Ее жесткие карие глаза сверкнули.
— Жизнь неплоха, если только не раскисать. Мы тебе с Бетти все расскажем, только спроси. Мы здесь уже два месяца, и тут не так уж плохо.
— Здесь так тесно…
— Ну, так это они на нас зарабатывают. Наша хозяйка на каждом квадратном метре площади больше зарабатывает, чем любая хозяйка в Сиднее.
— Ей-ей, она в прослом году на путесествие в Англию заработала.
— Точно. А теперь мы здесь помираем, чтоб ее в Америку отправить, — и Линда горько засмеялась.
Джэн содрогнулась. Несмотря на удушливую послеполуденную жару, у нее даже мурашки пошли по коже. Трудно забыть о болезни, когда Линда и Бетти все время говорят о ней запросто, будто о каких-то самых обыденных вещах. Она содрогалась при мысли о том, что ей придется провести в Локлине долгие дни и недели — в этой душной комнате, в которую не проникает свежий воздух, потому что окна выходят на веранду; в этом домишке с темной прихожей, через которую надо проходить, чтобы попасть в ванную, где даже запахи духов и дезинфекции не могут заглушить тяжелого больничного смрада.
— Как это мерзко! — произнесла Джэн. — Это следовало бы запретить.
— Ах ты, бозе мой! — откликнулась Бетти. — После того как потаскаесься по разным местам, будес рада, что хоть сюда-то попала, правда, Лин?
Линда улыбнулась едва заметной холодной улыбкой.
— Конечно, еще радоваться будешь, что хоть дышать позволяют.
II
Джэн отодвинула поднос, едва притронувшись к еде. Линда то и дело отпускала грубоватые замечания по поводу пищи.
— Посмотри-ка на это, — восклицала она, поднимая на вилке ломтик солонины и глядя на него с отвращением. — Что толку, что нас с Бетти днем и ночью пичкают стрептомицином, если на обед нам дают вот эту фитюльку, которой и воробья не накормишь.
Взгляд ее остановился на тарелках Джэн, к которым та почти не прикоснулась.
— Ну-ка, глянь на мои тарелки, Джэнни, деточка, и доешь свои витамины. Хозяйка у нас жаднющая, как черт, и она ровно столько дает, чтоб не помереть с голоду, так что доедай все до крошки. Вот смотри.
Она тоненько намазала маслом два ломтика хлеба, потом положила сверху еще мясо и салат и разрезала на кусочки этот неуклюжий сандвич.
Джэн снова пододвинула к себе поднос с ужином и начала медленно есть.
Потом она наблюдала, как Бетти и Линда готовятся к инъекции стрептомицина, как они достают шприцы, стерилизуют иглы, как потом, набрав раствор, нажимают на поршень, чтобы в шприце не осталось пузырьков воздуха, и как они глубоко вонзают иглу в собственное тело. При виде этого Джэн стало дурно.
— Ну конечно же, — сказала Линда, заметив выражение ужаса в глазах Джэн. — Конечно же, мы это каждые четыре часа делаем, деточка, так что придется тебе к этому привыкать. А ты здесь зачем?
— Они собираются мне поддувание делать или что-то в этом роде.
У Джэн будто клещами вырвали эти страшные слова. Она чувствовала, что против ее воли они стараются сделать ее такой же, как они сами.
— А, значит, тебе пневмоторакс начнут? — Линда сказала это так просто, будто речь шла о самой обыкновенной вещи. — А куда тебя потом отправят?
— В санаторий в горах.
— В какой?
— В Пайн Ридж.
— Да ну! — У Бетти даже лицо просияло. — Это тебе повезло! Я там была, когда меня во второй раз положили, ну, там здорово.
Она вздохнула при этом воспоминании.
— Там тогда одна молодезь была среди больных, ну и веселились зе мы!
Она снова вздохнула.
— Это, наверно, самое лутсее время было в моей жизни.
Откинувшись на подушки, Джэн задумчиво глядела в потолок. Линда взглянула на нее с состраданием, и голос ее прозвучал мягче, чем обычно:
— Да, в этих смешанных санаториях совсем неплохо, хотя в самом лечении, конечно, приятного мало.
Она повернулась к Джэн.
— Твой врач, наверно, пользуется влиянием. Кто тебя лечит?
— Мёрчисон Лейд.
— А, старина Мёрч. Ну уж он для тебя что-нибудь да выцарапает.
— Он хороший врач?
— Считают, что он о ТБЦ больше всех в Австралии знает. Один у него недостаток: он так много пациентов набирает, что всегда есть опасность, что он тебя перепутает с кем-нибудь из тех сорока тысяч больных, которых он взял под свое высокое покровительство. Конечно, если у тебя есть кто-нибудь, кто мог бы дать ему вовремя под зад коленкой, когда он о тебе будто совсем забывает, то лучше него врача и не придумаешь.
Джэн погрузилась в молчание. Бетти и Линда измеряли себе температуру и записывали ее в график с такой же привычной небрежностью, с какой другие девушки собираются на танцы или в кино. Все, что Джэн видела и слышала здесь, только еще больше угнетало ее.
— Посетителям сюда часто разрешено ходить? — спросила Джэн, решив хоть в мире здоровых искать опоры.
— Да пусть хоть все время здесь сидят: и днем, и вечером, и ночью, коли тебе этого хочется. Они с собой еду приносят — значит для больничной кладовки экономия, если тебе что нужно — они сделают, — значит персоналу полегче.
— Каждый вечер!
— Факт, — отрезала Линда. — Зверски часто. Будь на то моя воля, я б в такую больницу легла, куда посетителей только по воскресеньям пускают, с восьми до девяти утра — и все.
Бетти взглянула на подругу с удивлением.
— Ой, Лин, — пропищала она. — Подумай, Лин, сто бы мы делали без посесений?
Линда взяла книгу.
— Не было бы приемных часов, не замечали бы, что никто к нам не приходит.
Она установила поудобнее настольную лампу, поправила подушку и погрузилась в чтение, повернувшись спиной к двери.
— Если ты ожидаешь кого-нибудь, то тебе лучше начать прихорашиваться, они могут в любую минуту появиться.
Джэн начала готовиться с лихорадочной поспешностью. Она расчесала волосы, спадающие на плечи, тщательно напудрилась и старательно накрасила губы. Она повязала бантик на свою больничную курточку, а потом подумала, не повязать ли ей новый, потому что этот немножко помялся, когда она дремала перед завтраком.
Зазвенел колокольчик у входной двери. Джэн в последний раз глянула на себя в зеркало и в ожидании откинулась на подушку.
Глава 10

I
Барт осторожно переставлял ноги, направляясь от больничных ворот к домику по красной бетонированной дорожке. Ему казалось, что его солдатские ботинки гремят так, будто марширует целый полк. Вид грязноватого домика с верандами, сквозь спущенные полосатые маркизы которых проглядывали очертания кроватей, показался ему отвратительным. Он нажал кнопку дверного звонка. Послышалось нестройное дребезжание.
Никто не отзывался. Наконец, не дождавшись ответа, он, скрипя ботинками по линолеуму, на цыпочках прошел через прихожую и в неловком молчании остановился перед комнатой, где сидела женщина с добродушным лицом и обедала. «Должно быть, хозяйка», — подумал Барт, заметив спускавшуюся на ее плечи белую сестринскую косынку.
— Простите, не мог бы я увидеть мисс Блейкли? — Он старался говорить как можно тише, приспосабливаясь к атмосфере больницы, и все же ему показалось, что голос его прозвучал требовательно и гулко.
Хозяйка кивнула.
— Третья дверь направо, вон та, которая закрыта. Когда войдете, затворите за собой снова, пожалуйста.
Он с минуту помялся перед дверью, потом постучал. Изнутри слабо донесся голос. Барт осторожно открыл дверь, и, когда он увидел сидевшую на постели Джэн и ее лицо, светившееся нетерпеливым ожиданием, убожество этой кошмарной обстановки отступило на второй план. Его тяжелые ботинки еще громче заскрипели на натертом полу. Барт втиснулся между двумя койками; он испытывал чувство стыдливой неловкости из-за того, что чужая девушка на соседней койке, повернувшаяся к нему спиной, была совсем близко. Он положил перед Джэн коробку конфет и вечернюю газету и взял ее руки в свои. И когда он прикоснулся к ее рукам, давящий комок в его груди словно растаял.
— Привет! — Он надеялся, что хоть голос его прозвучит как обычно.
— Привет!
Он нагнулся и поцеловал ее, и, когда его губы прикоснулись к ее губам, он почувствовал, что первая минутная неловкость исчезает.
Он сидел у ее койки, держа ее руку в своих руках, они болтали о разных пустяках, привычных и утешительных. Повернувшись спиной к остальным, он старался не думать об этой ужасающей тесноте, и все же обстановка угнетала его.
— Довольно паршиво здесь, правда? — сказал он, украдкой оглядевшись.
— Да нет, здесь совсем не плохо.
— Тебе и правда удобно здесь?
— Ну конечно же, хорошо, Барт, — солгала она.
— А как тут насчет жратвы? Я узнавал в одном месте, и мне сказали, что еда — это главное, чтоб поправиться при этом… Ну, в общем при таком деле.
— Да, вполне прилично, — снова солгала Джэн.
— Ну вот, я тебе шоколадных конфет принес. Расправляйся с ними как можно скорей и набирай весу. Чем больше наберешь весу, тем лучше. А тесновато все же, а?
— Нет, что ты, места достаточно, правда, и знаешь, девочки говорят — мне страшно повезло, что я вообще попала в больницу. Потому что если твой врач не пользуется влиянием, то приходится долго-долго места ждать, месяцами.
И все жалобы, которые накопились у нее за это время и которыми она хотела поделиться с Бартом: и тесно здесь, и пища плохая, и ухода почти никакого нет — все эти жалобы замерли у нее на языке. Теперь ей хотелось только одного — убедить его, что все здесь отлично, в этой больнице, куда он устроил ее и за которую он платил деньги. И после того как он ушел, она долго лежала без сна в темноте, слушая, как хрипло дышит Бетти и как кто-то из больных на веранде громко храпит у них под окнами.
II
Она едва успела задремать, как пронзительный звон будильника вырвал ее из объятий сна. Она села на койке — сердце ее колотилось, что-то сдавило горло, нервы были напряжены. Потом над койкой Линды загорелся свет, и Бетти ворча перевернулась на другой бок. Линда с усмешкой взглянула на Джэн.
— Прости, что потревожила, но придется тебе к этому привыкать. Я предупреждала.
Да, она предупреждала, и теперь, лежа без сна, Джэн наблюдала, как они готовят шприцы к уколу. Пожалуй, ничто не подчеркивало так резко пропасти между нормальной жизнью и ее теперешним положением, как эта полночная сцена; вместо сна ей приходится слушать приглушенную болтовню двух подружек, видеть поднятые в воздух шприцы, в которых, словно светлое вино, сверкает какая-то жидкость, вдыхать резкий запах спирта, когда они прижимают смоченную спиртом ватку к бедру. Потом Линда разразилась потоком беззлобной ругани из-за того, что никак не могла найти у себя неисколотого места. У Джэн захватило дыхание, когда они вонзили иглы шприцев себе в тело, она следила, как их лица застывали в напряжении, пока рука медленно нажимала поршень шприца. Наконец она услышала вздох облегчения — инъекция окончена.
Они выключили свет и снова улеглись спать, но Джэн потеряла всякую надежду уснуть. Храп на веранде за окном стал еще громче. Джэн сбросила одеяло, и все же ей было жарко. Громко тикал будильник. Она подумала о Дорин, которая спокойно спит сейчас одна в их квартирке, казавшейся настоящим дворцом по сравнению с Локлином. Она подумала о Барте. Ей вдруг показалось, что они уж больно поспешно отправили ее в санаторий. Наверно, они уже устали от нее. Наверно, они с Бартом и впрямь порядком надоели Дорин, ведь она не раз говорила об этом. Наверно, Дорин давно уже хотелось пожить, наконец, для себя. И Барт, наверно, тоже искал повод, чтобы избавиться от нее. Эти мысли проносились у нее в голове. И она ненавидела эти мысли, ненавидела себя за то, что думает так. Но нелепая логика, порожденная бессонной ночью и болезнью, нагромождала мучительные подозрения одно на другое. Нет, она им не нужна больше.
III
Светало. По улице прогрохотали бидоны молочника, прошлепали по мостовой чьи-то резиновые подошвы. Где-то в кухне загремели посудой. В Локлине начался новый день.
Прислуга принесла им по чашке жидкого чая. Бетти и Линда измерили температуру и отметили ее в графиках над своими кроватями.
Джэн тянула чуть теплый чай. Мысли ее незаметно перенеслись в лачугу, к Барту. На рассвете с озера прилетает ветер, вон уже и птицы защебетали на деревьях возле лачуги. И Барт дышит во сне рядом с ней. На мгновение стена, отгородившая ее от мира, расступилась, и Джэн снова была свободной. Свободной и счастливой. Все страхи этой ночи показались ей смешными. Потом она снова ясно представила себе все, что сулит ей грядущий день. Счастливые видения потускнели, исчезли, и она опять глядела в темноту, как узник, самый настоящий узник, запертый в тюрьме. «Шесть месяцев», — сказал врач. Шесть месяцев! Шесть невыносимых, шесть бесконечно долгих месяцев, в течение которых ей придется примиряться с узким миром, где живут Бетти и Линда и другие, подобные им, что безропотно мирятся с этой тюрьмой. Но она не такая, как они, и она никогда не сможет примириться с этой тюрьмой.
Глава 11

I
Джэн лежала, неподвижно вытянувшись на волосяном матрасе, постеленном на столе в хозяйкиной комнате.
В животе у нее было какое-то странное ощущение пустоты — «будто бабочки в животе», так однажды сказал об этом Барт. И правда похоже, будто мириады нежных крылышек бьются там в отчаянии. «Глупо так бояться, — сказала она себе, — ничего в этом нет страшного». Доктор Мёрчисон Лейд подробно объяснил ей, в чем будет заключаться операция, но каждый раз, когда она видела его большие ловкие руки, легко скользившие над разложенными на столе инструментами, она с ужасом чувствовала, что ее вот-вот стошнит.
Доктор обменивался безразличными замечаниями с хозяйкой, устанавливая небольшой ящичек, в котором стояли две бутылки с какой-то жидкостью и свернутые резиновые трубки, и раскладывая по столу иглы и антисептические средства. Джэн старалась не смотреть на инструменты.
«Не будь дурой, — повторяла она себе, — вот Линда говорит, что пневмоторакс перенести не страшнее, чем зуб вырвать». Она улыбнулась дрожащими губами. Нет, ничего страшного не будет. Вот перед ней была очередь Линды, и Линда вошла в приемную с такой небрежностью, будто она в туалет направлялась, а когда выходила, то она даже подмигнула Джэн и ободряюще кивнула ей.
С Джэн сдернули простыню, и она знала, что они видят, как дрожит ее тело, сверху обнаженное до пояса и закрытое снизу пижамой. Хозяйка потрепала ее по плечу с безразличной лаской, с какой гладят приблудную собаку.
— Все будет в порядке. Ну-ка, повернись на бок, а руки заложи за голову, вот так. Чего ты дрожишь? Вот глупышка, правда, доктор?
Она продолжала болтать с профессиональной легкостью, и ее добродушная болтовня, заполнившая операционную, казалась здесь неуместной. Краем глаза Джэн видела, как хозяйка взяла бутылку с йодом и ватный тампон. Она стала смазывать ей кожу, и Джэн ощутила резкий сладковатый запах йода. Потом она увидела, как хозяйка подняла квадратную салфетку с отверстием посредине и положила ее на смазанную кожу на уровне груди. Сюда, наверное, они введут иглу.
Доктор Лейд наклонился над столом и своими твердыми пальцами пощупал ей пульс.
— Немножко нервничаем, а?
У него был какой-то слишком уж спокойный голос.
— Не надо волноваться, мисс Блейкли. При первой и второй процедуре мы сделаем вам местное обезболивание, так что вы ничего и не заметите.
Пот проступил у нее на теле, когда в него вошла игла, потом по телу разлилась немота. Доктор делал укол несколько раз, и с каждым разом она все меньше ощущала его. Доктор весело разговаривал с ней, так, будто ничего и не происходило.
«Не впадай в панику, — говорила она себе. — Тысячи людей прошли через это и проходят каждую неделю. Ничего страшного. Это поможет тебе поправиться. И скоро уже конец».
Но нервы ее не подчинялись больше рассудку. Все тело ее содрогалось. Она чувствовала, что рука доктора свободно лежит у нее на боку. Но голос его доносился откуда-то издалека:
— А теперь не пугайтесь, мисс Блейкли. Это понятно, что вы в первый раз немного нервничаете, но здесь, право же, нет ничего страшного. Вы не почувствуете никакой боли, только небольшое давление, вот и все. А когда мы пройдем плевру и вы услышите хлопок, не беспокойтесь — это означает: все идет как полагается. Готовы?
Хозяйка сжала руку на ее пульсе. Туповатый укол иглы пронзительно отозвался у Джэн в боку. Потом она почувствовала давление. У нее было ужасное ощущение, ей казалось, будто ее грудная клетка вот-вот обрушится под давлением. Линда рассказывала ей, что кому-то во время пневмоторакса проткнули легкое, и сейчас этот рассказ вдруг всплыл в ее памяти. А вдруг они сделают слишком резкое движение, игла пройдет слишком далеко и прорвет нежную ткань? А вдруг? Внезапно послышался хлопок. Слабость волной разлилась по телу. Она погружалась в темноту. Тело ее будто повисло где-то в пространстве. Боли не было — ничего, кроме тяжести давления. Как будто накачивали автомобильную шину. И ей представилось вдруг ее собственное тело, в которое, заполняя все, врывается воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40