Алекс был вне себя от огорчения.
– Как ты можешь так говорить, Нина? Стоит русским свистнуть, как ты тут как тут, с готовностью щелкаешь каблуками! Неужели так трудно подумать своей головой?
Нина почувствовала знакомую резь в животе и опустила на стол свою чашку. Пальцы ее дрожали так, что кофе пролился на стол.
– Значит, Клаудия такого обо мне мнения?
Она сказала это, не подумав, и тут же пожалела о своих словах. В глазах Алекса вспыхнула бешеная ярость.
– Оставь ее в покое, Нина! Это касается только нас двоих – тебя и меня.
Нина не нашлась, что ответить. Она поднялась и вышла из-за стола. В коридоре Алекс догнал ее и крепко обнял за плечи.
– Я очень люблю тебя, Нина, – сказал он. – Я всегда буду любить тебя, но твоя фанатическая преданность кремлевским идолам выводит меня из себя Я не в силах переносить этого больше.
После этого разговора Алекс стал приезжать к ней гораздо реже, но Нина выдержала характер. Ни разу за все годы его учения она не позвонила Клаудии Беневенто, чтобы справиться о здоровье и успехах своего племянника.

* * *

В январе 1971 года в дверь ее квартиры кто-то негромко постучал. Нина как раз пила чай за столиком у окна гостиной, наблюдая за беспорядочной пляской редких снежинок в холодном воздухе. Январский снег всегда напоминал ей о последних днях Тони, и она погружалась в мрачное, подавленное состояние.
Заслышав стук, она встала и быстро пошла к дверям Даже проводя в одиночестве целые дни, она одевалась аккуратно и нарядно, а в тот день на ней было самое лучшее платье в белый горошек с белоснежным крахмальным воротником и черные кожаные туфли.
На пороге стоял молодой человек. На вид ему было не больше тридцати. Одет он был отнюдь не богато: в бежевую куртку из грубой шерсти, протертую на локтях, коричневые брюки из хлопчатобумажной английской ткани и желтые ботинки на толстой подошве. Шея его была замотана толстым вязаным шарфом, на носу криво сидели сильные очки. На неопрятных длинных волосах таяли снежинки.
– Миссис Крамер?
– Да?
– Надеюсь, я не очень вас побеспокоил? – поинтересовался незнакомец, и, прежде чем Нина успела ответить, он уже вошел в прихожую, оставляя на ее ковре мокрые следы. – Мое имя Дэвид Хьюз, я писатель.
Он говорил с сильным британским акцентом, который только подчеркивал старомодность его наряда.
– Могу я с вами поговорить?
– О чем? – спросила Нина.
“Неужели об Алексе?” – подумала она с тревогой.
– Об Александре Колодном.
Нине потребовалось несколько минут, чтобы до конца осознать услышанное. Саша Колодный, ее Саша! Она не слышала этого имени вот уже почти тридцать лет. У нее даже закружилась голова, и она вынуждена была ухватиться за спинку стула, чтобы не упасть.
– Саша? Вы знаете Сашу?
– Он был вашим мужем, не правда ли? – Глаза Хьюза заметались за стеклами очков, оглядывая квартиру.
– Нет, не мужем. – В минуты волнения английский язык Нины становился еще более неуклюжим. – Саша. Он умер? – удалось вымолвить ей наконец.
Сердце бешено колотилось в ее груди.
– Нет, насколько мне известно, – сказал англичанин, проходя в гостиную. – Можно мне присесть?
– Где он? Где Саша?
Не дождавшись приглашения, англичанин уселся в одно из кресел.
– По правде говоря, я надеялся, что вы расскажете мне об этом. – Он огляделся по сторонам и разочарованно сморщил нос. Очевидно, он рассчитывал увидеть на стенах портреты Александра Колодного.
– Мне сказали, что он был вашим первым мужем.
Нина покачала головой.
– Мы не были женаты. Он был моим... другом.
– Понятно, – кивнул Хьюз, расстегивая свою куртку. – Видите ли, я пишу о нем книгу. Мне казалось, что вы сможете мне помочь.
Нина напряженно опустилась на краешек стула, затем снова встала.
– Книгу? О Саше? Зачем это вам понадобилось? Все это было очень подозрительно, впрочем, и самозваный писатель тоже не внушал ей доверия. О Саше она не слышала с самого начала войны, с того дня, как получила письмо из Парижа от Эмилии Майер.
Дэвид Хьюз улыбнулся, обнажая большие, как у кролика, зубы.
– Вы прекрасно знаете ответ на этот вопрос. Ваш Саша – настоящий герой. Есть ли у вас его фотографии? Или фото, где вы были бы сняты вместе?
– Герой? – Рука Нины метнулась к груди, колени подогнулись, и она снова села на стул. Она сидела очень прямо, повернувшись к нему лицом. – Почему он герой?
Англичанин покачал головой.
– Вы и в самом деле не знаете? Должно быть, вы просто не читаете европейскую прессу. – Он порылся в кармане и достал фотографию. – Взгляните.
Нина поспешно надела на нос очки. Это была фотография мужчины, снятого под довольно странным углом, – сзади и немного снизу вверх. Мужчина обернулся к фотографу через плечо. Лицо его было полностью лишено выражения, глаза смотрели проницательно и холодно, и в то же самое время в них сквозила тень удовлетворенности. Выглядел он очень элегантно: в костюме, в белоснежной сорочке и при галстуке. Светлые волосы были коротко подстрижены, а непослушные кудри цвета светлого меда вовсе исчезли. Скулы заострились, рот стал властным, почти жестоким, а шея выглядела крепче и шире, однако все это были приметы возраста. Ошибки быть не могло – перед Ниной была фотография ее Саши.
– Этот снимок, – пояснил англичанин, – был сделан парижским отделением гестапо незадолго до ареста Александра Колодного. Его знали там под именем Теодора Шредера, однако друзья из французского Сопротивления называли его Шеф. – Протягивая ей фотографию, он добавил: – Возьмите себе, это копия. У меня дома есть еще одна такая.
Нина взяла фотографию в руки, и ее пальцы, действуя словно сами по себе, нежно погладили любимое лицо.
– Шеф... – эхом повторила она. Ее Сашу прозвали Шефом... – Наклонившись вперед, она попросила: – Пожалуйста, расскажите мне о Саше.
Вдруг она спохватилась, что совсем забыла о правилах приличия.
– Прошу прощения, может быть, выпьете кофе? Или вы предпочитаете чай?
Англичанин рассказал ей, что Александр Колодный попал в Париж в 1929 году и работал каменщиком, мойщиком посуды, плотником. В 1936 году он пересек испанскую границу и сражался на стороне республиканцев, против генерала Франко. В битве на Эбро он был ранен. После возвращения в Париж он был назначен шефом советской разведсети в Западной Европе. Откровенно говоря, это и было той самой главной причиной, по которой он выехал из Советской России и отправился сначала в Палестину, а потом во Францию: он должен был создавать свои агентурные сети и вербовать сторонников.
Нина вспомнила ту ночь, когда Саша разбудил ее и сказал:
– Поедем со мной в Палестину.
Она не поехала с ним. Они не были сионистами, а Саша не мог тогда рассказать ей, что получил особое задание. Нина, в свою очередь, боялась признаться ему в своей беременности. Это глупое взаимонепонимание и разрушило всю ее жизнь. Господи, неисповедимы пути твои!
– Тогда, – рассказывал англичанин, – Колодный изменил фамилию на Шредер. Он появился в шикарном шестнадцатом квартале французской столицы, изображая из себя удачливого богатого дельца. У него не переводились деньги, его огромная контора занимала лучшее помещение на улице Виктора Гюго, к тому же у него оказалось немало влиятельных знакомых в высших эшелонах власти. И женщины... – добавил Хьюз, ненадолго отводя глаза. – У него было много молодых привлекательных женщин.
Нина покачала головой. Саша был так красив, неудивительно, что француженки вешались ему на шею.
После того как Франция капитулировала перед немецкими войсками, Шредер стал одним из первых парижских дельцов, которые стали сотрудничать с оккупантами. Но это была лишь видимая сторона его деятельности. В тайне же он продолжал выполнять свое задание, и созданная им разведывательная сеть работала на полную мощность, передавая в Москву жизненно важную информацию о военной мощи немцев. Высшим его успехом стало секретное послание Сталину, касающееся неизбежного нападения Гитлера на Советский Союз. Шеф сообщил в Москву даже кодированное название операции – план “Барбаросса”, а также дату ее начала – 22 июня 1941 года.
– Но... этого не может быть! – неуверенно возразила Нина. – Красная Армия не была готова к нападению фашистской Германии.
Дэвид Хьюз серьезно кивнул.
– Совершенно верно. Сталин не поверил Шефу. Вскоре после этого успеха гестапо схватило Колодного-Шредера, но ему удалось выйти на свободу, пообещав сотрудничать с немцами и передавать им информацию. Он и в самом деле передал им кое-какие сведения второстепенной важности, касающиеся его агентурных сетей. Затем в один прекрасный день, когда его везли через Париж на машине гестапо, он попросил остановиться возле аптеки, чтобы купить аспирин. Машина затормозила возле Лионского вокзала. Саша направился в большую аптеку на углу, спокойно вышел через черный ход и буквально растворился в воздухе.
Нина как зачарованная слушала этот рассказ.
– Однако в конце войны началась самая тяжелая и трагическая полоса в жизни Александра Колодного... – продолжал англичанин.
Снаружи начинало темнеть, а сильный ветер тихонько стонал за окнами в кухне.
– В Париж прилетел специальный самолет, который должен был доставить Шефа в Москву. Русские сказали Колодному, что его хочет видеть сам Сталин, чтобы лично поздравить и наградить героя.
– Как-как? – перебила Нина, которая не поняла последних слов.
– Наградить – значит, дать орден или медаль, – пояснил англичанин. – Они сказали ему, что Сталин вручит ему медаль.
– И что же сказал Саше Сталин? – Нина наклонилась вперед, предчувствуя жестокий удар.
– Александр Колодный так и не увиделся со Сталиным. С аэродрома его доставили прямо на Лубянку. Одиннадцать лет он просидел в тюрьме и был освобожден только в пятьдесят шестом...
Нина сама не заметила, как вскочила.
– Я... – задыхаясь, пробормотала она. – Я не верю вам. Почему Сталин так поступил?
Англичанин посмотрел на нее поверх своей чашки с чаем.
– В самом деле, Сталин должен был бы наградить вашего Сашу, однако этим он признал бы, что Колодный был прав, сообщая дату начала войны, а он, генералиссимус, ошибался. Он не слушал предупреждений, продолжая доверять Гитлеру. Эта его близорукость обошлась русским в миллионы человеческих жизней...
– Я не верю, – упрямо перебила Нина. – Не верю...
– И для того, чтобы не признавать своей ошибки, Сталин отправил Александра Колодного в Лубянскую тюрьму.
Нине неожиданно пришло в голову, что Тоня и Саша находились в одной и той же тюрьме в одно и то же время. Может быть, их камеры даже были рядом, в одном блоке. Может быть, они даже мельком встречались в коридорах, не зная один другого. И вот два человека, которых Нина любила в жизни больше всего, оба пали жертвами Сталина.
– Что с ним? Где теперь Саша? – спросила она.
Хьюз пожал плечами.
– Я надеялся, что вы знаете. По некоторым сведениям, он был реабилитирован и вернулся на работу в госбезопасность. После выхода из тюрьмы он совершенно исчез из нашего поля зрения. А теперь давайте вернемся к тем временам, когда вы с ним встретились. Можете ли вы рассказать мне о нем что-нибудь интересное?
– Нет! – в испуге затрясла головой Нина. – Мне нечего рассказать.
– Но почему? Это из-за других женщин, которые у него были?
– Нет-нет, другие женщины меня не волнуют. – Она сняла очки, повертела в руках и снова надела. Она не знала, как ей справиться со своими чувствами.
– Неужели вы не хотите снова увидеть его?
– Почему вы спрашиваете?
– Потому что книга, которую я пишу, будет опубликована во всем мире. Я уверен, что она попадет и в СССР. Если Александр Колодный еще жив, он будет знать, где его Нина и как ее найти.
– Нет, – непреклонно ответила Нина. – Он не захочет искать свою Нину. Мне нечего вам рассказать.
Но англичанин продолжал настаивать, убеждать, в запальчивости он даже повысил голос, и Нина в конце концов уступила. Нет, конечно же, не этому неприятному “писателю”. Она уступила своему подспудному, давно подавляемому желанию во весь голос рассказать кому-нибудь историю своей любви к Саше Колодному. Ей почти не приходилось сдерживаться, когда она рассказывала ею их встрече, о том, что они жили “как муж и жена, но только без раввина”. Нина принесла из своей комнаты пожелтевшие от времени письма и фотографии, до которых она не разрешила Хьюзу даже дотронуться и показывала их ему из своих рук.
Исповедь принесла ей чувство невероятного облегчения. Нине казалось, что какая-то другая женщина, много лет находившаяся в заточении внутри нее, наконец-то облегчила себе душу признаниями.
Хьюз ушел от нее далеко за полночь. Нина сполоснула чашки и бокал, в котором она подавала англичанину шерри, потушила свет и пошла в свою спаленку. На ночных улицах Бруклина выл сердитый ветер, а она лежала без сна и думала, думала, думала.
В ту ночь она много плакала о своей потерянной юности, сожалела о большой ошибке, которую совершила, когда отказалась поехать с Сашей в далекую страну. Одновременно ей было радостно от того, что скромный и застенчивый девятнадцатилетний паренек, которого она знала в Киеве давным-давно, в конце концов сделал правильный выбор. Саша был выдающимся человеком, и она была горда тем, что поняла это с самого начала, как только увидела его.
Ее жизнь тоже не была закончена, все еще нет. Теперь у нее появилась новая надежда, согревшая ее старость. Может быть, однажды Саша найдется, может быть, этому даже поможет книга, которую напишет англичанин. Она надеялась, что проживет достаточно долго и снова увидит его...
По ее телу пробежала легкая дрожь – то был трепет радости, предвкушения их встречи. Ей нужно было так много сказать ему, что, когда они встретятся, они, наверное, проговорят не один день.
Как жаль, что их мальчик умер. Саша, должно быть, очень обрадовался бы тому, что у него есть сын. Но сына у него не было, и Нина утаила от англичанина эту подробность. Не скажет она об этом и Саше, если им доведется когда-нибудь свидеться.

* * *

Дмитрий не знал подлинного имени и должности человека, который обучал его “образу действий разведчика-нелегала в западном городе”. Это был представительный, широкоплечий мужчина с львиной гривой седых волос, которые когда-то были светло-русыми. Нос у него был прямой, крупный, а рот упрямый и волевой. Одет он был чаще всего в старый твидовый пиджак поверх черной рубашки, которая была застегнута до самого подбородка. Походка его казалась неуклюжей, обманчиво медленной. Сам Октябрь говорил о нем с необычным уважением, называя его не иначе как Шеф, однако ходили слухи о том, что Шеф – выпускник Лубянской тюрьмы, где он провел чуть ли не десять лет после завершения фантастически сложного задания в годы войны. Нрав у него был угрюмый, сардонический; к тому же он не принадлежал к внутреннему кругу работников отдела и, следовательно, не имел доступа к делам оперативной разработки. До своего заключения в тюрьму он много лет прожил в Западной Европе и теперь готовил специалистов “Управления мокрых дел” к их самостоятельным операциям за рубежом.
– Вашей базой и вашим штабом должно быть кафе, всегда и везде, – поучал он Дмитрия.
Они встретились у подъезда мрачного здания на Балаклавском проспекте, где Октябрь устроил новый штаб Тринадцатого отдела. Дмитрий должен был отправиться за границу на задание, и Шеф был приставлен к нему для тщательной индивидуальной подготовки.
– В Париже, – продолжал он, и Дмитрий обратил внимание на то, что голос у Шефа глухой и что он слегка картавит. – В Париже ты найдешь кафе на углу каждой улицы. Точно также обстоит дело в Брюсселе и в Риме. В Англии, Германии и Соединенных Штатах кафе встречаются не так часто, однако в каждой крупной гостинице найдется подходящий бар или ресторан. Все встречи ты должен назначать в кафе и помни: толпа – твоя лучшая защита. Как только ты окажешься в гуще людей, можешь чувствовать себя в безопасности.
Шеф отвез Дмитрия в село Гавриково под Москвой, где был выстроен учебно-тренировочный комплекс КГБ. Это был обширный полигон в сосновом лесу, окруженный заборами с колючей проволокой и вышками, на которых стояли часовые. Шеф провел Дмитрия в восточное крыло здания, в комнату на первом этаже, которая была точной копией парижского кафе с его увешанными зеркалами стенами, пластиковыми столиками, бильярдом-автоматом и баром с латунной стойкой. Кроме них двоих, в комнате никого не было, однако Дмитрий без труда мог представить себе, как множество мужчин и женщин заполняют его, садятся за столики и как официанты в длинных белых фартуках разносят заказы клиентам.
– Всегда садись спиной к стене, поблизости от служебного входа, – сказал Шеф и кивнул, увидев, что Дмитрий выбрал правильное место. – Никогда не повышай голос, чтобы подозвать официанта, не щелкай пальцами, не хватай его за рукав и не заказывай того, чего нет в меню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66