К бабам, видать, опосля подался. Ч Ты бы пришел к нам, нажа
рю тебе свиных котлеточек с грибочками Ч как любишь… И настоечка на смо
родиновых почках для тебя припасена… Ч Какие же котлеты нынче, мать Гал
ина? Ч спросил я ехидно. Ч Вторая неделя поста течет, ты чего?… Галина под
умала маленько и, ничуть не меняя наката своей просфорно-булочной опары,
сообщила ласково:
Ч Родненький ты мой, это же ведь ты, ненаглядный, будешь лопать свинину, у
боину противную, мясище грешное. А мы только посмотрим. Нам греха нет, а те
бе все одно. Ч Ох, Галина, это мне надо было на тебе жениться, а не нашему от
цу святому. Мы бы с тобой делишек боевых наворотили о-ох!… -Стара я для тебя
, Паша, Ч скромно захихикала попадья. Ч Ты ведь любишь чего помоложе Ч т
елятину, поросятину… девчатину… Ладно уж, Господь даст Ч со своим батюш
кой век докукую… Им с Александром лет по сорок. Четверо детей. Дом забит до
бром под крышу. Как бы старые. Как бы смиренные. Как бы постные. Одно слово
Ч оперные бояре. Ч Хорошо, дай мне к телефону своего батюшку, я с ним тоже
покукую…
Ч Как же я тебе его дам, Паша! Ты на часы глянь: отец Александр обедню в хра
ме служит. Сегодня воскресенье!
Ч А-а, черт! Забыл совсем! Конечно, воскресенье! Значит, так, мать моя, как пр
иедет, скажи ему Ч пусть сразу позвонит. Дело есть…
Ч Что, никак снова за границу поедете? Ч оживилась попадья. -Поедем, поед
ем.
За границу сознания… Ч и положил трубку. Все хотят за границу. Прямо сума
сшествие какое-то. Мне кажется, нынешние начальники тоже хотят переехат
ь за границу Ч на те же должности, но за границей. С хрущевских времен пов
елось, с тех пор, как этот калиновский дурень из «железного занавеса» дро
в наломал. Иногда мне кажется, что я остался в нашей земле последним патри
отом. Я бы за кордон жить не поехал. Мне и здесь хорошо. Там так не будет. Там
Ч мир чистогана. Чувства в расчет не берутся. На дураках и всеобщем барда
ке не разживешься. Там счет немецкий, каждый платит за себя. А у нас все общ
ее. Все платят за всех, а съел только тот, кто смел. Нет, мне заграница не нуж
на. Я могу обойтись импортом. Родные березы дороже. Мне и здесь хорошо. Мне
и здесь хорошо.Было. Хмарь надвинулась. Морок. Серый блазн. Набрал номер те
лефона Лиды Розановой. Она все-таки свидетель де визу Ч воочию видела Ис
топника. Долгие гудки.
Ч Какого черта? Ч хриплым, заспанным голосом наконец отозвалась.
Ч Бесстыжего! Ч находчиво сказал я. Ч С вами говорит Бес Стыжий. Ч Это
ты, Пашка? Ч зевнула Лида. Ч Зараза. Чего тебе, дураку, не спится?
Ч С женой спозаранку ругаюсь. Вернее, она со мной.
Лида похмыкала в трубку, я слышал, как чиркнула около микрофона зажигалк
а.
Она курит чудовищные кубинские сигареты, черные и зловонные. Затянулась
, сочувственно сказала:
Ч С этими разнополыми браками Ч одни дрязги и неприятности. Гомосексу
альная любовь для духовного человека Ч единственный выход. Ч Ага, выхо
д хороший, Ч усмехнулся я. Ч Вход неважный. Лида гулко засмеялась, запер
хала сиплым кашлем, подавилась, черным дымом, спросила одышливо: Так чего
тебе, чертушка, надо?
Ч Пиявку. Лет восемнадцати, килограммов на шестьдесят. Кровь оттянуть.
Ч Дудки! Мои пиявочки пусть при мне будут. Что тебесвоих не хватает? И воо
бще Ч все ты врешь, не за тем звонишь. Чего надо?
Ч Справку. Твой обостренный взгляд художника. Кто был человек, которого
я выгнал из-за стола?
Ч Когда? Ч удивилась Лида Ч Вчера. В ресторане. Она задумалась, припоми
ная, просипела в трубку:
Ч Павлик, это, наверное, когда мы ушли уже… Я не помню. Ч Лида, что ты говор
ишь? Ч завопил я. Ч Ты же сама обругала его мудаком! Не помнишь? Он к тебе в
се вязался… Я думал, это какой-то поклонник твоего таланта… А ты его обозв
ала мудаком. Припоминаешь? Ч Он и есть небось мудак, раз обозвала. У поэта
глаз точный, зря не скажет. Да тебе то что? Прогнала значит, туда ему и дорог
а.
Ч Но ты помнишь его? Ч Конечно, нет! Всякую шушеру запоминать… А зачем он
тебе?
Ч Незачем, Ч грустно согласился я. Ч Совсем он мне незачем. Особенно се
йчас.
Ч Тогда плюнь и забудь. Ч Ага, плюну, Ч пообещал я. И вспомнил:
Ч Я вчера ему в рожу плюнул!
Ч Кому?
Ч Ну этому… вчерашнему… ну мудаку… Ч И скрепя сердце добавил: Ч Истопн
ику.
Ч Какой еще истопник? Слушай, это у тебя блажь, не бери в голову, Ч сочувс
твенно сказала Лида и добавила: Ч Ты ж хороший парень… Если бы меня мужик
и интересовали, я бы тебе первому дала… И бросила трубку. Спасибо.
Обнадежила. Всю жизнь мечтал о такой просмоленной курве. Воскресенье.
Двенадцатый час. Отец Александр отбивает концовку обедни, прихожане вза
сос лобызают его пухлую ручку. Моя курчавая Актиния Соленый намылился с
какой-нибудь шкурой завтракать в Дом литераторов. Марина журчит с прият
ельницей-дурой по телефону, уже подвязывает к своему красному голому хв
осту пушистый помазок, потихоньку мутирует из крысы в белочку. Где-то шас
тает по своим хлопотным женитьбенным делам Майка. Давай крутись попрово
рней, девочка дорогая! Женитьба с иностранцем у нас шаг серьезный. Ох серь
езный! А что маманька ее, Римма, возлюбленная жена моя первая? Я стараюсь н
икогда не думать о ней, не вспоминать. И когда обе они Ч с дочуркой замеча
тельной Ч не возникают, не смотрят на меня своими черными еврейскими оз
ерами, не перекашиваются презрением и ненавистью от одного взгляда на ме
ня, то мне это удается. Не думаю о них Ч и все дело! Не хочу и не помню. А им со
бственная же их еврейская злопамятность покоя не дает. Сами не забывают
Ч и мне не дают. Вернее Ч Римма. Майка почти ничего не знает. А Римме те дав
ние воспоминания так ненавистны, так страшны, так стыдны, что она по сей де
нь Майке ничего не сказала. Просто папашка, мол, твой очень плохим оказалс
я, не стала я с ним жить. Так ей кажется приемлемым. Стыд Ч штука сильная, по
дчас может страх побороть. Ну, и я, конечно, не возражаю. Я все это правдоиск
ательство терпеть не могу. Не мне же, в самом деле, вспоминать эти печальны
е подробности Ч из той давнишней, очень старой, совсем истаявшей жизни. С
ейчас уже не разобрать за давностью, кто там из нас виноват Ч Римма или я.
Или старик Лурье. Мы все не виноваты. Жизнь тогдашняя виновата, если жизнь
вообще может быть виновной. Правильная она была или не правильная Ч глу
по об этом теперь рассуждать, ее ведь не переделаешь. И тогда ее было не из
менить. Не изменить! Хотя бы потому, что все согласились тогда со своими ро
лями. Конечно, нам с Минькой Рюминым нравились наши роли больше, чем стари
ку Лурье отведенное ему амплуа. Но он согласился. Как согласились в тот не
запамятно давний октябрьский вечер все те бывшие люди, что сидели на при
винченных к полу табуретах в углах бесчисленных кабинетов на шестом эта
же Конторы и старательно играли придуманные им роли врагов народа. Враго
в самих себя. Одни после первой же крепкой затрещины признавались во все
м и выдавали всех сообщников, даже тех, о ком впервые услышали на допросе.
Другие ярились, хрипели и сопротивлялись до конца. Но никто не сказал: «Ми
р сошел с ума, жизнь остановилась, я хочу умереть!» Все хотели выйти оттуда
, все хотели выжить в этом сумасшедшем мире, все боялись остановить свою п
остылую жизнь. Свидетельствую. Каждый, кто захотел бы по-настоящему, всер
ьез умереть". мог это сдалать тогда быстро. Но это был выход из роли. все хот
ели доиграть роль: доказать оперу, что органы ошиблись. Каждый хотел дока
зать, что он кристальный советский человек, что ему очень нравится эта те
мная беспросветная жизнь, что он всем доволен и будет до самой смерти еще
больше доволен, если перестанут бить и выпустят отсюда A если нельзя, чтоб
ы дали статью поменьше, состав преступления полегче. Никто не понимал, чт
о Миньку Рюмина умолить нельзя. Что он действительно несгибаемый, что он
действительно принципиальный. И высший несгибаемый принцип его в том, чт
о было ему на них абсолютно на всех Ч наср…ть. Они все находились в громад
ном заблуждении, будто Минька Ч человек, и они Ч люди, и они ему смогут вс
е объяснить, пусть только выслушает. Им и в голову не приходило, что с тем ж
е успехом доски могли просить плотника, чтобы он их не строгал, не пилил, н
е рубил, не вбивал гвоздей и не швырял оземь. Делатель зла, плотник будущег
о доброго мира, Минька Рюмин их не жалел. Он из них строил свое, добротное. Б
удущее. Ах, как ясно вспоминается мне тот давний вечер, когда я вернулся в
Контору после обыска в разоренном доме в Сокольниках и шел по коридору с
ледственной части, застланному кровавоалой ковровой дорожкой, мимо бес
счетных дверей следственных кабинетов, и полыхали потолочные плафоны с
лепящим желтым светом, блестели надраенные латунные ручки, бесшумно сно
вали одинаковые плечистые парни, неотличимые, похожие на звездочки их но
вых погон, и уже царило возбуждение начала рабочего дня, ибо рабочий день
здесь начинался часов в десять-одиннадцать ночи, поскольку идею перевер
нутости всей жизни надо было довести до совершенства, и для этого пришло
сь переполюсовать время. Мы двигались во времени вспять. И ночь стала раб
очим днем, а день Ч безвидной ночью. Мы спали днем. Такая жизнь была. Мы так
жили. Миньки Рюмина, который увез с собой Лурье, в кабинете не было. Наверн
ое, он не хотел допрашивать старика сам, до моего приезда, и отправился к п
риятелям Ч поболтаться по соседним кабинетам. А профессора, чтобы собра
лся с мыслями, подготовился для серьезного разговора, посадил в бокс. Глу
хой стенной шкаф, полметра на полметра. Сесть нельзя, лечь нельзя. Можно то
лько стоять на подгибающихся от напряжения, страха и усталост ножонках.
И быстро терять представление о времени, месте и самом себе. И я отправилс
я по кабинетам разыскивать Миньку. Алая дорожка, двери, двери, двери Ч как
вагонные купе.
Наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка!… Экспресс «ПРОКЛЯТОЕ ПРОШ
ЛОЕ Ч ГОРОД СОЛНЦА». Локомотивное плечо: Фаланстера Ч Утопия Ч Москва.
С вещами Ч на выход! Открыл дверь в первое же купе, спросил:
Ч Рюмин к вам не заглядывал?
Капитан Катя Шугайкина крикнула: Ч Заходи, Пашуня! Он где-то здесь шатае
тся, сейчас будет…
Катя любила, когда я к ней заходил. Любила говорить со мной, прижимать меня
вроде бы в шутку, угощать папиросами «Северная Пальмира», любила посове
товаться и всегда предлагала переночевать днем. Я ей нравился. Матерая я
дреная девка, с веселым нечистым, угреватым лицом, неутомимая в трахании
и пьянстве. Она разгуливала по кабинету, играя твердомясыми боками, внуш
ительно покачивая набивным шишом прически на затылке, и тыкала пальцем в
печального еврея с красными от недосыпа и слез глазами, тихо притуливше
гося в углу на табурете:
Ч Вона посмотри на него, Павел Егорович! Наглая морда! Еще и отказывается
! Ну и народ, ети вашу мать…
До сих пор помню его фамилию. Клубис. Его звали Рувим Янкелевич Клубис Ч п
о документам. В миру-то, конечно, Роман Яковлевич. Комкор второго ранга ин
женерно-авиационной службы Роман Яковлевич Клубис. Орденоносец и лауре
ат. Он до войны выдумал самолет. Не то бомбардировщик, не то штурмовик.
Был заместителем наркома авиационной промышленности. Считай, член прав
ительства. Бойкий, видать, был мужик. Судя по тому хотя бы, что когда в тридц
ать девятом стали загребать всех военных и к нему в кабинет ввалилась оп
ергруппа, он с полным самообладанием сказал им: я, дескать, готов, только м
ундир сыму, как-то неловко, чтоб вели меня по наркомату в полном генеральс
ком облачении. А оперативники, засранцы, лейтенанты, маленько сробели пе
ред генеральским шитьем, согласились. Клубис прошел в комнату отдыха за
кабинетом, а там была еще одна дверь, в коридор. Он туда и нырнул.
Пока наши всполохнулись, он спустился в лифте, вышел на улицу, сел в свой п
ерсональный «ЗИС» и приказал шоферу ехать на Казанский вокзал. Опера выс
кочили за ним Ч а его уж и след простыл. На вокзале отпустил машину и позв
онил из автомата домой: так, мол, и так, дорогая жена, вынужден временно скр
ыться, а ты, главное, не тужи и жди меня. Перешел через площадь, сел в поезд Б
елорусской ветки и укатил куда-то под Можайск, а там Ч еще глуше, за сто ве
рст. Тут пока что шухер невероятный! Начальник опергруппы Умрихин идет п
од суд, у Клубиса дома три месяца сидит засада, подслушивают телефон, изым
ают всю почту. Ни слуху ни духу. И неудивительно! Потому что остановился Кл
убис в деревне. где не то что телефона не видали, Ч туда еще электричеств
о не пропели. Пришел к председателю колхоза, докладывает, что он с Украины
, механик из колхоза, потому документов нема, а сам, мол, от голодухи спасае
тся, идет по миру, работу ищет. Само собой, этот Кулибин Рувим Янкелевич вс
е умеет Ч и слесарить, и кузнечить, и мотор трактору перебрать, и насос по
чинить. И непьющий к тому же. Зажил как у Христа за пазухой!
Только через год махнул в Москву, позвонил жене: живздоров, все в порядке,
ждите, ненаглядные вы мои еврейские чады и домочадцы. И-отбой, и Ч обратн
о в закуток, в деревню. А за это время шум улегся, забыли о нем. Какого-то дру
гого генерала вместо него, для счета, посалили Ч и привет! Тут война И моб
илизуют колхозника Романа Яковлевича на фронт солдатиком, в тощей шинел
ьке, в обмоточках. Так ведь их брата ничем не проймешь! Попадает он, конечн
о, в инженерные части аэродромного обслуживания, и тут сразу выясняется,
что лучше его никто не кумекает в самолетах. За четыре года Ч ни одного ра
нения, восемь наград и звание инженер-капитана. Возвращается ветеран-ор
деноносец в свою семью, в свой дом, под собственной фамилией и прекрасным
своим имя-отчеством, устраивается начальником цеха на авиазавод и живет
припеваючи до позавчерашнего дня, когда его в три часа на Кировской улиц
е, в магазине «Чайуправление», нос к носу встречает бывший на-чальник опе
ргруппы, свое уже отбарабанивший, гражданин Умрихин. И за шиворот пешком
волокет в Контору. Благо совсем рядом. Ровно десять лет спустя.
А сейчас, от ночи появления Истопника, Ч тридцать. Забвения. Я хочу забве
ния. Чтобы все все забыли. Мы сможем помириться. Но… раз я все помню так отч
етливо, значит, есть и другие такие же памятливые? Из тех, кому удалось сме
нить роль. И выжить. Катя Шугайкина не помнит. Она умерла.
Страшно умерла. Тогда она еще не представляла, что жизнь может преломить
ся и она сама будет сидеть в углу кабинета, на табурете, привинченном к пол
у. На котором сидел тогда неистребимый Клубис, жалобно шмыгавший носом. А
Катя. жизнерадостная кровоядная кобыла, дробно топала по кабинету, время
от времени небольно тыча его кулаком в зубы, и приговаривала удивленно-в
озмущенно:
Ч Вот наглая морда! Еще и отказывается…
По правде говоря, совсем не была в тот момент наглой морда у Рувима Янкеле
вича. Может, и была она наглой, когда он при генеральских ромбах на голубых
петлицах сидел за своим министерским столом, или когда надевал медаль С
талинской премии, или когда козлобородый дедушка Калинин, всесоюзный на
ш зицстароста, вручал ему ордена. Но на привинченном табурете, в грязной г
имнастерке распояской, с неопрятной щетиной, с красными, будто заплаканн
ыми глазками, был он жалкий, пришибленный и несчастный. Клубис уже узнал о
т Кати, что он германский шпион, завербованный в тридцать шестом году пра
выми троцкистами и организовавший заговор с целью разложения советски
х военновоздушных сил вместе с ныне обезвреженным гадом, бывшим дважды Г
ероем Советскою Союза агентом абвера, бывшим генералом Яковом Смушкеви
чем. И Ч примирился с этим. Он уже почти принял роль. И Шугайкина это знала.
Не сердито, лениво говорила она, как только Клубис пытался приоткрыть ро
т:
Ч Не наглей, не наглей, противная харя! Будь мужчиной! Умел предавать Ч у
мей признаваться… И грозно трясла своей высоченной прической. Она как-т
о одевалась при мне, и я, мыча от веселья, обнаружил, что в пучок на затылке д
евушка закладывает банку из-под американских мясных консервов. Аккурат
ная красная жестянка… Клубис пробовал объяснить, что, как еврей, он не мог
быть агентом гестапо. Он ведь, мол, был замнаркома, так зачем еврею заммини
стру становиться фашистским агентом? А Катя отвечала: «Не наглей, не нагл
ей!» Ч и тыкала его в зубы. Клубис не хотел поверить, что он обращается к кр
асной жестянке из-под свиной тушенки. Я докурил «Пальмиру» и пошел.
Интересно. Катя Ч дура, нет воображения. Оно у нее все ушло на постельные
игры. Такого гуся, как Клубис, надо было подстегивать не к расстрелянному
генералу, давно всеми забытому, а к нынешнему вредительскому центру сион
истов-инженеров на заводе имени Сталина.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Евангелие от Палача'
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
рю тебе свиных котлеточек с грибочками Ч как любишь… И настоечка на смо
родиновых почках для тебя припасена… Ч Какие же котлеты нынче, мать Гал
ина? Ч спросил я ехидно. Ч Вторая неделя поста течет, ты чего?… Галина под
умала маленько и, ничуть не меняя наката своей просфорно-булочной опары,
сообщила ласково:
Ч Родненький ты мой, это же ведь ты, ненаглядный, будешь лопать свинину, у
боину противную, мясище грешное. А мы только посмотрим. Нам греха нет, а те
бе все одно. Ч Ох, Галина, это мне надо было на тебе жениться, а не нашему от
цу святому. Мы бы с тобой делишек боевых наворотили о-ох!… -Стара я для тебя
, Паша, Ч скромно захихикала попадья. Ч Ты ведь любишь чего помоложе Ч т
елятину, поросятину… девчатину… Ладно уж, Господь даст Ч со своим батюш
кой век докукую… Им с Александром лет по сорок. Четверо детей. Дом забит до
бром под крышу. Как бы старые. Как бы смиренные. Как бы постные. Одно слово
Ч оперные бояре. Ч Хорошо, дай мне к телефону своего батюшку, я с ним тоже
покукую…
Ч Как же я тебе его дам, Паша! Ты на часы глянь: отец Александр обедню в хра
ме служит. Сегодня воскресенье!
Ч А-а, черт! Забыл совсем! Конечно, воскресенье! Значит, так, мать моя, как пр
иедет, скажи ему Ч пусть сразу позвонит. Дело есть…
Ч Что, никак снова за границу поедете? Ч оживилась попадья. -Поедем, поед
ем.
За границу сознания… Ч и положил трубку. Все хотят за границу. Прямо сума
сшествие какое-то. Мне кажется, нынешние начальники тоже хотят переехат
ь за границу Ч на те же должности, но за границей. С хрущевских времен пов
елось, с тех пор, как этот калиновский дурень из «железного занавеса» дро
в наломал. Иногда мне кажется, что я остался в нашей земле последним патри
отом. Я бы за кордон жить не поехал. Мне и здесь хорошо. Там так не будет. Там
Ч мир чистогана. Чувства в расчет не берутся. На дураках и всеобщем барда
ке не разживешься. Там счет немецкий, каждый платит за себя. А у нас все общ
ее. Все платят за всех, а съел только тот, кто смел. Нет, мне заграница не нуж
на. Я могу обойтись импортом. Родные березы дороже. Мне и здесь хорошо. Мне
и здесь хорошо.Было. Хмарь надвинулась. Морок. Серый блазн. Набрал номер те
лефона Лиды Розановой. Она все-таки свидетель де визу Ч воочию видела Ис
топника. Долгие гудки.
Ч Какого черта? Ч хриплым, заспанным голосом наконец отозвалась.
Ч Бесстыжего! Ч находчиво сказал я. Ч С вами говорит Бес Стыжий. Ч Это
ты, Пашка? Ч зевнула Лида. Ч Зараза. Чего тебе, дураку, не спится?
Ч С женой спозаранку ругаюсь. Вернее, она со мной.
Лида похмыкала в трубку, я слышал, как чиркнула около микрофона зажигалк
а.
Она курит чудовищные кубинские сигареты, черные и зловонные. Затянулась
, сочувственно сказала:
Ч С этими разнополыми браками Ч одни дрязги и неприятности. Гомосексу
альная любовь для духовного человека Ч единственный выход. Ч Ага, выхо
д хороший, Ч усмехнулся я. Ч Вход неважный. Лида гулко засмеялась, запер
хала сиплым кашлем, подавилась, черным дымом, спросила одышливо: Так чего
тебе, чертушка, надо?
Ч Пиявку. Лет восемнадцати, килограммов на шестьдесят. Кровь оттянуть.
Ч Дудки! Мои пиявочки пусть при мне будут. Что тебесвоих не хватает? И воо
бще Ч все ты врешь, не за тем звонишь. Чего надо?
Ч Справку. Твой обостренный взгляд художника. Кто был человек, которого
я выгнал из-за стола?
Ч Когда? Ч удивилась Лида Ч Вчера. В ресторане. Она задумалась, припоми
ная, просипела в трубку:
Ч Павлик, это, наверное, когда мы ушли уже… Я не помню. Ч Лида, что ты говор
ишь? Ч завопил я. Ч Ты же сама обругала его мудаком! Не помнишь? Он к тебе в
се вязался… Я думал, это какой-то поклонник твоего таланта… А ты его обозв
ала мудаком. Припоминаешь? Ч Он и есть небось мудак, раз обозвала. У поэта
глаз точный, зря не скажет. Да тебе то что? Прогнала значит, туда ему и дорог
а.
Ч Но ты помнишь его? Ч Конечно, нет! Всякую шушеру запоминать… А зачем он
тебе?
Ч Незачем, Ч грустно согласился я. Ч Совсем он мне незачем. Особенно се
йчас.
Ч Тогда плюнь и забудь. Ч Ага, плюну, Ч пообещал я. И вспомнил:
Ч Я вчера ему в рожу плюнул!
Ч Кому?
Ч Ну этому… вчерашнему… ну мудаку… Ч И скрепя сердце добавил: Ч Истопн
ику.
Ч Какой еще истопник? Слушай, это у тебя блажь, не бери в голову, Ч сочувс
твенно сказала Лида и добавила: Ч Ты ж хороший парень… Если бы меня мужик
и интересовали, я бы тебе первому дала… И бросила трубку. Спасибо.
Обнадежила. Всю жизнь мечтал о такой просмоленной курве. Воскресенье.
Двенадцатый час. Отец Александр отбивает концовку обедни, прихожане вза
сос лобызают его пухлую ручку. Моя курчавая Актиния Соленый намылился с
какой-нибудь шкурой завтракать в Дом литераторов. Марина журчит с прият
ельницей-дурой по телефону, уже подвязывает к своему красному голому хв
осту пушистый помазок, потихоньку мутирует из крысы в белочку. Где-то шас
тает по своим хлопотным женитьбенным делам Майка. Давай крутись попрово
рней, девочка дорогая! Женитьба с иностранцем у нас шаг серьезный. Ох серь
езный! А что маманька ее, Римма, возлюбленная жена моя первая? Я стараюсь н
икогда не думать о ней, не вспоминать. И когда обе они Ч с дочуркой замеча
тельной Ч не возникают, не смотрят на меня своими черными еврейскими оз
ерами, не перекашиваются презрением и ненавистью от одного взгляда на ме
ня, то мне это удается. Не думаю о них Ч и все дело! Не хочу и не помню. А им со
бственная же их еврейская злопамятность покоя не дает. Сами не забывают
Ч и мне не дают. Вернее Ч Римма. Майка почти ничего не знает. А Римме те дав
ние воспоминания так ненавистны, так страшны, так стыдны, что она по сей де
нь Майке ничего не сказала. Просто папашка, мол, твой очень плохим оказалс
я, не стала я с ним жить. Так ей кажется приемлемым. Стыд Ч штука сильная, по
дчас может страх побороть. Ну, и я, конечно, не возражаю. Я все это правдоиск
ательство терпеть не могу. Не мне же, в самом деле, вспоминать эти печальны
е подробности Ч из той давнишней, очень старой, совсем истаявшей жизни. С
ейчас уже не разобрать за давностью, кто там из нас виноват Ч Римма или я.
Или старик Лурье. Мы все не виноваты. Жизнь тогдашняя виновата, если жизнь
вообще может быть виновной. Правильная она была или не правильная Ч глу
по об этом теперь рассуждать, ее ведь не переделаешь. И тогда ее было не из
менить. Не изменить! Хотя бы потому, что все согласились тогда со своими ро
лями. Конечно, нам с Минькой Рюминым нравились наши роли больше, чем стари
ку Лурье отведенное ему амплуа. Но он согласился. Как согласились в тот не
запамятно давний октябрьский вечер все те бывшие люди, что сидели на при
винченных к полу табуретах в углах бесчисленных кабинетов на шестом эта
же Конторы и старательно играли придуманные им роли врагов народа. Враго
в самих себя. Одни после первой же крепкой затрещины признавались во все
м и выдавали всех сообщников, даже тех, о ком впервые услышали на допросе.
Другие ярились, хрипели и сопротивлялись до конца. Но никто не сказал: «Ми
р сошел с ума, жизнь остановилась, я хочу умереть!» Все хотели выйти оттуда
, все хотели выжить в этом сумасшедшем мире, все боялись остановить свою п
остылую жизнь. Свидетельствую. Каждый, кто захотел бы по-настоящему, всер
ьез умереть". мог это сдалать тогда быстро. Но это был выход из роли. все хот
ели доиграть роль: доказать оперу, что органы ошиблись. Каждый хотел дока
зать, что он кристальный советский человек, что ему очень нравится эта те
мная беспросветная жизнь, что он всем доволен и будет до самой смерти еще
больше доволен, если перестанут бить и выпустят отсюда A если нельзя, чтоб
ы дали статью поменьше, состав преступления полегче. Никто не понимал, чт
о Миньку Рюмина умолить нельзя. Что он действительно несгибаемый, что он
действительно принципиальный. И высший несгибаемый принцип его в том, чт
о было ему на них абсолютно на всех Ч наср…ть. Они все находились в громад
ном заблуждении, будто Минька Ч человек, и они Ч люди, и они ему смогут вс
е объяснить, пусть только выслушает. Им и в голову не приходило, что с тем ж
е успехом доски могли просить плотника, чтобы он их не строгал, не пилил, н
е рубил, не вбивал гвоздей и не швырял оземь. Делатель зла, плотник будущег
о доброго мира, Минька Рюмин их не жалел. Он из них строил свое, добротное. Б
удущее. Ах, как ясно вспоминается мне тот давний вечер, когда я вернулся в
Контору после обыска в разоренном доме в Сокольниках и шел по коридору с
ледственной части, застланному кровавоалой ковровой дорожкой, мимо бес
счетных дверей следственных кабинетов, и полыхали потолочные плафоны с
лепящим желтым светом, блестели надраенные латунные ручки, бесшумно сно
вали одинаковые плечистые парни, неотличимые, похожие на звездочки их но
вых погон, и уже царило возбуждение начала рабочего дня, ибо рабочий день
здесь начинался часов в десять-одиннадцать ночи, поскольку идею перевер
нутости всей жизни надо было довести до совершенства, и для этого пришло
сь переполюсовать время. Мы двигались во времени вспять. И ночь стала раб
очим днем, а день Ч безвидной ночью. Мы спали днем. Такая жизнь была. Мы так
жили. Миньки Рюмина, который увез с собой Лурье, в кабинете не было. Наверн
ое, он не хотел допрашивать старика сам, до моего приезда, и отправился к п
риятелям Ч поболтаться по соседним кабинетам. А профессора, чтобы собра
лся с мыслями, подготовился для серьезного разговора, посадил в бокс. Глу
хой стенной шкаф, полметра на полметра. Сесть нельзя, лечь нельзя. Можно то
лько стоять на подгибающихся от напряжения, страха и усталост ножонках.
И быстро терять представление о времени, месте и самом себе. И я отправилс
я по кабинетам разыскивать Миньку. Алая дорожка, двери, двери, двери Ч как
вагонные купе.
Наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка!… Экспресс «ПРОКЛЯТОЕ ПРОШ
ЛОЕ Ч ГОРОД СОЛНЦА». Локомотивное плечо: Фаланстера Ч Утопия Ч Москва.
С вещами Ч на выход! Открыл дверь в первое же купе, спросил:
Ч Рюмин к вам не заглядывал?
Капитан Катя Шугайкина крикнула: Ч Заходи, Пашуня! Он где-то здесь шатае
тся, сейчас будет…
Катя любила, когда я к ней заходил. Любила говорить со мной, прижимать меня
вроде бы в шутку, угощать папиросами «Северная Пальмира», любила посове
товаться и всегда предлагала переночевать днем. Я ей нравился. Матерая я
дреная девка, с веселым нечистым, угреватым лицом, неутомимая в трахании
и пьянстве. Она разгуливала по кабинету, играя твердомясыми боками, внуш
ительно покачивая набивным шишом прически на затылке, и тыкала пальцем в
печального еврея с красными от недосыпа и слез глазами, тихо притуливше
гося в углу на табурете:
Ч Вона посмотри на него, Павел Егорович! Наглая морда! Еще и отказывается
! Ну и народ, ети вашу мать…
До сих пор помню его фамилию. Клубис. Его звали Рувим Янкелевич Клубис Ч п
о документам. В миру-то, конечно, Роман Яковлевич. Комкор второго ранга ин
женерно-авиационной службы Роман Яковлевич Клубис. Орденоносец и лауре
ат. Он до войны выдумал самолет. Не то бомбардировщик, не то штурмовик.
Был заместителем наркома авиационной промышленности. Считай, член прав
ительства. Бойкий, видать, был мужик. Судя по тому хотя бы, что когда в тридц
ать девятом стали загребать всех военных и к нему в кабинет ввалилась оп
ергруппа, он с полным самообладанием сказал им: я, дескать, готов, только м
ундир сыму, как-то неловко, чтоб вели меня по наркомату в полном генеральс
ком облачении. А оперативники, засранцы, лейтенанты, маленько сробели пе
ред генеральским шитьем, согласились. Клубис прошел в комнату отдыха за
кабинетом, а там была еще одна дверь, в коридор. Он туда и нырнул.
Пока наши всполохнулись, он спустился в лифте, вышел на улицу, сел в свой п
ерсональный «ЗИС» и приказал шоферу ехать на Казанский вокзал. Опера выс
кочили за ним Ч а его уж и след простыл. На вокзале отпустил машину и позв
онил из автомата домой: так, мол, и так, дорогая жена, вынужден временно скр
ыться, а ты, главное, не тужи и жди меня. Перешел через площадь, сел в поезд Б
елорусской ветки и укатил куда-то под Можайск, а там Ч еще глуше, за сто ве
рст. Тут пока что шухер невероятный! Начальник опергруппы Умрихин идет п
од суд, у Клубиса дома три месяца сидит засада, подслушивают телефон, изым
ают всю почту. Ни слуху ни духу. И неудивительно! Потому что остановился Кл
убис в деревне. где не то что телефона не видали, Ч туда еще электричеств
о не пропели. Пришел к председателю колхоза, докладывает, что он с Украины
, механик из колхоза, потому документов нема, а сам, мол, от голодухи спасае
тся, идет по миру, работу ищет. Само собой, этот Кулибин Рувим Янкелевич вс
е умеет Ч и слесарить, и кузнечить, и мотор трактору перебрать, и насос по
чинить. И непьющий к тому же. Зажил как у Христа за пазухой!
Только через год махнул в Москву, позвонил жене: живздоров, все в порядке,
ждите, ненаглядные вы мои еврейские чады и домочадцы. И-отбой, и Ч обратн
о в закуток, в деревню. А за это время шум улегся, забыли о нем. Какого-то дру
гого генерала вместо него, для счета, посалили Ч и привет! Тут война И моб
илизуют колхозника Романа Яковлевича на фронт солдатиком, в тощей шинел
ьке, в обмоточках. Так ведь их брата ничем не проймешь! Попадает он, конечн
о, в инженерные части аэродромного обслуживания, и тут сразу выясняется,
что лучше его никто не кумекает в самолетах. За четыре года Ч ни одного ра
нения, восемь наград и звание инженер-капитана. Возвращается ветеран-ор
деноносец в свою семью, в свой дом, под собственной фамилией и прекрасным
своим имя-отчеством, устраивается начальником цеха на авиазавод и живет
припеваючи до позавчерашнего дня, когда его в три часа на Кировской улиц
е, в магазине «Чайуправление», нос к носу встречает бывший на-чальник опе
ргруппы, свое уже отбарабанивший, гражданин Умрихин. И за шиворот пешком
волокет в Контору. Благо совсем рядом. Ровно десять лет спустя.
А сейчас, от ночи появления Истопника, Ч тридцать. Забвения. Я хочу забве
ния. Чтобы все все забыли. Мы сможем помириться. Но… раз я все помню так отч
етливо, значит, есть и другие такие же памятливые? Из тех, кому удалось сме
нить роль. И выжить. Катя Шугайкина не помнит. Она умерла.
Страшно умерла. Тогда она еще не представляла, что жизнь может преломить
ся и она сама будет сидеть в углу кабинета, на табурете, привинченном к пол
у. На котором сидел тогда неистребимый Клубис, жалобно шмыгавший носом. А
Катя. жизнерадостная кровоядная кобыла, дробно топала по кабинету, время
от времени небольно тыча его кулаком в зубы, и приговаривала удивленно-в
озмущенно:
Ч Вот наглая морда! Еще и отказывается…
По правде говоря, совсем не была в тот момент наглой морда у Рувима Янкеле
вича. Может, и была она наглой, когда он при генеральских ромбах на голубых
петлицах сидел за своим министерским столом, или когда надевал медаль С
талинской премии, или когда козлобородый дедушка Калинин, всесоюзный на
ш зицстароста, вручал ему ордена. Но на привинченном табурете, в грязной г
имнастерке распояской, с неопрятной щетиной, с красными, будто заплаканн
ыми глазками, был он жалкий, пришибленный и несчастный. Клубис уже узнал о
т Кати, что он германский шпион, завербованный в тридцать шестом году пра
выми троцкистами и организовавший заговор с целью разложения советски
х военновоздушных сил вместе с ныне обезвреженным гадом, бывшим дважды Г
ероем Советскою Союза агентом абвера, бывшим генералом Яковом Смушкеви
чем. И Ч примирился с этим. Он уже почти принял роль. И Шугайкина это знала.
Не сердито, лениво говорила она, как только Клубис пытался приоткрыть ро
т:
Ч Не наглей, не наглей, противная харя! Будь мужчиной! Умел предавать Ч у
мей признаваться… И грозно трясла своей высоченной прической. Она как-т
о одевалась при мне, и я, мыча от веселья, обнаружил, что в пучок на затылке д
евушка закладывает банку из-под американских мясных консервов. Аккурат
ная красная жестянка… Клубис пробовал объяснить, что, как еврей, он не мог
быть агентом гестапо. Он ведь, мол, был замнаркома, так зачем еврею заммини
стру становиться фашистским агентом? А Катя отвечала: «Не наглей, не нагл
ей!» Ч и тыкала его в зубы. Клубис не хотел поверить, что он обращается к кр
асной жестянке из-под свиной тушенки. Я докурил «Пальмиру» и пошел.
Интересно. Катя Ч дура, нет воображения. Оно у нее все ушло на постельные
игры. Такого гуся, как Клубис, надо было подстегивать не к расстрелянному
генералу, давно всеми забытому, а к нынешнему вредительскому центру сион
истов-инженеров на заводе имени Сталина.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Евангелие от Палача'
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10