А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Арцыбашев Михаил
Тени утра
Михаил Петрович Арцыбашев
Тени утра
I
Была весна. Паша Афанасьев, гимназист восьмого класса, освобожденный от экзаменов по болезни, и гимназистка Лиза Чумакова стояли у плетня, который перегораживал два сада. Лиза прислонилась плечом к плетню, и с тем, еще детски серьезным и уже девически нежным выражением своих серых, немного выпуклых глаз, которое появлялось у нее всегда в важных случаях жизни, слушала и глядела вниз, на книгу, которую держала, и на оборки своего светло-серого платья. А Паша Афанасьев, с другой стороны навалившись грудью на плетень, потому что ему было трудно стоять, - высоким, надтреснутым голосом говорил:
- А если вас не пустят, так удерем сами!.. Не пропадем... как-нибудь! Я вам там уроки достану, переписку какую-нибудь. Проживете, ничего!.. А трудно будет сначала... так что ж, без этого нельзя! - беззаботно махнул рукой Паша Афанасьев. - В этом даже своя прелесть есть, право... А то что ж тут торчать?.. Там ведь жизнь какая!.. Там все движется, живет... С работы на сходку, - со сходки в театр или библиотеку... вот это я понимаю, это жизнь настоящая; а то, что ж это?.. Я как подумаю, что двадцать лет просидел в этой дыре проклятой, так...
Паша Афанасьев отломил от плетня гнилую серую палку и с отчаянием швырнул ее в траву.
Где-то далеко, за зелеными деревьями и кустами, разливавшими вокруг какое-то бесконечно зеленое море, насквозь пронизанное светом и тысячами удивительно отчетливых свежих звуков, горничная Чумаковых Василиса звонко прокричала:
- Ба-рышня!.. идите обедать!.. Ау!.. В этом неожиданном лесном "ау" было что-то такое бесшабашно веселое и жизнерадостное, что Лиза и Паша Афанасьев разом взглянули друг на друга и улыбнулись.
- Иду-у! - громко, так, что где-то вблизи вздрогнуло маленькое .круглое эхо, крикнула Лиза, оттолкнулась плечом от плетня и, опять сделав то же наивно-серьезное выражение лица, сказала низким и полным голосом:
- Может быть, и не пустят, но я поеду... - и, помолчав, прибавила: - Я уж так решила.
Паша Афанасьев восторженно щелкнул пальцами.
- Ну, вот это я называю - молодец Лизочка!.. - радостно задрожавшим, светлым голосом сказал он. И вы жалеть не будете, Лиза, милая!.. Они, что ж... посердятся и перестанут; а у вас вся жизнь впереди!.. Эх, заживем мы там с вами!.. Работать будем так, что только держись!.. Время-то теперь горячее, рабочее, - люди нужны... Кружок у нас там будет свой, хороший... Будем искать людей дела! - басом прибавил Паша Афанасьев. - Мы с вами ведь еще и сами не знаем, какое счастье окунуться в самую гущу жизни... Когда идешь и чувствуешь, что тут рядом, плечо в плечо, шагают такие же люди, рабочие, сильные... смелые...
Паша Афанасьев сжал кулаки и задорно встряхнул головой. На лицо его падал свет, и темные глаза блестели восторгом и силой, и оттого ярче обозначались на этом лице бледные черты слабости и болезни. Лиза внимательно и доверчиво смотрела на него.
- А то читаешь, как люди живут, борются, свое счастье куют... иной раз дух захватывает, так, кажется, и побежал бы впереди всех, а... ты только из книжки, сидя за чаем с вареньем, и узнаешь, что есть какая-то иная жизнь, не похожая на твое куриное прозябание...
Лиза тяжело вздохнула и дернула себя за кончик косы.
- Итак, значит, по рукам? - с шутливой торжественностью спросил Паша Афанасьев, протягивая руку через плетень.
Лиза, улыбаясь, посмотрела в его юное милое лицо, - такое мужественное и также нежное, чуть тронутое пухом, - и подала свою руку, маленькую, с пухлой ладонью и прелесть какими хорошенькими, изящными пальчиками, которые так и хотелось медленно и осторожно перецеловать все подряд. Паша Афанасьев крепко встряхнул ее, и на глазах у него выступили светлые беспричинные слезы.
- Ах, вы, милая моя Лизочка! - задушевно-напряженным голосом сказал он и слабо вздохнул больною грудью.
- Барыш-ня!.. - настойчиво прокричала где-то уже совсем близко Василиса.
Лиза кивнула головой Паше Афанасьеву и пошла по дорожке, быстро и упруго ступая желтыми туфельками на обтянутых черных чулках.
- Да... - вдруг хлопнул себя по лбу Паша Афанасьев. - Лиза!..
Лиза сейчас же остановилась и оглянулась.
- Я вам и забыл сказать... Попутчица-то для вас уже есть: Дора Варшавская... Тоже на курсы едет... Она из Полтавской гимназии...
- Жидовка? - спросила Лиза издали.
- Жидовка... то есть еврейка! - огорчился Паша Афанасьев. - Как вам не стыдно, Лиза, ей-Богу?.. Я думал, вы выше этого!..
Лиза внимательно и серьезно посмотрела на него.
- Я не о том... сказала она спокойно. - Так...
- Я вас с нею сегодня познакомлю на бульваре, хорошо? - спросил Паша Афанасьев, мигом успокаиваясь. - Она очень хорошая, развитая девушка...
Паша Афанасьев задумчиво посмотрел ей вслед, держась за плетень обеими вытянутыми худыми руками и покачиваясь взад и вперед. Потом мечтательно поглядел вверх, где сквозь зеленую решетку листьев ярко голубело небо. В голове у него все еще стояло что-то огромное, какие-то рычаги, люди, какое-то веселое и страшное движение. Паша Афанасьев закрыл глаза, провел рукою по мягким волосам и пошел домой, прямо по бурьянам, по молодой зеленой траве, сплошь пересыпанной мелкими разноцветными глазками простых цветов.
Стол был накрыт на балконе, и Павел Иванович с Ольгой Петровной сидели за столом. Василиса подавала белую миску с зеленой ботвиньей, звеня своими бесчисленными монистами на раскачивающейся во все стороны крупной и твердой груди. Гимназистик Сережа бежал с балкона за сестрой.
- Иду, иду! - крикнула она ему и вдруг, встряхнув косой, увернулась и неожиданно пустилась бежать вокруг площадки, быстро мелькая желтыми туфельками. Сережа взвизгнул от восторга и понесся за ней. На балконе удивленно и озабоченно залаяла белая лаечка и, подняв хвост калачиком, со всех ног пустилась за ними, точно покатился какой-то пушистый белый шарик.
Павел Иванович степенно опустил газету на колени, снял очки и снисходительно улыбнулся. Ольга Петровна пролила мимо тарелки ботвинью и засмеялась.
- Ну, расшалилась... а еще невеста! - мягко и с радостной любовью сказала она.
Лиза стремглав облетела вокруг большой клумбы, налетела на лаечку, запутавшуюся в подоле ее серой юбки, и упала на дорожку, руками в чистый желтый песок. Развернувшаяся книга, сверкнув на солнце белыми листами, далеко полетела в траву.
- Ага! - оглушительно закричал Сережа и осторожно схватил ее за длинную, развившуюся косу. - Поймал!
- Я сама упала... - серьезно возразила Лиза, встала, подняла книгу и степенно пошла на крыльцо. Лаечка выжидательно вертелась у нее под ногами, то и дело становясь на задние лапки; а Сережа задирал, встряхивая круглой выстриженной головой.
- Да... упала... Я бы все равно поймал!
Лиза села за стол, взяла ложку и задумалась. Все смотрели на нее. Было что-то такое радостное, милое и красивое в ее молодости, в ее небольшой упругой груди за серым, строгим платьем, в ее только что закруглившихся плечах, в свежем запахе ее волос и нежного, сильного, молодого тела, - что вокруг нее всегда и везде устанавливалась чистая атмосфера молодой радости, в которой легко дышалось и интересно, весело жилось. Ее новая, могучая жизнь, наполнявшая все ее существо, била ключом, освещала и согревала все вокруг.
Ложки слабо позвякивали о края тарелок; лаечка чихала под столом; солнце золотило волосы Лизы. Было просто, тихо и светло.
II
Вечером пришел корнет Савинов, предполагаемый жених Лизы, и зазвенел на балконе шпорами, сверкая лакированными голенищами сапог и туго натянутыми рейтузами.
Было так тихо в воздухе, прозрачном и светлом от лучей уже невидимого солнца, что все звуки казались стеклянными и дрожащими, а легкое покашливание корнета гулко отдавалось в саду между темными, сочно зелеными деревьями.
Сережа надел фуражку и пошел на реку ловить рыбу удочкой, на которую, черт знает почему, никогда ничего не ловилось; а Лиза закрутила в толстый жгут волосы и сказала:
- Николай Николаевич, мы пойдем на бульвар.
Корнет радостно звякнул шпорами и, отчетливо шагая лакированными сапогами, принес ей с балкона накидку.
Они пошли под руку, и в тех напряженно осторожных движениях, с которыми корнет нес маленькую круглую ручку, доверчиво лежавшую на белом рукаве его кителя, было видно, что все его существо, плотно затянутое в рейтузы и китель, также напряжено в одно бесконечно благоговейное чувство любви, восторга и робкого, почти целомудренного желания.
На дворе они встретили мамку квартирантов с маленьким ребенком на руках. Ребенок таращил глупые водянистые глазки и тянулся к Лизе.
Лиза бросила корнета и взяла ребенка на руки. Она высоко подкинула его вверх, потом прижала щечкой к своей щеке и посмотрела на корнета.
- Гм!.. - хмыкнул ребенок и счастливо засмеялся, размахивая короткими обрубками-ручонками и пуская пузыри.
Лиза вдруг сконфузилась, отдала ребенка и чинно пошла вперед. На лице у корнета было написано такое счастье, что оно стало блаженным.
На бульваре их встретил Паша Афанасьев, гулявший с маленькой, сухонькой барышней, у которой были большая голова с сухими черными волосами, еврейские миндалевидные глаза и мелкие, торопливые движения.
- А, вот и вы, Лиза! - громко сказал Паша Афанасьев, и не сразу, сухо прибавил корнету, которого, как и всех военных, не любил и считал глупым, пустым человеком:
- Здравствуйте, господин Савинов!
- Здравствуйте!.. - дружелюбно ответил корнет. Паша Афанасьев немедленно отвернулся от него и сказал Лизе и маленькой еврейке:
- Ну, вот познакомьтесь: это Дора Моисеевна Варшавская, а это Лиза Чумакова, о которой я вам говорил...
Лиза протянула руку, и Дора крепко и отрывисто встряхнула ее своей узкой и сухой рукой.
- Очень рада с вами познакомиться... Паша мне много о вас рассказывал.
В конце бульвара был военный клуб, и в саду играла музыка. Звонкие металлические звуки труб далеко разносились по бульвару, гоняясь друг за другом в каком-то неопределенном мотиве, не то очень грустном, не то очень игривом.
Девушки пошли рядом впереди, а корнет и Паша Афанасьев тоже рядом сзади.
- Трам... та-та... трам... та-та... там! - тихо и с удовольствием повторял за мотивом корнет
- Терпеть не могу военной музыки! сказал Паша Афанасьев, брезгливо морщась не потому, что ему действительно были неприятны звуки труб, -в таком прозрачном воздухе все звуки были чисты и приятны, - а потому, что корнет казался ему пошлым и раздражал его.
- Разве? - спросил корнет дружелюбно и высоко поднял брови.
Представьте себе! с иронией ответил Паша Афанасьев. - И звуки какие-то пошлые, и мотивы ваши капельмейстеры выбирают какие-то... черт их знает!.. Скажите, пожалуйста, ведь есть же хорошая музыка!.. А впрочем, у них в каждом звуке слышится, что до музыки собственно никому нет никакого дела, а просто надо увеселять обывателей, - ну, и увеселяют...
- Что ж, - уступчиво возразил корнет, - все-таки приятно, знаете, в такой чудный вечер послушать хорошенький мотивчик.
Паша Афанасьев посмотрел на него с уничтожающим презрением и закусил себе губу.
- Вот, - с удовольствием прислушиваясь, сказал корнет, - оч-чень хорошо... Это из "Гейши"... - с еще большим удовольствием пояснил он и слегка прищелкнул в такт пальцами.
Паша Афанасьев, окончательно искривив губы, посмотрел на него и хмыкнул носом. Лиза повернула голову и серьезно посмотрела на корнета.
- Ну-с, - сказал Паша Афанасьев, помолчав, - итак, мы все осенью двинемся...
- Да... - резковатым и отрывистым голосом ответила Дора.
- Куда? - спросил корнет удивленно.
- В Петербург! - ответил ему Паша Афанасьев, и ему почему-то стало жаль корнета.
- То есть... А Лизавета Павловна? - тем же удивленным тоном спросил корнет, и в его мужественном голосе что-то вздрогнуло.
- Все, все тронемся!.. - сказал Паша Афанасьев. Корнет замолчал, и на его красивом и неумном лице ничего нельзя было разобрать.
- Вы решили, на какие курсы? - деловито спросила Дора.
- На медицинские, конечно! - с жаром ответил за Лизу Паша Афанасьев.
- На медицинские... - серьезно сказала и Лиза.
- Я думаю, тут не может быть выбора! - горячо заговорил Паша Афанасьев, как-то чересчур молодо размахивая руками. - Что такое при теперешних условиях педагогические курсы? Чепуха!.. Учить тому, чему вам хотелось бы, не позволят, а вдалбливать азбуку... слуга покорный!.. То ли дело медик! В его-то дело вмешаться трудно... А какое, в сущности, счастье хоть одного человека спасти от смерти или страданий!.. Глядишь, совсем пропала жизнь и вдруг... ведь это только понять надо!..
Добрые большие глаза Паши от волнения покрылись влагой.
- Да, и притом это самое нужное теперь народу! И медику легче всего пропагандировать! - немного в нос отозвалась Дора.
Музыка оборвалась на высокой ноте резкой и звонкой трубы. Стало тихо. Звезды незаметно высветились над городом, а на бульваре потемнело так, что не видно стало уже лиц. В конце бульвара, под большими липами, вспыхивали папиросы и чуть-чуть белели кители офицеров.
- А впрочем, - проговорил Паша Афанасьев таким углубленным голосом, точно отвечал на свои собственные мысли, - всякий труд есть труд прежде всего... Исполняй честно свое дело, а польза будет... Дело не в том, а в том, чтобы самому зажить настоящей жизнью, чтобы были в ней борьба и победа... Ах, когда я подумаю, что еще два-три месяца и я буду далеко от всех этих сереньких, сытеньких, спокойненьких людишек, от всех их мелких интересиков, - так у меня даже в груди что-то замрет!
Корнет издал какой-то неопределенный, дрожащий звук.
- Что? строго спросила Лиза. Корнет промолчал.
- Главное - учиться, учиться и учиться! - резким голосом, точно считая, и встряхивая головой, проговорила Дора. - В этом сила, в этом все!.. Нам нужны только образованные люди, - довольно дилетантов... С голыми руками в наше время ничего не сделаешь!
- Ну, да, - сказал в темноте голос Паши Афанасьева. - И не только для того, чтобы что-нибудь сделать, а прежде всего для самого себя, для своей личной жизни прежде всего... Надо знать все, чтобы уметь понимать всю красоту и радость жизни!
- Расширить кругозор... - вдруг неестественно уверенным тоном, в котором было слышно что-то робкое и жалкое, сказал корнет.
Все внезапно замолчали, так что стало даже неловко.
Лиза опять посмотрела на корнета, но в темноте не увидела ничего, кроме белевшего кителя.
Паша Афанасьев засмеялся коротко и враждебно. У него уже не было жалостливого чувства к корнету, а было приятно оборвать его и унизить.
- Для корнета христолюбивого воинства и то слава Богу! - шепнул он Доре.
- Н-да... - сказала Дора, и по голосу ее было слышно, что она сдерживает насмешливую злорадную улыбку.
И, оттого что пропало чистое дружелюбное настроение и сменилось мелкой злорадностью и обособленностью, вдруг всем стало уже не так весело, как-то пусто и неловко.
- Пора по домам, - сказал Паша Афанасьев и почему-то вздохнул. Дора зевнула.
- Да-а...
Они все проводили Дору до ворот ее дома и пошли назад втроем. Дорогой Паша Афанасьев спрашивал корнета, читал ли он Ницше и Маркса. Корнет отвечал, что читал; но в голосе его была слышна неуверенность, и когда Паша Афанасьев злорадно спрашивал его, помнит ли он то или то, корнет каким-то мучительно тупым голосом и, дыша через нос, говорил:
- Не помню, право... Кажется, это я пропустил... Знаете, так мало времени свободного...
Лиза серьезно слушала их, и ей было странно, что одно время, еще так недавно, она собиралась замуж за корнета. Теперь она подумала, что этого ни в коем случае не будет, и почему-то ей стало грустно.
Паша Афанасьев остановился у своего дома, а корнет проводил Лизу еще несколько шагов до калитки ее двора. Им было слышно, как Паша Афанасьев, подымаясь на деревянное крыльцо, стучал каблуками, а потом загремел щеколдой.
- До свиданья, Николай Николаевич! - сказала Лиза, протягивая руку.
Корнет взял ее руку и сейчас же выпустил.
- Лизавета Павловна, - вдруг заговорил он дрожащим и странным у такого большого, мужественного человека, слабым голосом, - это, значит, правда, что вы уезжаете?..
Лиза вдруг неприятно вспомнила, как Паша Афанасьев, смеясь, уверял ее, что, когда она скажет Савинову о своем отъезде, корнет вытащит из кармана пушку и сейчас же "безвозвратно" застрелится.
- Еду... - сухо и даже враждебно, как никогда ни с кем не говорила, ответила она.
Корнет помолчал.
Левая нога его в гладко натянутой синей рейтузе сильно дрожала и что-то непонятное, тяжелое и безнадежное давило под грудь.
- Так... - срываясь, выговорил он. - Зачем?..
- Учиться, конечно... - пожала мягкими плечами Лиза и строго посмотрела на него.
- Разве это... непременно надо? спросил корнет.
Лиза не ответила, и ей все страннее казалось, как это она могла думать выйти замуж за такою тупою и ограниченного человека.
- Ну, пора домой... - сказала она холодно. - До свиданья!
- А я, Лизавета Павловна.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Тени утра'



1 2