Может быть, поэтому в нашем мире так много людей доживает до глубокой старости, не говоря о тех, кто, как в семействе Аманды, еще и выглядит гораздо моложе своих лет. Но даже самые интенсивные занятия не дают блестящих результатов, если ты не проверяешь свои возможности практикой.
Ян был прав, когда — нужно отдать ему должное — достаточно мягко подтрунивал над моими физическими возможностями. Самые лучшие спортивные тренажеры на борту самого большого из линейных галактических крейсеров не сравнятся с тем, что может ждать воина в полевых условиях. Моя служба — просторы Вселенной, и все прекрасно понимают, что годы, проведенные в полетах к звездам, сказываются на возможностях человеческого тела, которое, хотел бы ты того или нет, «ржавеет», становится менее гибким и послушным. И сейчас — один в ночи, лежа на земле, я ощущал свой вес, чувствовал, как тяжело дается каждое мускульное усилие.
Кейси досталась левая часть склона, а я полз по правой половине, метр за метром исследуя его, сравнивая участки ландшафта с тем, что запечатлелось в памяти по фотографическим снимкам. Ночной ветер холодил кожу, и потому казалось, что ты плывешь в невидимом океане, под бездонным, без единого облака небом. Наверное, нам не помешал бы свет луны, но, к сожалению, Сета вполне обходилась без нее.
Минут через пятнадцать я достиг первой из девяти предполагаемых позиций, которые могли занять лазутчики-наблюдатели из неприятельского лагеря. Выбирали мы эти позиции исходя из опыта, знания психологии и здравого смысла. Пожалуй, даже самые опытные дозорные, получив задание следить за объектом, подобным Гебель-Нахару, от которого вряд ли можно ждать активных действий, почувствовали бы, как бесконечно долго тянется время. Особенно если эти долгие часы нужно провести на голой равнине холодной темной ночью. В таких условиях даже у самого бдительного возникает предательская мысль, что ничего не случится, и тогда он инстинктивно ищет самое удобное, закрытое со всех сторон место и с этой позиции продолжает вести свое томительное наблюдение. Но в укрытии, что в памяти моей значилось под номером один, было пусто, и пришлось отправляться еще дальше.
Вот тут я и ощутил первые признаки наступающих перемен. Тело мое, постепенно привыкая к физическим усилиям, темноте и ночной прохладе, перестало быть упрямым. Наоборот, я начал испытывать радость движения. Старые навыки проснулись во мне. Глаза мои привыкли к блеклому мерцанию звезд, и теперь мне казалось, что я вижу так же хорошо, как и при ярком дневном свете.
Со слухом происходило то же самое. То, что раньше казалось невообразимой какофонией непонятных и тайных звуков, распалось на отдельные мелодии, легко различимые, ясные и четкие в главенствующей тишине ночи. Я слышал шорох ветвей кустарника, движение ветра в его листьях и отличал эти звуки от шороха скрывающихся в корках степного суслика или мыши. Более того, я не только все это чувствовал, я как бы стал с ними одним целым — полноправным обитателем сетанской ночи.
Как было восхитительно ощущать близость и единство с природой, в этом тихом блуждании по земле, освещенной спокойным мерцанием звезд. Ветер, ароматы, звуки — все это переполняло меня, и неожиданно в сознании своем перестал я представлять себя, как физическое тело. Я забыл Гебель-Нахар, я забыл, что я человек... Кажется, я даже забыл Элизу.
А потом чувство долга вернуло меня к действительности. Ни в одном из укрытий, так же как и на всем правом склоне, лазутчиков не было. Совершенно необъяснимо, но мятежники не потрудились выставить своих дозорных. Может быть, Ян и все остальные, считающие утреннюю атаку неизбежной, ошибаются и у нахарцев нет намерения наступать?
Я вернулся к замаскированному входу в туннель, где меня уже дожидался Кейси. Молча, знаками рук он показал, что и в его части склона не встретилось ни одной живой души. Таким образом, мы спокойно могли вывести в поле наших музыкантов и приступить к минированию.
Вход туннеля открылся в точно условленное время. Мы спускались в кромешной темноте, осторожно нащупывая деревянные ступени, но стоило люку над нашими головами захлопнуться, как зажегся свет.
— Что нашли? — поинтересовался Мигель, пока мы приводили в порядок свое снаряжение.
— Ничего, — ответил Кейси. — Они нас за людей не считают и ничего от нас не ждут. Мины успели приготовить?
— Так точно, — по-военному четко доложил Мигель. — Если за стенами все спокойно, может быть, выпустим людей через основные ворота? Я обещал Конде никому не рассказывать про туннель.
— Ты прав, — кивнул Кейси. — Чем меньше народа будет знать об этом пути в крепость, тем для нас будет спокойней. Давайте трогаться — слишком много дел впереди.
Мы собрались в рабочем кабинете Кейси; к нам присоединилась Аманда, позволившая себе короткий перерыв в тщетных попытках найти правильное решение в водовороте социальных конфликтов под названием нахарская революция. Все внимательно слушали Кейси и меня о результатах ночной охоты.
И снова странные мысли возникли в моем сознании.
— Что-то произошло в лагере, — решил я вслух высказать мучившие меня сомнения. — Могло что-то случиться, и они отказались от атаки.
Кейси и Ян настолько дружно замотали головами, словно и не думали, а лишь бессознательно подчинились только им одним известному инстинкту. По своему опыту я уже знал, что, если эти двое выказывают такую уверенность, значит, всем остальным можно не сомневаться — все будет так, как считают Гримы.
— Я своих еще не поднимал, — сообщил Мигель и, встретившись глазами со взглядом Яна, быстро добавил:
— После напряженных занятий им нужно хорошо отдохнуть. Сейчас дневальный объявит подъем, и через полчаса они будут на склоне. Если работать поочередно с короткими сменами на еду и отдых, то к рассвету все мины окажутся на своих местах.
— Хорошо, — кивнул Ян.
А я сидел и молча переводил взгляд с него на остальных дорсайцев. Ощущение единства с ночью не оставило меня, обнажив каждый нерв моего тела, выше пределов возможного обострив чувственное восприятие. Я был словно дикий зверь, попавший в мир глухих стен. Лампы под потолком неестественно ярким светом слепили и раздражали глаза. Казавшийся некогда таким свежим воздух комнат отравляли чужие, враждебные моему звериному чутью запахи пыли и машинного масла из труб вентиляции... а над всем этим царил запах множества собранных вместе человеческих тел.
И с такой же остротой я понимал, что чувствуют эти люди.
Все они смертельно устали — все и каждый по-своему. Физическая усталость обнажила то, что скрывалось в их истомленных душах... и там тоже почти ничего не осталось, кроме нечеловеческой усталости и напряжения последних дней...
— ...тогда, пожалуй, не будем терять дорогого времени, — донеслись до меня слова Яна. — Аманда, нам с тобой пора переодеваться. Из оружия — только нож и пистолет.
Слова Яна вернули меня к восприятию действительности.
— Ты и Аманда? — удивленно переспросил я. — Мне казалось, что к лагерю пойдут Кейси, я, Мигель и Аманда.
— Так было запланировано, — ответил Ян. — Но только что один из губернаторов вылетел к нам на аэролете. Он уже сообщил, что желает говорить с Кейси и более ни с кем.
— У него есть реальные предложения?
— Может быть. — На лице Кейси не дрогнул ни один мускул. — Я не питаю особых иллюзий на этот счет, но, с другой стороны, пренебрегать такими контактами мы не имеем права. Я остаюсь, а с вами пойдет Ян.
— Мы вполне можем отправиться втроем, — сказал я.
— Вы, конечно, справитесь, но поверьте, что хуже, чем вчетвером, — возразил Ян. — Лагерь большой, а делать все придется крайне быстро. Если, кроме нас, найдутся еще такие, кто бы смог незамеченным войти, а также выйти оттуда, я бы взял и полдюжины. Это ведь не обычный лагерь, где существует лишь одна штабная зона. Нам придется проверить штабы всех полков, а их ровно шесть. Пойди лучше что-нибудь поешь, Корунна. Мы можем не вернуться до самого рассвета.
Я не преминул последовать доброму совету, а когда вернулся, все трое разведчиков ждали меня в кабинете Яна, уже полностью экипированные и готовые к походу. С правого бедра Мигеля свисал длинный нож, но для нас это скорее был рабочий инструмент. Другого оружия я у него не заметил, Ян, кажется, и не думал возражать. В тяжелых сапогах, в боевом комбинезоне, с раскрашенным черным лицом и руками и в плотно натянутой на лоб, закрывающей волосы шапочке Аманда показалась мне гораздо выше и мощнее, чем в своей повседневной одежде.
— Все в порядке, — произнес Ян. Перед ним лежала карта, составленная на основании съемки наших видеокамер и рассказов Мигеля о порядках построения нахарской армии.
— Давайте руководствоваться боевым опытом, — обратился к нам Ян. — Я возьму на себя два полка — вот этот и этот, оба в центре. Мигель, поскольку еще не должен был забыть, чему учат в Академии, а также потому, что знает этих людей, возьмет тоже два полка, но на левом фланге. Один из них, как я понимаю, его родной, Третий полк. Ты, Корунна, определишь обстановку во Втором полку, а Аманде останется Четвертый. Я говорю об этом сейчас — вдруг мы не сможем обсудить детали на месте.
— По-моему, тебе и Мигелю лучше выбрать соседние полки, — предложил я Яну. — Быстро разобраться в обстановке двух полков не так-то просто, а вы могли бы работать в паре.
— Яна интересует Пятый полк, — вступил в разговор Мигель. — Пятый Гвардейский — у него самое лучшее вооружение. Мой полк и этот традиционно враждуют между собой, вот почему их развели как можно дальше друг от друга. Пятый занял позицию в центре, а Третьему достался самый дальний фланг.
— Еще что-нибудь есть? — спросил Ян. — Если нет, тогда тронулись.
Вышли мы все через тот же тайный туннель, но на этот раз люк пришлось оставить полуоткрытым. На равнине разделились и, держа дистанцию метров в десять, бегом начали свой путь к мерцающим в далекой ночи огням лагеря.
Нам потребовалось чуть больше часа, прежде чем мы достигли границ лагеря. С каждым новым пройденным метром все громче становились звуки его жизни, и то, что наконец предстало перед нами, менее всего напоминало военный лагерь накануне сражения, а скорее вечеринку под открытым небом.
Лагерь, расположенный на голой равнине полукругом, был застроен обычными для походных лагерей пластиковыми, похожими на ульи строениями. Изготовленные из легкого надувного материала, они легко и быстро разбирались и собирались. За ними в живописном беспорядке теснились разномастные, всевозможных конструкций и размеров обыкновенные палатки.
Мы стояли всего в сотне метров, а могли подойти еще ближе, говорить в полный голос, кричать, снять защитную форму и все равно чувствовать себя в полной безопасности, — так, словно находились не на виду многотысячного лагеря, а за высокой каменной стеной.
— Сбор на этом месте через сорок минут, — объявил Ян, и, сверив часы, мы растаяли во мраке ночи.
Моя цель — Второй полк — расположился между полками Яна и Мигеля. Двигаясь в тени пластиковых домиков, я беспрепятственно преодолел их первую линию. Это оказалось до смешного просто. Далее, изучая обстановку, я понял, что, сменив свой черный комбинезон на обычный костюм нахарца, вполне мог бы ходить совершенно открыто где угодно. И все благодаря мужчинам в штатской одежде, снующим повсюду наравне с военными, причем было очевидно, что лишь малая толика гражданских известна солдатам в лицо и по имени. Если бы на меня обратили внимание — так только из-за боевого маскировочного костюма.
Но как раз этого я боялся в самую последнюю очередь. Снующие повсюду люди не видели того, что происходило чуть дальше их собственного носа. Оставаться невидимым в подобном окружении означало: ты передвигаешься очень спокойно и размеренно, то есть все в тебе, включая дыхание, следует подчинить единому ритму, а если уж остановился, то должен полностью расслабиться и замереть в том же положении, в котором тебя застала вынужденная остановка.
Правильное дыхание, как в положении покоя, так и при движении, играет чуть ли не главную роль. Этому дорсайцы обучаются в детских играх, еще задолго до того, как настает время отправляться в школу. Двигайся плавно, останавливайся внезапно — и останешься незамеченным под самым носом стороннего наблюдателя. А сколько раз вы сами были этим человеком-невидимкой, когда смотрели «сквозь вас», потому что просто не ждали увидеть в данный момент, в данном месте что-либо постороннее.
Разведка на склоне пробудила во мне дремавшие до поры инстинкты воина-дорсайца, и в том, что мне предстояло сделать в этом лагере, я не видел для себя никаких трудностей. Более того, я снова ощутил себя бесплотным духом, медленно плывущим среди живых картин нахарского лагеря, способным исключительно на чувственное восприятие — посредством зрения, обоняния, слуха.
Беглого осмотра оказалось вполне достаточно, чтобы представить более чем полную картину того, что нам следовало знать об этом полке. Возраст солдат колебался где-то между двадцатью и сорока, и, если судить только по возрасту, можно было сделать ошибочный вывод, что передо мной регулярные войска. На самом деле этих людей привлекла сюда возможность носить красивую, пользующуюся авторитетом форму и при этом не сильно утруждать себя тяжелой работой. Наткнулся я на батарею из нескольких полевых орудий, настолько устарелой конструкции, что не могло быть и речи об их эффективном использовании на открытой местности Гебель-Нахара. Тяжелые орудия на крепостных стенах подавят эту артиллерию после первых выстрелов и задолго до того, как ее разряды смогут вызвать даже незначительные разрушения.
Что касается личного оружия, то тут можно было увидеть все, что угодно, начиная от лучших и самых современных энергетических и игольных ружей в руках солдат — до старых охотничьих и спортивных пулевых ружей у гражданских. Правда, арбалетов и мечей я не заметил, но если бы и увидел, то, пожалуй, не очень удивился. Но все это разномастное и разнокалиберное оружие имело одну общую и весьма удивившую меня на фоне общего беспорядка особенность: оно было тщательно вычищенным, ухоженным, и относились к нему явно с большим уважением.
Решив, что все, представлявшее интерес, уже осмотрено, я двинулся к первому ряду строений и темнеющей за ними равнине, но путь мой преградила неожиданно вывалившаяся из пластикового улья горланящая компания.
Обходя веселящихся приятелей, гомонящей толпой заполнивших проход, я принял вправо и уже через десяток метров почувствовал: кто-то тихо крадется параллельным мне курсом. Здесь и в такое время трудно было предположить, что кто-то другой, а не гость из Гебель-Нахара может передвигаться по территории военного лагеря. А так как зона, где я оказался, граничила с зонами Мигеля, можно было рассчитывать на встречу с ним.
Через несколько метров я действительно увидел Мигеля.
— Хочу, чтобы ты кое-что посмотрел, — знаками показал он. — У себя ты уже закончил?
Я молча кивнул.
— Тогда пошли.
Он привел меня к большому пластиковому сооружению, наверное, самому большому на территории. Обойдя его с тыла, мы остановились, и Мигель жестами показал, что нужно забраться на крышу. Имея некоторый опыт и сноровку, это не представляло особого труда. Когда мы оказались на крыше, Мигель указал на небольшое отверстие.
Я увидел шесть мужчин с нашивками полковых командиров, сидящих за столом, с которого еще не успели убрать остатки еды. Рядом в почтительном внимании застыли офицеры чинами пониже, им за столом сидеть, вероятно, не полагалось. Надувной пластик, ко всем прочим своим достоинствам, еще и замечательный звукоизолятор, а так как наблюдательная дыра находилась не прямо над столом, а на достаточно большом расстоянии, долетали до моего слуха лишь отдельные слова, и понять, о чем шел разговор, было просто невозможно.
Оставалось лишь наблюдать за жестами рук, за тем, как говорят и как реагируют друг на друга полковые командиры. Пожалуй, уже через несколько минут стало ясно, что далеко не добрые друзья собрались за общим столом. Нет, офицеры не спорили, не ругались, не размахивали руками, но в каждом искоса брошенном на соседа взгляде чувствовался открытый вызов, а в звуках их речи электрическими искрами пробегали нотки едва сдерживаемого раздражения.
Легкий толчок в плечо заставил меня оторваться от разыгравшейся внизу сцены к настороженно оглянуться вокруг. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем глаза снова привыкли к темноте, и тогда я увидел руки Мигеля и догадался о смысле его жестов.
— Посмотри на самого молодого — слева, с черными усами. Это командир моего полка.
Взглянув вниз и увидев, о ком он говорит, я знаком показал Мигелю, что все понял.
— А теперь — обрати внимание:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12