В те часы я не сознавал этого, как не сознавал и того, что оставшиеся банки и кувшины, в которых хранились самые необходимые продукты, разбивались и содержимое их смешивалось с морской водой. В те отчаянные минуты у меня не было возможности обдумывать свои действия.
Рядом со скудными остатками провизии лежал мой секстан – вернее то, что от него осталось. Еще недавно это был прекрасный точный инструмент, а теперь он превратился в бесформенный кусок металла. Зеркало было разбито вдребезги, зрительная труба исчезла, алидада была изогнута и сплющена так, что ее нельзя было передвинуть. Лимб так пострадал, что нечего было и думать его поправить.
Тут же валялись остатки компаса. Стекло было разбито и драгоценный спирт пролит. Части компаса затерялись среди хлама, завалившего каюту, и прибор этот был тем более бесполезен, что он сорвался со своих подвесов, найти которые мне не удалось.
В тот день я не мог отыскать ни карт, ни лоций, ни описаний сигнальных огней. Исчез даже судовой журнал, в который я так тщательно все записывал. Эти вещи лежали на полке рядом с моей койкой и были, вероятно, смыты водой.
Убирая яхту, я обнаружил внутри серьезные повреждения: ящики, рундуки, камбуз, сточные трубы, трап были сорваны с места. Всюду валялись кучи обломков. Могучий напор воды повредил все, кроме массивной койки.
Правда, кое-что ураган все-таки пощадил. В носовую переборку рубки был вделан небольшой продолговатый ящик, который, как ни странно, остался сухим. В нем хранились двадцать картонных коробок с сигаретами, которые я вез в подарок отцу Мэри, спички и карманный хронометр. Сигареты были мне ни к чему, так как я не курю, но хронометру я очень обрадовался. Возле ящика под самым иллюминатором висела книжная полка; на ней я обнаружил грязное месиво из размокшей бумаги и покоробившегося картона.
Мне стало не по себе. Я попытался вспомнить все то, что необходимо знать моряку, очутившемуся вдали от берегов без вода и пищи. Однажды во время войны мне пришлось плыть на спасательной шлюпке, но то было совсем иное дело. Нас было двадцать человек, и капитан регулярно выдавал нам паек и порцию пресной воды. С нами были офицеры во всем великолепии своих золотых нашивок, которые вселяли в нас бодрость и уверенность. Но главное – мы знали, что нас спасут. Нас искали корабли и самолеты, и мы развлекались, дразня акул и жалея, что нам нечем их кормить.
В этот вечер я разработал во всех подробностях жесткий распорядок, который решил соблюдать неукоснительно. Пищу и воду нужно было распределить на порции. Я решил выпивать в сутки пинту воды и съедать по нескольку кусочков пищи, только чтобы не умереть с голоду. Я находился так близко от Самоа, что страдать мне предстояло недолго: две трудные недели, затем порт и подготовка к последнему переходу. Было 9 сентября – пять дней прошло с того дня, когда на яхту обрушился ураган.
Я понятия не имел, где находится яхта. Пять дней назад, если мне не изменяла память, я находился на 13°2' южной широты и 162°40' западной долготы. Я приближался тогда к острову Суворова – пустынному, необитаемому коралловому рифу. После долгих размышлений я пришел к выводу, что сейчас яхта находится юго-западнее этого острова, но не настолько близко от него, чтобы пытаться его найти. А раз так, подумал я, надо идти на запад, к Самоа,– это дело верное.
По моим предположениям, до Самоа оставалось около четырехсот миль. На всякий случай я увеличил эту цифру до четырехсот пятидесяти, в действительности же до Самоа было более четырехсот восьмидесяти миль. Под парусами я надеялся делать по двадцати пяти миль в сутки. Кроме того, мне помнилось, что на навигационной карте здесь обозначено течение со скоростью до двадцати миль в сутки. Я на всякий случай набавил всего пять миль, и, таким образом, суточная скорость яхты увеличилась до тридцати миль.
Простая арифметика подсказывала, что через шестнадцать-восемнадцать дней яхта достигнет Самоа, если, конечно, я нахожусь на широте этих островов. А если нет – яхта минует их и окажется в пустынных западных водах. Ближайший большой архипелаг к юго-западу – острова Фиджи, расположенные в шестистах милях от Самоа. Я решил во что бы то ни стало добраться до Самоа, использовав все возможности судна и не щадя сил . При тех жалких запасах воды и пищи, которыми я располагал, и при малой скорости яхты у меня не было другого выхода.
Нужно было вести судно очень внимательно, следить, не появятся ли признаки суши, наблюдать за океаном, беречь каждую крошку пищи и каждую каплю воды. Нужно было поменьше утомляться, работая только у помпы. Чтобы выдержать восемнадцатидневный пост, приходилось беречь силы и энергию, побольше спать и отдыхать. Кроме того, необходимо было пополнять запас провизии – ловить рыбу и морских птиц.
Я долго раздумывал, как растянуть на восемнадцать дней мои скудные запасы продуктов. Передо мной лежали две банки консервов, одна бутылка с томатным соусом и кокосовый орех.
После целого дня тяжелой работы я был страшно голоден и решил открыть одну из консервных банок. Тем самым я нарушал свой строгий режим, но после трех изнурительных суток мне необходимо было подкрепиться. Быть может, у меня не хватило силы воли – так или иначе я убедил себя, что мне необходимо съесть эти консервы. Открыв жестянку, я обнаружил в ней зеленый горошек. Я вышел на палубу, чтобы пообедать на крыше рубки, поглядывая, не покажутся ли огни какого-нибудь судна. Горошек показался мне изумительно вкусным, я и не подозревал, что он такой сладкий и нежный. Я медленно разжевывал каждую горошину перед тем, как проглотить ее, помятуя совет, который дал когда-то своим страдавшим от голода матросам капитан Блай Блай – славившийся своей жестокостью командир военного корабля. Восставшая против него команда ссадила его вместе с приверженцами в открытый океан в шлюпке.
Ночь была прохладная. Звезды медленно двигались по небу, указывая «Язычнику» путь на запад. Я проверил курс и закрепил румпель. Нос судна был направлен на планету, мерцавшую около созвездия Скорпиона. Когда эта планета скроется за горизонтом, я буду ориентироваться на Южный Крест, оставляя его слева по борту. С юга дул порывистый ветерок. Мачта моя слегка наклонилась. Яхта плыла вперед, делая 30 миль в сутки. Я откачал воду из трюма, в последний раз оглядел горизонт и спустился в каюту.
Перед сном я выпил глоток воды. Я решил, что лучший способ сберечь воду – это пить ее только тогда, когда меня будет мучить сильная жажда, медленно, мелкими глотками, и ни в коем случае не расходовать больше одной пинты в сутки. При такой норме мне хватит воды на тридцать два дня. Тщательно заткнув бочонок с драгоценной влагой, я завернулся в одеяло и уснул.
ЗАТЕРЯН В ОКЕАНЕ
Наутро я первым делом принялся разыскивать медикамент. Я весь был покрыт царапинами и ссадинами, во многих местах кожа была содрана. Мне хотелось залечить раны, прежде чем голод вступит в свои права. Я смазал их мазью и залепил пластырем.
Затем я начал обдумывать, как вести яхту дальше. Необходимо было как-то определять ее местонахождение и скорость нз пути к Самоа. Я нарисовал на палубе карту района между Маркизскими островами и Австралией. Острова я нанес по памяти, сознавая, что не могу похвастаться особой точностью.
Потом я забил гвоздь в том месте, где, по моим предположениям, находилась яхта, и решил каждый день, продвигаясь на запад, перемещать гвоздь. Так, на второй день плавания под всеми парусами я забил гвоздь несколько юго-западнее острова Суворова. А так как у меня не было календаря, я отмечал прошедшие дни крестиками, которые вырезал перочинным ножом над своей койкой, под иллюминатором.
Удочку мне так и не удалось найти, но я разыскал два крючка, кусок лески и пакетик с наживкой – тонкими ломтиками соленого сала. Наживив крючок, я закинул его за корму, обмотав конец лески вокруг мизинца.
Впервые после урагана я обнаружил, что Старый Бандит и его прожорливые приятели не покинули меня. Я очень этому обрадовался – теперь у меня был живой запас пищи. Дельфинам долго не удавалось приноровиться к медленному движению яхты. Перед ураганом, когда она плыла быстрее, они могли совершать внезапные налеты на ничего не подозревавших летучих рыб, а сейчас, когда яхта еле двигалась, летучие рыбы издали замечали ее и спасались бегством. Но несмотря на это, верные дельфины продолжали следовать за мной, хотя держались на почтительном расстоянии, опасаясь остроги и не обращая внимания на крючки с наживкой.
К счастью, во время урагана погибли не все книги, стоявшие на полке над моей койкой. Уцелело девять книг, и читая их, я мог коротать время до Самоа. Обычно я читал все утро, потом спал, откачивал воду и осматривал горизонт. Никакими другими работами я не занимался. Днем я укрывался от жары в каюте, а к вечеру, когда становилось прохладнее, выходил на палубу подышать свежим воздухом и проверить курс. Попутно я осматривал паруса и временный такелаж. Все как будто было в порядке.
Как-то я вспомнил, что купание в морской воде освежает и облегчает жажду. Кожа впитывает влагу, и человек чувствует себя лучше. Держась за корму, я погрузился по горло в прохладную воду, мягко ласкавшую тело, и почувствовал облегчение, через десять минут я взобрался на палубу и обсушился на солнце.
С самого утра я ничего не ел, у меня даже живот разболелся от голода. Чтобы заглушить его, я решил откупорить бутылку с томатным соусом и сделать несколько глотков. Отвинтив пробку, я отпил немного, затем закрыл бутылку и поставил ее у переборки. Но я не мог отвести от нее взгляда и чувствовал, как рот у меня наполняется слюной. Тогда я спрятал бутылку под койку.
До вечера мне не удалось поймать ни одной рыбы. Вытащив крючок, я откачал воду из трюма и лег спать. В раздое время суток я поступал по-разному. Днем становился к помпе каждый час, попутно оглядывая горизонт. Ночью подходил к ней, когда меня будил плеск прибывающей воды.
На заре, проснувшись от голода, я сразу же потянулся к бутылке с томатным соусом. Она была пуста. Я смутно припомнил, что ночью достал ее, сделал один глоток… но больше ничего не помнил. Должно быть, глоток был слишком велик, и, как ни печально, соуса не осталось ни капли. Я не стал особенно расстраиваться и вместо завтрака выпил немного воды.
Потом я поспешил закинуть крючок. Сидя на койке, я читал, подергивая лесу, конец которой был обвязан вокруг мизинца. Мысли то и дело возвращались к последней банке с консервами и кокосовому ореху. Я пробовал отгадать, какие консервы в этой банке, и чем больше думал об этом, тем сильнее мне хотелось есть.
Муки голода терзали меня все утро. В конце концов я решил: «Зачем голодать, когда на яхте есть пища?» Схватив топорик, я открыл банку: там оказалась кислая капуста, и я с жадностью набросился на нее. Поедая капусту, я все время думал: «Как глупо голодать, когда на яхте есть пища».
Кокосовый орех лежал в ногах койки.
Я по-прежнему был голоден и ощущал спазмы в желудке.
Пришлось отодвинуть кокосовый орех подальше, однако мысль о нем непрерывно преследовала меня. Тогда я взял его, обнюхал, потряс, услышал, как внутри аппетитно плещется молоко, затем снова спрятал орех. Я как будто ощущал на языке вкус нежной, сладкой мякоти. Тогда я вышел на палубу, но вскоре вернулся, решив, что на солнце слишком жарко.
Достав орех, я долго глядел на него, повторяя себе: «Не ешь, будь благоразумен».– «К черту благоразумие,– возражал я сам себе.– Будь я благоразумен, меня бы сейчас здесь не было».– «Это все, что тебе остается на восемнадцать дней плавания».– «Ну и пусть».
Через десять минут я дожевывал последние кусочки превосходной сочной мякоти. Все мои планы распределения пищи рухнули. Но какое это имело значение – я был сыт и доволен. Мне не о чем было беспокоиться. Раз еды не осталось, значит, так уж мне на роду написано. Лучше съесть все сразу и успокоиться, чем дрожать над каждым кусочком. Настроение поднялось. «Завтра непременно поймаю рыбу»,– решил я.
Поднявшись на палубу, я стал греться в лучах нежаркого предвечернего солнца. Потом слез за корму и освежился в прохладной воде. Обсохнув, спустился в каюту и читал до темноты. В семь часов в последний раз откачал воду из трюма, выпил несколько глотков воды и лег спать.
Весь следующий день я с напряженным вниманием следил за леской. Наступил полдень. Я выпил немного воды, которая показалась мне удивительно вкусной. С наступлением темноты пошел к помпе, откачал воду, спустился вниз и «пообедал» несколькими глотками воды. Меня охватило отвращение ко всему, я даже поленился вытащить крючок из воды – леска, пропущенная через люк и по-прежнему привязанная к моему мизинцу, тащилась за кормой.
Посреди ночи я проснулся оттого, что палец мой как-то странно дергался. Я мигом сообразил, что на крючок что-то попалось, и бросился на палубу, на бегу выбирая леску. Уже через минуту на палубе лежала полумертвая рыба, медленно шевеля жабрами. Вдруг она подпрыгнула, перескочила через борт, на котором не было поручней, шлепнулась в воду и уплыла прочь.
Я был ошеломлен. Осветив фонарем черную воду, я ничего не увидел. От волнения я почувствовал сильный голод, а внезапное разочарование вызвало тошноту. Я осыпал себя бранью и проклятиями, пока не сообразил, что только зря растрачиваю силы. Вернувшись в каюту, я забылся тяжелым сном и проспал до зари.
Утром я насадил на крючок новую наживку. Прежнюю я, конечно, съел. Этот кусочек свиного сала, особым образом обработанный, был жесткий, соленый и имел какой-то металлический привкус. Но мне он показался восхитительным. Сало вызвало отделение желудочного сока, и вскоре муки голода снова начали терзать меня. Целые часы просидел я глядя на пакет, не позволяя себе притронуться к наживке и стараясь заглушить пустоту в желудке. Но я знал, что не успокоюсь, пока на борту есть хоть крошка съестного, и решил взять один самый тоненький кусочек. «Только пососу его»,– сказал я себе. А к полудню в пакете осталась одна-единственная полоска сала.
Опять я сидел и смотрел на нее. Она казалась мне очень соблазнительной, и, отложив пакет в сторону, я постарался думать о другом. Но вскоре я снова бросил жадный взгляд на кусочек сала. Как наживка он для меня драгоценен, но ведь может случиться, что рыба схватит ее и ускользнет, тогда я останусь и без рыбы и без сала. Судьба этого кусочка выросла в серьезнейшую проблему, я тщательно взвешивал все «за» и «против». Потом, сказав себе: «Лучше синица в руках…», решительно положил наживку на язык и с наслаждением принялся ее сосать. Проблема была решена.
После этого я сразу успокоился. Зная, что больше нечего есть, я спустился вниз, лег на койку, попробовал читать, затем отложил книгу и стал думать о том, как хорошо мне будет на Самоа.
Главное – вода, а не пища; это я усвоил твердо. Если я смогу выпивать по нескольку глотков воды в день, то дотяну до Самоа. Воду я очень берег, зная, что от этого зависит моя жизнь. Ни разу не выпил я больше одной пинты в сутки, распределяя ее равномерно на все время. Иное дело еда… с ней я расправился мгновенно.
Я считал себя очень здоровым человеком, и мне казалось, что я смогу выдержать любые трудности. Обходиться некоторое время без пищи – далеко не самое тяжелое испытание для человеческого организма. Поэтому я не очень огорчался при мысли о том, что моя поспешность повлечет за собой некоторые лишения. Меня поддерживала мысль, что через две недели я буду на Самоа.
Вскоре я снова поймал рыбу. Почувствовав, что леска дергается, я побежал на палубу, мучимый внезапным приступом голода. Втащив рыбу на корму, я швырнул ее в кокпит. Не успела она хватить воздуха, как я был около нее.
Я навалился на рыбу грудью, придавив ее всей своей тяжестью. Потом осторожно приподнявшись, схватил ее обеими руками. Я ощущал то же самое, что, должно быть, ощущает лев, вцепившийся когтями в тело жертвы. Рыба глядела на меня остекленевшим глазом. Сильным ударом я добил ее.
Я отнес добычу вниз, и через пять минут после того, как рыба попалась на крючок, она была уже вымыта и вычищена. Когда я выпотрошил ее, она показалась мне очень маленькой – это был обыкновенный темно-коричневый спиннорог дюймов восьми в длину и четырех в ширину. Голова составляла примерно треть туловища. Я достал из-под койки свой маленький примус, который, как это ни странно, сразу же загорелся, и соскоблил ржавчину с котелка.
Я не знал, как приготовить рыбу. Нельзя было расходовать на это пресную воду, а если варить ее в соленой, она вызовет жажду. Никакого жира на яхте не было, но тут я вспомнил, что в аптечке лежит баночка с вазелином.
Высушив рыбу, я густо смазал ее вазелином и бросил на горячую сковороду. Когда она зашипела в туче пара, я перевернул ее на другой бок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Рядом со скудными остатками провизии лежал мой секстан – вернее то, что от него осталось. Еще недавно это был прекрасный точный инструмент, а теперь он превратился в бесформенный кусок металла. Зеркало было разбито вдребезги, зрительная труба исчезла, алидада была изогнута и сплющена так, что ее нельзя было передвинуть. Лимб так пострадал, что нечего было и думать его поправить.
Тут же валялись остатки компаса. Стекло было разбито и драгоценный спирт пролит. Части компаса затерялись среди хлама, завалившего каюту, и прибор этот был тем более бесполезен, что он сорвался со своих подвесов, найти которые мне не удалось.
В тот день я не мог отыскать ни карт, ни лоций, ни описаний сигнальных огней. Исчез даже судовой журнал, в который я так тщательно все записывал. Эти вещи лежали на полке рядом с моей койкой и были, вероятно, смыты водой.
Убирая яхту, я обнаружил внутри серьезные повреждения: ящики, рундуки, камбуз, сточные трубы, трап были сорваны с места. Всюду валялись кучи обломков. Могучий напор воды повредил все, кроме массивной койки.
Правда, кое-что ураган все-таки пощадил. В носовую переборку рубки был вделан небольшой продолговатый ящик, который, как ни странно, остался сухим. В нем хранились двадцать картонных коробок с сигаретами, которые я вез в подарок отцу Мэри, спички и карманный хронометр. Сигареты были мне ни к чему, так как я не курю, но хронометру я очень обрадовался. Возле ящика под самым иллюминатором висела книжная полка; на ней я обнаружил грязное месиво из размокшей бумаги и покоробившегося картона.
Мне стало не по себе. Я попытался вспомнить все то, что необходимо знать моряку, очутившемуся вдали от берегов без вода и пищи. Однажды во время войны мне пришлось плыть на спасательной шлюпке, но то было совсем иное дело. Нас было двадцать человек, и капитан регулярно выдавал нам паек и порцию пресной воды. С нами были офицеры во всем великолепии своих золотых нашивок, которые вселяли в нас бодрость и уверенность. Но главное – мы знали, что нас спасут. Нас искали корабли и самолеты, и мы развлекались, дразня акул и жалея, что нам нечем их кормить.
В этот вечер я разработал во всех подробностях жесткий распорядок, который решил соблюдать неукоснительно. Пищу и воду нужно было распределить на порции. Я решил выпивать в сутки пинту воды и съедать по нескольку кусочков пищи, только чтобы не умереть с голоду. Я находился так близко от Самоа, что страдать мне предстояло недолго: две трудные недели, затем порт и подготовка к последнему переходу. Было 9 сентября – пять дней прошло с того дня, когда на яхту обрушился ураган.
Я понятия не имел, где находится яхта. Пять дней назад, если мне не изменяла память, я находился на 13°2' южной широты и 162°40' западной долготы. Я приближался тогда к острову Суворова – пустынному, необитаемому коралловому рифу. После долгих размышлений я пришел к выводу, что сейчас яхта находится юго-западнее этого острова, но не настолько близко от него, чтобы пытаться его найти. А раз так, подумал я, надо идти на запад, к Самоа,– это дело верное.
По моим предположениям, до Самоа оставалось около четырехсот миль. На всякий случай я увеличил эту цифру до четырехсот пятидесяти, в действительности же до Самоа было более четырехсот восьмидесяти миль. Под парусами я надеялся делать по двадцати пяти миль в сутки. Кроме того, мне помнилось, что на навигационной карте здесь обозначено течение со скоростью до двадцати миль в сутки. Я на всякий случай набавил всего пять миль, и, таким образом, суточная скорость яхты увеличилась до тридцати миль.
Простая арифметика подсказывала, что через шестнадцать-восемнадцать дней яхта достигнет Самоа, если, конечно, я нахожусь на широте этих островов. А если нет – яхта минует их и окажется в пустынных западных водах. Ближайший большой архипелаг к юго-западу – острова Фиджи, расположенные в шестистах милях от Самоа. Я решил во что бы то ни стало добраться до Самоа, использовав все возможности судна и не щадя сил . При тех жалких запасах воды и пищи, которыми я располагал, и при малой скорости яхты у меня не было другого выхода.
Нужно было вести судно очень внимательно, следить, не появятся ли признаки суши, наблюдать за океаном, беречь каждую крошку пищи и каждую каплю воды. Нужно было поменьше утомляться, работая только у помпы. Чтобы выдержать восемнадцатидневный пост, приходилось беречь силы и энергию, побольше спать и отдыхать. Кроме того, необходимо было пополнять запас провизии – ловить рыбу и морских птиц.
Я долго раздумывал, как растянуть на восемнадцать дней мои скудные запасы продуктов. Передо мной лежали две банки консервов, одна бутылка с томатным соусом и кокосовый орех.
После целого дня тяжелой работы я был страшно голоден и решил открыть одну из консервных банок. Тем самым я нарушал свой строгий режим, но после трех изнурительных суток мне необходимо было подкрепиться. Быть может, у меня не хватило силы воли – так или иначе я убедил себя, что мне необходимо съесть эти консервы. Открыв жестянку, я обнаружил в ней зеленый горошек. Я вышел на палубу, чтобы пообедать на крыше рубки, поглядывая, не покажутся ли огни какого-нибудь судна. Горошек показался мне изумительно вкусным, я и не подозревал, что он такой сладкий и нежный. Я медленно разжевывал каждую горошину перед тем, как проглотить ее, помятуя совет, который дал когда-то своим страдавшим от голода матросам капитан Блай Блай – славившийся своей жестокостью командир военного корабля. Восставшая против него команда ссадила его вместе с приверженцами в открытый океан в шлюпке.
Ночь была прохладная. Звезды медленно двигались по небу, указывая «Язычнику» путь на запад. Я проверил курс и закрепил румпель. Нос судна был направлен на планету, мерцавшую около созвездия Скорпиона. Когда эта планета скроется за горизонтом, я буду ориентироваться на Южный Крест, оставляя его слева по борту. С юга дул порывистый ветерок. Мачта моя слегка наклонилась. Яхта плыла вперед, делая 30 миль в сутки. Я откачал воду из трюма, в последний раз оглядел горизонт и спустился в каюту.
Перед сном я выпил глоток воды. Я решил, что лучший способ сберечь воду – это пить ее только тогда, когда меня будет мучить сильная жажда, медленно, мелкими глотками, и ни в коем случае не расходовать больше одной пинты в сутки. При такой норме мне хватит воды на тридцать два дня. Тщательно заткнув бочонок с драгоценной влагой, я завернулся в одеяло и уснул.
ЗАТЕРЯН В ОКЕАНЕ
Наутро я первым делом принялся разыскивать медикамент. Я весь был покрыт царапинами и ссадинами, во многих местах кожа была содрана. Мне хотелось залечить раны, прежде чем голод вступит в свои права. Я смазал их мазью и залепил пластырем.
Затем я начал обдумывать, как вести яхту дальше. Необходимо было как-то определять ее местонахождение и скорость нз пути к Самоа. Я нарисовал на палубе карту района между Маркизскими островами и Австралией. Острова я нанес по памяти, сознавая, что не могу похвастаться особой точностью.
Потом я забил гвоздь в том месте, где, по моим предположениям, находилась яхта, и решил каждый день, продвигаясь на запад, перемещать гвоздь. Так, на второй день плавания под всеми парусами я забил гвоздь несколько юго-западнее острова Суворова. А так как у меня не было календаря, я отмечал прошедшие дни крестиками, которые вырезал перочинным ножом над своей койкой, под иллюминатором.
Удочку мне так и не удалось найти, но я разыскал два крючка, кусок лески и пакетик с наживкой – тонкими ломтиками соленого сала. Наживив крючок, я закинул его за корму, обмотав конец лески вокруг мизинца.
Впервые после урагана я обнаружил, что Старый Бандит и его прожорливые приятели не покинули меня. Я очень этому обрадовался – теперь у меня был живой запас пищи. Дельфинам долго не удавалось приноровиться к медленному движению яхты. Перед ураганом, когда она плыла быстрее, они могли совершать внезапные налеты на ничего не подозревавших летучих рыб, а сейчас, когда яхта еле двигалась, летучие рыбы издали замечали ее и спасались бегством. Но несмотря на это, верные дельфины продолжали следовать за мной, хотя держались на почтительном расстоянии, опасаясь остроги и не обращая внимания на крючки с наживкой.
К счастью, во время урагана погибли не все книги, стоявшие на полке над моей койкой. Уцелело девять книг, и читая их, я мог коротать время до Самоа. Обычно я читал все утро, потом спал, откачивал воду и осматривал горизонт. Никакими другими работами я не занимался. Днем я укрывался от жары в каюте, а к вечеру, когда становилось прохладнее, выходил на палубу подышать свежим воздухом и проверить курс. Попутно я осматривал паруса и временный такелаж. Все как будто было в порядке.
Как-то я вспомнил, что купание в морской воде освежает и облегчает жажду. Кожа впитывает влагу, и человек чувствует себя лучше. Держась за корму, я погрузился по горло в прохладную воду, мягко ласкавшую тело, и почувствовал облегчение, через десять минут я взобрался на палубу и обсушился на солнце.
С самого утра я ничего не ел, у меня даже живот разболелся от голода. Чтобы заглушить его, я решил откупорить бутылку с томатным соусом и сделать несколько глотков. Отвинтив пробку, я отпил немного, затем закрыл бутылку и поставил ее у переборки. Но я не мог отвести от нее взгляда и чувствовал, как рот у меня наполняется слюной. Тогда я спрятал бутылку под койку.
До вечера мне не удалось поймать ни одной рыбы. Вытащив крючок, я откачал воду из трюма и лег спать. В раздое время суток я поступал по-разному. Днем становился к помпе каждый час, попутно оглядывая горизонт. Ночью подходил к ней, когда меня будил плеск прибывающей воды.
На заре, проснувшись от голода, я сразу же потянулся к бутылке с томатным соусом. Она была пуста. Я смутно припомнил, что ночью достал ее, сделал один глоток… но больше ничего не помнил. Должно быть, глоток был слишком велик, и, как ни печально, соуса не осталось ни капли. Я не стал особенно расстраиваться и вместо завтрака выпил немного воды.
Потом я поспешил закинуть крючок. Сидя на койке, я читал, подергивая лесу, конец которой был обвязан вокруг мизинца. Мысли то и дело возвращались к последней банке с консервами и кокосовому ореху. Я пробовал отгадать, какие консервы в этой банке, и чем больше думал об этом, тем сильнее мне хотелось есть.
Муки голода терзали меня все утро. В конце концов я решил: «Зачем голодать, когда на яхте есть пища?» Схватив топорик, я открыл банку: там оказалась кислая капуста, и я с жадностью набросился на нее. Поедая капусту, я все время думал: «Как глупо голодать, когда на яхте есть пища».
Кокосовый орех лежал в ногах койки.
Я по-прежнему был голоден и ощущал спазмы в желудке.
Пришлось отодвинуть кокосовый орех подальше, однако мысль о нем непрерывно преследовала меня. Тогда я взял его, обнюхал, потряс, услышал, как внутри аппетитно плещется молоко, затем снова спрятал орех. Я как будто ощущал на языке вкус нежной, сладкой мякоти. Тогда я вышел на палубу, но вскоре вернулся, решив, что на солнце слишком жарко.
Достав орех, я долго глядел на него, повторяя себе: «Не ешь, будь благоразумен».– «К черту благоразумие,– возражал я сам себе.– Будь я благоразумен, меня бы сейчас здесь не было».– «Это все, что тебе остается на восемнадцать дней плавания».– «Ну и пусть».
Через десять минут я дожевывал последние кусочки превосходной сочной мякоти. Все мои планы распределения пищи рухнули. Но какое это имело значение – я был сыт и доволен. Мне не о чем было беспокоиться. Раз еды не осталось, значит, так уж мне на роду написано. Лучше съесть все сразу и успокоиться, чем дрожать над каждым кусочком. Настроение поднялось. «Завтра непременно поймаю рыбу»,– решил я.
Поднявшись на палубу, я стал греться в лучах нежаркого предвечернего солнца. Потом слез за корму и освежился в прохладной воде. Обсохнув, спустился в каюту и читал до темноты. В семь часов в последний раз откачал воду из трюма, выпил несколько глотков воды и лег спать.
Весь следующий день я с напряженным вниманием следил за леской. Наступил полдень. Я выпил немного воды, которая показалась мне удивительно вкусной. С наступлением темноты пошел к помпе, откачал воду, спустился вниз и «пообедал» несколькими глотками воды. Меня охватило отвращение ко всему, я даже поленился вытащить крючок из воды – леска, пропущенная через люк и по-прежнему привязанная к моему мизинцу, тащилась за кормой.
Посреди ночи я проснулся оттого, что палец мой как-то странно дергался. Я мигом сообразил, что на крючок что-то попалось, и бросился на палубу, на бегу выбирая леску. Уже через минуту на палубе лежала полумертвая рыба, медленно шевеля жабрами. Вдруг она подпрыгнула, перескочила через борт, на котором не было поручней, шлепнулась в воду и уплыла прочь.
Я был ошеломлен. Осветив фонарем черную воду, я ничего не увидел. От волнения я почувствовал сильный голод, а внезапное разочарование вызвало тошноту. Я осыпал себя бранью и проклятиями, пока не сообразил, что только зря растрачиваю силы. Вернувшись в каюту, я забылся тяжелым сном и проспал до зари.
Утром я насадил на крючок новую наживку. Прежнюю я, конечно, съел. Этот кусочек свиного сала, особым образом обработанный, был жесткий, соленый и имел какой-то металлический привкус. Но мне он показался восхитительным. Сало вызвало отделение желудочного сока, и вскоре муки голода снова начали терзать меня. Целые часы просидел я глядя на пакет, не позволяя себе притронуться к наживке и стараясь заглушить пустоту в желудке. Но я знал, что не успокоюсь, пока на борту есть хоть крошка съестного, и решил взять один самый тоненький кусочек. «Только пососу его»,– сказал я себе. А к полудню в пакете осталась одна-единственная полоска сала.
Опять я сидел и смотрел на нее. Она казалась мне очень соблазнительной, и, отложив пакет в сторону, я постарался думать о другом. Но вскоре я снова бросил жадный взгляд на кусочек сала. Как наживка он для меня драгоценен, но ведь может случиться, что рыба схватит ее и ускользнет, тогда я останусь и без рыбы и без сала. Судьба этого кусочка выросла в серьезнейшую проблему, я тщательно взвешивал все «за» и «против». Потом, сказав себе: «Лучше синица в руках…», решительно положил наживку на язык и с наслаждением принялся ее сосать. Проблема была решена.
После этого я сразу успокоился. Зная, что больше нечего есть, я спустился вниз, лег на койку, попробовал читать, затем отложил книгу и стал думать о том, как хорошо мне будет на Самоа.
Главное – вода, а не пища; это я усвоил твердо. Если я смогу выпивать по нескольку глотков воды в день, то дотяну до Самоа. Воду я очень берег, зная, что от этого зависит моя жизнь. Ни разу не выпил я больше одной пинты в сутки, распределяя ее равномерно на все время. Иное дело еда… с ней я расправился мгновенно.
Я считал себя очень здоровым человеком, и мне казалось, что я смогу выдержать любые трудности. Обходиться некоторое время без пищи – далеко не самое тяжелое испытание для человеческого организма. Поэтому я не очень огорчался при мысли о том, что моя поспешность повлечет за собой некоторые лишения. Меня поддерживала мысль, что через две недели я буду на Самоа.
Вскоре я снова поймал рыбу. Почувствовав, что леска дергается, я побежал на палубу, мучимый внезапным приступом голода. Втащив рыбу на корму, я швырнул ее в кокпит. Не успела она хватить воздуха, как я был около нее.
Я навалился на рыбу грудью, придавив ее всей своей тяжестью. Потом осторожно приподнявшись, схватил ее обеими руками. Я ощущал то же самое, что, должно быть, ощущает лев, вцепившийся когтями в тело жертвы. Рыба глядела на меня остекленевшим глазом. Сильным ударом я добил ее.
Я отнес добычу вниз, и через пять минут после того, как рыба попалась на крючок, она была уже вымыта и вычищена. Когда я выпотрошил ее, она показалась мне очень маленькой – это был обыкновенный темно-коричневый спиннорог дюймов восьми в длину и четырех в ширину. Голова составляла примерно треть туловища. Я достал из-под койки свой маленький примус, который, как это ни странно, сразу же загорелся, и соскоблил ржавчину с котелка.
Я не знал, как приготовить рыбу. Нельзя было расходовать на это пресную воду, а если варить ее в соленой, она вызовет жажду. Никакого жира на яхте не было, но тут я вспомнил, что в аптечке лежит баночка с вазелином.
Высушив рыбу, я густо смазал ее вазелином и бросил на горячую сковороду. Когда она зашипела в туче пара, я перевернул ее на другой бок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31