А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Когда я был менеджером боксера Юханссона Осы, мне удавалось выколачивать для него сказочные гонорары. Восемьсот монет за один-единственный матч.
Густафссон порылся в памяти.
– Юханссон Оса? Что-то я такого не помню. Не помнишь и не надо. Его нокаутировали в первом раунде.
– Понимаете, господин Перина, нас это не интересует, – заявила Ингрид.
– Пружина, с вашего позволения. Я горжусь этим прозвищем. Мне дали его за то, что меня так легко не сожмешь.
– Я это уже заметил, – сказал Густафссон. – Но должен тебе сказать: меня твое предложение не привлекает.
– Но ведь ты-то будешь выступать не на ринге!
– Юханссон Оса срезался, верно, Его нокаутировали, едва боксеры успели, пожать друг другу руки. Ударил гонг, а он так и не очухался. Сам виноват. Я ему так прямо и сказал, когда он пришел в себя. Но тебя-то никто нокаутировать не собирается. Твое дело – петь и оставаться зеленым. Вот, послушай еще один куплет.
Он снова вытащил из кармана свою замусоленную бумажку.
Вдаль вперял я свой печальный взор,
камнем стен от мира отделенный.
Прочие сидят там до сих пор.
Я ушел, свободный и зеленый.
– Ясно? – спросил он. – За это нокаутов не бывает.
Ингрид не выдержала:
– Большое спасибо и до свидания, – сказала она.
Но такой вежливый намек не пронял их толстокожего гостя.
– Как? – удивился он. – Наша хозяюшка нас покидает?
– Не-ет… – Ингрид вдруг осознала свою беспомощность перед этой наглой пиявкой.
– Все ясно, – бодрым голосом сказал он. – Не обращайте на меня внимания, если у вас есть другие дела. Большое хозяйство – большие заботы, это и мне ясно, хоть я живу бобылем и справляюсь со всеми делами самостоятельно. Не нарушайте из-за меня своих планов, у нас с Густафссоном найдется о чем потолковать.
Итак, Ингрид почти выставляли из ее собственного дома! Но гость был настолько недалеким и толстокожим, что вряд ли мог оказаться опасным. К тому же она надеялась, что ее муж проявит сообразительность и скажет, что должен идти вместе с ней. Но он этого не сказал. Уже очень давно ему не с кем было побеседовать по душам, если не считать Ингрид, но после семнадцати лет брака они и без разговоров понимали друг друга. Для него приход гостя был из ряда вон выходящим событием, кем бы этот гость ни оказался.
– Можете не беспокоиться, – продолжал Пружина. – Нам не вредно немного поболтать.
– Вот именно, – подхватил Густафссон. – Освежить в памяти былое всегда полезно. Послушай, а помнишь, я раздобыл для ребят бланки увольнительных, когда никого не выпускали из казармы? Теперь, говорят, военнослужащие приходят и уходят, когда им вздумается.
Ингрид кинула на мужа многозначительный взгляд:
– Я скоро вернусь, – сказала она. – Прощайте, господин Фредрикссон, спасибо, что зашли.
– Зовите меня просто Пружиной, – ответил он, вежливо поклонившись.
Его поклон был бы еще более вежливым, если бы Пружина дал себе труд подняться с кресла. Он молчал, пока за Ингрид не захлопнулась входная дверь.
– А теперь давай поговорим, как мужчина с мужчиной, – шепотом начал он. – Что ты скажешь об этом деле? Такой случай представляется раз в тысячу лет, а?
– Это все до того глупо, что слушать противно.
– Значит, ты отказываешься от денег, которые, можно сказать, валяются у тебя под ногами?
Густафссон встал. Весь этот разговор вызвал у него одно чувство: он не испытывает ни малейшего желания показываться людям. Он предпочел бы вообще исчезнуть.
– Что-то я не вижу у себя под ногами никаких денег. – сказал он. – А теперь послушай меня. У меня есть скромная работа. Относятся ко мне хорошо. Меня почти оставили в покое. А покой – это единственное, в чем я сейчас нуждаюсь. Да, я понимаю, – продолжал он, увидев, что Пружина открыл рот, – ты имеешь в виду мое выступление по телевидению. Но это совсем другое дело.
– Почему другое? Неужели ты не понимаешь собственной выгоды?
– Именно о ней я и пекусь. Ты вот вспоминал Снуддаса. Но ведь у Снуддаса был голос, к тому же незаурядный. Хотя мне кажется, что и к нему довольно быстро охладели.
Пружина задумался. Другой на его месте уже давно бы отступился.
«Жена Густафссона не оценила моих гениальных идей», – думал он. Правда, женщины, как правило, лишены делового чутья. Хуже, что этого не понимает сам Густафссон, но Пружина, сразу сообразил, какие порядки в этой семейке. Густафссон явно находится под башмаком у жены. Недаром он ей во всем поддакивает.
Но в запасе у Пружины было еще достаточно доводов. Ему не впервые приходилось заниматься уговорами и увещеваниями, а потому ничего не стоило разбить аргумент относительно Снуддаса.
– У Снуддаса оказался никудышный менеджер. И давай забудем о нем. Ты помнишь Стального Дедушку? Ну что в нем было особенного? Обыкновенный старик, который на велосипеде приехал в Юстад. Да это может любой. Даже я.
– Но, чтобы попасть в Юстад, ему пришлось проехать на велосипеде через всю Швецию, – напомнил Густафссон.
– Подумаешь, не он один проезжал Швецию на велосипеде. Нет, прославился он своей бородой. Длиннющей бородой, она развевалась по ветру, когда он ехал. Когда мы служили в армии, не было человека, который не слышал бы о нем. Люди стремились увидеть, как он едет на своем велосипеде, в шортах, с развевающейся бородой, и послушать, как он поет свою песню – всегда одну и ту же. А Пеппи Длинный Чулок? Один-единственный жалкий фильм, и уже повсюду, даже на Востоке, люди рвались, чтобы увидеть его. Или взять того янки на мотоцикле. Ну, того самого, который хотел одолеть Гранд-Каньон. Он одолел только половину, хотя у него разве что ракеты в заднем месте не было. Все газеты мира писали о нем. И он огреб тридцать миллионов. Тридцать миллионов ему выложили люди, которым хотелось поглазеть на него.
– К чему ты клонишь?
– А к тому, что все эти люди были не похожи на других. И ты тоже особенный, ты – знаменитость. Они так и сказали по телевизору и в газетах, У тебя, есть нечто почище бороды и ракеты. Ты зеленый!
– Хватит об этом!
– Как хочешь. Просто, по-моему, это здорово. Оригинально. Красиво. Но у тебя есть еще один козырь. У тебя есть готовый менеджер. Вот что я тебе скажу. Ты отправляйся в эту свою мастерскую и вкалывай, будто ничего не случилось. Всю неделю. А я тем временем прощупаю рынок. Побегаю, послушаю и разнюхаю. – Он повел носом, как ищейка. – У меня в каждом парке свои люди, я знаком кое с кем, кто близок к правлению, связи у меня есть. На субботу я обеспечу твое выступление. И на воскресенье тоже. Выйдешь, споешь две-три песенки, никто от этого не пострадает. И получишь свои монеты, но это уже никого не касается.
Сам Густафссон не колебался. Но если судить по его голосу, можно было подумать, что он не так уж крепок в своей вере:
– Это конечно… Но…
Пружина не дал ему досказать.
– Сейчас ты ответ не давай. Подождем, пока я все это обтяпаю, а ужтогда ты определишь к нему свое отношение, как говорят политики. Если у меня все сорвется, никто ни о чем и не узнает. Будешь, ходить в свою мастерскую, как ходил.
– Я и не собираюсь что-либо менять.
– Весь риск я беру на себя. Мое дело – переговоры. Твое – загребать деньги. – Пружина опять разошелся: – Такой же порядок был заведен и у Элвиса Пресли с его менеджером. Элвис только и знал, что пел, снимался в кино да считал денежки и золотые диски, а когда он умер, дикторши на телевидении ревели так, что было слышно во всем мире. И похоронили его с такими почестями и отгрохали ему такой памятник, что любой король позавидует.
– Я пока умирать не собираюсь, – отрезал Густафссон.
– А этого от тебя и не требуется. Наоборот. Ты скажешь свое слово в этом жанре. Вспомни про АББА. Два парня и две девицы, которые продаются лучше, чем «Вольво» и «Асеа», я сам читал. Они уж и не знают, что им делать со своими деньгами. А ты?
Густафссон хотел возразить и решительно отказаться от заманчивых предложений. Но не успел. Резкий звонок в дверь сбил его мысли.

19

Что современному человеку приходится слышать чаще, чем эти электрические сигналы – будь то звонок в дверь, звон будильника или звонок телефона? Эти сигналы отрывают рассыльного от контрольной работы для заочных курсов или от комиксов и посылают через весь город по делам начальства, они одинаково возвещают приход и долгожданной возлюбленной, и докучливого кредитора, они портят настроение, путают мысли и прерывают разговор, они, подобно гонгу на ринге, одного спасают от нокаута, а другому мешают завершить атаку.
– Звонят, – сказал Пружина. – Слышишь, звонят в дверь?
– Ну и что, – ответил Густафссон. – Я никогда не открываю, когда один дома, Вдруг это кто-нибудь из газеты или…
– Из газеты! – Пружина так и взвился. – Да это же сама судьба! И ты так спокоен! Нет, у тебя решительно не все дома.
Он выбежал в переднюю и распахнул дверь. Близко Пружина не знал ни одного журналиста. Но не нужно было быть газетным королем Херстом, чтобы понять, что человек, стоящий за дверью, не имеет никакого отношения к прессе. Этот розовощекий, белокурый, полноватый господин явно принадлежал к разряду директоров. На нем было серое весеннее пальто, серый котелок и серые перчатки. Среднего роста, гладко выбритый и прилизанный, он благоухал дорогим мылом и свежей рубашкой, которую менял дважды в день. Одним словом, в дверях, приподняв шляпу, стояло само олицетворение жизненного успеха.
– Простите, вы господин Густафссон?
– Густафссон Я. – Изучив пришельца, Пружина пришел к заключению, что с ним следует познакомиться. – Нет, нет. Но прошу вас, входите. Густафссон там… в гостиной…
Он провел незнакомца в гостиную.
– Бога ради, простите, – заговорил гость. – В передней такой слабый свет, что я не разглядел вас.
– Теперь-то я вижу господина Густафссона, его нетрудно узнать. – Он протянул Густафссону руку. – Добрый день, господин Густафссон. Очень приятно познакомиться. Чрезвычайно приятно. Моя фамилия Шабрен. Директор Шабрен – универмаг Шабрена. Надеюсь, я не помешал?
– Нет, нет, пожалуйста.
– Так вот, как я уже сказал, моя фамилия Шабрен. Мне бы хотелось поговорить с вами наедине, господин Густафссон.
Пружина расположился в угловом кресле и раскрыл газету.
– Считайте, что меня здесь нет, – изрек он.
Шабрен сел рядом с Густафссоном.
– Разрешите присесть? Благодарю. Гм… Итак… Надеюсь, господин Густафссон, вам известен мой универмаг? Возможно, вы даже бывали в нем?
– Да, наверно.
– Тогда вы должны знать, что мы любим проводить недели. Например: Неделя домашней хозяйки. Экономная неделя. Неделя фарфора. Белая неделя… Словом, такие недели, когда мы продаем определенные товары. И стараемся, чтобы у нас был неограниченный выбор таких товаров.
– Ну и что? – Густафссон не мог взять в толк, какое он имеет к этому отношение.
– Дело в том, что мне пришла в голову мысль устроить Зеленую неделю.
Шабрен умолк, предоставив Густафссону самостоятельно сделать вывод. Но Густафссон остался равнодушным. Зато Пружина навострил уши. Из-за газеты он с любопытством поглядывал в сторону Шабрена. Тот продолжал:
– Надеюсь, господин Густафссон, вы понимаете, что это означает? Будут продаваться только зеленые товары. Зеленые гардины, зеленые скатерти, зеленые обои, зеленые сервизы, зеленые лампы, зеленая одежда, зеленые галстуки… все только зеленое. Зеленое должно победить. На пороге весна. Каждому хочется приобрести что-нибудь зеленое.
– Гм, – Густафссон глянул на свои руки и нахмурился…
– Поймите меня правильно, господин Густафссон. Цель моего прихода такова: не согласились бы вы нам помочь?
– Я?
– Господин Густафссон, вы можете оказать нам неоценимую услугу. Мы определили бы вас в отдел гардинного полотна. Это так просто. Вы бы только ходили между прилавками и показывали товар. Подняли бы на руку занавеску, расправили драпировку, показали бы какую-нибудь прозрачную ткань… Наши продавцы, разумеется, помогут вам деловыми советами. Вашей обязанностью будет лишь поговорить с одним покупателем, оказать внимание другому – словом, будете вести себя примерно как писатель, дающий автографы на рождественском базаре.
Густафссон терпеливо слушал этот поток слов. Он сразу понял тайный умысел директора.
– Можете не стесняться в выражениях и прямо сказать: вы хотите, чтобы я был у вас своего рода приманкой.
Шабрен состроил оскорбленную мину.
– Как вы могли так подумать? Наш универмаг пользуется всеобщим уважением. А вы, господин Густафссон, сейчас такая знаменитость. Наш принцип: каждому товару свое время. Это относится в равной степени ко всем товарам. Мы стараемся все продавать своевременно. Мужские сорочки. Лопаты. Рыбные тефтели. Трусы. Чемоданы. Все в свое время. Современно. Актуально. Популярно. Вы тоже популярны, господин Густафссон.
– Что-то не замечал.
– Поверьте, уж я-то разбираюсь в таких вещах, Мы приглашаем вас поработать в нашем универмаге так же, как обычно приглашаем в декабре девушку, выбранную Люцией Люция – Королева Света. В Швеции принято выбирать Королеву Света в декабре – самом темном месяце года.

, демонстрировать у нас ночные сорочки. Это красиво, изысканно и пользуется огромным успехом у покупателей. На эти демонстрации приходят толпы мужчин, желающих купить своей жене рождественский подарок. Или, к примеру, прошлым летом мы пригласили победительницу конкурса на самую красивую купальщицу демонстрировать у нас купальные костюмы. Та же картина: множество мужей явились к нам, чтобы приобрести купальный костюм для своей жены.
– Но я не могу демонстрировать купальные костюмы или ночные сорочки.
– Вы все шутите, господин Густафссон. Об этом вас никто и не просит. Надо лишь чуточку подцветить жизнь. Я готов платить вам че… триста крон в день. По субботам наш универмаг открыт, так что ваш недельный заработок составит тысячу восемьсот крон.
Тут в разговор вмешался Пружина. Поднявшись с кресла, он решительным жестом сложил газету и бросил ее на журнальный столик.
– Пять тысяч и ни кроны меньше!
Директор Шабрен смерил взглядом малопривлекательного субъекта.
– Простите, я разговариваю с господином Гус-тафссоном.
– Знаю. Но за него отвечу я. Потому что имею честь быть его менеджером. Господин Густафссон должен получать то, чего он стоит.
– Совершенно согласен. Но триста крон в день – это огромная ставка.
– Для ваших служащих, возможно, и огромная. Но Густафссон стоит дороже. Тысячу нам кто угодно заплатит. Не вы первый являетесь к нам…
– Не может быть!
– Да, да. И не второй, коли на то пошло. Я не вчера родился, господин директор. Тысяча крон в день. Вы сами знаете, что такой аттракцион стоит гораздо дороже.
От всей этой сцены Густафссон был смущен, но вместе с тем в нем закипало раздражение.
– Еще неизвестно, соглашусь ли я на это предложение! – наконец вмешался он.
– Конечно, согласишься! А почему бы тебе не согласиться?
– Вот именно! – Директор Шабрен ринулся на помощь Пружине. – Что тут унизительного? Такая же почтенная работа, как и все остальные. Я сам начинал с этого, когда был молод и зелен…
Он осекся. Пружина фыркнул. Но в лице Густафссона не дрогнул на один мускул.
– Можете не извиняться, господин директор, – сказал он. – Я и так знаю, какого я цвета. Теперь и вы в этом убедились. И вот что я вам скажу: проваливайте-ка к чертовой матери со своими прилавками и зелеными неделями! – Он повернулся к Пружине. – А ты можешь составить ему компанию!
Шабрен было запротестовал. Но, поразмыслив, пожал плечами и направился, к двери. Пружина поспешил вмешаться.
– Нет, нет, нет! – Он замахал руками, – Садитесь, господин директор! Прошу вас, садитесь! А ты, Густафссон, не горячись. Нельзя так разговаривать с людьми, которые желают тебе добра.
– Хорошенькое добро!
– Ты бы подумал лучше о своих детях. Каково им иметь папашу, который таится от людей? Им нужны денежки, молодежи нужны денежки. И твоей жене тоже. И тебе самому. Свое наказание ты принял мужественно, о'кей, браво. И ты должен, – в голосе "Пружины послышались твердые нотки, – нести его с гордо поднятой головой.
Густафссон сник. Неожиданная вспышка гнева подействовала на него самого куда сильнее, чем на остальных. Он всегда боялся обидеть человека, был очень снисходителен и с благодарностью принимал любое поощрение.
– Да, да, – пробормотал он.
Больше он ничего не успел сказать. Пружина взял бразды правления в свои руки.
– Выше голову! Ты можешь прославиться на весь мир. О тебе будут писать книги. Пишут же о людях, которые и вполовину не так известны, как ты. Только не надо рубить сук, на котором сидишь.
– Да я ничего и не сказал, – беспомощно буркнул Густафссон.
– Если я даю тебе советы, то исключительно как друг и товарищ по военной службе. Мы оба твои друзья. Не правда ли, господин директор?
Шабрен нерешительно вернулся в гостиную. Выступать заодно с этим сомнительным субъектом в качестве друга Густафссона у него не было никакого желания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17