В ту ночь дежурила Бах-Бах. Слышит: в какой-то из палат насвистывают. На этот раз ей не почудилось. Несется по коридору, заглядывает в палаты. Ага! Вот откуда свист! Ворвалась к поли.
В темноте на стуле сидит мальчик.
– А ну – в кровать, пар-разит!
Ринулась к нему… Громых – рухнула, головой – в ножку стула. Опрокинула его вместе с мальчиком. Взвыла:
– О-о-ой! Не могу-уу!
У нее сломана рука. Отбит бок. Подняться не может…
Пол перед стулом был побрызган водой, натерт мылом. А «мальчик» сделан из корсета с головодержателем и аппаратов, которые надевают на ноги. Все это обрядили в пижаму, на головодержателе закрепили мячик.
– Убила его… не шевелится… – испуганным голосом проговорил Петух.
– Убила! – подхватил Владик, и уже отовсюду слышится: – Убила, убила!..
– Я его не трогала! – кричит Бах-Бах. – Это вы его… вы… Он сам… – Она крепко выпивши.
Кругом заливаются беззвучным смехом.
– Миленькие! – взмолилась. – Кто у вас ходячие? Я встать не могу! Сходите на пост. Под стеклом – номера телефонов. На четвертый этаж позвоните – пусть врач придет…
На четвертом ночью не только сестра дежурит, но и врач.
Поли не спешат включать свет. Потихоньку утянули «мальчика» – разобрали. Петух отправился звонить – и нарочно вызвал «скорую помощь».
– У нас в институте дежурная убилась! Скорей-скорей… помирает…
Бах-Бах грузной тушей лежит на полу. То охает, жалобно причитает. То – матерится.
Но вот в коридоре – быстрые шаги. Входят молодой врач, две медсестры.
– А? Кто это? – она увидела чужих, испугалась. Вдруг кричит: – Я его пальцем не тронула! Он сам убился… Эти зар-разы пар-разитские его убили…
Врач переглянулся с медсестрами.
– О ком вы говорите?
Бах-Бах уставилась на него мутными, налитыми кровью глазками. Рожа – краснее вареного рака. Поворочала башкой. Валяется опрокинутый стул. Все поли – на койках.
– Куда дели?! – взревела, сжала здоровую руку в кулак, затрясла им.
– Однако… – сказал врач. – Успокойтесь. Сейчас прибудут носилки.
* * *
Какая же была радость! День проходил за днем, а она не утихала. Поли узнали от нянек, что Бах-Бах, наверное, уволят. Врач «скорой помощи» сообщил, что она «находилась в состоянии алкогольного опьянения».
А тут и окна расклеили – весна! Первым высунулся наружу Сашка. Набрал воздуха, сунул пальцы в рот – как свистнет!
Внизу прямоугольный длинный асфальтированный двор. В него выходят подъезды двухэтажного жилого дома, что стоит напротив института.
– Дворовые падлы в футбол играют! – обернулся король к свите. – Кинуть в них нечем, гадство!
«Черная дивизия» выставилась в окна. Внизу мальчишки гоняют дырявый резиновый мяч. И вдруг поли, изуродованные болезнью, принялись – и с каким жадным удовольствием! – находить изъяны у здоровых дворовых мальчишек.
– Вон тот в кепке – какой косолапый! Га-га-га!
– С такими ножками в футбол играть! Ну-у, дур-р-рак!
– Игорь Нетто х…в!
– А тот, глядите, – фитиль!
– Футболисты, в рот их е…ть! Выблядки! Х…та сраная!
Был бы у «черной дивизии» пулемет! Да хотя б дробовик. Садили бы картечью в этих счастливчиков, что с такой легкостью бегают и прыгают, наподдают мяч, наслаждаются весной…
– Отродье криволапое! Недоноски! Смотреть же – смех! У-у, пас-с-скуды…
Настоящие футболисты, настоящие боксеры, борцы, самбисты – могли выйти только из поли. Если бы не болезнь. Они, только они могли (должны были!) быть по-настоящему стройными, сильными, красивыми. Судьба ограбила их! Их место заняли эти засранцы…
* * *
Из мусорного ведра в уборной вытащили коробку из-под торта. В соседней палате украли наволочку. Смастерили «парашют». Сашка и Петух испражнились в коробку, закрыли ее, подвесили к «парашюту». И пустили за окно.
Груз приземлился довольно мягко – коробка не открылась. Дворовые мальчишки оставили мяч, направились к ней.
– Не бери-и-те! – заорал Сашка-король во всю глотку. – Это не вам!
Те, задрав головы, глядят на него.
– Нельзя бра-а-ать!! Оболью!
Двое поспешно устремились к грузу. Сашка выплеснул из таза воду. Вода – шлеп-п-п об асфальт. Любопытные отскочили на безопасное расстояние. Грозят кулаками королю и свите, что высунулась из окон. И посматривают на груз. Наконец сразу трое метнулись к нему, один – цап! Бросились прочь.
У подъезда дома мальчишки сгрудились над добычей. Вдруг – врассыпную.
– О-о-го-го-го-о! – грянуло сверху.
Король высунулся в окно, правую руку вытянул вниз, к дворовым: – Эй, вы! – левой рукой схватил за волосы Глобуса – держит его голову, чтобы не свешивалась. Дворовые таращатся снизу. Вдруг слышат громкое, разносистое, с «протягом»:
На зеркальном на паркете
Буги-вуги режет Кэтти,
И це-эээээ-лый джаз
С нее не сводит глаз:
Кэ-эээээт-ти!
Красавец Джон
В нее влюблен.
Кэ-эээээт-ти!

29
Снова появились военврачи. Перед их приходом всех, как и в прошлый раз, уложили в кровати.
Невероятно: врачи стали раздавать подарки! Маленьких пластмассовых волков – почему-то светло-коричневых. И зеленых козлят.
Златоверов склонил тощую физиономию над Сашкой.
– Ну как? Продолжаем шутить? Э-ка разыграл тогда! Я был уверен: мы и вправду не владеем речью.
Король нагло глядит на него.
– Поговори с нами, – попросил Радик.
– Стимула нет! – бросил Сашка.
Златоверов воззрился на помощников.
– Вы помешались на их умственной ущербности! Вот вам – по мордасам!
– Маловато, – возразил Миха. – Если б он, допустим, анекдот рассказал…
– Загнул! От кого анекдот… – усмехнулся Тольша: плосколицый, со странной челкой полукругом.
– А я могу! – заявил король. – Про наш институт!
– Это, должно быть, очень интересно, – сказал старший. Глаза за стеклами очков – пристальные, холодные.
Сашка не замешкался:
– Одного мужика звали Ин. Он не умел хорошо читать. Идет по улице – и вдруг охота срать. Смотрит: дом, подъезд, написано: «Институт». А он прочитал: «Ин сри тут». Зашел, насрал кучу. А в институте проходит съезд врачей. Вахтер к Ину подбег: «Ты чего наделал? Здесь же съезд!» А Ин: «И пускай съест! Хоть здесь, хоть где! Мне не жалко».
– Хо-хо-хо! – покатился со смеху Тольша. Миха вторит ему. Радик было улыбнулся, но сразу посерьезнел.
– Да-с… – заметил Глеб Авенирович. – Чтобы иметь моральное право… работать над ними – нужно быть немножко повыше их. По ин-тел-лек-ту!
* * *
– Вы ведь военные врачи! – сказал король Златоверову. – А от нас вам чего надо?
Тот медленным движением поправил круглые очки в стальной оправе.
– А ты хотел бы быть военным? – меж тонких губ взблескивают металлические коронки. – Вы хотели бы быть военными? – обводит взглядом палату.
Поли подавленно молчат. Еще бы не хотеть! Они были б самыми лучшими на свете военными летчиками! Моряками. Танкистами. Разведчиками… «Э-эх!» – вырвалось у кого-то.
– Значит, – веско сказал врач, – мы должны быть друзьями! Большими друзьями! И я могу доверить вам тайну…
У мальчишек заблестели глаза.
– Но – чур! Не болтать!
– Ага! Ага! – раздается со всех сторон. – Конечно!
– Американцы готовят нападение на нас. С ними заодно немцы, японцы, другие опасные хищники. Они мечтают уничтожить всю нашу страну…
– Водородными бомбами! – вставил Владик.
Златоверов кивнул:
– И не только ими…
Все нетерпеливо ждут тайны. То, что услышали, они знают с младенчества. Об этом ежедневно толкует радио.
– Мы должны их победить. Разгромить!
Мальчишки дружно поддерживают военврача.
– Но война будет очень трудной, – его прокуренный голос сделался донельзя проникновенным. – А кто хорошо знает, что такое трудности? Вы! Вы каждую минуту испытываете их. Боль, физические мученья… Поэтому необходимо исследовать ваши организмы, чтобы на вашем примере научить наших солдат, офицеров, всю нашу армию – преодолевать трудности так, как преодолеваете их вы! Чтобы все наши военные стали такими же терпеливыми, выносливыми, стойкими…
Палата всколыхнулась. Сколько гордости в глазах у поли! У некоторых – слезы.
– Давайте! Обследывайте! Пожалуйста!
Но вот военврачей нет. Сашка-король вмиг на подоконник.
– Ой, дураки вы! А этот Жестяной – и хитрая же сука!
* * *
Перед «хитростью» военных беспомощны не только дети, но и все многомиллионное население страны. Готовясь к наступательной биологической войне, советские правители будут испытывать оружие на собственном народе. В 1974 в городке Кольцово, в тридцати километрах от Новосибирска, начнет действовать засекреченный институт молекулярной биологии и прикладной вирусологии: его «продукцию» распылят с самолетов в 1979 над регионом Новосибирска. Аналогичные эксперименты будут выполнены в Узбекистане в районе города Нукус.
В начале апреля того же 79-го в Чкаловском районе Свердловска взорвется кассетный боеприпас с микробиологической «начинкой». Она поразит, главным образом, здоровых, крепких работоспособных мужчин. Врачи больниц, куда станут во множестве привозить умирающих, не будут знать, с каким заболеванием они имеют дело: сверху поступит запрещение вскрывать тела умерших. Будет предписано указывать причиной смерти «сепсис» или «отравление».
Эти и подобные факты вскроются лишь в 90-е годы.
30
Скрипа возят на второй этаж. Он ходячий, но санитарке, чтоб не терять времени, велят привозить его в кресле на колесах. Спускаются на лифте.
На втором этаже нет палат. В кабинетах выставлены образцы протезов, корсетов, всевозможной ортопедической техники. Стоят скелеты уродов. В других помещениях – приборы для исследований.
Его положили на кушетку голым. Златоверов, трое помощников укалывают специальными иголочками, ворочают его, постукивают резиновым молоточком. Приподнимают парализованную левую ногу, велят держать на весу – но она падает. С помощью прибора заглядывают ему в зрачки. Берут кровь из пальца, из вены, из мочки уха. Заставляют дуть в трубку, чтобы измерить силу легких.
– Интересненький букет! – замечает Радик. – Как здесь поведет себя «бэшка»?
– Может, – роняет Тольша, – очаг будет совсем не там, где ему положено?
– Тьма вопросов, друзья… – произносит Глеб Авенирович, слушает грудь Скрипа. – Не начнется ли в данном случае с астмочки?
У врача мосластые руки, длинные пальцы желты от никотина. Помог мальчику сесть в кресло с эбонитовыми подлокотниками. К ним пристегнули запястья. К предплечьям присоединили провода. На экране прибора вычерчивается светящийся зигзаг. Из другого прибора поползла бумажная лента. В руки Скрипу дали эспандеры – резиновые колобки.
– Жми быстрей, сильней – как только можешь! – велит Миха.
Скрип старается. Врачи следят за экраном, рассматривают ползущую ленту. Старший, кажется, доволен. Достал янтарный мундштук, воткнул папиросу. Он курит исключительно «Беломор». Стоит, чиркнул спичкой. Сухопарый, немного выше среднего роста. Волосы гладко зачесаны назад, впалые щеки, срезанный подбородок. Пристально глядит на сидящего в кресле.
– Ну-с, дружок. А ты можешь принести пользу армии. Заметную пользу.
Златоверов и Тольша отошли к столу. Старший диктует – помощник записывает.
Скрип сидит на кушетке, надевает штаны. Радик и Миха расположились на венских стульях, вытянув ноги. Оба поджарые. Радик – смазливый брюнет с тщательно подбритой ниточкой усиков. Коллега – темно-русый. Маленькое лицо. Густейшие жесткие волосы торчат над низким лбом, будто щетина дикого кабана. Лоб, несмотря на молодость, – в частых продольных морщинах. В круглых близко посаженных глазах – любопытство.
– Как у тебя с Роксаной? – спросил Радика.
– Пока глухо, как в танке. Думаю, не катнуться ли к Светику?
– Ну уж нет! – Миха помрачнел.
– А у тебя что – наклевалось?
– Ну… – Миха собрал кожу лба в гармошку. – По-моему, она ждет подарков. И не дешевых.
– Не жмоться! А то я…
Оба посмеиваются.
…Сестра Светлана назначена помогать военврачам. Ее часто видишь на втором этаже.
31
Раз в палате Сашка-король говорит:
– Меня обследывают, а сами треплются! Тольша мечтает Нонку вы…ть. А этот, с прической «дикобраз», – Светку. А усатенький блядун к Роксане кадрится. Гадом буду, если не выслежу…
После обеда король и Петух задерживаются в столовой. Прячутся за оконными портьерами. От столовой до лестничной площадки – два шага.
Мертвый час. Они – на лестницу. Тихонько спускаются на второй этаж. Подкрадываются к дверям кабинетов, слушают… Если их застают – говорят, что снова пришли на обследование. Уж так охота помочь армии!
Это вызывает улыбки.
– Патриоты! Какие прыткие! За вами придут, когда будет надо.
Они уходят на площадку. Переждали – и назад…
* * *
Примчались в палату – оба невиданно возбужденные. Не присядут. Сашка носится на клюшках от окон к двери и обратно. Петух на костылях разворачивается туда-сюда, крутит башкой. Переглянулись – давятся хохотом. Вспотели – словно из парной.
На Сашкиной харе – потеки зубной пасты, что смешалась с поплывшей черной и красной акварельной краской. Раздуваются огромные ноздри. Рачьи глаза сверкают.
– Ну, братва, вот это да-аа! У меня так и стоит! – он приспустил штаны, показал торчащий член.
Король и Петух крались по коридору второго этажа. Зашли в пустой кабинет. Часть его отделена фанерными стенками, вход в каморку закрыт темной шторой. Это оказалась фотолаборатория.
В коридоре шаги. Мальчишки – в каморку. Вошли Миха и сестра Светлана. Он запирает дверь на ключ.
– И все тихомолком… – Сашка едва справляется с приступом смеха. – А мы шторку чуток отодвинули – нам все видать… У Светки жопа как заголилась! Эх, и здоровая! белая-белая! На лежанку…
– Он хотел ее рачком, – перебил Петух, – а она – не-е…
– Она на спинку, – продолжает король, – ноги согнула, оттянула на себя, руками помогает – вот так… во… Нам видать и п…ду, и его …! Он коленками на лежанку, на ее ляхи налег – вкрячил… Г-ха-ха-х-хх… – рассказчик задохнулся.
– Ох, и е…а-аал! – Петух восторженно мотает башкой.
– Ушли довольные… – Сашка осип от смеха, прокашливается. – И не знают, что мы видали…
Вновь и вновь описывают в подробностях увиденное. Палата слушает разинув рты. Смешки, восхищенные взвизги, вскрики.
Вдруг кто-то завыл. Коклета! Сидит на койке, ревет во все горло, текут слезы, слюни.
– Братва! – вскричал король. – Он же ревнует!
Вся палата сотряслась в бешеном гоготе.
32
Златоверов усадил Скрипа на тренажер – вроде велосипедика. Опять к предплечьям прикрепили провода. Велит:
– Поехали!
Он нажал на педаль правой ногой: тяжелое колесо провернулось на весу. Теперь надо давить левой – а она не слушается.
– Работай той, что действует! – подгоняет Радик.
Он вложил всю силу в правую ногу – колесо вращается. Вдруг левая соскользнула с педали, больно ударилась о нее. Со щиколотки содралась кожа – кровь…
– Ерунда! – роняет Радик. – Хочешь быть солдатом – будь им!
Стопу примотали к педали изоляционной лентой.
– Давай!
Он налегает правой – вращает колесо, «возит» левую. Старается.
– Быстрей-быстрей-быстрей!!!
В висках пульсирует боль. Все тяжелее дышать. А они торопят-торопят. Смотрят на экран, на ползущую бумажную ленту. Вдруг – темно. Обморок.
…Он лежит на кушетке. Миха измеряет давление, слушает сердце.
– У нас есть все, чего ни пожелаешь, – повернул голову к Златоверову. – Дистрофики? Нате! Крепенькие? Пожалуйста! И середнячки. И полные паралитики. Есть паралич вялый, есть спастический…
– С поражением головного мозга и без! – вставил Радик. – Насколько различно будет проявлять себя «бэшка»?
– Иммунная система… как покажет себя здесь? – Златоверов указал на Скрипа. – И как – при церебральном параличе?
Врачи продолжают обсуждение. Потом старший отошел к столу, занялся бумагами. Трое помощников расселись на стульях.
– Ко мне Нонна нынче с сюрпризом, – делится Тольша.
– Что такое? – любопытствует Миха.
– Заявила: Попов узнал! Лютует страшно. Вытуривает ее с работы. И… она на меня так смотрит… – на простоватой физиономии Тольши досадливо-недоуменное выражение вроде: «Я щи просил, а что дали?»
– Она хочет, чтобы ты на ней женился, а ты пасуешь, так? – смеется Радик.
– А мы женим, женим! – потирает руки Миха. – Или я к ней клинья подобью…
– У меня тоже новостишка. – Радик многозначительно помолчал. – Роксана…
– Дала? Ну-ну-ну?..
* * *
33
Ийка поправилась после операции. И пришла к Скрипу и Проше. Они не обозвали ее, как было приказано.
Когда Ийку вытолкали, король велел снять с ног Скрипа гири: тяжелые стальные диски. Его стащили на пол, повалили навзничь. Диски сложили в две стопки, придвинули к голове с двух сторон. Голова зажата ими. Уши поддеты краями дисков – прижаты к стали.
Опираясь на клюшки, над ним наклонился Сашка. Зияют дрожащие ноздри. Толстый кончик носа круто вздернут, а вместо переносицы – выемка. Выпученные наглые глаза. Поперек лба шрам, заключенный в две черные шпалы. Скулы, подглазья намазаны зубной пастой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10