог, я и не думала осуждать тебя. Я только удивляюсь, как власть меняет человека.
– Это уже давно известно, – устало отмахнулся сэр Богдер. Неизменное недовольство жены действовало на него как холодный душ. Всматриваясь в ее надутое лицо. Ректор порой недоумевал, что она в нем нашла. Наверное, он смахивает на жертву апартеида или на голодного нищего. Их счастливый брак продержался уже двадцать восемь лет.
– Оставляю тебя праздновать эту маленькую победу. – Леди Мэри поставила чашку на поднос:
– К ужину не жди, я дежурю в «Самаритянках».
Она вышла. Сэр Богдер вяло помешивал кочергой в камине. Все-таки к словам жены стоит прислушаться. Власть действительно меняет человека, даже если это власть над кучкой пожилых профессоров заштатного колледжа. И насчет «маленькой победы» жена права: она действительно не велика. Сэр Богдер смягчился. Не их вина, что они противятся переменам. Они рабы своих привычек. Им хорошо, они – Декан и Тьютор – холостяки, неудачный брак не подстегивает их. В сущности, они добряки. А их склоки и мелочная завистливость – от того, что они слишком много времени проводят вместе. А его мотивы? Корень их в его ущербности и задетом самолюбии. Надо еще раз поговорить с Тьютором, найти убедительные аргументы. Сэр Богдер собрал чашки, отнес на кухню и вымыл. Девушка, что помогает по хозяйству, сегодня не придет. Он надел пальто и вышел на солнечный по-весеннему двор.
***
Кухмистер лежал на кровати, уставившись в голубой потолок гостиничного номера, и мучился от дискомфорта. Кровать чужая, матрас слишком мягкий. Ему бы пожестче. Что-то неопределенное в этой комнате, что-то напоминающее шлюху, которую он когда-то взял в «Помпее». Назойливая угодливость привела к тому, что если сначала он воспринимал их свидание как коммерческую сделку, то в конце стал мучиться угрызениями совести. Так и номер. Ковер слишком толстый. Постель слишком мягкая. Вода в душе слишком горячая. Придраться не к чему, не на чем душу отвести. И Кухмистер обижался сам на себя. Он не на своем месте.
Памятники и музеи тоже действовали ему на нервы – и «Катти Сарк», и «Джипси Мот» <Яхта, на которой английский путешественник Ф.Чичестер в 1966-1967 гг. в одиночку совершил кругосветное плавание>. Они тоже не на месте, стоят на берегу, ребятишки по ним лазают, а притворяются морскими волками. Кухмистер не питал подобных романтических иллюзий, он никем не притворялся. Он просто отставной привратник колледжа. От богатства было еще тошней, оно оправдывало его увольнение, лишало законного права чувствовать себя обманутым. Кухмистер почти сожалел о триумфе в программе Каррингтона. Хвалить-то его хвалят, но кто хвалит? Сборище продажных писак, жужжат, как надоедливые мухи. Он не нуждается в их паршивых комплиментах.
Кухмистер встал с кровати и пошел в ванную бриться. Ему купили новую бритву и пену-аэрозоль. Из-за легкости бритья оно перестало быть священнодействием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25