А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Теперь же, когда друзья принялись отстаивать в спорах различные точки зрения на этот предмет, случилось так, что Альбан, который не мог отрицать некоторых сделанных Теобальдом открытий, и сам невольно увлекся милыми мечтательными рассуждениями друга о чисто психических влияниях, мало-помалу стал склоняться к психическому магнетизму, а затем к новой школе, которая, как и школа Пюисегюра*, объединила оба эти направления; однако Теобальд, обычно столь легко воспринимавший иные убеждения, ни на йоту не отошел от своей системы, по-прежнему упрямо отрицая необходимость физического медиума. Все свои усилия и, следовательно, всю свою жизнь он желал употребить на то, чтобы как можно глубже проникнуть в тайны психических воздействий и, все более и более сосредоточиваясь на этом явлении и сохраняя себя в чистоте от всего противоречащего ему, сделаться достойным учеником природы. А потому его созерцательная жизнь должна была стать своего рода жречеством, ведущим от одного посвящения к другому, более высокому, как при вступлении в святая святых огромного храма Изиды*. Альбан, возлагавший большие надежды на благочестие юноши, поддерживал его в этом намерении, и, когда Теобальд, завершив свои занятия, возвращался на родину, последним наставлением Альбана было пожелание, чтобы тот оставался верен избранному пути. Вскоре после отъезда друга Альбан получил от него письмо, бессвязность коего свидетельствовала об отчаянии и даже о душевном расстройстве. Счастье всей его жизни, писал тот, сгинуло без следа; он должен пойти на войну, ибо туда отправилась возлюбленная его сердца с тихой родины, и только смерть избавит его от бедствия, которое его постигло. Альбан потерял сон и покой; он немедленно отправился к другу и после долгих тщетных попыток ему удалось наконец немного успокоить несчастного. Как рассказала ему мать возлюбленной Теобальда, когда иноземные войска проходили через город, в их доме остановился на постой итальянский офицер, с первого взгляда влюбившийся в девушку; с пылом, свойственным его нации, он атаковал ее сердце и во всеоружии того, что так пленяет женщин, за несколько дней пробудил в ней такую любовь, что она, начисто позабыв о бедняге Теобальде, не могла надышаться на своего итальянца. Ему пришло время отправляться в поход, и с той поры бедняжку неотступно преследовали видения, будто он истекает кровью в страшном бою, падает на землю и, умирая, зовет ее, отчего у нее началось настоящее помрачение рассудка и она даже не узнала Теобальда, когда тот вернулся, надеясь заключить в объятия счастливую невесту. Как только Альбану удалось привести Теобальда в чувство, он открыл ему способ, найденный им, чтобы вернуть возлюбленную. Предложенный Альбаном способ показался Теобальду столь соответствующим его внутренним убеждениям, что он ни на миг не усомнился в успехе, с полным доверием следуя тому, что почитал необходимым его друг. Я знаю, Бикерт,- прервал тут свой рассказ Отмар,- что ты собираешься сказать, я вижу твои муки, и меня смешит, с каким комическим отчаянием хватаешься ты за стакан пунша, который так дружелюбно протягивает тебе Мария. Но, прошу тебя, помолчи, твоя кисло-сладкая улыбка -- самое остроумное замечание, она куда лучше любого словечка, любой реплики, какую ты только способен измыслить, чтобы испортить все впечатление от моего повествования. Однако то, что я намерен рассказать, столь удивительно и благотворно, что ты, пусть и против воли, проникнешься самым душевным сочувствием. Итак, слушайте дальше, и даже вам, дорогой батюшка, придется признать, что я полностью сдержал свое слово.
Барон ответил на это всего лишь "гм, гм", а Мария ясным взором поглядела в глаза Отмару и мило оперлась головкой на руку, так что ее белокурые локоны пышными волнами упали вниз.
-- Если дневные часы были для девушки страшными и мучительными, продолжал Отмар,- то ночные действовали на нее прямо-таки пагубно. Жуткие видения, преследовавшие ее целыми днями, ночью разыгрывались с особой силой. Раздирающим душу голосом она выкрикивала имя возлюбленного и, тяжко вздыхая, казалось, испускала дух подле его окровавленного трупа. И вот как-то ночью, когда девушку терзали самые страшные сновидения, мать провела Теобальда к ее постели. Он присел рядом и, огромным усилием воли сосредоточив на ней свой дух, принялся глядеть на нее упорным взглядом. После того, как он проделал это несколько раз, воздействие сновидения словно чуть утратило силу: звук ее голоса, каким она обычно выкрикивала имя офицера, уже был не таким пронзительным, и глубокие вздохи вырвались из стесненной груди. Тогда Теобальд положил руку на руку девушки и очень, очень тихо произнес свое имя. Действие не замедлило сказаться. Девушка выговорила имя офицера запинаясь, так, словно ей приходилось припоминать каждый слог, каждую букву, точно нечто постороннее вторглось в череду ее видений. Потом она больше ничего не говорила, только движение губ указывало на то, что она силится что-то сказать, но какое-то внешнее влияние мешает ей сделать это. Так повторялось несколько ночей кряду; затем Теобальд, держа ее за руку, принялся тихим голосом произносить отдельные фразы. Он переносил ее в пору раннего детства. То он носился вместе с Августой -- я только сейчас наконец вспомнил имя девушки - по большому дядюшкиному саду и срывал для нее с самых высоких деревьев спелые вишни, ведь он всегда умудрялся отвлечь внимание других детей и сунуть ей лучшие ягоды. Потом он долго надоедал дядюшке своими просьбами, пока тот не извлек из шкафа дорогую красивую книжку с изображениями нарядов людей разных национальностей. И вот дети, усевшись с ногами в одном кресле и облокотившись на стол, вместе листали книгу. На каждой картинке там были мужчина и женщина на фоне пейзажей своей страны, и, конечно, то были Теобальд и Августа. Им нравилось в необычных нарядах очутиться в тех далеких странах и играть с чудесными цветами и растениями. Сколь велико было удивление матери Августы, когда однажды ночью девушка вдруг заговорила, полностью проникнувшись мыслями Теобальда. Теперь и она стала семилетней девочкой, и оба они снова играли в детские игры. Августа и сама припоминала наиболее примечательные истории тех лет. Она всегда была довольно резкой по натуре и нередко восставала против старшей сестры, отличавшейся весьма злым нравом и частенько беспричинно мучившей ее, что порой приводило к трагикомическим последствиям. Так, однажды зимним вечером дети сидели все вместе, и старшая сестра, более чем обычно не в духе, столь упорно издевалась над Августой, что та заплакала от гнева и негодования. Теобальд тем временем рисовал разные фигуры, о которых потом всегда умел рассказать что-нибудь интересное; чтобы стало посветлее, он решил снять нагар со свечи, но случайно погасил ее; воспользовавшись этим, Августа влепила сестре в отместку за все огорчения увесистую оплеуху. Девочка с криком и рыданиями бросилась к отцу, дяде Теобальда, и пожаловалась, что тот погасил свечу и избил ее. Дядюшка поспешил к детям, и когда он обвинил Теобальда в злом умысле, тот, хотя и знал истинную виновницу, не стал ничего отрицать. Душа Августы разрывалась от муки, когда она услышала, как Теобальда обвиняют в том, будто он, чтобы свалить вину на нее, вначале погасил свечу, а затем ударил ее сестру; но чем больше она рыдала, тем ласковее дядюшка утешал ее, говоря, что виновник обнаружен и что все ухищрения злого мальчишки оказались напрасными. А когда дядюшка перешел к жестокому наказанию, сердце ее не выдержало, и она во всем призналась и повинилась. Однако в ее признании дядюшка усмотрел лишь ее любовь к Теобальду, а упорство мальчика, готового с истинным геройством радостно претерпеть что угодно ради Августы, побудило дядюшку до крови выпороть его в наказание за упрямство. Горе Августы было беспредельным, от ее резкого, властного нрава теперь не осталось и следа, кроткий Теобальд сделался ее повелителем, к которому она тянулась всей душой; теперь ему разрешалось забавляться самыми лучшими ее игрушками, самыми красивыми куклами, и если прежде он, чтобы только побыть с ней, покорно собирал листья и цветы для ее кукольной кухни, то теперь дошло до того, что она сама пробиралась вслед за ним через кустарник верхом на палке-лошадке. И если девочка всем сердцем привязалась к нему, то и в нем перенесенное ради нее незаслуженное наказание преобразило его симпатию к ней в пламенную любовь. Дядюшка заметил это, но лишь много позже, с удивлением узнав истинные последствия того случая, он перестал сомневаться в искренности взаимной любви, в которой они признались ему, и от всей души благословил тот таинственный союз, в который они пожелали вступить на всю жизнь. -- Вот этот трагикомический случай и должен был теперь вновь соединить эту пару. Августа подхватила рассказ с того момента, как дядюшка в гневе ворвался в комнату, и Теобальд незамедлительно и точно вошел в свою роль. До сих пор Августа днем оставалась молчаливой и задумчивой, но после той ночи вдруг призналась матери, что с некоторого времени она очень живо видит Теобальда во сне; но отчего он не приезжает и даже не пишет? Эта тоска по нему делалась все сильнее, и Теобальд, более не медля, предстал перед Августой, словно только что вернувшись: ибо он старался не показываться ей на глаза с того рокового мига, когда девушка не узнала его. Августа встретила его самыми искренними изъявлениями любви. А вскоре, заливаясь слезами, призналась, сколь дурно поступила по отношению к нему: какому-то чужестранцу таинственным образом удалось отвратить ее от Теобальда, так что она, словно очутившись в чьей-то власти, лишилась собственного "я"; но целительное появление Теобальда в живых сновидениях прогнало прочь враждебных духов, которые опутали ее своими сетями; и теперь она даже не в силах припомнить наружность того чужестранца, один лишь Теобальд живет в ее сердце. Альбан с Теобальдом убедились, что истинное безумие, в котором до того пребывала Августа, оставило ее и что более нет никаких препятствий к союзу этих...
Отмар собирался было завершить свой рассказ, как вдруг Мария с приглушенным вскриком без чувств упала со стула на руки успевшего подскочить к ней Бикерта. Барон в ужасе поднялся, Отмар поспешил на помощь Бикерту, и они уложили Марию на диван. Она лежала мертвенно-бледная, на болезненно искаженном лице не осталось ни единого признака жизни.
-- Она умерла! Умерла! -- закричал барон.
-- Нет! -- воскликнул Отмар.- Она должна жить! Она будет жить! Альбан поможет нам!
-- Альбан! Альбан! Он что, умеет воскрешать мертвых? - возразил Бикерт.
И в этот миг дверь отворилась и в залу вошел Альбан. С присущей ему внушительностью он молча прошел к лежащей без чувств девушке. С пылающим от гнева лицом барон поглядел ему в глаза -- никто не был в силах произнести хоть слово. Но Альбан, казалось, видел одну только Марию; он устремил на нее пристальный взор.
-- Мария, что с вами? -- проговорил он торжественным тоном, и тотчас дрожь пробежала у нее по нервам.
Тогда он взял ее за руку и, не отводя от нее взгляда, сказал:
-- Отчего такая паника, господа? Пульс, конечно, редкий, но ровный -по-моему, в комнате слишком дымно; достаточно отворить окно, и Мария очнется от легкого, вполне безобидного нервного обморока.
Бикерт так и поступил; Мария открыла глаза, и взгляд ее упал на Альбана.
-- Оставь меня, страшный человек, я хочу умереть без мучений, -- едва слышно прошептала она, отвернулась от Альбана, уткнулась лицом в подушку и, судя по тяжелому дыханию, погрузилась в глубокий сон.
Странная жутковатая улыбка промелькнула на лице Альбана - Барон вскочил, словно намереваясь сказать какую-то резкость. Альбан пристально поглядел ему в глаза и проговорил тоном, в котором, несмотря на серьезность, слышалась легкая насмешка:
-- Спокойствие, господин барон! Малышка немного возбуждена, но когда она пробудится от своего целительного сна -- что случится ровно в шесть утра, -- пусть накапают ей отсюда двенадцать капель, и все будет позади.
Он вынул из кармана флакончик, протянул его Отмару и неторопливым шагом вышел из залы.
-- Да среди нас живет истинный чудотворец! -- воскликнул Бикерт после того, как спящую Марию перенесли в ее комнату и Отмар покинул залу. Проницательный взор ясновидца -- напыщенные манеры -- пророческое предсказание - флакончик с волшебным эликсиром. Я все гадал, не испарится ли он, как Сведенборг*, прямо у нас на глазах или не прошагает к выходу, подобно Бейрейсу*, на ходу меняя цвет фрака с черного на красный.
-- Бикерт,- молвил барон, который, застыв в кресле, молча глядел, как уносили Марию. -- Бикерт, вот как завершился наш славный вечер! Впрочем, я предчувствовал и то, что сегодня меня ждет какая-то беда, и даже то, что я еще сегодня увижу Альбана в связи с какими-то особыми обстоятельствами. И как раз в тот миг, когда Отмар произнес его имя, он явился, подобно ангелу-хранителю. Скажи мне, Бикерт, не в ту ли дверь он вошел?
-- Именно в ту, -- ответил Бикерт,- и только теперь я понимаю, что он на манер Калиостро* проделал с нами фокус, на который мы в страхе и отчаянии не обратили внимания; единственную дверь передней я запер изнутри, и вот ключ; но однажды я запамятовал и оставил ее открытой. Бикерт осмотрел дверь и, вернувшись, со смехом воскликнул: -- И впрямь Калиостро - дверь-то крепко заперта, как и прежде.
-- Гм, -- молвил барон, -- наш чудотворец начинает смахивать на заурядного трюкача.
-- Извини, -- возразил Бикерт,- но у Альбана репутация искусного врача; и в самом деле, когда наша Мария, прежде такая здоровая, вдруг захворала неизлечимой нервной болезнью и ей не помогали никакие лекарства, она всего за несколько недель исцелилась благодаря магнетическому лечению Альбана. С каким трудом ты решился дать согласие на это лечение; только благодаря настоятельным увещеваниям Отмара да еще потому, что видел, как неотвратимо увядает прекрасный цветок, прежде столь радостно и свободно раскрывавшийся навстречу солнцу.
-- И ты полагаешь, что я поступил правильно, поддавшись на уговоры Отмара? -- спросил барон.
-- Тогда, во всяком случае, да, -- ответил Бикерт,- впрочем, мне очень не по душе затянувшееся пребывание Альбана в замке; а что касается магнетизма...
-- Ты отрицаешь его целиком и полностью, -- перебил его барон.
-- Никоим образом, -- возразил Бикерт.- Чтобы поверить в него, мне вовсе не обязательно быть свидетелем вызываемых им явлений -- я и без того ощущаю, что в нем заключены все удивительные взаимосвязи и взаимодействия органической жизни окружающей нас природы. Но наше знание об этом было и остается несовершенным, а если бы человек вдруг и проник в эту глубочайшую тайну природы, то для меня это было бы подобно тому, что случается, когда мать неосторожно забывает убрать острый нож, которым она высекала много чудесного на радость детям, а дети находят его и наносят себе тяжкие увечья, слепо пытаясь подражать в ваянии матери.
-- Ты очень верно выразил мое глубочайшее убеждение, - молвил барон, -но что до самого Альбана, то мне трудно увязать между собой и даже объяснить себе те странные чувства, что обуревают меня подле него; порой мне кажется, что я хорошо понимаю его. Обширные познания превратили его в мечтателя, но его рвение и удачливость внушают к нему уважение! Но таким он представляется мне, только когда я не вижу его, а стоит ему приблизиться ко мне, как образ этот искажается и его деформированные черты, сами по себе чрезвычайно характерные, никак не соответствуют целому, что и наполняет меня ужасом. Когда Отмар несколько месяцев назад привез его к нам, как своего близкого друга, мне показалось, будто я уже видел его прежде; его изящество и изысканные манеры понравились мне, но в целом его присутствие в доме было скорее неприятно. Вскоре после этого, то есть сразу после приезда Альбана -отчего мне уже не раз бывало не по себе, - Мария, как ты помнишь, странно захворала, и я не могу не признать, что Альбан, когда мы вновь пригласили его, принялся за лечение с беспримерным усердием, выказывая такую любовь, самоотверженность и преданность, которые при благоприятном исходе должны были вызвать к нему величайшую благодарность и уважение. Мне следовало бы осыпать его золотом, но мне с трудом давалось любое слово признательности, и чем сильнее и успешнее проявлялись его магнетические способности, тем большее отвращение они рождали в моей душе и тем ненавистнее становился мне с каждым днем Альбан. Порой я думал, что, даже если бы он спас меня от смертельной опасности, он и тогда не завоевал бы и толики моего расположения. Его величавая манера, мистические речи, его шарлатанство, когда он, к примеру, магнетизирует липы, вязы и прочие деревья или когда, вытянув в сторону севера руку, вбирает в себя энергию мирового духа:
1 2 3 4 5 6