в своей благовоспитанности они пошли даже дальше и стали беседовать на разные, не относящиеся к ужину, темы, однако вялость и принужденность тона выдавали их с головой. А молодежь радостно заявила, что есть очень хочется и что, несмотря на поздний час, ужин будет весьма кстати.
Счастливая звезда сопутствовала влюбленному Дику за столом. Он сидел рядом с Фэнси и с восторгом пользовался возможностью пить из рюмки, из которой по ошибке отпила она, касаться башмаком края ее юбки и - о, блаженство! - гладить кошку, которая несколько минут просидела на коленях у Фэнси, а потом перебралась к нему, и чьей шерсти за секунду до этого касалась ее рука.
Кроме того, на его долю выпадали неожиданные маленькие радости; например, он стал было накладывать ей салату, когда же она отказалась, переложил себе этот салат, почти побывавший у нее на тарелке, заметив, что незачем-де пропадать добру. Вдобавок он то и дело исподтишка поглядывал на ее профиль, любуясь посадкой головы, изгибом шеи и прочими очаровательными подробностями облика резвой богини, которая тем временем вела довольно непринужденный, если не слишком непринужденный, разговор с мистером Шайнером, сидевшим напротив; не одобряя в душе такой вольности, Дик все же, после долгих колебаний, решил не придавать этому особого значения.
- А теперь у нас звучит иная музыка, - заметила мисс Фэнси, проявляя остроту ума, которой требовало ее положение, и имея в виду звон вилок и ножей, сменивший пение скрипок.
- Верно, - отозвался возчик, - а когда тебе перевалило за сорок, слушать ее, пожалуй, даже приятнее. Разве что отец не согласится - другого такого любителя скрипок не сыщешь. Они его прямо за сердце берут, верно, отец?
Старший Дьюи, сидевший на другом конце стола, улыбнулся в знак согласия.
- А как меня один раз музыка за сердце взяла, - сказал мистер Пенни, ни в жизнь не забуду. Дело было в Кэстербридже на похоронах бедняги капрала Найнмена, и я тогда в первый раз услышал "Похоронный марш". У меня прямо мороз подрал по коже и волосы на голове зашевелились - ей-богу! А когда все кончилось, и трубы прогремели в последний раз, и над могилой героя дали залп, у меня со лба скатилась капля ледяного пота и еще одна со щеки. Да, такая музыка всю душу переворачивает.
- А отец и сейчас такой же, как был в пятнадцать лет, - продолжал возчик, указывая на старого Уильяма, который в этот момент подносил ко рту ложку, - ради музыки готов хоть с голоду помереть.
- А по-моему, - проговорил Майкл Мейл и легонько откашлялся для придания вящей убедительности своим словам, - музыка с едой - родные сестры.
Он поднял кружку и стал пить, с каждым глотком все дальше запрокидываясь назад. Постепенно его тело из перпендикулярного положения приняло наклонное, а взгляд прочертил линию с противоположной стены на потолок. Затем он еще раз откашлялся.
- Сижу я как-то обедаю в трактирчике "Три моряка" в Кэстербридже, и вдруг на улице возьми да и заиграй духовой оркестр. И так, я вам скажу, они хорошо играли! А ел я - как сейчас помню! - жареную печенку и легкие. И что бы вы думали? Челюсти у меня сами заходили в такт музыке. Оркестр играет на шесть восьмых - и я волей-неволей жую на шесть восьмых. Оркестр заиграл на четыре четверти - и у меня челюсти заработали на четыре четверти. Красота, да и только! Никогда не забуду этот оркестр.
- Вот уж впрямь музыкальная история, - заметил дед Джеймс с отсутствующим видом, которым сопровождаются высказывания сугубо неодобрительного характера.
- Не люблю я эти Майкловы музыкальные истории, - сказала миссис Дьюи. Человеку воспитанному такая грубость не по вкусу.
Майкл как-то неопределенно пошевелил губами, словно хотел улыбнуться, но не знал, уместно ли это, и, наконец, придал своему лицу выражение, говорившее, что от такой приятной женщины, как жена возчика, и замечание выслушать не в тягость.
- Вот Энн не нравится, - убежденно заговорил Рейбин, - а по мне, если история чуточку грубовата, так это даже лучше, - значит, в ней все правда. И еще я люблю, чтоб у истории не было морали. Все правдивые истории, ребятки, или грубоваты, или у них нет морали, это уж непременно. Если бы в правдивых историях все было прилично, да в них была бы мораль, кому бы тогда понадобилось выдумывать притчи?
С этими словами возчик встал из-за стола и пошел принести еще сидра, меду, эля и настойки.
Миссис Дьюи вздохнула и заметила (будто бы за спиной мужа, но достаточно громко, чтобы он услышал):
- Ну что с ним поделаешь! Если бы кто знал, чего мне стоит не давать ему совсем уж распускаться. Да вот он только что за ужином сказал "морква" ну прямо как мужик. Нет, меня совсем по-другому учили. У нас в семье всегда говорили "морковь"; мать воспитывала нас, девочек, по-благородному. Во всем приходе не было другой семьи, где бы так заботились о манерах.
Пришел час расставания. Фэнси не могла остаться ночевать, потому что ее ждала дома нанятая на этот вечер женщина. Покинув редеющие ряды танцоров, она ненадолго исчезла, а когда, тепло одетая, сошла вниз, то показалась Дику изменившейся до неузнаваемости: держалась она (к его глубочайшему огорчению) весьма сдержанно и безразлично и ничем не напоминала ту резвушку, какой была всего четверть часа назад и которая разрешала Дику обнимать себя за талию и не старалась держаться подальше от куста омелы.
"Какая перемена, - размышлял юноша с горечью закоренелого циника. - Как обманчиво поведение девушки во время танцев! Взять хоть Фэнси! Весь вечер можно было держать ее за руку, обнимать - даже целовать! По полчаса кряду я танцевал с ней, прижимая к себе так крепко, что между нами не прошел бы и листок бумаги; я слышал, как ее сердце бьется рядом с моим, я чувствовал каждое ее дыхание. Но вот она сбегала наверх, надела шляпку и накидку - и я уже не смею дотронуться до нее, словно..."
Не найдя достойного сравнения, Дик вернулся к действительности.
Однако оказалось, что он еще не испил до дна всей чаши страданий. Владелец золотой цепочки, по примеру всех пылких холостяков, беззастенчиво использующих то обстоятельство, что им по дороге с хорошенькой девушкой, заверил Фэнси, с полным пренебрежением к чувствам Дика и отнюдь не в холодных выражениях, что он (Шайнер) не такой человек, чтобы лечь спать, не доставив свою повелительницу к двери ее дома, нет уж, он не такой, никто не скажет, что он такой, и что, пока он ее не проводит, он не отойдет от нее ни на шаг, - провалиться ему, если отойдет. Мисс Дэй приняла его предложение, по мнению обуреваемого дурными предчувствиями Дика, слишком охотно, - во всяком случае, гораздо охотнее, нежели того требовало естественное желание обрести защиту от опасностей ночи.
Она ушла. Дик смотрел на стул, где она только что сидела, и он казался ему оправой, из которой вырвали драгоценный камень. На столе стояла ее рюмка, а на дне ее - остатки наливки, которую она так и не смогла допить, сколько ни уговаривал ее возчик (похлопывая при этом по плечу своей тяжелой, как паровой молот, ручищей), но той, чьи губы касались этой рюмки, уже не было. На ее тарелке осталось несколько прелестных крошек, но той, что ела с этой тарелки, больше не было.
Оставшись с родными, Дик почувствовал, что его раздражают их благодушные физиономии. Он прямо-таки негодовал на отца, который после ухода гостей продолжал пребывать в прекрасном настроении, и от души возмущался, слушая, как дед Джеймс (который немного задержался) радуется, что все наконец разошлись.
- Ну вот, теперь можно спокойно закусить, - умиротворенно сказал возчик, - а то я за весь вечер так и не успел как следует поесть. Вот хорошенький кусочек ветчинки, не очень жирный и не очень постный, да к нему немного маринаду - куда как будет славно! И по правде сказать, ребятки, нутро у меня до того пересохло, так и горит.
- Повеселиться иногда не плохо, - сказала миссис Дьюи обычным домашним голосом, уже без той изысканной манерности, которую ей приходилось соблюдать весь вечер, - но, господи боже мой, сколько на другой день приходится вывозить грязи! И посуду надо мыть, и вилкиножи чистить, и пыль вытирать, и комнаты проветривать, да, глядишь, вдобавок стул сломали или еще чего, пожалуй, и не захочешь никакого рождества... Ох-охох! - последовал затяжной зевок, во время которого часы в углу успели протикать много раз. Затем хозяйка дома окинула взором сдвинутую с места, покрытую пылью мебель и, потрясенная этим зрелищем, опустилась на стул.
- Слава тебе, господи, помаленьку становится легче! - с набитым ртом весело проговорил возчик, не поднимая глаз от тарелки и врубаясь ножом в ветчину, точно топором в лесную чащу. - А ты иди-ка спать, Энн, что толку сидеть да зевать? У тебя и так вид, как у заигранной скрипки. Устала небось? Двери я запру, часы заведу, а ты иди спать, а то завтра на себя не будешь похожа.
- Да уж вправду, пойти, что ли?
Миссис Дьюи провела рукой по глазам, сгоняя дремоту и набираясь сил встать и пойти наверх.
Странное дело, думал Дик, почему это отношения мужей с женами лишены всякого Чувства? Нет, если он когда-нибудь женится на этой ч_у_дной, недоступной Фэнси, они с ней никогда не забудут о Любви и не станут разговаривать такими невыносимо скучными голосами, как его отец и мать. Самое удивительное, что все отцы и матери, каких он знал, вели себя точно так же, как его родители.
IX
ДИК НАНОСИТ ВИЗИТ В ШКОЛУ
Прошла первая неделя нового года, и по окончании каникул, которые она провела дома, Фэнси снова вернулась в Меллсток.
В течение всей следующей недели Дик при каждой возможности случайно оказывался возле школы, однако Фэнси ни разу не явилась его взору. На другой день после вечеринки миссис Дьюи, убирая комнаты, нашла ее носовой платок, и Дик ценой немалых ухищрений заполучил этот дар судьбы, вызвавшись вернуть его по принадлежности, как только представится возможность. Но он все не решался прийти к Фэнси в дом под таким пустячным предлогом и откладывал эту крайнюю меру, опасаясь, что в случае, если он ей совершенно безразличен, его появление с платком может показаться довольно нелепым, что она догадается об его истинной цели, и Дик, таким образом, уронит себя в глазах этой насмешливой особы - а ее мнение, даже независимо от того, любит она его или нет, было для него теперь всего важнее.
Но терпению двадцатилетнего влюбленного есть предел, и у Дика оно наконец иссякло. И вот в субботу он неторопливой походкой подошел к школе, окинул ее рассеянно-безразличным взглядом и узрел свой предмет в дальнем конце сада; надев перчатки и вооружившись лопатой, Фэнси сражалась с вторгшимся на запретную территорию кустом колючек.
Стараясь скрыть обуревавшие его чувства от подозрительно поблескивающих окон на другой стороне улицы, Дик прикинулся занятым человеком, который страшно спешит и хочет только побыстрей отдать платок и покончить с этим пустяковым делом.
Его ухищрения, однако, потерпели полный провал: калитка оказалась запертой, во избежание того, чтобы дети, игравшие перед школой в прятки, забегали в сад учительницы.
Фэнси его не увидела, и ему оставалось одно - окликнуть ее по имени.
- Мисс Дэй! - крикнул он, покосившись при этом в сторону любопытных окон и как бы говоря: ну и что тут такого, просто мне нравится покричать, а кто там в саду находится, мне и дела пет. Звук его голоса прокатился над садом и замер. Однако мисс Дэй его не услышала и, ничего не подозревая, продолжала возиться с кустом.
Мужественно игнорируя подглядывавшие окна, Дик крикнул еще раз. Фэнси даже не подняла головы.
В третий раз он закричал что было мочи и тут же повернулся и сделал несколько шагов назад, давая окнам понять, что он пришел сюда отнюдь не для собственного удовольствия.
На этот раз она его услышала, оторвалась от своего куста и через заднюю дверь вошла в школу. Гулко зазвучали приближающиеся шаги, дверь отворилась, и взору Дика предстали розовое личико и изящная фигурка молодой учительницы, на одну четверть скрытые косяком двери. Взглянув на своего посетителя и узнав его, она подошла к калитке.
Побледнела ли она при виде его, покраснела или осталась такой, как была, - этот вопрос Дик впоследствии задавал себе сотни раз, но так и не смог на него ответить, хотя провел в мучительных раздумьях не один час.
- Ваш платок... мисс Дэй... я... вот... принес, - проговорил он и рывком протянул ей платок. - Мать нашла его под стулом.
- Большое спасибо, мистер Дьюи. А я все ломала голову, куда он делся.
И тут Дик, не имея опыта в сердечных делах, - собственно, у него до этого вовсе не было сердечных дел, если не считать робких школьных симпатий, - не сумел воспользоваться обстановкой и совершил ошибку, которая стоила ему многих горьких минут и одной бессонной ночи.
- До свидания, мисс Дэй.
- До свидания, мистер Дьюи.
Калитка закрылась; она ушла, и Дик остался у ворот ни с чем. Разумеется, Ангел был не виноват - девушка, живущая одна, не может пригласить в дом человека, которого она так мало знает, это Дик должен был задержать ее у калитки, вместо того чтобы так глупо выпаливать "до свидания". Он пожалел, что заранее не обдумал все хорошенько, и отправился восвояси.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
ВЕСНА
I
ПРОГУЛКИ МИМО ШКОЛЫ
Весна постепенно вступала в свои права, и Дик стал гораздо чаще, чем прежде, уходить по делам, причем всякий раз оказывалось,
что кратчайший путь домой или из дому лежит мимо школьного сада. Его упорство было в конце концов вознаграждено: на девятнадцатый раз, завернув за угол сада, он увидел мисс Фэнси в открытом окне второго этажа. На ней было темно-серое платье, и она смотрела прямо на тулью его шляпы. Последовавший обмен дружескими приветствиями так воодушевил Дика, что он стал еще чаще ходить мимо школы и почти протоптал вдоль забора тропинку, которой там никогда раньше не было. Наконец ему посчастливилось встретить Фэнси лицом к лицу на дороге возле калитки. Затем последовала еще одна встреча и еще одна. По поведению Фэнси можно было заметить, что видеть Дика доставляло ей некоторое удовольствие; но что за этим скрывалось - польщенное самолюбие или истинное чувство, которого одного лишь добивался Дик, - этого он решить не мог, хотя часами раздумывал над каждым ее словом и взглядом.
II
СОВЕТ МУЗЫКАНТОВ
Ясный весенний день клонился к вечеру. Закатное солнце, полускрытое разметавшейся гривой облаков, заливало землю приглушенным золотисто-янтарным сиянием.
Меллстокские музыканты собрались возле мастерской мистера Пенни в Нижнем Меллстоке. Всех их ярко освещало солнце, и позади каждого тянулась тень длиной с колокольню. Поля шляп не защищали глаза от света, источник которого находился так низко.
Дом мистера Пенни был последним в ряду и стоял в низине у дороги; копыта лошадей и колеса повозок оказывались вровень с окном его мастерской. Это окно, низкое и широкое, бывало открыто с утра до вечера, и в нем всегда виднелся занятый работой мистер Пенни, напоминавший вставленный в раму портрет сапожника кисти какого-нибудь современного Морони. Он сидел лицом к дороге, держа в руке шило, а на коленях башмак, и поднимал голову только в те мгновения, когда протягивал дратву; на секунду его очки вспыхивали в лицо прохожему ярким отблеском, а затем он снова склонялся над башмаком. Позади него на стене рядами висели колодки, большие и маленькие, толстые и тонкие, а в самой глубине мастерской можно было разглядеть мальчишку-ученика, обвязавшего волосы веревочкой (видимо, для того, чтобы они не падали на глаза). Он улыбался словам приятелей мистера Пенни, остановившихся у окна поболтать, но сам в его присутствии никогда не раскрывал рта. За окном обычно было вывешено, словно для просушки, голенище сапога. Никакой вывески над дверью не было: здесь, как в старых банкирских домах и торговых фирмах, пренебрегали всякого рода рекламой, и мистер Пении почел бы ниже своего достоинства оповещать о своем заведении посторонних, поскольку его отношения с заказчиками строились исключительно на давнем знакомстве и личном уважении.
Музыканты то подходили к самому окну мастерской и опирались о подоконник, то отступали на шаг-другой, что-то горячо доказывая мистеру Пенни и подкрепляя свою речь решительными жестами. Мистер Пенни слушал, восседая в полумраке мастерской.
- По мне, если кто с тобой одно дело делает - хотя бы по воскресеньям, - ты за тех должен стоять горой, я так считаю.
- Да уж хорошего не жди от тех, которые сроду не работали в поте лица и не знают, что это такое.
- А мне сдается, он тут ни при чем, это все она - ее штучки.
- Да нет, вряд ли. Просто это он такой несуразный. Взять хоть его вчерашнюю проповедь.
- Да что ж проповедь - задумал он ее очень даже неплохо, только не сумел написать и прочитать как следует. Вся беда в том, что она так и осталась у него в голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Счастливая звезда сопутствовала влюбленному Дику за столом. Он сидел рядом с Фэнси и с восторгом пользовался возможностью пить из рюмки, из которой по ошибке отпила она, касаться башмаком края ее юбки и - о, блаженство! - гладить кошку, которая несколько минут просидела на коленях у Фэнси, а потом перебралась к нему, и чьей шерсти за секунду до этого касалась ее рука.
Кроме того, на его долю выпадали неожиданные маленькие радости; например, он стал было накладывать ей салату, когда же она отказалась, переложил себе этот салат, почти побывавший у нее на тарелке, заметив, что незачем-де пропадать добру. Вдобавок он то и дело исподтишка поглядывал на ее профиль, любуясь посадкой головы, изгибом шеи и прочими очаровательными подробностями облика резвой богини, которая тем временем вела довольно непринужденный, если не слишком непринужденный, разговор с мистером Шайнером, сидевшим напротив; не одобряя в душе такой вольности, Дик все же, после долгих колебаний, решил не придавать этому особого значения.
- А теперь у нас звучит иная музыка, - заметила мисс Фэнси, проявляя остроту ума, которой требовало ее положение, и имея в виду звон вилок и ножей, сменивший пение скрипок.
- Верно, - отозвался возчик, - а когда тебе перевалило за сорок, слушать ее, пожалуй, даже приятнее. Разве что отец не согласится - другого такого любителя скрипок не сыщешь. Они его прямо за сердце берут, верно, отец?
Старший Дьюи, сидевший на другом конце стола, улыбнулся в знак согласия.
- А как меня один раз музыка за сердце взяла, - сказал мистер Пенни, ни в жизнь не забуду. Дело было в Кэстербридже на похоронах бедняги капрала Найнмена, и я тогда в первый раз услышал "Похоронный марш". У меня прямо мороз подрал по коже и волосы на голове зашевелились - ей-богу! А когда все кончилось, и трубы прогремели в последний раз, и над могилой героя дали залп, у меня со лба скатилась капля ледяного пота и еще одна со щеки. Да, такая музыка всю душу переворачивает.
- А отец и сейчас такой же, как был в пятнадцать лет, - продолжал возчик, указывая на старого Уильяма, который в этот момент подносил ко рту ложку, - ради музыки готов хоть с голоду помереть.
- А по-моему, - проговорил Майкл Мейл и легонько откашлялся для придания вящей убедительности своим словам, - музыка с едой - родные сестры.
Он поднял кружку и стал пить, с каждым глотком все дальше запрокидываясь назад. Постепенно его тело из перпендикулярного положения приняло наклонное, а взгляд прочертил линию с противоположной стены на потолок. Затем он еще раз откашлялся.
- Сижу я как-то обедаю в трактирчике "Три моряка" в Кэстербридже, и вдруг на улице возьми да и заиграй духовой оркестр. И так, я вам скажу, они хорошо играли! А ел я - как сейчас помню! - жареную печенку и легкие. И что бы вы думали? Челюсти у меня сами заходили в такт музыке. Оркестр играет на шесть восьмых - и я волей-неволей жую на шесть восьмых. Оркестр заиграл на четыре четверти - и у меня челюсти заработали на четыре четверти. Красота, да и только! Никогда не забуду этот оркестр.
- Вот уж впрямь музыкальная история, - заметил дед Джеймс с отсутствующим видом, которым сопровождаются высказывания сугубо неодобрительного характера.
- Не люблю я эти Майкловы музыкальные истории, - сказала миссис Дьюи. Человеку воспитанному такая грубость не по вкусу.
Майкл как-то неопределенно пошевелил губами, словно хотел улыбнуться, но не знал, уместно ли это, и, наконец, придал своему лицу выражение, говорившее, что от такой приятной женщины, как жена возчика, и замечание выслушать не в тягость.
- Вот Энн не нравится, - убежденно заговорил Рейбин, - а по мне, если история чуточку грубовата, так это даже лучше, - значит, в ней все правда. И еще я люблю, чтоб у истории не было морали. Все правдивые истории, ребятки, или грубоваты, или у них нет морали, это уж непременно. Если бы в правдивых историях все было прилично, да в них была бы мораль, кому бы тогда понадобилось выдумывать притчи?
С этими словами возчик встал из-за стола и пошел принести еще сидра, меду, эля и настойки.
Миссис Дьюи вздохнула и заметила (будто бы за спиной мужа, но достаточно громко, чтобы он услышал):
- Ну что с ним поделаешь! Если бы кто знал, чего мне стоит не давать ему совсем уж распускаться. Да вот он только что за ужином сказал "морква" ну прямо как мужик. Нет, меня совсем по-другому учили. У нас в семье всегда говорили "морковь"; мать воспитывала нас, девочек, по-благородному. Во всем приходе не было другой семьи, где бы так заботились о манерах.
Пришел час расставания. Фэнси не могла остаться ночевать, потому что ее ждала дома нанятая на этот вечер женщина. Покинув редеющие ряды танцоров, она ненадолго исчезла, а когда, тепло одетая, сошла вниз, то показалась Дику изменившейся до неузнаваемости: держалась она (к его глубочайшему огорчению) весьма сдержанно и безразлично и ничем не напоминала ту резвушку, какой была всего четверть часа назад и которая разрешала Дику обнимать себя за талию и не старалась держаться подальше от куста омелы.
"Какая перемена, - размышлял юноша с горечью закоренелого циника. - Как обманчиво поведение девушки во время танцев! Взять хоть Фэнси! Весь вечер можно было держать ее за руку, обнимать - даже целовать! По полчаса кряду я танцевал с ней, прижимая к себе так крепко, что между нами не прошел бы и листок бумаги; я слышал, как ее сердце бьется рядом с моим, я чувствовал каждое ее дыхание. Но вот она сбегала наверх, надела шляпку и накидку - и я уже не смею дотронуться до нее, словно..."
Не найдя достойного сравнения, Дик вернулся к действительности.
Однако оказалось, что он еще не испил до дна всей чаши страданий. Владелец золотой цепочки, по примеру всех пылких холостяков, беззастенчиво использующих то обстоятельство, что им по дороге с хорошенькой девушкой, заверил Фэнси, с полным пренебрежением к чувствам Дика и отнюдь не в холодных выражениях, что он (Шайнер) не такой человек, чтобы лечь спать, не доставив свою повелительницу к двери ее дома, нет уж, он не такой, никто не скажет, что он такой, и что, пока он ее не проводит, он не отойдет от нее ни на шаг, - провалиться ему, если отойдет. Мисс Дэй приняла его предложение, по мнению обуреваемого дурными предчувствиями Дика, слишком охотно, - во всяком случае, гораздо охотнее, нежели того требовало естественное желание обрести защиту от опасностей ночи.
Она ушла. Дик смотрел на стул, где она только что сидела, и он казался ему оправой, из которой вырвали драгоценный камень. На столе стояла ее рюмка, а на дне ее - остатки наливки, которую она так и не смогла допить, сколько ни уговаривал ее возчик (похлопывая при этом по плечу своей тяжелой, как паровой молот, ручищей), но той, чьи губы касались этой рюмки, уже не было. На ее тарелке осталось несколько прелестных крошек, но той, что ела с этой тарелки, больше не было.
Оставшись с родными, Дик почувствовал, что его раздражают их благодушные физиономии. Он прямо-таки негодовал на отца, который после ухода гостей продолжал пребывать в прекрасном настроении, и от души возмущался, слушая, как дед Джеймс (который немного задержался) радуется, что все наконец разошлись.
- Ну вот, теперь можно спокойно закусить, - умиротворенно сказал возчик, - а то я за весь вечер так и не успел как следует поесть. Вот хорошенький кусочек ветчинки, не очень жирный и не очень постный, да к нему немного маринаду - куда как будет славно! И по правде сказать, ребятки, нутро у меня до того пересохло, так и горит.
- Повеселиться иногда не плохо, - сказала миссис Дьюи обычным домашним голосом, уже без той изысканной манерности, которую ей приходилось соблюдать весь вечер, - но, господи боже мой, сколько на другой день приходится вывозить грязи! И посуду надо мыть, и вилкиножи чистить, и пыль вытирать, и комнаты проветривать, да, глядишь, вдобавок стул сломали или еще чего, пожалуй, и не захочешь никакого рождества... Ох-охох! - последовал затяжной зевок, во время которого часы в углу успели протикать много раз. Затем хозяйка дома окинула взором сдвинутую с места, покрытую пылью мебель и, потрясенная этим зрелищем, опустилась на стул.
- Слава тебе, господи, помаленьку становится легче! - с набитым ртом весело проговорил возчик, не поднимая глаз от тарелки и врубаясь ножом в ветчину, точно топором в лесную чащу. - А ты иди-ка спать, Энн, что толку сидеть да зевать? У тебя и так вид, как у заигранной скрипки. Устала небось? Двери я запру, часы заведу, а ты иди спать, а то завтра на себя не будешь похожа.
- Да уж вправду, пойти, что ли?
Миссис Дьюи провела рукой по глазам, сгоняя дремоту и набираясь сил встать и пойти наверх.
Странное дело, думал Дик, почему это отношения мужей с женами лишены всякого Чувства? Нет, если он когда-нибудь женится на этой ч_у_дной, недоступной Фэнси, они с ней никогда не забудут о Любви и не станут разговаривать такими невыносимо скучными голосами, как его отец и мать. Самое удивительное, что все отцы и матери, каких он знал, вели себя точно так же, как его родители.
IX
ДИК НАНОСИТ ВИЗИТ В ШКОЛУ
Прошла первая неделя нового года, и по окончании каникул, которые она провела дома, Фэнси снова вернулась в Меллсток.
В течение всей следующей недели Дик при каждой возможности случайно оказывался возле школы, однако Фэнси ни разу не явилась его взору. На другой день после вечеринки миссис Дьюи, убирая комнаты, нашла ее носовой платок, и Дик ценой немалых ухищрений заполучил этот дар судьбы, вызвавшись вернуть его по принадлежности, как только представится возможность. Но он все не решался прийти к Фэнси в дом под таким пустячным предлогом и откладывал эту крайнюю меру, опасаясь, что в случае, если он ей совершенно безразличен, его появление с платком может показаться довольно нелепым, что она догадается об его истинной цели, и Дик, таким образом, уронит себя в глазах этой насмешливой особы - а ее мнение, даже независимо от того, любит она его или нет, было для него теперь всего важнее.
Но терпению двадцатилетнего влюбленного есть предел, и у Дика оно наконец иссякло. И вот в субботу он неторопливой походкой подошел к школе, окинул ее рассеянно-безразличным взглядом и узрел свой предмет в дальнем конце сада; надев перчатки и вооружившись лопатой, Фэнси сражалась с вторгшимся на запретную территорию кустом колючек.
Стараясь скрыть обуревавшие его чувства от подозрительно поблескивающих окон на другой стороне улицы, Дик прикинулся занятым человеком, который страшно спешит и хочет только побыстрей отдать платок и покончить с этим пустяковым делом.
Его ухищрения, однако, потерпели полный провал: калитка оказалась запертой, во избежание того, чтобы дети, игравшие перед школой в прятки, забегали в сад учительницы.
Фэнси его не увидела, и ему оставалось одно - окликнуть ее по имени.
- Мисс Дэй! - крикнул он, покосившись при этом в сторону любопытных окон и как бы говоря: ну и что тут такого, просто мне нравится покричать, а кто там в саду находится, мне и дела пет. Звук его голоса прокатился над садом и замер. Однако мисс Дэй его не услышала и, ничего не подозревая, продолжала возиться с кустом.
Мужественно игнорируя подглядывавшие окна, Дик крикнул еще раз. Фэнси даже не подняла головы.
В третий раз он закричал что было мочи и тут же повернулся и сделал несколько шагов назад, давая окнам понять, что он пришел сюда отнюдь не для собственного удовольствия.
На этот раз она его услышала, оторвалась от своего куста и через заднюю дверь вошла в школу. Гулко зазвучали приближающиеся шаги, дверь отворилась, и взору Дика предстали розовое личико и изящная фигурка молодой учительницы, на одну четверть скрытые косяком двери. Взглянув на своего посетителя и узнав его, она подошла к калитке.
Побледнела ли она при виде его, покраснела или осталась такой, как была, - этот вопрос Дик впоследствии задавал себе сотни раз, но так и не смог на него ответить, хотя провел в мучительных раздумьях не один час.
- Ваш платок... мисс Дэй... я... вот... принес, - проговорил он и рывком протянул ей платок. - Мать нашла его под стулом.
- Большое спасибо, мистер Дьюи. А я все ломала голову, куда он делся.
И тут Дик, не имея опыта в сердечных делах, - собственно, у него до этого вовсе не было сердечных дел, если не считать робких школьных симпатий, - не сумел воспользоваться обстановкой и совершил ошибку, которая стоила ему многих горьких минут и одной бессонной ночи.
- До свидания, мисс Дэй.
- До свидания, мистер Дьюи.
Калитка закрылась; она ушла, и Дик остался у ворот ни с чем. Разумеется, Ангел был не виноват - девушка, живущая одна, не может пригласить в дом человека, которого она так мало знает, это Дик должен был задержать ее у калитки, вместо того чтобы так глупо выпаливать "до свидания". Он пожалел, что заранее не обдумал все хорошенько, и отправился восвояси.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
ВЕСНА
I
ПРОГУЛКИ МИМО ШКОЛЫ
Весна постепенно вступала в свои права, и Дик стал гораздо чаще, чем прежде, уходить по делам, причем всякий раз оказывалось,
что кратчайший путь домой или из дому лежит мимо школьного сада. Его упорство было в конце концов вознаграждено: на девятнадцатый раз, завернув за угол сада, он увидел мисс Фэнси в открытом окне второго этажа. На ней было темно-серое платье, и она смотрела прямо на тулью его шляпы. Последовавший обмен дружескими приветствиями так воодушевил Дика, что он стал еще чаще ходить мимо школы и почти протоптал вдоль забора тропинку, которой там никогда раньше не было. Наконец ему посчастливилось встретить Фэнси лицом к лицу на дороге возле калитки. Затем последовала еще одна встреча и еще одна. По поведению Фэнси можно было заметить, что видеть Дика доставляло ей некоторое удовольствие; но что за этим скрывалось - польщенное самолюбие или истинное чувство, которого одного лишь добивался Дик, - этого он решить не мог, хотя часами раздумывал над каждым ее словом и взглядом.
II
СОВЕТ МУЗЫКАНТОВ
Ясный весенний день клонился к вечеру. Закатное солнце, полускрытое разметавшейся гривой облаков, заливало землю приглушенным золотисто-янтарным сиянием.
Меллстокские музыканты собрались возле мастерской мистера Пенни в Нижнем Меллстоке. Всех их ярко освещало солнце, и позади каждого тянулась тень длиной с колокольню. Поля шляп не защищали глаза от света, источник которого находился так низко.
Дом мистера Пенни был последним в ряду и стоял в низине у дороги; копыта лошадей и колеса повозок оказывались вровень с окном его мастерской. Это окно, низкое и широкое, бывало открыто с утра до вечера, и в нем всегда виднелся занятый работой мистер Пенни, напоминавший вставленный в раму портрет сапожника кисти какого-нибудь современного Морони. Он сидел лицом к дороге, держа в руке шило, а на коленях башмак, и поднимал голову только в те мгновения, когда протягивал дратву; на секунду его очки вспыхивали в лицо прохожему ярким отблеском, а затем он снова склонялся над башмаком. Позади него на стене рядами висели колодки, большие и маленькие, толстые и тонкие, а в самой глубине мастерской можно было разглядеть мальчишку-ученика, обвязавшего волосы веревочкой (видимо, для того, чтобы они не падали на глаза). Он улыбался словам приятелей мистера Пенни, остановившихся у окна поболтать, но сам в его присутствии никогда не раскрывал рта. За окном обычно было вывешено, словно для просушки, голенище сапога. Никакой вывески над дверью не было: здесь, как в старых банкирских домах и торговых фирмах, пренебрегали всякого рода рекламой, и мистер Пении почел бы ниже своего достоинства оповещать о своем заведении посторонних, поскольку его отношения с заказчиками строились исключительно на давнем знакомстве и личном уважении.
Музыканты то подходили к самому окну мастерской и опирались о подоконник, то отступали на шаг-другой, что-то горячо доказывая мистеру Пенни и подкрепляя свою речь решительными жестами. Мистер Пенни слушал, восседая в полумраке мастерской.
- По мне, если кто с тобой одно дело делает - хотя бы по воскресеньям, - ты за тех должен стоять горой, я так считаю.
- Да уж хорошего не жди от тех, которые сроду не работали в поте лица и не знают, что это такое.
- А мне сдается, он тут ни при чем, это все она - ее штучки.
- Да нет, вряд ли. Просто это он такой несуразный. Взять хоть его вчерашнюю проповедь.
- Да что ж проповедь - задумал он ее очень даже неплохо, только не сумел написать и прочитать как следует. Вся беда в том, что она так и осталась у него в голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19