Наконец моя красавица поднялась и... взяла с собой анкету, положив ее в сумочку! Она, видите ли, еще не решила, будет ли участвовать в сей энциклопедии. Я стала сыпать фразами: "все это послужит...", "в конце концов, для кого мы пишем для пермяков...", "во славу родного края...". Я даже приврала для убедительности, что при мне Чупринину вручили 200 анкет из Омска, а мы что! - хуже, что ли, Омска?! Ничего не помогло, увы. Она так и ушла с анкетой! "Чудечко на блюдечке", говорила про таких моя бабушка. Мне хотелось кричать вслед ей: "Совесть у вас есть, нет?" Но я знала бесполезно. Просто села и заплакала.
- Мама, да ты съешь шоколадку! Сладкое снимает стресс! (а балерина принесла шоколадку).
И я, не любящая сладкого (после гепатита), стала его пожирать, чтобы успокоиться. Да и вообще, во всем есть что-то хорошее: дети хоть вкусного поели, энциклопедисты нас баловали (то торт, то печенье, то конфеты). Но были и такие, что живут хуже меня. Многие поэты приходили в резиновых сапогах, которые уже никто не носит в наше время! Так что я не одна в Перми бедствую, вот что! У многих в одном кармане сочельник, а в другом - чистый понедельник, как говорила опять же моя бабушка.
Вообще, уроки энциклопедистов были разные. Например, такой: в один день с утра пришел коммунист, который читал три часа свои стихи про ненависть к Шендеровичу и Киселеву, которым давно пора "сидеть на нарах в лагерях!". Я стала в ужасе возражать: опять о лагерях мечтаете! Да когда же это кончится! А он мне про идею золотого миллиарда: мол, земля не выдержит всех, и Запад тайно задумал уморить всех, кроме одного миллиарда избранных...
- Я сам лагеря ненавижу, я лежал в больнице с гэбэшниками двумя старыми, они хвастались, что по телефонной книге брали "врагов народа", я ушел из этой палаты, не смог долечиться с ними рядом... Но заслужили ведь некоторые - нынче - лагеря, правда?!
- Такой вот винегрет, - говорила я вечером поэту Сене Ваксману. - Он в конце еще попросил меня мышцы пощупать! Сильные мышцы у коммунистов! Боюсь, что много бед они нам принесут, если снова к власти придут... о, мышцы есть! Ужас какие мышцы! Беда! Сколько агрессии!!!
- Вот что, я пойду - вижу, ты еще от коммуниста не отошла! - и Сеня стал собираться.
- Я отошла, отошла! - закричала я. - Не уходи!
И мы провели чудесный вечер! Он читал свои стихи:
- Соловьиха соловью:
"Ай лав ю".
Лебедь лебедихе:
"Их либэ дихь".
- Сеня, слушай, это останется в мировой литературе! Да-да! восклицала я, осознав уроки энциклопедической эпопеи (Господь награждает за терпение - после коммуниста придет демократ и согреет душу).
- Мне приснился сон, что "Бег" Булгакова расшифровывается как "Белая гвардия", - рассказывал Сеня.
А я срочно схватила свои краски и стала писать для гостя особенную сирень, какая получится именно под этот наш общий разговор; я уж знаю, что сирень только так и нужно писать: под человека, под дорогого, а то получается не сирень, а икра сиреневая. И вот парну'ю еще картину я вручила гостю (чтобы нес за уголок). А теперь боюсь позвонить и спросить: как довез?.. вдруг испачкал костюм... или кого-то из пассажиров в транспорте, а они - штраф потребовали, компенсацию там... Но позвоню, извинюсь за свою глупость, которая от сердца, конечно, но... Надо, чтоб ум от сердца был! Умосердце! Правда, я уж знаю, что сведение ума в сердце свершается по благодати. Надо еще чаще мне ходить к исповеди, вот что! Тоже урок энциклопедии.
Самые долгие диалоги возникали уже в прихожей, когда гость одет и обут. Как опять же говорила моя бабушка: "Не бойся гостя раздетого, а бойся гостя одетого".
- С кем ты борешься, Нина? (Лицо у меня такое? Вот так-то!)
- Я всю жизнь борюсь с бедностью. А что?
- Ты с братом борешься. Бедность - брат писателя...
- Лучше с братом бороться, чем с сестрой (краткость - сестра таланта).
Мне очень понравился актер В., который издал свою книгу стихов роскошно: с иллюстрациями одного из лучших пермских художников. И стихи того стоили, но... он занял под это дело две с половиной тысячи долларов. А тут кризис! Рубль упал, и артисту пришлось продать квартиру, чтобы расплатиться с долгами. Теперь книга стихов есть, а квартиры нет. Но он верит, что все обойдется, читать так легко свои стихи. По телефону говорил - в ответ на мое: "Я картинами отдарюсь за ваш труд" - "Нет, мне некуда их повесить", а тут увидел и сразу захотел портрет Марины Цветаевой... И я сняла его со стены для В.
Все эти дни мы искали Колю Бурашникова. Еще один поэт лежал в отключке, наглотавшись каких-то таблеток, и отец его по телефону говорил мне все, что думает о моей роли в алкоголизме сына: "...Если б вы хоть раз прямо ему сказали, что презираете..." И я - терпимая ранее - тут решилась. Когда поэт пришел ко мне заполнять энциклопедическую анкету, я сказала:
- Вы думаете, что топором не убиваете родителей, так вы лучше, чем убийцы? Вы - хуже! Потому что людям показываете обманную сторону. А это садизм - медленно убивать, каждую минуту... Когда убийца топором по голове дает - убитый в рай попадает... как невинно убиенный!
Поэт без памяти схватил анкету и убежал, не заполнив, бормоча про то, что потом занесет, и пр.
Юра Беликов мне прочитал стихи Виктора Черепанова, прошедшего лагеря:
Гром победы Октября,
Красноконный эскадрон
Раздували наше "я",
Как у кобры капюшон.
Я бросилась искать телефон этого поэта.
А еще один известный поэт (Ф. В.) заявил моей подруге: на кого работает Горланова - она на Сороса работает! А он преступник. Я спросила: так он отказывается заполнить анкету? - Да, отказывается, говорит подруга, но ты не очень-то расстраивайся, да не рыдай ты! Кстати, порыдать полезно: есть такая книга про "рыдающее дыхание", оно исцеляет многие болезни... в общем, отрыдаешься - напиши рассказ "Как я работала на Сороса".
С таким вот рыдающим придыханием я обратилась к следующей подруге, чтобы она заполнила анкету, ибо Сорос - благодетель, его грант поможет культуре и прочее, а подруга мне в ответ: "А я тоже с подозрением к нему отношусь". Вот те раз! Академик Лихачев - без подозрения, а тут в Перми многие - с подозрением... Почему? "Он же делает так много добра!" - "Да, делает много добра, но вопрос в том, что он хочет получить за него!" Вот те раз! Отвечаю: "Сказано: по плодам их узнаете их". А не сказано: подозревайте всех добрых людей...
Другой спор у меня произошел с К. Я поила его (и его жену) чаем. Песка уже не было, чай - последний, бледный... И говорю так, извиняясь: "Ну, бедна наша жизнь, но что слаще-то есть нашей работы зато..." И как К. взвился! Что? Слаще! Да его тошнит и рвет всегда, когда он пишет стихотворение. Я хотела сказать было: "Пить надо меньше", но вовремя сдержалась. Один поэт уже убежал от моих поучений, хватит. "Почему же вы пишете стихи, если так тяжело они вам даются?" - "Надо же чем-то расплачиваться за жизнь". Ну вот: слова высокие, но одних стихов-то мало! Как будто можно отделаться только писанием стихов! Это атеисты думают, что без покаяния можно расплатиться...
- А вы думаете, что радоваться надо? Это дети радуются любой ерунде: слепили из песка домик - и радуются! Кто радуется, кто с удовольствием пишет, тот еще не вырос из детства!
- Или уже вырос! - я гну свое, то есть Мамардашвили цитирую: Классикой что становится? Когда поэт все несчастья мира переварил и может предложить свою альтернативу. Классик - это выстраданная и мужественная душа...
26-го пришел поэт со сборником стихов "Спермокипящий кубок", а Колю Бурашникова мы все еще не нашли.
27-го закончились все картины! И я для Кычи (прозвище Ксении Г., в переводе с пермского говора - Сова) написала натюрморт в виде совы (два цветка - как глаза, листья носом легли на горшок). Так что живопись моя тоже от энциклопедии обогатилась новым сюжетом. Спасибо, энциклопедия!
Я уже всем стала прямо говорить: "Ребят, вы не думайте, что это некое масонское мероприятие: нет! Русская литература нуждается в энциклопедии". Белов Роберт ответил так: "Молчи, все равно от тебя может исходить только все масонское, и это хорошо".
Один автор сказал, что, мол, масонское не масонское, а все данные будут в компьютерной базе ЦРУ - это точно. Но я думаю, он так пошутил. Зачем мы в ЦРУ? Тем более что анкету он заполнил.
3 октября. Колю Бурашникова все еще не нашли! Где же он?! Где?
В одну из пятниц вечером пришел поэт-анархист (не путать с коммунистом!) Б. И. Он сказал, что хочет с нами выпить. Хорошо, согласился мой муж. Б. И. побежал за водкой с таким видом: "Они, конечно, в анархосиндикализме ни черта не понимают, но выпою им бутылочку и докажу, что это светлое будущее человечества". От вида бутылки кошка Жанна (которая пришла к нам от спившихся соседей и посему ненавидела всех, кто с бутылкой) стала цапать меня за ногу: "Не пей хоть ты, а то меня и отсюда выгонит голод, куда я пойду? Надо, чтоб кошке было куда пойти!" Я ее успокоила (я в самом деле почти никогда не пью). (Точнее, я сказала так: "Мне никогда, Жанна, не хочется выпить - разве что иногда мне напиться хочется".) А тут пришли еще заполнять анкеты поэт П. и профессор, доктор медицинских наук, геронтологиня Л. Она выпустила книгу стихов. И вся с глазами, иллюстрирующими успехи геронтологии (глазами студентки буквально). И зубы у нее такие прекрасные - или это уже успехи стоматологии? Пока я на кухне готовила закуску, шум в комнате нарастал, видимо, начали выпивать "Золотой женьшень". Я вошла на словах мужа:
- А Декарт для меня не авторитет!
Я: Для Мераба Декарт авторитет, а для Букура - не авторитет?
- Декарт-то для меня авторитет, но его дуализм для меня не авторитет.
Б. И.: Букур, ты уходишь от объективности!
- А никогда не говори при мне этого грязного слова! Засунь свой атеизм знаешь куда!
На спасение мира я бросилась с гитарой наперевес:
- Боря, пой!
Б. И. поет стихи Мандельштама. В его мелодии было все: трогательность, щемление, в голосе - хрипотца, приглашающая к изложению своей жизни.
И поэт П. принял это приглашение - взял гитару и запел свои стихи.
- Умереть в провинции - это все равно, что умереть в Освенциме... (Я вздрогнула, но смолчала.)
Когда Освенцим в таком же контексте появился второй раз, я записала себе на бумажку: "сказать?" Если очень мягко, то я ведь вправе это сказать?
- Знаете, - начала я, вся в колебаниях еще, - ведь шутить такими вещами, как Освенцим, не стоит!.. Гумилев написал, что пулю отлил рабочий отлили! И убили! Ахматова писала: "Забери и ребенка, и друга" - забрали обоих! Так она хоть за Родину молилась, таким образом желая спасти Россию! А тут - за что вы пострадаете? Даже если вам скучно в провинции, это не Освенцим!
- Замолчишь, нет? - закричал муж. - Ты гостей учить будешь? Ты для этого их созвала?
- Но, Слава... я хотела как лучше... мальчик очень талантлив, поэтому можно немного скорректировать... за все ведь приходится платить страшную цену!
- Какой он мальчик! Если человеку больше двенадцати лет, он уже мужчина!
- Тем более, зачем эти юные заблуждения, что словом можно играть...
- Ты успокоишься, нет! Нина!
Уходя, холостяк Боря мне шепнул: "Как жаль, что твой муж - Букур, а не я". Нет, не так! Он шепнул: "Нинкин, как жаль, что твой муж - Букур, а не я". Он весь еще в лексике шестидесятых: "Нинкин!" Но в мои пятьдесят это уже не раздражает, а напоминает молодость и умиротворяет. Но мужа его слова, конечно, не умиротворили. Он устроил мне грандиозный скандал! Дошли аж до развода! Но девочки стали нас утешать:
- Это все анкетирование, энциклопедисты! Ничего! Мы в дневниках будем писать просто: "Это был энциклопедический кризис в нашей семье". Или: "Во время энциклопедического кризиса мама написала сто восемь картин"... (Дочери все в меня - ведут дневники.)
- Ты хлеб второй день забываешь купить из-за этих энциклопедистов! продолжал кричать муж. - Ты сто рублей положила в рваный карман и потеряла!
- Сами хлеб купите, почему я одна должна вам все подавать! И сто рублей я находила перед поездкой в Москву, так что ровно столько же потеряла, семья не пострадала...
С прозаиками было еще труднее. Их нужно приглашать по три-четыре-пять раз (то же с драматургами, киносценаристами и мемуаристами!). И все равно не идут! Особенно трудно оказалось зазвать фантастов! В одного именно в эти дни ударил ЛУЧ ИЗ КОСМОСА (так и сказал!), и он якобы бешено работает под воздействием сего луча! Другой... сделал операцию своей любимой кошке и так переживает за нее, так переживает, что никак не может выбраться ко мне... В общем, захотелось мне самой напиться, чтобы все это покрылось зыбкой пленкой "Золотого женьшеня" и принималось без тоски.
- Ладно, может, Господь меня наградит за все это? - печально вопрошаю я вслух (по нескольку раз в день, положив трубку после звонка очередному энциклопедисту).
- Мама, Господь не награждает - он отнимает от твоих долгов.
- И то хорошо...
4 октября нашли в морге Колю Бурашникова. Убит. И как страшно изуродован! Ах, зачем ты, Коленька, написал:
...неужели в холодном овраге
отпоет меня соловей!
Вот и отпел...
После похорон Коли мне позвонил Ф. В., который не хотел принимать участия в энциклопедии, потому что Сороса не любит. Он изменил свое отношение к жизни! Говорит: "Смерть Коли должна нам уроком стать - не ссориться, а дружить надо! Я получил неверные сведения об энциклопедии, подленькие, а сейчас я все понял - заполню". И заполнил, и еще отксерокопировал для энциклопедии десять бланков (бесплатно)!
Позвонила и моя балерина - обещала принести анкету. Надумала!
Нашелся Черепанов! В общем, пермистика обогатилась (какое слово: в нем и "Пермь", и "мистика", которой у нас в изобилии).
Правда, появилась другая проблема: радио и телевидение просят у меня интервью об энциклопедии, я два дала, а потом уж взмолилась: "Ребята, когда ж мне свое-то писать! Ремонт закончить!" (забыла упомянуть, что все это время мы делали ремонт, и я просила: кто-нибудь, может, в своей организации достанет нам банку краски!).
ПОСТСКРИПТУМ. ОКТЯБРЬ: поэт-коммунист лично от себя дал вчера двести рублей на краску. Спасибо! И спасибо всем!

1 2