Его долго нет. Неожиданное приобрело определенные формы. Теперь моя задача заключается в том, чтобы страховать спуск штурмовой тройки.
19 октября. Ветер треплет желтые палатки лагеря IV. Сейчас он бросит целые волны снежных крупинок на плато. Я снова прячусь с головой в спальный мешок. Сколько часов они уже в пути? Немного спустя, я решился посмотреть на часы. Была уже половина десятого! На этой высоте можно проспать все на свете. Что, уже полдесятого? Тут же вскакиваю.
– Аджиба!
– Сагиб?
С большим трудом я заставляю себя выйти из тепла и перейти в другую палатку. Там сидят с равнодушными лицами Аджиба и Гиальцен. Наш безотказный примус шумит под заполненной снегом кастрюлей.
– Гиальцен, ты принес из лагеря III еще одну палатку?
– Да, сагиб.
– Мы с тобой, Аджиба, возьмем эту палатку и наверху, над поясом, установим лагерь V.
– Да, – сагиб, – и после короткого молчания; – Сагиб, что мы возьмем с собой?
– Я думаю, что надо взять два надувных матраца, на них мы впятером сможем сидеть; спальный мешок, для самого слабого; примус, кастрюлю, яичный порошок и консервы, фонарь, свечи, спички…
Потом я достаю из аптечки некоторые медикаменты, в основном предназначенные против обморожения и переутомления. Между делом мы все смотрим на вершину. На твердом фирне следов не видно, и только многочисленные скальные выступы представляют широкий выбор темных точек…
Но вот что-то там наверху движется! Мы различаем только одну фигуру, она приближается к тому уступу, где мы хотели установить лагерь V, на случай, если они не успеют спуститься в лагерь IV или не дойдут до вершины. Они уже пять часов в пути. Нам тоже пора выходить. Но пока мы покушали и уложили замерзшую палатку в рюкзак, часы показывали уже половину двенадцатого.
В нескольких стах метров над нами «лента» опоясывает вершину. К ней примыкает фирновый склон; какое было бы удовольствие стоять там, наверху с лыжами, если бы хватало кислорода.
Аджиба и я идем по едва заметным следам, иногда мы видим только лунки, оставленные зубьями кошек, иногда – лунки от ледоруба. Каждый шаг требует большого усилия, идем вверх очень медленно. Рюкзак почти придавливает меня. Через каждые несколько шагов я останавливаюсь, так как совсем задыхаюсь. Рюкзак на спине у Аджибы кажется странным чудовищем, и я знаю, что он очень тяжелый. Но Аджиба идет легко и быстро. Он тоже пыхтит, и только из вежливости не уходит далеко от меня. Потом он все же уходит вперед, чтобы подогнать меня… «Сколько времени, сагиб?» – Я знаю, что мы не дойдем до места лагеря V.
Я использую последнее средство: после каждых двадцати шагов делаю маленькую передышку и после каждых ста шагов сажусь на короткий отдых. Так стало лучше. Вскоре я почувствовал, что наступило второе дыхание. Мы, хоть и медленно, но набираем высоту. Вокруг нас уже мало вершин, на которые мы не можем смотреть. На севере – Бассейн Тингри Дзонг тонет в дымке между коричневыми холмами. Я все считаю в отчаянии: 17… 18… 19… 20 – ах!
Теперь мы дошли до фирнового гребня, ограничивающего наш склон слева. Под северным плечом Чо-Ойю пересекаем большую мульду и подходим к тому месту гранитного пояса, где можно легче всего подняться. Аджиба предлагает связаться. Он тоже чувствует высоту, но главное, как мне кажется, беспокоится за меня.
Вдруг крик! Мы смотрим вверх. На стене стоит красная фигурка с поднятой рукой. Пазанг!
Он быстро спускается и спешит к нам: «Большое счастье, да, большое счастье, да!..»
Да, да, они втроем были на вершине!
Пазанг – этот строгий азиат с непроницаемым лицом – бросается ко мне на шею, его лицо дергается. Он возбужденно говорит слова радости.
Мы теперь знаем, что штурмовая группа спускается благополучно, и Аджиба спешит в лагерь IV, чтобы успеть приготовить горячий напиток.
Над стеной показывается длинная, одетая в синий костюм фигура – Герберт. Он идет медленно, осторожно неся перед собой свои обмороженные руки. Пазанг берет веревку и хочет подняться навстречу, но Герберт уже начинает спускаться. Он осторожно кладет руки на уступы и медленно скользит вниз. Шаг за шагом он приближается ко мне. Он чем-то напоминает пришельца из другого мира. Мы мало говорим, но вряд ли кто-либо из нас когда-нибудь забудет эту встречу.
Последним спускается Сепп, он идет тяжело и серьезно. Не доходя до меня два шага, он падает. Неожиданная слабость. Я даю ему шоколад. Мы почти не говорим о вершине, но только она в наших мыслях.
В лагерь IV пришли в темноте. Во время спуска, глиссируя, я растянул правую ногу.
Втроем, Сепп, Герберт и я, долго лежим в палатке без сна. Напряжение, счастье и возбуждение ослабевают в разговорах».
Глава XII
«ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ПОБЕДИТЕЛЯМИ!»
Утром ураганный ветер хлестал палатку. Я был преисполнен благодарности богам, давшим нам вчера хороший день и не разрешившим ураганному ветру, единственному всемогущему властелину высоких гор, остановить нас. Сегодня подъем на вершину был бы уже невозможен.
Мы лежали в теплых спальных мешках и уже не думали о грандиозной бесконечной пустоте над нами. Мы распрощались с ней и возвращаемся в долину жизни. Пурга в горах, единственная в своем роде, несравнимая с пургой на равнине, прощалась с нами. Она – самостоятельный элемент погоды, жестокий и, как огонь, все разрушающий. Нам осталось с ней бороться еще несколько часов, и мы – в долине.
Пазанг вышел очень рано. Мы еще ждали: может быть, погода несколько улучшится и подарит нам спокойный спуск с отдыхом на солнце, с видом на хорошо знакомый теперь склон, с воспоминаниями, сопровождающими каждый наш шаг, переплетающими воедино, как и вчера, события прошлого и настоящего. Но пурга не унималась.
Аджиба приготовил хороший завтрак. Анг Ньима и Гиальцен поднялись к нам, чтобы помочь эвакуировать лагерь. Мы ждали до середины дня, но дальше откладывать было нельзя: совершенно бессмысленно оставаться здесь еще на ночь и прозевать эту, хотя и не идеальную, возможность спуска. Мы все еще находились на высоте 7000 метров и не забыли катастрофической ночи в этом лагере.
С ногами Сеппа все в порядке, обморожений почти не было. Мы надеялись, что при спуске он сумеет их сохранить. Мои руки вчера не пострадали, обморожение носа тоже не страшное, единственное, что он распух и дышать мне приходилось ртом.
Самое неприятное на бивуаке – это выход из-под защитных стен палатки. Над нами было мрачное серое небо, проносящиеся иногда клочки тумана, холод и ветер. Шерпы уже были готовы к выходу и ждали, чтобы упаковать нашу палатку. Они тоже страдали от холода и напряжения, но их радостные лица смотрели на нас так, как смотрят гордые родители на своих детей, которые только что принесли домой отличный аттестат.
При спуске в лагерь III я заметил, что очень ослабел. Видимо, вчера, сам того не сознавая, я израсходовал последние резервы своих сил. Сейчас, при спуске, я совсем не чувствовал своего тела, оно казалось мне чужим существом, которое само несет меня вперед. И когда я, задыхаясь, все чаще останавливался для восстановления дыхания, у меня было такое чувство, что я не только должен снабжать организм кислородом, но и поддерживать собственное я, которое грозило остановиться и погаснуть.
Теперь окончательно пропало разделение между телом и мыслями. Я чувствовал себя так, будто представляю собой тяжелый груз, который с трудом тащится вниз. Видимости почти не было, ветер бросал навстречу снег и туман. Мои очки оледенели, очистить их я не мог. В таком состоянии я шел (мы двигались без веревки) непосредственно за Сеппом, который чувствовал себя значительно лучше. При пересечении крутого склона, на котором лежал свежий снег, я ставил ноги точно в его ступни, едва заметные в молочной мгле, из которой состоял сейчас наш мир.
На пологом участке, ведущем к крутому спуску, я почти не мог идти дальше. У меня кружилась голова, и я шатался, как в хмелю, останавливаясь все чаще. Сепп и Анг Ньима быстро спустились до ледопада и там ждали нас. Гельмут, вчера при спуске повредивший ногу, тоже двигался медленно и только что прошел крутой склон.
Гиальцен следовал за мной на расстоянии одного шага. Никто ему не говорил, что он должен мне помогать. Но он шел за мной, как тень. С его тяжелым рюкзаком не особенно приятно было идти в моем темпе, – темпе черепахи.
Рельеф здесь абсолютно безопасный, и я мог бы идти один. Мне хотелось сказать Гиальцену: «Иди вперед и жди меня у ледопада».
Но сказать этого я не мог. Если я шатался, Гиальцен меня тут же поддерживал, но если я делал несколько нормальных шагов и поворачивался к нему, он делал вид, что вообще меня не замечает. Со смущением он старался показать, что очень устал, и виновато смотрел мимо меня. Создавалось впечатление, что он был бесконечно благодарен мне за то, что я вытаптываю в глубоком снегу хорошие следы и защищаю его от ветра своим телом. Кроме того, он хотел создать впечатление, что стыдится своей слабости.
Но Гиальцен – плохой артист. Ему слишком трудно было согласовывать железную хватку своих рук, когда он меня поддерживал, с выражением усталости и скуки на своем лице, когда я к нему поворачивался. Но он трогательно старался играть роль.
У начала ледопада нас ждали Сепп и Анг Ньима. Гиальцен еще раз сделал попытку показаться причиной нашей задержки. Он шатался, и у обоих, безусловно, должно было создаться впечатление, что мне стоит большого труда привести сюда Гиальцена.
Горы кружились у меня перед глазами. Я боялся идти через ледопад без веревки. Правда, здесь были веревочные перила, которые Пазанг, Аджиба и я укрепили две недели тому назад. Перила, конечно, внесли определенный вклад в наш успех, но сейчас для меня они были абсолютно бесполезны. Я не мог согнуть пальцы так, чтобы зажать ими веревку. Я чувствовал, что не в состоянии самостоятельно пройти через ледопад и, видя внимание со стороны трех моих спутников, стыдился признаться в своей слабости. У меня иссякли силы, окружающий мир потерял для меня отчетливые формы – превратился во вращающийся круг – и я не мог видеть ступени спуска.
Возможно, систематические уколы и большое количество принятых медикаментов ослабили меня, возможно, причиной были сильные боли, жгущие меня, как огонь, а может быть, я просто не рассчитал своих сил. Я совершенно ослабел, и заботы моих спутников поддерживали меня, как нежные, любящие руки. Я мог им отдаться и чувствовать себя в безопасности.
Анг Ньима и Гиальцен обвязали вокруг моей груди веревку, Сепп шел впереди без страховки для того, чтобы помогать мне.
Руки Сеппа показывали мне ступени, куда нужно было ставить кошки. Веревка, страхующая меня, плавно шла со мной, но все же была настолько натянута, что можно было немедленно остановить меня в случае срыва.
У подножья сброса стояли два швейцарца и наблюдали за нами. Их лагерь был установлен рядом с нашим лагерем III.
В начале спуска все шло хорошо. Вдруг Анг Ньима и Гиальцен приостановили подачу веревки. Возможно, что веревка просто зацепилась. Обоих страхующих я не видел за изгибом льда, и веревка спускалась ко мне как бы из серого неба. Веревка придавала мне уверенность и создавала чувство безопасности, однако в данный момент она приостановила свое движение и держала меня на середине спуска.
Сколько я не кричал наверх, чтобы мне дали больше веревки – все было безуспешно. Я пытался весом своего тела ослабить натяжение веревки, однако она только сильнее затягивала мне грудь и поднимала штормовку и куртку. Холодный ветер пронизывал мое ослабевшее тело. Мое положение было не опасным, но достаточно смешным.
Сепп, возможно вспоминая страшные часы, проведенные им здесь, когда он хотел выйти к нам на помощь в лагерь III, стоял ниже и успокаивал меня. Надо мной, за изгибом сброса стояли Анг Ньима и Гиальцен; они были убеждены, что удержали меня от срыва. Я же был жалким центром внимания трех преданных друзей, у которых, видимо, силы, как и у меня, были на исходе.
В этот момент меня снова охватило счастливое раздвоенное чувство, какое было на вершине. Оно позволило забыть опасность и направило мысли по другому руслу.
Вдруг я услышал голос Юлиуса Патцака: «Возвращайтесь победителями… возвращайтесь победителями!»
В эти недели я не думал о его «Книге с семью печатями», где была эта фраза. Но сейчас, когда я, как беспомощный паяц, висел на ледовой стене, эта победная фраза не выходила у меня из головы.
Противоречие между моим собственным положением и многообещающей фразой «возвращайтесь победителями» заставило меня громко рассмеяться. Сепп смотрел на меня недоумевающе и подозрительно – не сошел ли я с ума?
– Мое положение слишком смешное, – успокоил я его.
Веревка ослабела. Я почувствовал, что вновь могу спускаться. Склон стал более пологим, и я мог уже идти без веревки. Осталось несколько минут ходьбы до нашей пещеры. Навстречу нам бежали две круглые фигуры шерпов в пуховых одеждах. Они уже узнали от Пазанга, что мы были на вершине. Сначала они поздоровались с идущим впереди Сеппом, потом со стремительностью пушечных ядер бросились ко мне и, чуть не свалив меня в снег, начали обнимать. Они были очень небольшого роста, так что их лица едва достигали моей груди.
С радостью и искренней любовью они прижимались ко мне. «Сагиб, Чо-Ойю!» – снова и снова повторяли они. По их сияющим от радости лицам текли слезы. Они сняли с моих плеч легкий рюкзак и последние сто метров, которые остались до пещеры, вели меня под руки.
Когда мы проходили мимо лагеря швейцарцев, которые следили за нашим плачевным спуском, доктор Лохматтер и Вертолет с искренней радостью пожали нам руки, и натянутые отношения между нами были забыты. Лохматтер обещал прийти в нашу пещеру и осмотреть мои руки. Когда знаешь, что рядом находится квалифицированный врач, это действует успокаивающе.
Снова мы были в пещере, где с такой боязнью ожидали своей судьбы. Теперь, после победы, она стала для нас как бы родным домом – теплым и надежным.
Гельмут спускался последним. Шерпы бросились к нему навстречу и помогли спуститься через ледяной сброс. Даже без своего вождя Пазанга, который, наверное, уже был в лагере I, они хорошо знали, что им делать, и не нуждались в указаниях.
Я думаю, редкая экспедиция могла похвастаться такой бескорыстной и честной работой шерпов.
Мы планировали, что все спустимся в лагерь I. Но я почувствовал, что без длительного отдыха не выдержу спуска по длинному гребню и осыпям. Я предложил всем спуститься, а сам решил остаться здесь с одним шерпом на ночь.
Но все шерпы, Гельмут и Сепп предпочли заночевать со мной в пещере. Возможно, они тоже устали, возможно, они испытывали просто сентиментальные чувства к ледяным стенам нашего приюта, возможно, они остались из чувства товарищества, – я не знаю, но я был очень рад, что мы остаемся вместе.
Доктор Лохматтер вполз по узкому проходу к нам в пещеру. Он принес медикаменты, чтобы помочь мне. Осмотрев мои руки, он сказал, что необходимость в ампутации отпала, если, конечно, не будет загноения, что в этом чистом воздухе практически редко бывает.
Позже, в Намче-Базаре, когда швейцарцы возвращались, он меня снова успокоил. Хотя он меня не лечил, но его совет – спокойно ожидать выздоровления – был для меня большой поддержкой. Я не мог бы так наслаждаться своим возвращением по осеннему ландшафту Непала, не имея этого успокаивающего заключения специалиста. Лохматтер был мне хорошим другом, которого я хочу поблагодарить еще раз.
Мы опять сидели в нашей пещере. Любитель алкоголя – Аджиба неизвестно откуда достал чашку рисовой водки, в которой плавали куски льда. Мы пустили ее по кругу и извинились перед Лохматтером за простоту нравов и примитивность гостеприимства. Но, в конечном итоге, на такой высоте наш жалкий коктейль тоже был достижением.
Через некоторое время Лохматтер простился и ушел. Мы легли спать в снежном «доме», где провели много томительных часов в ожидании лучшего.
Сепп снова почувствовал свои ноги, его обморожения не будут иметь последствий. Растяжение ноги Гельмута не вызывало большой тревоги. Мы должны были быть благодарны, что отделались так легко.
Успех мы отпраздновали «соответственно». Чаша Аджибы все еще ходила по кругу. Водка была такой холодной, что можно было отхлебнуть только один маленький глоток.
В этот день у нас была еще одна радостная неожиданность: прибыла первая почта из Европы. «Почтальон» доставил ее нам из Катманду в базовый лагерь. Я раздал почту. Гельмут, большой любитель писать письма, получил их вдвое больше, чем я и Сепп. Как истинные расточители, мы зажгли последнюю свечу.
Пещера сияла в сказочном свете. Мы читали письма друзей, полные хороших пожеланий и беспокойства. Мы сознавали, что благосклонность судьбы нельзя отделить от добрых пожеланий, мыслей и молитв друзей, что и они являются частичными участниками нашего успеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
19 октября. Ветер треплет желтые палатки лагеря IV. Сейчас он бросит целые волны снежных крупинок на плато. Я снова прячусь с головой в спальный мешок. Сколько часов они уже в пути? Немного спустя, я решился посмотреть на часы. Была уже половина десятого! На этой высоте можно проспать все на свете. Что, уже полдесятого? Тут же вскакиваю.
– Аджиба!
– Сагиб?
С большим трудом я заставляю себя выйти из тепла и перейти в другую палатку. Там сидят с равнодушными лицами Аджиба и Гиальцен. Наш безотказный примус шумит под заполненной снегом кастрюлей.
– Гиальцен, ты принес из лагеря III еще одну палатку?
– Да, сагиб.
– Мы с тобой, Аджиба, возьмем эту палатку и наверху, над поясом, установим лагерь V.
– Да, – сагиб, – и после короткого молчания; – Сагиб, что мы возьмем с собой?
– Я думаю, что надо взять два надувных матраца, на них мы впятером сможем сидеть; спальный мешок, для самого слабого; примус, кастрюлю, яичный порошок и консервы, фонарь, свечи, спички…
Потом я достаю из аптечки некоторые медикаменты, в основном предназначенные против обморожения и переутомления. Между делом мы все смотрим на вершину. На твердом фирне следов не видно, и только многочисленные скальные выступы представляют широкий выбор темных точек…
Но вот что-то там наверху движется! Мы различаем только одну фигуру, она приближается к тому уступу, где мы хотели установить лагерь V, на случай, если они не успеют спуститься в лагерь IV или не дойдут до вершины. Они уже пять часов в пути. Нам тоже пора выходить. Но пока мы покушали и уложили замерзшую палатку в рюкзак, часы показывали уже половину двенадцатого.
В нескольких стах метров над нами «лента» опоясывает вершину. К ней примыкает фирновый склон; какое было бы удовольствие стоять там, наверху с лыжами, если бы хватало кислорода.
Аджиба и я идем по едва заметным следам, иногда мы видим только лунки, оставленные зубьями кошек, иногда – лунки от ледоруба. Каждый шаг требует большого усилия, идем вверх очень медленно. Рюкзак почти придавливает меня. Через каждые несколько шагов я останавливаюсь, так как совсем задыхаюсь. Рюкзак на спине у Аджибы кажется странным чудовищем, и я знаю, что он очень тяжелый. Но Аджиба идет легко и быстро. Он тоже пыхтит, и только из вежливости не уходит далеко от меня. Потом он все же уходит вперед, чтобы подогнать меня… «Сколько времени, сагиб?» – Я знаю, что мы не дойдем до места лагеря V.
Я использую последнее средство: после каждых двадцати шагов делаю маленькую передышку и после каждых ста шагов сажусь на короткий отдых. Так стало лучше. Вскоре я почувствовал, что наступило второе дыхание. Мы, хоть и медленно, но набираем высоту. Вокруг нас уже мало вершин, на которые мы не можем смотреть. На севере – Бассейн Тингри Дзонг тонет в дымке между коричневыми холмами. Я все считаю в отчаянии: 17… 18… 19… 20 – ах!
Теперь мы дошли до фирнового гребня, ограничивающего наш склон слева. Под северным плечом Чо-Ойю пересекаем большую мульду и подходим к тому месту гранитного пояса, где можно легче всего подняться. Аджиба предлагает связаться. Он тоже чувствует высоту, но главное, как мне кажется, беспокоится за меня.
Вдруг крик! Мы смотрим вверх. На стене стоит красная фигурка с поднятой рукой. Пазанг!
Он быстро спускается и спешит к нам: «Большое счастье, да, большое счастье, да!..»
Да, да, они втроем были на вершине!
Пазанг – этот строгий азиат с непроницаемым лицом – бросается ко мне на шею, его лицо дергается. Он возбужденно говорит слова радости.
Мы теперь знаем, что штурмовая группа спускается благополучно, и Аджиба спешит в лагерь IV, чтобы успеть приготовить горячий напиток.
Над стеной показывается длинная, одетая в синий костюм фигура – Герберт. Он идет медленно, осторожно неся перед собой свои обмороженные руки. Пазанг берет веревку и хочет подняться навстречу, но Герберт уже начинает спускаться. Он осторожно кладет руки на уступы и медленно скользит вниз. Шаг за шагом он приближается ко мне. Он чем-то напоминает пришельца из другого мира. Мы мало говорим, но вряд ли кто-либо из нас когда-нибудь забудет эту встречу.
Последним спускается Сепп, он идет тяжело и серьезно. Не доходя до меня два шага, он падает. Неожиданная слабость. Я даю ему шоколад. Мы почти не говорим о вершине, но только она в наших мыслях.
В лагерь IV пришли в темноте. Во время спуска, глиссируя, я растянул правую ногу.
Втроем, Сепп, Герберт и я, долго лежим в палатке без сна. Напряжение, счастье и возбуждение ослабевают в разговорах».
Глава XII
«ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ПОБЕДИТЕЛЯМИ!»
Утром ураганный ветер хлестал палатку. Я был преисполнен благодарности богам, давшим нам вчера хороший день и не разрешившим ураганному ветру, единственному всемогущему властелину высоких гор, остановить нас. Сегодня подъем на вершину был бы уже невозможен.
Мы лежали в теплых спальных мешках и уже не думали о грандиозной бесконечной пустоте над нами. Мы распрощались с ней и возвращаемся в долину жизни. Пурга в горах, единственная в своем роде, несравнимая с пургой на равнине, прощалась с нами. Она – самостоятельный элемент погоды, жестокий и, как огонь, все разрушающий. Нам осталось с ней бороться еще несколько часов, и мы – в долине.
Пазанг вышел очень рано. Мы еще ждали: может быть, погода несколько улучшится и подарит нам спокойный спуск с отдыхом на солнце, с видом на хорошо знакомый теперь склон, с воспоминаниями, сопровождающими каждый наш шаг, переплетающими воедино, как и вчера, события прошлого и настоящего. Но пурга не унималась.
Аджиба приготовил хороший завтрак. Анг Ньима и Гиальцен поднялись к нам, чтобы помочь эвакуировать лагерь. Мы ждали до середины дня, но дальше откладывать было нельзя: совершенно бессмысленно оставаться здесь еще на ночь и прозевать эту, хотя и не идеальную, возможность спуска. Мы все еще находились на высоте 7000 метров и не забыли катастрофической ночи в этом лагере.
С ногами Сеппа все в порядке, обморожений почти не было. Мы надеялись, что при спуске он сумеет их сохранить. Мои руки вчера не пострадали, обморожение носа тоже не страшное, единственное, что он распух и дышать мне приходилось ртом.
Самое неприятное на бивуаке – это выход из-под защитных стен палатки. Над нами было мрачное серое небо, проносящиеся иногда клочки тумана, холод и ветер. Шерпы уже были готовы к выходу и ждали, чтобы упаковать нашу палатку. Они тоже страдали от холода и напряжения, но их радостные лица смотрели на нас так, как смотрят гордые родители на своих детей, которые только что принесли домой отличный аттестат.
При спуске в лагерь III я заметил, что очень ослабел. Видимо, вчера, сам того не сознавая, я израсходовал последние резервы своих сил. Сейчас, при спуске, я совсем не чувствовал своего тела, оно казалось мне чужим существом, которое само несет меня вперед. И когда я, задыхаясь, все чаще останавливался для восстановления дыхания, у меня было такое чувство, что я не только должен снабжать организм кислородом, но и поддерживать собственное я, которое грозило остановиться и погаснуть.
Теперь окончательно пропало разделение между телом и мыслями. Я чувствовал себя так, будто представляю собой тяжелый груз, который с трудом тащится вниз. Видимости почти не было, ветер бросал навстречу снег и туман. Мои очки оледенели, очистить их я не мог. В таком состоянии я шел (мы двигались без веревки) непосредственно за Сеппом, который чувствовал себя значительно лучше. При пересечении крутого склона, на котором лежал свежий снег, я ставил ноги точно в его ступни, едва заметные в молочной мгле, из которой состоял сейчас наш мир.
На пологом участке, ведущем к крутому спуску, я почти не мог идти дальше. У меня кружилась голова, и я шатался, как в хмелю, останавливаясь все чаще. Сепп и Анг Ньима быстро спустились до ледопада и там ждали нас. Гельмут, вчера при спуске повредивший ногу, тоже двигался медленно и только что прошел крутой склон.
Гиальцен следовал за мной на расстоянии одного шага. Никто ему не говорил, что он должен мне помогать. Но он шел за мной, как тень. С его тяжелым рюкзаком не особенно приятно было идти в моем темпе, – темпе черепахи.
Рельеф здесь абсолютно безопасный, и я мог бы идти один. Мне хотелось сказать Гиальцену: «Иди вперед и жди меня у ледопада».
Но сказать этого я не мог. Если я шатался, Гиальцен меня тут же поддерживал, но если я делал несколько нормальных шагов и поворачивался к нему, он делал вид, что вообще меня не замечает. Со смущением он старался показать, что очень устал, и виновато смотрел мимо меня. Создавалось впечатление, что он был бесконечно благодарен мне за то, что я вытаптываю в глубоком снегу хорошие следы и защищаю его от ветра своим телом. Кроме того, он хотел создать впечатление, что стыдится своей слабости.
Но Гиальцен – плохой артист. Ему слишком трудно было согласовывать железную хватку своих рук, когда он меня поддерживал, с выражением усталости и скуки на своем лице, когда я к нему поворачивался. Но он трогательно старался играть роль.
У начала ледопада нас ждали Сепп и Анг Ньима. Гиальцен еще раз сделал попытку показаться причиной нашей задержки. Он шатался, и у обоих, безусловно, должно было создаться впечатление, что мне стоит большого труда привести сюда Гиальцена.
Горы кружились у меня перед глазами. Я боялся идти через ледопад без веревки. Правда, здесь были веревочные перила, которые Пазанг, Аджиба и я укрепили две недели тому назад. Перила, конечно, внесли определенный вклад в наш успех, но сейчас для меня они были абсолютно бесполезны. Я не мог согнуть пальцы так, чтобы зажать ими веревку. Я чувствовал, что не в состоянии самостоятельно пройти через ледопад и, видя внимание со стороны трех моих спутников, стыдился признаться в своей слабости. У меня иссякли силы, окружающий мир потерял для меня отчетливые формы – превратился во вращающийся круг – и я не мог видеть ступени спуска.
Возможно, систематические уколы и большое количество принятых медикаментов ослабили меня, возможно, причиной были сильные боли, жгущие меня, как огонь, а может быть, я просто не рассчитал своих сил. Я совершенно ослабел, и заботы моих спутников поддерживали меня, как нежные, любящие руки. Я мог им отдаться и чувствовать себя в безопасности.
Анг Ньима и Гиальцен обвязали вокруг моей груди веревку, Сепп шел впереди без страховки для того, чтобы помогать мне.
Руки Сеппа показывали мне ступени, куда нужно было ставить кошки. Веревка, страхующая меня, плавно шла со мной, но все же была настолько натянута, что можно было немедленно остановить меня в случае срыва.
У подножья сброса стояли два швейцарца и наблюдали за нами. Их лагерь был установлен рядом с нашим лагерем III.
В начале спуска все шло хорошо. Вдруг Анг Ньима и Гиальцен приостановили подачу веревки. Возможно, что веревка просто зацепилась. Обоих страхующих я не видел за изгибом льда, и веревка спускалась ко мне как бы из серого неба. Веревка придавала мне уверенность и создавала чувство безопасности, однако в данный момент она приостановила свое движение и держала меня на середине спуска.
Сколько я не кричал наверх, чтобы мне дали больше веревки – все было безуспешно. Я пытался весом своего тела ослабить натяжение веревки, однако она только сильнее затягивала мне грудь и поднимала штормовку и куртку. Холодный ветер пронизывал мое ослабевшее тело. Мое положение было не опасным, но достаточно смешным.
Сепп, возможно вспоминая страшные часы, проведенные им здесь, когда он хотел выйти к нам на помощь в лагерь III, стоял ниже и успокаивал меня. Надо мной, за изгибом сброса стояли Анг Ньима и Гиальцен; они были убеждены, что удержали меня от срыва. Я же был жалким центром внимания трех преданных друзей, у которых, видимо, силы, как и у меня, были на исходе.
В этот момент меня снова охватило счастливое раздвоенное чувство, какое было на вершине. Оно позволило забыть опасность и направило мысли по другому руслу.
Вдруг я услышал голос Юлиуса Патцака: «Возвращайтесь победителями… возвращайтесь победителями!»
В эти недели я не думал о его «Книге с семью печатями», где была эта фраза. Но сейчас, когда я, как беспомощный паяц, висел на ледовой стене, эта победная фраза не выходила у меня из головы.
Противоречие между моим собственным положением и многообещающей фразой «возвращайтесь победителями» заставило меня громко рассмеяться. Сепп смотрел на меня недоумевающе и подозрительно – не сошел ли я с ума?
– Мое положение слишком смешное, – успокоил я его.
Веревка ослабела. Я почувствовал, что вновь могу спускаться. Склон стал более пологим, и я мог уже идти без веревки. Осталось несколько минут ходьбы до нашей пещеры. Навстречу нам бежали две круглые фигуры шерпов в пуховых одеждах. Они уже узнали от Пазанга, что мы были на вершине. Сначала они поздоровались с идущим впереди Сеппом, потом со стремительностью пушечных ядер бросились ко мне и, чуть не свалив меня в снег, начали обнимать. Они были очень небольшого роста, так что их лица едва достигали моей груди.
С радостью и искренней любовью они прижимались ко мне. «Сагиб, Чо-Ойю!» – снова и снова повторяли они. По их сияющим от радости лицам текли слезы. Они сняли с моих плеч легкий рюкзак и последние сто метров, которые остались до пещеры, вели меня под руки.
Когда мы проходили мимо лагеря швейцарцев, которые следили за нашим плачевным спуском, доктор Лохматтер и Вертолет с искренней радостью пожали нам руки, и натянутые отношения между нами были забыты. Лохматтер обещал прийти в нашу пещеру и осмотреть мои руки. Когда знаешь, что рядом находится квалифицированный врач, это действует успокаивающе.
Снова мы были в пещере, где с такой боязнью ожидали своей судьбы. Теперь, после победы, она стала для нас как бы родным домом – теплым и надежным.
Гельмут спускался последним. Шерпы бросились к нему навстречу и помогли спуститься через ледяной сброс. Даже без своего вождя Пазанга, который, наверное, уже был в лагере I, они хорошо знали, что им делать, и не нуждались в указаниях.
Я думаю, редкая экспедиция могла похвастаться такой бескорыстной и честной работой шерпов.
Мы планировали, что все спустимся в лагерь I. Но я почувствовал, что без длительного отдыха не выдержу спуска по длинному гребню и осыпям. Я предложил всем спуститься, а сам решил остаться здесь с одним шерпом на ночь.
Но все шерпы, Гельмут и Сепп предпочли заночевать со мной в пещере. Возможно, они тоже устали, возможно, они испытывали просто сентиментальные чувства к ледяным стенам нашего приюта, возможно, они остались из чувства товарищества, – я не знаю, но я был очень рад, что мы остаемся вместе.
Доктор Лохматтер вполз по узкому проходу к нам в пещеру. Он принес медикаменты, чтобы помочь мне. Осмотрев мои руки, он сказал, что необходимость в ампутации отпала, если, конечно, не будет загноения, что в этом чистом воздухе практически редко бывает.
Позже, в Намче-Базаре, когда швейцарцы возвращались, он меня снова успокоил. Хотя он меня не лечил, но его совет – спокойно ожидать выздоровления – был для меня большой поддержкой. Я не мог бы так наслаждаться своим возвращением по осеннему ландшафту Непала, не имея этого успокаивающего заключения специалиста. Лохматтер был мне хорошим другом, которого я хочу поблагодарить еще раз.
Мы опять сидели в нашей пещере. Любитель алкоголя – Аджиба неизвестно откуда достал чашку рисовой водки, в которой плавали куски льда. Мы пустили ее по кругу и извинились перед Лохматтером за простоту нравов и примитивность гостеприимства. Но, в конечном итоге, на такой высоте наш жалкий коктейль тоже был достижением.
Через некоторое время Лохматтер простился и ушел. Мы легли спать в снежном «доме», где провели много томительных часов в ожидании лучшего.
Сепп снова почувствовал свои ноги, его обморожения не будут иметь последствий. Растяжение ноги Гельмута не вызывало большой тревоги. Мы должны были быть благодарны, что отделались так легко.
Успех мы отпраздновали «соответственно». Чаша Аджибы все еще ходила по кругу. Водка была такой холодной, что можно было отхлебнуть только один маленький глоток.
В этот день у нас была еще одна радостная неожиданность: прибыла первая почта из Европы. «Почтальон» доставил ее нам из Катманду в базовый лагерь. Я раздал почту. Гельмут, большой любитель писать письма, получил их вдвое больше, чем я и Сепп. Как истинные расточители, мы зажгли последнюю свечу.
Пещера сияла в сказочном свете. Мы читали письма друзей, полные хороших пожеланий и беспокойства. Мы сознавали, что благосклонность судьбы нельзя отделить от добрых пожеланий, мыслей и молитв друзей, что и они являются частичными участниками нашего успеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23