Снаружи Террай тянет изо всех сил: я вижу, как Ляшеналь медленно поднимается и наконец исчезает.
Когда он вылезает на поверхность, перед ним открывается безоблачное небо. Как безумный он бегает взад и вперед и кричит:
– Хорошая погода, хорошая погода!
Я снова перерываю пещеру. Во что бы то ни стало надо найти ботинки, иначе мы с Ляшеналем обречены. Падаю на четвереньки. Роюсь в снегу, голыми руками и ногами перемешиваю его во всех направлениях, надеясь наткнуться на что-нибудь твердое. Я больше ни о чем не думаю, я просто животное, борющееся за жизнь.
Нахожу ботинок! Второй должен быть к нему привязан – пара!
Я продолжаю настойчиво, упрямо искать и наконец, перевернув всю пещеру, нахожу последнюю пару.
Фотоаппарат? Несмотря на все усилия, я не могу его найти и с тяжелым сердцем прекращаю поиски. О том, чтобы надеть ботинки, не может быть и речи: кисти рук – как деревяшки, пальцы не в состоянии держать, ноги сильно распухли, на них не налезут ботинки! Кое-как прикручиваю ботинки к веревке и кричу в туннель:
– Лионель!.. Ботинки!
Ответа нет. Однако он, очевидно, услышал, потому что ботинки уплывают вверх. Вскоре веревка спускается обратно: теперь моя очередь. Я обертываю ее вокруг себя, и так как затянуть надежно узел я не в состоянии, то завязываю множество мелких узелков. Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы выдержать мой вес. Кричать не хватает сил: я дергаю веревку, Террай меня понял.
На первом же шагу приходится выбить ногой в твердом снегу ступеньку для пальцев. Выше, вероятно, можно будет заклиниваться, и дело пойдет легче. Поднявшись на несколько метров, пытаюсь воткнуть в стену окаменевшие кисти и ступни. Ни руки, ни ноги не гнутся, и это очень мешает подъему.
Кое-как удается заклиниться. Террай тянет с такой силой, что мне грозит удушье. Несколько раз я срываюсь: цепляюсь, заклиниваюсь и каждый раз ухитряюсь как-то задержаться. Сердце готово выскочить из груди, и я вынужден остановиться. Новый приступ энергии позволяет мне ползком добраться до верха. Уцепившись за ноги измученного Террая, я выползаю наружу. Террай возле меня. Я шепчу:
– Лионель! Я умираю!..
Он поддерживает меня и помогает вылезти из трещины. Нужно добраться до Ляшеналя и Ребюффа, сидящих на снегу в нескольких шагах от нас. Как только Лионель меня
Погода великолепная. Вчера выпало много снега. Вершина сверкает. Никогда она не была так красива! Наш последний день будет прекрасен.
Ребюффа и Террай совсем ослепли. Террай поминутно спотыкается, и мне приходится вести его. Ребюффа также не в состоянии самостоятельно сделать ни одного шага. Ужасно быть слепым, когда опасность подстерегает на каждом шагу. У Ляшеналя отморожены ноги, и он не владеет собой. Его поведение внушает тревогу, ему вдруг приходят в голову бредовые идеи.
– Я тебе говорю… надо спускаться!.. Сюда, вниз…
– Ты же босой!
– Не беспокойся!
– Ты сошел с ума… не сюда… налево!
Он уже поднялся и хочет спускаться по склону прямо вниз. Террай его удерживает и ощупью помогает надеть ботинки.
Я живу словно во сне. Смерть близка, я чувствую. Какая прекрасная смерть для альпиниста! Как она гармонирует с благородной страстью, владеющей нашими душами! Я благодарен вершине за то, что она сегодня так прекрасна. Ее безмолвие напоминает величие собора. Я нисколько не страдаю и не волнуюсь. Мое спокойствие ужасно. Шатаясь, Террай подходит ко мне. Я говорю ему:
– Для меня все кончено! Уходите, у вас есть еще шанс, надо его использовать… Идите влево… путь там!
Я чувствую себя лучше после этих слов. Мне хорошо. Но Террай смотрит на вещи иначе.
– Мы поможем… Если мы отсюда вылезем, значит, спасешься и ты!
В этот момент Ляшеналь кричит:
– На помощь! На помощь!..
Он явно не понимает, что делает. А может быть, понимает? Ведь он один может сейчас видеть лагерь II, Может быть, его призывы будут услышаны.
Это крики отчаяния, они трагически напоминают мне сигналы бедствия, подаваемые в массиве Монблана альпинистами, которых я некогда пытался спасти. Теперь наша очередь… Я чувствую это очень остро: да, мы действительно терпим бедствие.
Я присоединяю свой голос:
– Раз… два… три… На помощь!
– Раз… два… три… На помощь!
Мы стараемся кричать хором, но тщетно, вряд ли наши крики слышны больше чем на несколько метров. С моих губ срывается скорее шепот, чем крик.
Террай требует, чтобы я надел ботинки. Но руки окаменели, я не в состоянии это сделать. Ничего не видя, Ребюффа и Террай вряд ли смогут мне помочь. Я говорю Ляшеналю:
– Помоги мне надеть ботинки.
– Ты что, спятил? Надо спускаться!..
Он устремляется по неправильному пути прямо вниз. Я не чувствую ни малейшей обиды. Происшедшие события и высота сильно повлияли на его разум.
Террай решительно хватает нож, ощупывает своими окаменевшими пальцами ботинки и разрезает верх. Теперь их можно надеть. Приходится делать несколько попыток, так как задача не из легких. Вскоре я впадаю в уныние. Зачем мучиться, раз все равно мне суждено здесь остаться? Но Террай тянет вовсю. В конце концов он добивается успеха. Он зашнуровывает эти громадные ботинки, пропуская крючки. Я готов. Но как я смогу идти, если ни ноги, ни руки не гнутся?
– Налево, Лионель!
– Не болтай вздора, Морис, – говорит Ляшеналь, – надо идти направо и прямо вниз!
Террай озадачен этими противоречивыми указаниями. Он не смирился, как я, он продолжает бороться, но что можно сделать в такую минуту? Трое товарищей спорят о правильном пути.
Я сижу на снегу. Мало-помалу сознание затуманивается. Зачем сопротивляться? Будь что будет! В мозгу возникают видения: тенистые склоны, мирные тропинки… запах смо лы… Как хорошо! Я умираю в своих горах… Я ничего не чувствую, все во мне замерзло…
– А-а!..А-а!..
Что это? Предсмертный хрип?.. Или призыв?
Я собираю все силы, чтобы крикнуть: "Сюда идут!.."
Остальные меня услышали, они кричат от радости.
Сказочное явление! Шац!.. Это Шац!
В двухстах метрах от нас, погружаясь по пояс в свежий снег, Марсель Шац, как корабль, плывет по склону.
Изумительное видение неотразимо сильного и могучего спасителя! Я жду от него всего. Я перенес глубочайшее потрясение. Я был уже в объятиях смерти, я отдался ей. Теперь я возвращаюсь к жизни, я хочу жить! Во мне происходит резкий перелом… Нет, не все еще потеряно!
Он приближается… Мой взор прикован к нему… двадцать метров… десять метров… Он идет ко мне… Зачем? Он молча нагибается, прижимает меня к своей груди, целует… Его горячее дыхание меня оживляет…
Я не могу сделать ни одного движения: я как мрамор! Сердце рвется от волнения.
Глаза остаются сухими.
– То, что вы сделали, прекрасно! – говорит Шац.
Лавина
Я то прихожу в себя, то теряю сознание. У меня странное ощущение, как будто глаза стали стеклянными. С материнской заботливостью Шац привязывает меня к своей веревке. Мои товарищи кричат от радости. Безоблачное небо глубоко синего, характерного для больших высот цвета, столь темное, что почти видны звезды. Мы купаемся в жарких лучах солнца. Шац обращается ко мне:
– Морис, голубчик, пошли потихоньку!
Голос проникнут нежностью. Я с благодарностью повинуюсь. С его помощью мне удается подняться и как-то удерживать равновесие. Двигаясь вперед, Шац тихонько тянет меня за собой. У меня такое чувство, как будто я вхожу в соприкосновение со снегом через посредство двух посторонних предметов, твердых, прямых, как ходули: это мои ноги…
Остальных я уже не вижу, а обернуться боюсь, чтобы не потерять равновесия.
Блеск снега ослепляет. Мы не проходим и двухсот метров, когда, обогнув ледяную стену, наталкиваемся на палатку. Мы ночевали в двухстах метрах от лагеря!
Кузи поднимается при нашем появлении. Не говоря ни слова, он сжимает меня в объятиях и целует. Террай бросается в палатку снять ботинки. У него тоже немного обморожены пальцы на ногах. Он немилосердно их трет и хлещет.
Во мне оживает воля к жизни. Стараюсь трезво оценить положение. У нас немного ресурсов, нужно суметь их использовать. Единственное спасение – это Удо. Он один сможет спасти наши руки и ноги. Я с восторгом принимаю предложение Шаца: немедленно спускаться в нижний лагерь IV, вновь установленный шерпами.
Террай хочет остаться в палатке. С энергией отчаяния он колотит по ступням и кричит:
– Приходите за мной завтра. Я хочу быть целым или мертвым!
У Ребюффа ноги также поморожены, но он предпочитает немедленно спускаться и скорее добраться до Удо. Вместе с Кузи и Ляшеналем он начинает спуск. Шац продолжает меня опекать, за что я ему глубоко благодарен. Он берется за веревку и дружески подталкивает меня вперед.
Сразу идет очень крутой склон. Тонкий слой снега на льду наполовину растаял и совершенно не держит. Я часто срываюсь, но каждый раз Шац задерживает меня на натянутой веревке.
Ниже на склоне виден широкий след. Видимо, отсюда наши товарищи просто съехали к нижнему лагерю IV, вызвав лавину, очистившую склон. Это усложняет и без того нелегкий спуск.
В лагере ко мне сразу же подходят шерпы, занимавшиеся раскапыванием заваленных лавиной палаток. В их взглядах
столько доброты и сочувствия, что я впервые осознаю, насколько печально мое положение. В углу Ляшеналь растирает свои ноги, а Панзи время от времени ободряет его, уверяя, что доктор-сагиб его вылечит.
Я тороплю людей, главная цель – быстрейший спуск. Наплевать на снаряжение, нужно покинуть вершину до следующей атаки муссона.
Судьбу пострадавших решают считанные часы. Ляшеналя, Ребюффа и меня необходимо сопровождать, и для этой цели я выбираю Айлу и Саркэ. Стараюсь объяснить шерпам, что они должны страховать меня на очень короткой веревке. Ляшеналь и Ребюффа, не знаю почему, связываться не хотят.
Пока мы спускаемся, Шац вместе с Анг-Таркэ и Панзи идет вверх за Терраем. Шац молодец! Никто другой не способен проявить ни малейшей инициативы.
После трудного подъема он добирается до Террая.
– Можешь собираться, через некоторое время пойдем, – говорит он.
– Ноги начинают отходить, – отвечает Террай, настроенный теперь более мирно.
– Я пройдусь к трещине… Морис не нашел аппарата… а там все высотные снимки!..
Террай не отвечает, он плохо соображает. Лишь через несколько дней мы оценим героизм Шаца. Он долго копается в снегу на дне пещеры. Террай начинает беспокоиться… Наконец Шац возвращается, неся фотоаппарат с пленкой, снятой на вершине. Он нашел также мой ледоруб и другие вещи. Однако киноаппарата он так и не откопал. Таким образом, фильм заканчивается кадрами, снятыми на высоте 7000 метров.
Начинается спуск. Анг-Таркэ ведет себя изумительно, он идет впереди и рубит для Террая удобные ступени. Спускаясь последним, Шац внимательно страхует всю группу.
Первая группа, в которой иду я, спускается бесконечно медленно. Снег мягкий, и мы проваливаемся по колено. Ляшеналь чувствует себя все хуже, он часто останавливается, жалуется на свои ноги. Ребюффа идет в нескольких метрах за мной.
Необычайная жара внушает тревогу. Я боюсь, что именно здесь может закончиться история Аннапурны. Говорят, что альпинисты обладают шестым чувством, предупреждающим их об опасности. Сейчас я чувствую эту опасность всем своим существом. Я ощущаю что-то необычное в атмосфере. Накануне был большой снегопад, и сейчас жара подтачивает эти колоссальные, готовые обрушиться массы снега. В Европе ничто не может дать представления об ужасной силе таких лавин. Они не имеют ничего общего с лавинами в Альпах. Они идут фронтом в несколько километров, а впереди движется сметающая все ударная волна.
Отражение от снега так сильно, что без очков невозможно открыть глаза. Никогда еще вершина не была столь величественной, как в эти минуты крайней опасности. К счастью, мы довольно далеко друг от друга: риск немного меньше.
Шерпы забыли путь. То и дело я с большим трудом выхожу вперед и спускаюсь на всю длину веревки до удобного места. У меня нет кошек, держать ледоруб я не в состоянии. Слишком медленно, как мне кажется, мы теряем высоту, меня угнетает, что шерпы так медлительны, излишне осторожны и в то же время так неуверенны. В действительности они идут прекрасно, но я горю нетерпением и не могу объективно оценить их возможности.
Ляшеналь намного отстал, каждый раз, когда я оборачиваюсь, я вижу его сидящим на склоне. Он тоже обжег себе глаза, хотя не так сильно, как Ребюффа и Террай, и это мешает ему уверенно выбирать путь. Ребюффа движется наугад, его лицо искажено страданием. Тем не менее он упрямо идет вперед. Кулуар пройден без всяких происшествий, и я рад, что этот опасный участок остался позади.
Солнце в зените. Погода великолепна, краски изумительны.
Внезапно под ногами шерпов появляется трещина: отделяется колоссальный участок склона, трещина становится все длиннее и шире. В голове мелькает дикая мысль: бежать вверх по склону, добраться до надежного снега… Меня приподнимает, подхватывает нечеловеческая сила. Шерпы исчезают из виду. Я лечу через голову… ничего не вижу… Ударяюсь головой об лед… Несмотря на все усилия, дышать невозможно. Резкий удар по левому бедру причиняет мне острую боль. Я кувыркаюсь, как картонный паяц… Сквозь мелькающий перед глазами снег как молния ослепительно сверкает солнце… Веревка, соединяющая меня с Саркэ и Айлой, захлестывается вокруг шеи: шерпы, катящиеся ниже по склону, меня сейчас задушат. Боль невыносима… Я задыхаюсь! Непрерывно ударяюсь об лед. Меня бросает от одного серака к другому… Снег душит… Вдруг веревка резко натягивается. Я останавливаюсь. Не приходя окончательно в сознание, начинаю непроизвольно мочиться.
Открываю глаза. Я вишу головой вниз; веревка держит меня за шею и левую ногу. Я подвешен над пропастью в какой-то ледяной дыре. Развожу в стороны локти, пытаюсь прекратить невыносимое качание, отбрасывающее меня от одной стенки к другой. Подо мной виднеются нижние склоны кулуара. Дыхание восстанавливается. Какое счастье, что веревка выдержала!
Надо непременно выбраться отсюда. Ноги и руки потеряли чувствительность, но можно использовать небольшие неровности стенок, где уместится край подошвы. Резкими рывками мне удается освободить от веревки левую ногу. С большим трудом я переворачиваюсь и поднимаюсь на несколько метров. После каждого движения останавливаюсь, уверенный в том, что исчерпал последние силы. Через секунду, возможно, я сорвусь, и все будет кончено.
Еще одно отчаянное усилие – еще несколько сантиметров!.. Тяну за веревку… чувствую на другом конце что-то мягкое, наверное, тела шерпов. Я кричу… но так слабо!
В ответ гробовое молчание.
А где Гастон?
На меня падает тень, как будто проходит облако. Инстинктивно поднимаю глаза… Чудо!..
Две черные, испуганные физиономии вырисовываются на фоне голубого неба: Айла и Саркэ!
Шерпы целы и невредимы. Они собираются меня спасать. Я не в состоянии дать ни малейшего совета. Айла исчезает, Саркэ остается у края дыры. Они начинают тянуть веревку очень осторожно, чтобы не причинить мне боль. Уверенность и сила, с которыми они вытаскивают меня, укрепляют мое мужество. Наконец я вылезаю из дыры и валюсь на снег.
К счастью, при падении я и шерпы уравновесили друг друга. Веревка застряла на ледяном гребешке, и мы повисли по обеим сторонам его. Если бы не случай, мы летели бы еще пятьсот метров. Вокруг нас все перевернуто лавиной. Где Ребюффа? Я в смертельной тревоге: он не был связан… Подняв глаза, вижу его в ста метрах от нас.
– Все в порядке! – кричит он.
Я облегченно вздыхаю, но ответить ему не в силах. Лежа на снегу в полубессознательном состоянии, смотрю тупым взором на окружающий меня хаос.
Мы пролетели более ста пятидесяти метров. Оставаться здесь опасно! Что, если пойдет вторая лавина? Я говорю шерпам:
– Now… Doctor Sahib… Quick, very quick! Теперь… доктор-сагиб… быстро, очень быстро!
Стараюсь объяснить жестами, показать, что меня надо держать очень надежно. При этом выясняется, что я повредил левую руку. Невозможно ею двигать, она не сгибается в локте. Перелом? Может быть. Позднее увидим!
Скорее к Удо!
Ребюффа начинает спускаться, он идет на ощупь и очень медленно. Сердце сжимается при виде его. Он также летел с лавиной и, очевидно, ударился лицом об лед, так как губы кровоточат. Он потерял свои очки, впрочем, и я также. Мы вынуждены держать глаза закрытыми. Айла обнаруживает у себя пару запасных очков, которые приходятся мне как нельзя кстати. Саркэ не колеблясь отдает свои очки Ребюффа.
Нельзя терять ни секунды. Скорее вниз! Шерпы помогают мне подняться. Я двигаюсь с трудом, еле сохраняя равновесие. Шерпы понимают наконец, что должны меня страховать. Огибаем участок, где прошла лавина. Вскоре вновь видны следы.
Перед нами первая стена. Как по ней спускаться? Снова прошу шерпов страховать меня как можно лучше:
– Take me up strongly because… Держите меня крепче, потому что…
– И я показываю им свои руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Когда он вылезает на поверхность, перед ним открывается безоблачное небо. Как безумный он бегает взад и вперед и кричит:
– Хорошая погода, хорошая погода!
Я снова перерываю пещеру. Во что бы то ни стало надо найти ботинки, иначе мы с Ляшеналем обречены. Падаю на четвереньки. Роюсь в снегу, голыми руками и ногами перемешиваю его во всех направлениях, надеясь наткнуться на что-нибудь твердое. Я больше ни о чем не думаю, я просто животное, борющееся за жизнь.
Нахожу ботинок! Второй должен быть к нему привязан – пара!
Я продолжаю настойчиво, упрямо искать и наконец, перевернув всю пещеру, нахожу последнюю пару.
Фотоаппарат? Несмотря на все усилия, я не могу его найти и с тяжелым сердцем прекращаю поиски. О том, чтобы надеть ботинки, не может быть и речи: кисти рук – как деревяшки, пальцы не в состоянии держать, ноги сильно распухли, на них не налезут ботинки! Кое-как прикручиваю ботинки к веревке и кричу в туннель:
– Лионель!.. Ботинки!
Ответа нет. Однако он, очевидно, услышал, потому что ботинки уплывают вверх. Вскоре веревка спускается обратно: теперь моя очередь. Я обертываю ее вокруг себя, и так как затянуть надежно узел я не в состоянии, то завязываю множество мелких узелков. Надеюсь, этого будет достаточно, чтобы выдержать мой вес. Кричать не хватает сил: я дергаю веревку, Террай меня понял.
На первом же шагу приходится выбить ногой в твердом снегу ступеньку для пальцев. Выше, вероятно, можно будет заклиниваться, и дело пойдет легче. Поднявшись на несколько метров, пытаюсь воткнуть в стену окаменевшие кисти и ступни. Ни руки, ни ноги не гнутся, и это очень мешает подъему.
Кое-как удается заклиниться. Террай тянет с такой силой, что мне грозит удушье. Несколько раз я срываюсь: цепляюсь, заклиниваюсь и каждый раз ухитряюсь как-то задержаться. Сердце готово выскочить из груди, и я вынужден остановиться. Новый приступ энергии позволяет мне ползком добраться до верха. Уцепившись за ноги измученного Террая, я выползаю наружу. Террай возле меня. Я шепчу:
– Лионель! Я умираю!..
Он поддерживает меня и помогает вылезти из трещины. Нужно добраться до Ляшеналя и Ребюффа, сидящих на снегу в нескольких шагах от нас. Как только Лионель меня
Погода великолепная. Вчера выпало много снега. Вершина сверкает. Никогда она не была так красива! Наш последний день будет прекрасен.
Ребюффа и Террай совсем ослепли. Террай поминутно спотыкается, и мне приходится вести его. Ребюффа также не в состоянии самостоятельно сделать ни одного шага. Ужасно быть слепым, когда опасность подстерегает на каждом шагу. У Ляшеналя отморожены ноги, и он не владеет собой. Его поведение внушает тревогу, ему вдруг приходят в голову бредовые идеи.
– Я тебе говорю… надо спускаться!.. Сюда, вниз…
– Ты же босой!
– Не беспокойся!
– Ты сошел с ума… не сюда… налево!
Он уже поднялся и хочет спускаться по склону прямо вниз. Террай его удерживает и ощупью помогает надеть ботинки.
Я живу словно во сне. Смерть близка, я чувствую. Какая прекрасная смерть для альпиниста! Как она гармонирует с благородной страстью, владеющей нашими душами! Я благодарен вершине за то, что она сегодня так прекрасна. Ее безмолвие напоминает величие собора. Я нисколько не страдаю и не волнуюсь. Мое спокойствие ужасно. Шатаясь, Террай подходит ко мне. Я говорю ему:
– Для меня все кончено! Уходите, у вас есть еще шанс, надо его использовать… Идите влево… путь там!
Я чувствую себя лучше после этих слов. Мне хорошо. Но Террай смотрит на вещи иначе.
– Мы поможем… Если мы отсюда вылезем, значит, спасешься и ты!
В этот момент Ляшеналь кричит:
– На помощь! На помощь!..
Он явно не понимает, что делает. А может быть, понимает? Ведь он один может сейчас видеть лагерь II, Может быть, его призывы будут услышаны.
Это крики отчаяния, они трагически напоминают мне сигналы бедствия, подаваемые в массиве Монблана альпинистами, которых я некогда пытался спасти. Теперь наша очередь… Я чувствую это очень остро: да, мы действительно терпим бедствие.
Я присоединяю свой голос:
– Раз… два… три… На помощь!
– Раз… два… три… На помощь!
Мы стараемся кричать хором, но тщетно, вряд ли наши крики слышны больше чем на несколько метров. С моих губ срывается скорее шепот, чем крик.
Террай требует, чтобы я надел ботинки. Но руки окаменели, я не в состоянии это сделать. Ничего не видя, Ребюффа и Террай вряд ли смогут мне помочь. Я говорю Ляшеналю:
– Помоги мне надеть ботинки.
– Ты что, спятил? Надо спускаться!..
Он устремляется по неправильному пути прямо вниз. Я не чувствую ни малейшей обиды. Происшедшие события и высота сильно повлияли на его разум.
Террай решительно хватает нож, ощупывает своими окаменевшими пальцами ботинки и разрезает верх. Теперь их можно надеть. Приходится делать несколько попыток, так как задача не из легких. Вскоре я впадаю в уныние. Зачем мучиться, раз все равно мне суждено здесь остаться? Но Террай тянет вовсю. В конце концов он добивается успеха. Он зашнуровывает эти громадные ботинки, пропуская крючки. Я готов. Но как я смогу идти, если ни ноги, ни руки не гнутся?
– Налево, Лионель!
– Не болтай вздора, Морис, – говорит Ляшеналь, – надо идти направо и прямо вниз!
Террай озадачен этими противоречивыми указаниями. Он не смирился, как я, он продолжает бороться, но что можно сделать в такую минуту? Трое товарищей спорят о правильном пути.
Я сижу на снегу. Мало-помалу сознание затуманивается. Зачем сопротивляться? Будь что будет! В мозгу возникают видения: тенистые склоны, мирные тропинки… запах смо лы… Как хорошо! Я умираю в своих горах… Я ничего не чувствую, все во мне замерзло…
– А-а!..А-а!..
Что это? Предсмертный хрип?.. Или призыв?
Я собираю все силы, чтобы крикнуть: "Сюда идут!.."
Остальные меня услышали, они кричат от радости.
Сказочное явление! Шац!.. Это Шац!
В двухстах метрах от нас, погружаясь по пояс в свежий снег, Марсель Шац, как корабль, плывет по склону.
Изумительное видение неотразимо сильного и могучего спасителя! Я жду от него всего. Я перенес глубочайшее потрясение. Я был уже в объятиях смерти, я отдался ей. Теперь я возвращаюсь к жизни, я хочу жить! Во мне происходит резкий перелом… Нет, не все еще потеряно!
Он приближается… Мой взор прикован к нему… двадцать метров… десять метров… Он идет ко мне… Зачем? Он молча нагибается, прижимает меня к своей груди, целует… Его горячее дыхание меня оживляет…
Я не могу сделать ни одного движения: я как мрамор! Сердце рвется от волнения.
Глаза остаются сухими.
– То, что вы сделали, прекрасно! – говорит Шац.
Лавина
Я то прихожу в себя, то теряю сознание. У меня странное ощущение, как будто глаза стали стеклянными. С материнской заботливостью Шац привязывает меня к своей веревке. Мои товарищи кричат от радости. Безоблачное небо глубоко синего, характерного для больших высот цвета, столь темное, что почти видны звезды. Мы купаемся в жарких лучах солнца. Шац обращается ко мне:
– Морис, голубчик, пошли потихоньку!
Голос проникнут нежностью. Я с благодарностью повинуюсь. С его помощью мне удается подняться и как-то удерживать равновесие. Двигаясь вперед, Шац тихонько тянет меня за собой. У меня такое чувство, как будто я вхожу в соприкосновение со снегом через посредство двух посторонних предметов, твердых, прямых, как ходули: это мои ноги…
Остальных я уже не вижу, а обернуться боюсь, чтобы не потерять равновесия.
Блеск снега ослепляет. Мы не проходим и двухсот метров, когда, обогнув ледяную стену, наталкиваемся на палатку. Мы ночевали в двухстах метрах от лагеря!
Кузи поднимается при нашем появлении. Не говоря ни слова, он сжимает меня в объятиях и целует. Террай бросается в палатку снять ботинки. У него тоже немного обморожены пальцы на ногах. Он немилосердно их трет и хлещет.
Во мне оживает воля к жизни. Стараюсь трезво оценить положение. У нас немного ресурсов, нужно суметь их использовать. Единственное спасение – это Удо. Он один сможет спасти наши руки и ноги. Я с восторгом принимаю предложение Шаца: немедленно спускаться в нижний лагерь IV, вновь установленный шерпами.
Террай хочет остаться в палатке. С энергией отчаяния он колотит по ступням и кричит:
– Приходите за мной завтра. Я хочу быть целым или мертвым!
У Ребюффа ноги также поморожены, но он предпочитает немедленно спускаться и скорее добраться до Удо. Вместе с Кузи и Ляшеналем он начинает спуск. Шац продолжает меня опекать, за что я ему глубоко благодарен. Он берется за веревку и дружески подталкивает меня вперед.
Сразу идет очень крутой склон. Тонкий слой снега на льду наполовину растаял и совершенно не держит. Я часто срываюсь, но каждый раз Шац задерживает меня на натянутой веревке.
Ниже на склоне виден широкий след. Видимо, отсюда наши товарищи просто съехали к нижнему лагерю IV, вызвав лавину, очистившую склон. Это усложняет и без того нелегкий спуск.
В лагере ко мне сразу же подходят шерпы, занимавшиеся раскапыванием заваленных лавиной палаток. В их взглядах
столько доброты и сочувствия, что я впервые осознаю, насколько печально мое положение. В углу Ляшеналь растирает свои ноги, а Панзи время от времени ободряет его, уверяя, что доктор-сагиб его вылечит.
Я тороплю людей, главная цель – быстрейший спуск. Наплевать на снаряжение, нужно покинуть вершину до следующей атаки муссона.
Судьбу пострадавших решают считанные часы. Ляшеналя, Ребюффа и меня необходимо сопровождать, и для этой цели я выбираю Айлу и Саркэ. Стараюсь объяснить шерпам, что они должны страховать меня на очень короткой веревке. Ляшеналь и Ребюффа, не знаю почему, связываться не хотят.
Пока мы спускаемся, Шац вместе с Анг-Таркэ и Панзи идет вверх за Терраем. Шац молодец! Никто другой не способен проявить ни малейшей инициативы.
После трудного подъема он добирается до Террая.
– Можешь собираться, через некоторое время пойдем, – говорит он.
– Ноги начинают отходить, – отвечает Террай, настроенный теперь более мирно.
– Я пройдусь к трещине… Морис не нашел аппарата… а там все высотные снимки!..
Террай не отвечает, он плохо соображает. Лишь через несколько дней мы оценим героизм Шаца. Он долго копается в снегу на дне пещеры. Террай начинает беспокоиться… Наконец Шац возвращается, неся фотоаппарат с пленкой, снятой на вершине. Он нашел также мой ледоруб и другие вещи. Однако киноаппарата он так и не откопал. Таким образом, фильм заканчивается кадрами, снятыми на высоте 7000 метров.
Начинается спуск. Анг-Таркэ ведет себя изумительно, он идет впереди и рубит для Террая удобные ступени. Спускаясь последним, Шац внимательно страхует всю группу.
Первая группа, в которой иду я, спускается бесконечно медленно. Снег мягкий, и мы проваливаемся по колено. Ляшеналь чувствует себя все хуже, он часто останавливается, жалуется на свои ноги. Ребюффа идет в нескольких метрах за мной.
Необычайная жара внушает тревогу. Я боюсь, что именно здесь может закончиться история Аннапурны. Говорят, что альпинисты обладают шестым чувством, предупреждающим их об опасности. Сейчас я чувствую эту опасность всем своим существом. Я ощущаю что-то необычное в атмосфере. Накануне был большой снегопад, и сейчас жара подтачивает эти колоссальные, готовые обрушиться массы снега. В Европе ничто не может дать представления об ужасной силе таких лавин. Они не имеют ничего общего с лавинами в Альпах. Они идут фронтом в несколько километров, а впереди движется сметающая все ударная волна.
Отражение от снега так сильно, что без очков невозможно открыть глаза. Никогда еще вершина не была столь величественной, как в эти минуты крайней опасности. К счастью, мы довольно далеко друг от друга: риск немного меньше.
Шерпы забыли путь. То и дело я с большим трудом выхожу вперед и спускаюсь на всю длину веревки до удобного места. У меня нет кошек, держать ледоруб я не в состоянии. Слишком медленно, как мне кажется, мы теряем высоту, меня угнетает, что шерпы так медлительны, излишне осторожны и в то же время так неуверенны. В действительности они идут прекрасно, но я горю нетерпением и не могу объективно оценить их возможности.
Ляшеналь намного отстал, каждый раз, когда я оборачиваюсь, я вижу его сидящим на склоне. Он тоже обжег себе глаза, хотя не так сильно, как Ребюффа и Террай, и это мешает ему уверенно выбирать путь. Ребюффа движется наугад, его лицо искажено страданием. Тем не менее он упрямо идет вперед. Кулуар пройден без всяких происшествий, и я рад, что этот опасный участок остался позади.
Солнце в зените. Погода великолепна, краски изумительны.
Внезапно под ногами шерпов появляется трещина: отделяется колоссальный участок склона, трещина становится все длиннее и шире. В голове мелькает дикая мысль: бежать вверх по склону, добраться до надежного снега… Меня приподнимает, подхватывает нечеловеческая сила. Шерпы исчезают из виду. Я лечу через голову… ничего не вижу… Ударяюсь головой об лед… Несмотря на все усилия, дышать невозможно. Резкий удар по левому бедру причиняет мне острую боль. Я кувыркаюсь, как картонный паяц… Сквозь мелькающий перед глазами снег как молния ослепительно сверкает солнце… Веревка, соединяющая меня с Саркэ и Айлой, захлестывается вокруг шеи: шерпы, катящиеся ниже по склону, меня сейчас задушат. Боль невыносима… Я задыхаюсь! Непрерывно ударяюсь об лед. Меня бросает от одного серака к другому… Снег душит… Вдруг веревка резко натягивается. Я останавливаюсь. Не приходя окончательно в сознание, начинаю непроизвольно мочиться.
Открываю глаза. Я вишу головой вниз; веревка держит меня за шею и левую ногу. Я подвешен над пропастью в какой-то ледяной дыре. Развожу в стороны локти, пытаюсь прекратить невыносимое качание, отбрасывающее меня от одной стенки к другой. Подо мной виднеются нижние склоны кулуара. Дыхание восстанавливается. Какое счастье, что веревка выдержала!
Надо непременно выбраться отсюда. Ноги и руки потеряли чувствительность, но можно использовать небольшие неровности стенок, где уместится край подошвы. Резкими рывками мне удается освободить от веревки левую ногу. С большим трудом я переворачиваюсь и поднимаюсь на несколько метров. После каждого движения останавливаюсь, уверенный в том, что исчерпал последние силы. Через секунду, возможно, я сорвусь, и все будет кончено.
Еще одно отчаянное усилие – еще несколько сантиметров!.. Тяну за веревку… чувствую на другом конце что-то мягкое, наверное, тела шерпов. Я кричу… но так слабо!
В ответ гробовое молчание.
А где Гастон?
На меня падает тень, как будто проходит облако. Инстинктивно поднимаю глаза… Чудо!..
Две черные, испуганные физиономии вырисовываются на фоне голубого неба: Айла и Саркэ!
Шерпы целы и невредимы. Они собираются меня спасать. Я не в состоянии дать ни малейшего совета. Айла исчезает, Саркэ остается у края дыры. Они начинают тянуть веревку очень осторожно, чтобы не причинить мне боль. Уверенность и сила, с которыми они вытаскивают меня, укрепляют мое мужество. Наконец я вылезаю из дыры и валюсь на снег.
К счастью, при падении я и шерпы уравновесили друг друга. Веревка застряла на ледяном гребешке, и мы повисли по обеим сторонам его. Если бы не случай, мы летели бы еще пятьсот метров. Вокруг нас все перевернуто лавиной. Где Ребюффа? Я в смертельной тревоге: он не был связан… Подняв глаза, вижу его в ста метрах от нас.
– Все в порядке! – кричит он.
Я облегченно вздыхаю, но ответить ему не в силах. Лежа на снегу в полубессознательном состоянии, смотрю тупым взором на окружающий меня хаос.
Мы пролетели более ста пятидесяти метров. Оставаться здесь опасно! Что, если пойдет вторая лавина? Я говорю шерпам:
– Now… Doctor Sahib… Quick, very quick! Теперь… доктор-сагиб… быстро, очень быстро!
Стараюсь объяснить жестами, показать, что меня надо держать очень надежно. При этом выясняется, что я повредил левую руку. Невозможно ею двигать, она не сгибается в локте. Перелом? Может быть. Позднее увидим!
Скорее к Удо!
Ребюффа начинает спускаться, он идет на ощупь и очень медленно. Сердце сжимается при виде его. Он также летел с лавиной и, очевидно, ударился лицом об лед, так как губы кровоточат. Он потерял свои очки, впрочем, и я также. Мы вынуждены держать глаза закрытыми. Айла обнаруживает у себя пару запасных очков, которые приходятся мне как нельзя кстати. Саркэ не колеблясь отдает свои очки Ребюффа.
Нельзя терять ни секунды. Скорее вниз! Шерпы помогают мне подняться. Я двигаюсь с трудом, еле сохраняя равновесие. Шерпы понимают наконец, что должны меня страховать. Огибаем участок, где прошла лавина. Вскоре вновь видны следы.
Перед нами первая стена. Как по ней спускаться? Снова прошу шерпов страховать меня как можно лучше:
– Take me up strongly because… Держите меня крепче, потому что…
– И я показываю им свои руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32