– Видишь ли, это было просто безумие. Что-то потустороннее. Все началось с дядюшки Джона Перу Джонса. Он, понимаешь, был моим наставником. Да, да, у меня тоже был наставник. И с его рассказов, когда мы к нему ходили. Со всех его странностей. Разговоры с деревьями. Откровение. Армагеддон. Армия сумасшедших мутантов на марше. И все это оказалось правдой. Все, до мельчайших подробностей. Особенно его снадобье.
– Насчет снадобья могу подтвердить, – сказал я. – Оно здорово подпортило мне жизнь.
– То были только первые шаги. Просто сырье. Когда мы случайно применили его в толпе на Брентстоке, оно действовало еще очень грубо, но уже тогда я понял, что у меня в руках. Нечто невероятное, если его усовершенствовать. И еще раз усовершенствовать.
– Так это все из-за какого-то снадобья?
– Не какого-то. Из-за того снадобья.
– Не понял, – сказал я.
– Конечно, – Т.С. Давстон покачался на стуле. – И не поймешь. Вся жизнь ушла на это усовершенствование. Моя жизнь. Впрочем, почему бы нет? В конце концов, что такое жизнь? Капля в океане вечности? Чешуйка перхоти на затылке времени? Уродливая бородавка на заднице…
– Короче, – сказал я. – Дошло.
– Нет, не дошло. Я уже сказал, что ты ощутил на себя действие снадобья грубой и неочищенной консистенции. Оно дало тебе возможность увидеть картины прошлого, настоящего и будущего. Но они были не слишком четкими, так ведь?
– Ну…
– А теперь я его усовершенствовал. Всю свою жизнь и все свое состояние я вложил в это усовершенствование.
– Так значит, миру вскоре предъявят Чудесные пилюли Давстона?
– О, нет. Ты никак не поймешь. Эти пилюли невозможно производить в массовом порядке. Вся жизнь ушла на то, чтобы довести до совершенства одну-единственную.
– Всего одну?
– А мне больше не надо.
Я покачал головой, вздохнул, бросил окурок на пол и затоптал его. – Все равно не понимаю, – сказал я. – Все, что ты делал, ты сделал, чтобы заполучить одну-единственную пилюлю. И как она действует?
– Она дарует бессмертие.
– Она дарует хрена с два. Да если и так, погляди на себя. Ты старик. Ты что, так и хочешь жить еще целую вечность?
– Нет, нет. Ты так и не понял. Когда эту пилюлю кладут в рот, ее действие мгновенно. Она дает тебе возможность испытать все прошлое, настоящее и будущее одновременно. Все! Ты можешь это вообразить? Ты способен это вообразить? За одну секунду, пока длится действие снадобья, ты испытаешь все.
Дл тебя нет времени. Ты вовне времени. Что-то подобное ты описал в этой куче дерьма. Про Кристофера Мэйхью. Когда он принимал мескалин. Когда он говорил, что нет ни абсолютного времени, ни абсолютного пространства, и что всего за несколько секунд он испытал годы и годы райского блаженства. Вечный праздник. Когда я приму свою таблетку, я буду вечен, всего одну секунду. Для меня эта секунда реального мира не кончится никогда. Я буду бессмертен. Вечность в одной-единственной секунде.
– А если она не подействует?
– Подействует. – Т.С. Давстон похлопал по карману.
– Она что, при тебе? – спросил я.
– Разумеется. В той табакерке, серебряной, гробиком, которую мне подарил профессор Мерлин. Когда придет мой час, когда я буду умирать, я приму ее.
– А ты уверен, что она точно подействует? Что ты ощутишь вечность? Насладишься райским блаженством? Перманентным праздником?
– Нисколько не сомневаюсь.
Я присвистнул.
– Хочешь, я опишу это в своей книге? Неожиданный поворот сюжета в самом конце.
– В своей книге! – Т.С. Давстон сплюнул. Прямо на разбросанные по полу страницы моей книги. – Это издевательство, а не книга. Куча говна. Вот твоей книге, и вот ей еще раз.
И он еще раз плюнул.
– Ты ведешь себя некрасиво, – заметил я.
– Ты предал меня, – сказал он. – Предал, написав всю эту чушь. Ты предал меня. Зачем?
– Чтобы ты приехал сюда, вот зачем. Если бы я написал эту агиографию, которой ты ждал, ты бы никогда не явился. Но я-то знал, что если я напишу все так, как видел, как чувствовал, как все было на самом деле, вот тогда ты точно съедешь с катушек. И ты примчишься сюда, и швырнешь ее мне в физиономию. Когда мистер Крэдбери делал мне предложения, от которых я не мог отказаться, уже тогда я точно знал, что ты жив. Что это ты заказываешь эту книгу. А мне просто необходимо было увидеть тебя еще раз. Всего один раз. Чтобы попрощаться.
– Попрощаться?
– Разумеется, попрощаться. Если бы ты внимательнее читал мою книгу, ты бы знал, о чем я говорю. Например, на этой странице… – Я наклонился, чтобы поднять с пола лист. И поскользнулся на плевке Т.С. Давстона. Или притворился, что поскользнулся. Всего на секунду. Даже на мгновение. Которого было достаточно, чтобы протянуть руку.
И выхватить у него пистолет.
– Вот как оно складывается, – сказал я.
Он дрожал и трясся.
Я покрутил пистолет на пальце.
– Прощай, – сказал я.
– Прощай?
– Именно. В первой главе своей книги я обещал читателям что-то особенное. Неслыханное. И я обещал, что опишу твой страшный конец – так, как могу только я. Я хотел, чтобы биография, написанная мной, отличалась от любой из биографий, написанных до нее. И я придумал, как это сделать. Это будет первая из всех биографий, которая заканчивается тем, что ее предмет будет казнен ее автором. Не правда ли, оригинальная идея для книги?
– Что? – Т.С. Давстон съежился на стуле. – Казнен? Ты убьешь меня?
– Несомненно, – ответил я. – Я столько лет это планировал.
Губы Т.С. Давстона тряслись.
– За что? – спросил он. – За что? Ну да, тебя посадили. Но разве я не рассчитался с тобой? Разве я не оставил тебе все свои деньги?
– Только для того, чтобы я воспел тебя в своей книге. Что денег, так это была просто краткосрочная ссуда, чтобы Великий Бал Тысячелетия обязательно состоялся. И ты прекрасно знал, что потом деньги не будут иметь никакой ценности.
– Но я ведь оставил запасы еды в подвалах!
– Просто чтобы я мог выжить, а потом, когда ты захватишь всю власть, написать твою чертову биографию.
– Так за что? – Глаза Т.С. Давстона бегали без остановки. – За что ты хочешь убить меня?
– За то, что ты сделал много лет назад. За то, что тебе тогда показалось пустяком. Развлечением. Шуточкой. Я написал об этом в книге. Просто упомянул, чтобы не спугнуть тебя. Я хотел, чтобы ты пришел ко мне, чтобы я мог убить тебя, за то, что ты сделал.
– Я не понимаю тебя! Что я такого сделал?
Я наклонился к его уху и прошептал всего одно слово. Всего одно.
– Нет! – Его глаза закатились. – Только не это! Только не за это!
– За это, – сказал я. – Вот за это ты и умрешь.
– Прошу тебя… прошу… – он молитвенно сложил руки.
Я взвел курок.
– Прощай, – сказал я.
– Нет, подожди! Подожди, – он пошарил по карманам и вытащил маленькую серебряную табакерку. В форме гробика. – Ты не можешь отказать мне в этом. Это работа всей моей жизни. Дай мне принять пилюлю прежде, чем спустишь курок. Для тебя это всего секунда. А для меня это будет вечность. Я буду бессмертен. Прошу тебя.
Я задумчиво кивнул.
– Нет, – сказал я и выхватил у него табакерку. – Я лишаю тебя бессмертия. И приговариваю к смерти.
Он умолял меня, раскачиваясь на стуле. Но я снова покачал головой.
– Жаль, что ты спал, когда вертолет шел на снижение. Если бы ты посмотрел вниз и увидел, как теперь растут деревья, ты бы знал, что произойдет. Ты бы прочел, что ими написано. Я дал тебе шанс. Шанс обмануть судьбу. Потому что когда я накачался твоим снадобьем на собственной кухне, я видел будущее. Это будущее. Этот самый момент. Я описал это в книге. Ты просто невнимательно ее читал. Прощай, Давстон.
Я сунул табакерку в карман.
Я бросил пистолет в сторону.
Я схватил его за горло.
И убил.
А вот теперь мы действительно подходим к концу. И если вы читаете эту рукопись в Новом Государственном архиве, мы видите, что я не печатаю. Я снова пишу от руки.
Ну естественно, так и должно быть. Вряд ли вам дадут машинку, чтобы записать последние слова, когда вы сидите на новомодном электрическом стуле и ждете палача.
Вам дадут карандаш и бумагу. И скажут, что у вас есть пять минут.
Я наверно, немного сдвинулся рассудком, когда убил его. Я понимал, что я сделал, но абсолютно не чувствовал вины. Да, я поступил очень плохо. Но моя жертва не была невинна. После того, как я его задушил, я взял садо-мазохистский чайник. Тот, обшитый кожей и утыканный шипами, который когда-то принадлежал тетушке Чико. И этим чайником я вышиб ему мозги.
Видимо, я сильно шумел. Вертолет-педалисты ворвались в комнату и нещадно избили меня.
Судья не был расположен проявлять милосердие. Он был молод и сказал, что его отец все рассказал про меня. Его отец тоже был судьей. В свое время он упек меня за решетку на пятнадцать лет.
И судья сказал, что Новый Мировой Порядок не для таких как я. И нечего тратить на таких время.
И он приговорил меня к Стулу.
Я не слишком хорошо помню сам процесс. Он был закрытым, а решение явно вынесено заранее.
В общем– то, я вообще не слишком хорошо, что происходило после того, как педалисты избили меня и втащили на вертолет.
Хотя одно я помню хорошо и сейчас запишу, потому что это важно.
Я помню, что сказал один педалист другому, когда они уселись по местам и вертолет поднялся в воздух.
– Бессмысленное убийство, – сказал один. – Просто бессмысленное.
А потом он сказал:
– Эй, Джек, смотри-ка! Я этого даже и не заметил, когда мы сюда летели.
И Джек ответил:
– Ага, деревья. Они растут так, чтобы получались буквы. Огромные зеленые буквы. Что там написано?
И другой начал читать эти буквы.
– П… – сказал он. – Л… и еще Ю…
– ПЛЮШКА, – сказал Джек. – Там написано «ПЛЮШКА».
Именно так. Плюшка. Моя собака. Он убил мою собаку, а я убил его.
Разве не справедливо?
Когда я писал ту часть про тюрьму, плохое поведение и плохого парня, которые убивает. Убивает невинного. Помните? Когда я спросил, а есть ли вообще такое – невинные люди?
Так вот, я до сих пор не знаю ответа.
* * *
Это за мной. Входит человек в черной маске и идет к рубильнику. Мне придется отложить карандаш и бумагу.
Потому что настало время моего большого ап-чхи!
Время прощаться.
Ну, то есть почти время.
Понимаете, у умирающего есть право последнего желания. Это традиция, или старый договор, или что-то такое. И нет смысла чего-то мудрить. Так что я попросил о самом простом.
Я спросил, не будет ли против правил, если я возьму с собой свою табакерку, маленькую, серебряную, в форме гробика. Так сказать, на память. И не будет ли возражений, если в последнюю секунду перед тем, как они включат рубильник, я положу на язык одну маленькую пилюлю.
Мне сказали, что возражений не будет, что все нормально.
Что же в этом плохого? Так мне сказали.
Разве это даст мне возможность улизнуть от смерти?
Или сделает бессмертным?
Итак, момент пришел. Тюремный священник договорил. Рука палача тянется к рубильнику.
Пора заканчивать.
Пора принимать таблетку.
Я знаю, что в реальном времени ее действие продлится всего секунду, а потом рубильник включат и я умру. Но для меня эта одна-единственная секунда будет вечностью. А чего можно еще просить от жизни, кроме вечности?
Не так уж много, если спросите меня.
П – пилюля.
П – праздник.
Буква «П» доставила мне в прошлом немало неприятностей. Но не на этот раз.
Нет абсолютного времени.
Нет абсолютного пространства.
Годы и годы райского блаженства.
Вечный праздник.
Глотаем.
Вот и мы, вот и мы, вот и мы.
Вот и мы, вот и мы, вот и мы-ы.
Вот и мы, вот и мы, вот и мы.
Вот и мы– ы, вот и мы!
Вот они были мы.
Вдохнуть поглубже. И окочуриться.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28