А тебе, старому козлу, лишь бы лишний раз слюни распустить на молодых вертихвосток! А этого твоего Афанасьева я знаю! Ты его еще и в заместители взял! А он из приличной журналистской организации что сделал? Что?! Бор-дель!! – безапелляционно отчеканила Лариса Лаврентьевна.
Серафим Иванович махнул рукой и попытался углубиться в какую-то пухлую папку с вырезками. Но не тут-то было! Разве можно предпочесть какую-то пыльную папку с дурацкими бумажками обществу приличной женщины, к тому же собственной жены?.. Нельзя?! То-то! Вот и Лариса Лаврентьевна так полагала. Она встала в третью позу Цицерона на судебном процессе бунтовщика и изменника Каталины и, потрясая вознесенным указательным пальцем, принялась выговаривать мужу:
– И что я должна сказать Наточке? Что она, друг нашей семьи, может не дождаться нас на собственном юбилее, потому что у моего непутевого мужа, видите ли, какая-то идиотская встреча?
Милая женщина продолжала в том же духе около пяти минут. Ну, может, чуть больше. По чести сказать, она могла разоряться и пять часов подряд, потому что чесание языком было самым регулярным физическим усилием в ее жизни. Больше она ничего и не делала. Серафим Иванович, конечно, мог возразить, что ему совершенно нечего делать на юбилее (53 года!) Наточки, сварливой старой девы, озлобленной на весь мир, в особенности на его мужскую половину. Это про таких, как юбилярша Наточка, придумывают анекдоты типа: «Сидят две старые девы и, поджав губы, наблюдают за тем, как петух гонится за курицей. Курица выбегает на проезжую часть, попадает под машину. Одна из старых дев со скорбным пафосом воздевает руки и говорит: „Она предпочла смерть!“ Это такие, как Наточка, любят в присутствии затурканного мужчины говорить подруге, которая и есть жена этого самого мужчины-недоразумения: „Какие же все-таки они козлы, хамы и мерзавцы! Каждая женщина – мученица, потому что эти сволочи мужики…“
Неудивительно, что Серафим Иванович не особенно рвался на день рождения к такой милой особе.
Обличительный монолог Ларисы Лаврентьевны был прерван неожиданным появлением молодого человека, довольно часто упоминаемого в речи мадам Сорокиной. Вошедший был высокий худощавый парень с веселыми серыми глазами, большим ироничным ртом и какой-то особой зажигательной расхлябанностью во всех движениях и жестах. В одной руке он держал бутылку пива. Полуторалит-ровую. В другой виднелась пачка бумаг. Деловых?.. Возможно, когда-то они и были таковыми, но в данный момент в эти бумаги была завернута увесистая рыбина, приготовленная методом холодного копчения. Таким образом, цель визита молодого человека представлялась весьма прозрачной.
Это и был Женя Афанасьев, тунеядец, лежебока, неудачник и алкоголик, если пользоваться выдержкой из характеристики, данной ему Л. Л. Сорокиной. Заместитель руководителя агентства.
– Иваныч, а что, если нам немного?.. – начал было он, но тут же наткнулся взглядом на Ларису Лаврентьевну.
Та раздула ноздри, подобно тому как очковая змея раздувает капюшон перед нападением. Афанасьев тотчас же завел бутылку с пивом за спину и проговорил:
– Я тут проконсультироваться зашел. Насчет статьи.
– Очевидно, статья – про алкоголь?! – не утруждая себя предисловиями, в упор спросила Лариса Лаврентьевна.
– Ну почему же про алкоголь. Про свиней. Жрут, понимаешь, что ни попадя…
– Да, свиньи – они такие, – подтвердила Лариса Лаврентьевна, недвусмысленно глядя на Афанасьева, а потом переводя взгляд на своего мрачного мужа. – Особенно хряки и боровы. Кабаны разные.
– Да, кабаны, – едва удерживаясь от смеха, отозвался Афанасьев, ловко задвигая пиво за секретер. – Кстати, в Новой Зеландии кабанам под угрозой судебного преследования запрещено раскапывать по ночам поля для гольфа. Боя-а-атся! А вот во Франции свиней нельзя называть Наполеоном. Закреплено в законодательстве! Полезный закон. Вот почему у нас, в России, каждый второй поросенок – Борька, хотя Ельцин сменился с президентов не так уж и давно, всего пять лет как?.. Это возмутительно, правда, Лариса Лаврентьевна?
– Ну, я пошла, – поджав губы, произнесла та и, не удостоив обоих мужчин более ни единым словом, выплыла из кабинета Сорокина.
Серафим Иванович облегченно вздохнул и произнес:
– Вот ведь недаром она тебя идиотом величает! Ты в ее присутствии такую чушь несешь, что в самом деле покажется – чего я тебя держу, ведь болван болваном? Ну Женька, ну молодец! А я думал, что смерть моя пришла – загрызет!
– Да брось, Иваныч, – произнес Афанасьев успокоительно. – Плюнь, да! Дура есть дура. Ей всерьез ничего не докажешь, а вот такая туфта про свиней, которую я тут гнал, – это куда как действенней, это в самый раз. А что наша Лаврентьевна на этот раз к тебе на работу приперлась?
– А черт ее знает! Идти на день рождения к какой-то мегере надо. А у меня ее подруги-мужененавистницы вот где! Даже пиво допить не дала! – Серафим Иванович вытянул из-под стола ополовиненную бутылку светлого пива, отхлебнул глоток и вдруг со словами: – «Черт бы побрал эту в-в-в… ж-жабу!» – выкинул тару в окно. С этого хулиганского деяния Серафима Ивановича и началось наше повествование.
Разбив бутылку, Серафим Иванович поднялся во весь свой внушительный рост и два раза прошелся взад-вперед по своему просторному кабинету, в котором из мебели наличествовал только упомянутый стол, а также узкий диванчик для посетителей и высокий, до потолка, плоский дубовый шкаф.
– Все настроение испортила! – проворчал он. – Кстати, Женя, очень хорошо, что ты сейчас пожаловал. Я уж хотел за тобой идти. Нет, не из-за Ларисы. Ты мне по делу нужен был.
– Да давай сначала ударим по пивку, Иваныч, а потом поговорим о делах. Свое-то ты пиво разбил, так что у меня преимущество: я угощаю, – хитро подмигнул Афанасьев. – Да ладно тебе расстраиваться, Иваныч, я же всегда говорил, что она круглая дура! Нет, я тебя понимаю, особенно после того последнего случая, когда она наткнулась на тебя и эту мымру Свищеву, практикантку из универа!
Случай, о котором вспомнил Афанасьев, в самом деле был образцово-показательным для трогательных отношений четы Сорокиных. Несколько дней назад, придя на работу к мужу для решения какой-то чрезвычайно важной проблемы (кажется, речь шла о покупке нового ершика для унитаза), Лариса Лаврентьевна застала мужа в момент, когда он весьма задушевно беседовал с юной нимфой. Нимфа была студенткой филологического факультета университета, проходившей в агентстве журналистскую практику, так что беседа с ней вменялась Сорокину в прямую обязанность. К тому же нимфа была весьма толста и прыщевата, так что едва ли могла заинтересовать даже такого непритязательного мужчину, как Серафим Иванович.
Но попробуйте доказать это жене, которая застает благоверного в запертом кабинете с молодой особой и чутким пуританским носом улавливает буквально пронизывающие воздух флюиды порока и адюльтера. Неизвестно, какая жидкость из числа содержащихся в организме ударила мадам Сорокиной в голову, но только Лариса Лаврентьевна взвыла и швырнула в мужа стоящим у порога железным ведром, в котором было немного воды и плавала тряпка. А потом– схватила швабру и, как баба-яга на помеле, бросилась на проклятого кобелину. Несчастный Сорокин вылетел из своего кабинета, промчался по коридору, преследуемый по пятам ретивой супругой, а потом ворвался в кабинетик своего заместителя и нырнул в шкаф. Сидевший за столом Женя Афанасьев только было открыл рот, как дверь распахнулась, и на пороге появилась разгневанная богиня мщения – Лариса Лаврентьевна.
Афанасьев изобразил на лице такую сладкую улыбку, как будто только что проглотил килограмм пастилы:
– О, Лариса Лаврентьевна, очень кстати! Вот что вы думаете о таком законе: в Ливерпуле считается противозаконным, если женщины появляется в публичных местах обнаженной до пояса, не будучи служащей тропического рыбного магазина?.. А?
Лариса Лаврентьевна оскорбленно выпрямилась и захлопнула дверь. Серафим Иванович Сорокин мелко дрожал в своем незавидном убежище, глотая пыль и с трудом удерживаясь от того, чтобы не чихнуть…
Так с недавних пор и выяснилось, что самым действенным оружием против Л. Л. может послужить цитирование самых глупых законов разных стран мира. Впрочем, чему удивляться, все законно: глупость побивается еще большей глупостью.
…Серафим Иванович и Афанасьев допивали свою скромную порцию пенного напитка, когда открылась дверь, и в кабинет заглянула девушка лет девятнадцати. Афанасьев как раз в этот момент рассуждал о своей очередной пассии, которая (ну что ты будешь делать!) оказалась ловкой стервой. Женя накануне неплохо отметил какой-то великий праздник калибра Дня шпалоукладчика, так что похмелялся с утра, и две вечные темы – футбол и бабы, а потом бабы и футбол – склонялись неустанно.
Появление неизвестной девушки очень миловидной внешности пришлось весьма кстати. Выяснилось, что ее направили на практику в информационное агентство «Пятая нога». Собственно, на самом деле оно именовалось скучно и по-канцелярски «Пресс-информ», но журналисты народ веселый, и потом известно, что волка и журналиста ноги кормят. Отсюда и родилось это название сомнительного толка, но претендующее на юмор…
– Войдите.
Девушка вошла. У нее оказалось тонкое лицо, большие глаза и гибкая, с очаровательными формами фигура, как отметил тотчас же Женя Афанасьев. В лице ее было что-то почти детское, инфантильно-свежее. «У, какой занимательный образчик! – подумал Афанасьев. – В наше время такие барышни редкость… Нужно присмотреться, что ли? Хотя я еще с Ксенией не разобрался… Ну, бабы!» Так, лицемерно вменяя в вину своим девушкам то, в чем был виноват только он сам, Женя Афанасьев уже определил для себя новую цель, но не тут-то было!.. Начальник немедленно все испортил. Серафим Иванович скроил постную деловую мину и произнес:
– Присаживайтесь, прошу вас. Вы, кажется, Оля?
Та что-то ответила – Серафим Иванович не расслышал, – а потом как-то беспомощно улыбнулась и опустила глаза. Почти ребенок, не больше девятнадцати лет, подумал Сорокин. Хотя в этом возрасте попадаются такие экземпляры – закачаешься! (Ах, если бы его мысли могла подслушать благонравная Лариса Лаврентьевна, она бы показала, что недаром ее папа носил звучные и знаковые имя и отчество-Лаврентий Павлович…)
– Очень приятно, – буркнул Серафим Иванович. – Будьте добры, Евгений, зайдите ко мне через полчаса. Я пока дам нашей новой практикантке несколько рекомендаций. Вы ведь еще не работали журналисткой, не так ли? – обратился он к ней.
– Н-нет…
Женя Афанасьев вышел в коридор и обратился к стоявшему у окна редакционному водителю Паше Бурденко:
– Иваныч там сидит и строит из себя спеца. Но не миновать нам членовредительства, если его мегера, крыса Лариса, вздумает вернуться. Убьет бедного Иваныча!.. С одной стороны, мне хорошо, я стану главным. А с другой стороны, вам всем плохо– я ведь вас, бездельников, всех разгоню и…
Паша Бурденко, который был занят важным и требующим полной концентрации делом – кидал скатанные из бумаги шарики в стоявший под окном мусорный контейнер, – ответил:
– Да ладно тебе на Иваныча тянуть. Ты о новой девочке из университета, что ли? Сам, поди, уже глаз положил!
Афанасьев слабо передернул плечами. Тут зазвонил мобильный, а так как звонил старый друг Колян Ковалев с на редкость оригинальным предложением сходить в сауну, то Женя полностью переключился на разговор и тотчас же забыл и о безымянной практикантке с юной и соблазнительной фигурой, и о Серафиме Ивановиче, дающем ей мутные и необязательные инструкции…
2
Вскоре после того, как глава информагентства выпроводил Афанасьева, а еще через несколько минут распрощался и с девушкой-практиканткой, к нему пришел посетитель. Невысокий мужчина средних лет в простом сером костюме, неброском, но. идеально пригнанном по фигуре, неулыбчивый, спокойный, с подчеркнуто доброжелательным цепким взглядом. При виде его Серафим Иванович насторожился и несколько неестественным голосом пригласил присаживаться. Внутри него какой-то суетливый и беспокойный чертик заголосил, что вот сейчас придется несладко.
– Я звонил вам из Москвы вчера вечером, – сказал посетитель. – Надеюсь, вы не запамятовали?
Голос у него был приятный и хорошо поставленный, тембр глубокий и насыщенный – как у маститого актера. «Такой не забудешь», – подумал Сорокин. Особенно когда этот голос принадлежит человеку из центрального аппарата федеральной военной разведки. Да, именно так!.. Кабинет Серафима Ивановича славился тем, что в нем бывали самые разные люди, от пьющего дворника-интеллигента, рассуждающего о пражской структурно-лингвистической школе, до заведующего продуктовой базой, догадывающегося о существовании А. С. Пушкина из расхожего выражения: «А за квартиру Пушкин платить будет?»
Но сегодня разброс посетителей был особенно велик: от самодурствующей супруги и ветреного сотрудничка – до человека из ГРУ РФ. Серафим Иваныч наморщил лоб и попытался выглядеть умнее, нежели ему положила матушка-природа.
– Так вы помните? – повторил посетитель терпеливо.
– Да, разумеется, – ответил Серафим Иванович. – Только я думал, что вы прибудете позже. А вы – так быстро. Гм… Простите, как вас…
– Ярослав Алексеевич, – с готовностью подсказал посетитель. – Легко запомнить.
– Да, – кивнул Сорокин. – Итак, что привело вас ко мне? Честно говоря, я несколько удивлен…
– Ну полноте, Серафим Иванович. Насколько я знаю, вы не так давно стали частным лицом. А до того работали в пресс-службе областного управления ФСБ, не так ли? И со столичными гостями вроде меня чуть ли не каждый день контактировали. Что скромничать?
И московский гость по-свойски подмигнул.
– Кстати, вам привет от Владимира Сергеевича.
– От какого?
– От того самого.
Серафим Иванович не сразу понял, что скрывается за глубокомысленным «от того самого», однако же старательно скроил мину глубокого понимания и проникновения в суть ситуации. Давно он не чувствовал себя столь глупо и двусмысленно.
– Очень серьезное дело, – сказал Ярослав Алексеевич. – Откровенно говоря, все то, что я вкратце расскажу вам, является государственной тайной.
Сорокин едва заметно кивнул. Он тоскливо подумал об Афанасьеве, который так ловко соскочил и теперь, наверно, уже сидит в кафе с этой… как ее… Олей… Леной… Алей… А тут изволь слушать спецслужбиста, приволокшегося аж из первопрестольной! «Является государственной тайной»! Такое начало разговора не совсем понравилось ему. Более того, оно совсем ему не понравилось. Даже разговоры с женой, как правило, начинающиеся словами «знаешь, я тут подумала…», вызывали у него больше оптимизма.
– Дело в том, что у нас пропали очень важные документы, – сказал Ярослав Алексеевич, – и они должны быть как можно скорее возвращены. Это касается интересов государственной безопасности. Не удивляйтесь, нет!.. Я понимаю, что вы не сыскное, а информационное журналистское агентство! Но ведь бывают и журналистские расследования, а?
– Простите, – сказал Сорокин, – но даже если придумать… то есть предположить, что мы тоже ведем расследования… почему в таком случае вы обращаетесь к нам? Я бы понял, если бы вы были частным липом, но то ведомство, которое вы представляете… по-моему, оно смогло бы справиться с задачей куда профессиональнее и оперативнее, чем мои люди.
Посетитель слабо улыбнулся.
– Я же просил вас не удивляться, Серафим Иванович. Если я обратился именно к вам, то это значит, что решение принято на самом высоком уровне и обжалованию не подлежит. Разумеется, если вы согласитесь предоставить нам ваши услуги, – вежливо прибавил он, – которые, разумеется, будут хорошо оплачены.
Серафим Иванович пристально посмотрел на каменное лицо гостя, и уголок его рта непроизвольно дрогнул. Такому откажешь!.. Но. тут совершенно определенно что-то нечисто! Ведь, кроме спецслужб, прокуратуры, милиции, существуют частные розыскные структуры, нафаршированные разного рода «бывшими», которые проведут любое расследование куда лучше, чем безалаберные журналюги Сорокина. Любое – от пропажи белых тапочек на картонной подошве до исчезновения из военно-морского ремонтного дока атомной подводной лодки водоизмещением этак в десять тысяч тонн. А лучше двадцать.
Ну, если ему нужно, значит… К тому же его наверняка видели, скажут, что в кабинет Серафима Ивановича заходил, похоже, хорошо обеспеченный посетитель, явно желающий заказать рекламный – следовательно, хорошо оплачиваемый – материал.
И если такая информация дойдет до Ларисы Лаврентьевны – а такая информация почему-то доходит до нее ВСЕГДА! – то самым щадящим началом беседы с женой может стать примерно такое: «Изверг!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Серафим Иванович махнул рукой и попытался углубиться в какую-то пухлую папку с вырезками. Но не тут-то было! Разве можно предпочесть какую-то пыльную папку с дурацкими бумажками обществу приличной женщины, к тому же собственной жены?.. Нельзя?! То-то! Вот и Лариса Лаврентьевна так полагала. Она встала в третью позу Цицерона на судебном процессе бунтовщика и изменника Каталины и, потрясая вознесенным указательным пальцем, принялась выговаривать мужу:
– И что я должна сказать Наточке? Что она, друг нашей семьи, может не дождаться нас на собственном юбилее, потому что у моего непутевого мужа, видите ли, какая-то идиотская встреча?
Милая женщина продолжала в том же духе около пяти минут. Ну, может, чуть больше. По чести сказать, она могла разоряться и пять часов подряд, потому что чесание языком было самым регулярным физическим усилием в ее жизни. Больше она ничего и не делала. Серафим Иванович, конечно, мог возразить, что ему совершенно нечего делать на юбилее (53 года!) Наточки, сварливой старой девы, озлобленной на весь мир, в особенности на его мужскую половину. Это про таких, как юбилярша Наточка, придумывают анекдоты типа: «Сидят две старые девы и, поджав губы, наблюдают за тем, как петух гонится за курицей. Курица выбегает на проезжую часть, попадает под машину. Одна из старых дев со скорбным пафосом воздевает руки и говорит: „Она предпочла смерть!“ Это такие, как Наточка, любят в присутствии затурканного мужчины говорить подруге, которая и есть жена этого самого мужчины-недоразумения: „Какие же все-таки они козлы, хамы и мерзавцы! Каждая женщина – мученица, потому что эти сволочи мужики…“
Неудивительно, что Серафим Иванович не особенно рвался на день рождения к такой милой особе.
Обличительный монолог Ларисы Лаврентьевны был прерван неожиданным появлением молодого человека, довольно часто упоминаемого в речи мадам Сорокиной. Вошедший был высокий худощавый парень с веселыми серыми глазами, большим ироничным ртом и какой-то особой зажигательной расхлябанностью во всех движениях и жестах. В одной руке он держал бутылку пива. Полуторалит-ровую. В другой виднелась пачка бумаг. Деловых?.. Возможно, когда-то они и были таковыми, но в данный момент в эти бумаги была завернута увесистая рыбина, приготовленная методом холодного копчения. Таким образом, цель визита молодого человека представлялась весьма прозрачной.
Это и был Женя Афанасьев, тунеядец, лежебока, неудачник и алкоголик, если пользоваться выдержкой из характеристики, данной ему Л. Л. Сорокиной. Заместитель руководителя агентства.
– Иваныч, а что, если нам немного?.. – начал было он, но тут же наткнулся взглядом на Ларису Лаврентьевну.
Та раздула ноздри, подобно тому как очковая змея раздувает капюшон перед нападением. Афанасьев тотчас же завел бутылку с пивом за спину и проговорил:
– Я тут проконсультироваться зашел. Насчет статьи.
– Очевидно, статья – про алкоголь?! – не утруждая себя предисловиями, в упор спросила Лариса Лаврентьевна.
– Ну почему же про алкоголь. Про свиней. Жрут, понимаешь, что ни попадя…
– Да, свиньи – они такие, – подтвердила Лариса Лаврентьевна, недвусмысленно глядя на Афанасьева, а потом переводя взгляд на своего мрачного мужа. – Особенно хряки и боровы. Кабаны разные.
– Да, кабаны, – едва удерживаясь от смеха, отозвался Афанасьев, ловко задвигая пиво за секретер. – Кстати, в Новой Зеландии кабанам под угрозой судебного преследования запрещено раскапывать по ночам поля для гольфа. Боя-а-атся! А вот во Франции свиней нельзя называть Наполеоном. Закреплено в законодательстве! Полезный закон. Вот почему у нас, в России, каждый второй поросенок – Борька, хотя Ельцин сменился с президентов не так уж и давно, всего пять лет как?.. Это возмутительно, правда, Лариса Лаврентьевна?
– Ну, я пошла, – поджав губы, произнесла та и, не удостоив обоих мужчин более ни единым словом, выплыла из кабинета Сорокина.
Серафим Иванович облегченно вздохнул и произнес:
– Вот ведь недаром она тебя идиотом величает! Ты в ее присутствии такую чушь несешь, что в самом деле покажется – чего я тебя держу, ведь болван болваном? Ну Женька, ну молодец! А я думал, что смерть моя пришла – загрызет!
– Да брось, Иваныч, – произнес Афанасьев успокоительно. – Плюнь, да! Дура есть дура. Ей всерьез ничего не докажешь, а вот такая туфта про свиней, которую я тут гнал, – это куда как действенней, это в самый раз. А что наша Лаврентьевна на этот раз к тебе на работу приперлась?
– А черт ее знает! Идти на день рождения к какой-то мегере надо. А у меня ее подруги-мужененавистницы вот где! Даже пиво допить не дала! – Серафим Иванович вытянул из-под стола ополовиненную бутылку светлого пива, отхлебнул глоток и вдруг со словами: – «Черт бы побрал эту в-в-в… ж-жабу!» – выкинул тару в окно. С этого хулиганского деяния Серафима Ивановича и началось наше повествование.
Разбив бутылку, Серафим Иванович поднялся во весь свой внушительный рост и два раза прошелся взад-вперед по своему просторному кабинету, в котором из мебели наличествовал только упомянутый стол, а также узкий диванчик для посетителей и высокий, до потолка, плоский дубовый шкаф.
– Все настроение испортила! – проворчал он. – Кстати, Женя, очень хорошо, что ты сейчас пожаловал. Я уж хотел за тобой идти. Нет, не из-за Ларисы. Ты мне по делу нужен был.
– Да давай сначала ударим по пивку, Иваныч, а потом поговорим о делах. Свое-то ты пиво разбил, так что у меня преимущество: я угощаю, – хитро подмигнул Афанасьев. – Да ладно тебе расстраиваться, Иваныч, я же всегда говорил, что она круглая дура! Нет, я тебя понимаю, особенно после того последнего случая, когда она наткнулась на тебя и эту мымру Свищеву, практикантку из универа!
Случай, о котором вспомнил Афанасьев, в самом деле был образцово-показательным для трогательных отношений четы Сорокиных. Несколько дней назад, придя на работу к мужу для решения какой-то чрезвычайно важной проблемы (кажется, речь шла о покупке нового ершика для унитаза), Лариса Лаврентьевна застала мужа в момент, когда он весьма задушевно беседовал с юной нимфой. Нимфа была студенткой филологического факультета университета, проходившей в агентстве журналистскую практику, так что беседа с ней вменялась Сорокину в прямую обязанность. К тому же нимфа была весьма толста и прыщевата, так что едва ли могла заинтересовать даже такого непритязательного мужчину, как Серафим Иванович.
Но попробуйте доказать это жене, которая застает благоверного в запертом кабинете с молодой особой и чутким пуританским носом улавливает буквально пронизывающие воздух флюиды порока и адюльтера. Неизвестно, какая жидкость из числа содержащихся в организме ударила мадам Сорокиной в голову, но только Лариса Лаврентьевна взвыла и швырнула в мужа стоящим у порога железным ведром, в котором было немного воды и плавала тряпка. А потом– схватила швабру и, как баба-яга на помеле, бросилась на проклятого кобелину. Несчастный Сорокин вылетел из своего кабинета, промчался по коридору, преследуемый по пятам ретивой супругой, а потом ворвался в кабинетик своего заместителя и нырнул в шкаф. Сидевший за столом Женя Афанасьев только было открыл рот, как дверь распахнулась, и на пороге появилась разгневанная богиня мщения – Лариса Лаврентьевна.
Афанасьев изобразил на лице такую сладкую улыбку, как будто только что проглотил килограмм пастилы:
– О, Лариса Лаврентьевна, очень кстати! Вот что вы думаете о таком законе: в Ливерпуле считается противозаконным, если женщины появляется в публичных местах обнаженной до пояса, не будучи служащей тропического рыбного магазина?.. А?
Лариса Лаврентьевна оскорбленно выпрямилась и захлопнула дверь. Серафим Иванович Сорокин мелко дрожал в своем незавидном убежище, глотая пыль и с трудом удерживаясь от того, чтобы не чихнуть…
Так с недавних пор и выяснилось, что самым действенным оружием против Л. Л. может послужить цитирование самых глупых законов разных стран мира. Впрочем, чему удивляться, все законно: глупость побивается еще большей глупостью.
…Серафим Иванович и Афанасьев допивали свою скромную порцию пенного напитка, когда открылась дверь, и в кабинет заглянула девушка лет девятнадцати. Афанасьев как раз в этот момент рассуждал о своей очередной пассии, которая (ну что ты будешь делать!) оказалась ловкой стервой. Женя накануне неплохо отметил какой-то великий праздник калибра Дня шпалоукладчика, так что похмелялся с утра, и две вечные темы – футбол и бабы, а потом бабы и футбол – склонялись неустанно.
Появление неизвестной девушки очень миловидной внешности пришлось весьма кстати. Выяснилось, что ее направили на практику в информационное агентство «Пятая нога». Собственно, на самом деле оно именовалось скучно и по-канцелярски «Пресс-информ», но журналисты народ веселый, и потом известно, что волка и журналиста ноги кормят. Отсюда и родилось это название сомнительного толка, но претендующее на юмор…
– Войдите.
Девушка вошла. У нее оказалось тонкое лицо, большие глаза и гибкая, с очаровательными формами фигура, как отметил тотчас же Женя Афанасьев. В лице ее было что-то почти детское, инфантильно-свежее. «У, какой занимательный образчик! – подумал Афанасьев. – В наше время такие барышни редкость… Нужно присмотреться, что ли? Хотя я еще с Ксенией не разобрался… Ну, бабы!» Так, лицемерно вменяя в вину своим девушкам то, в чем был виноват только он сам, Женя Афанасьев уже определил для себя новую цель, но не тут-то было!.. Начальник немедленно все испортил. Серафим Иванович скроил постную деловую мину и произнес:
– Присаживайтесь, прошу вас. Вы, кажется, Оля?
Та что-то ответила – Серафим Иванович не расслышал, – а потом как-то беспомощно улыбнулась и опустила глаза. Почти ребенок, не больше девятнадцати лет, подумал Сорокин. Хотя в этом возрасте попадаются такие экземпляры – закачаешься! (Ах, если бы его мысли могла подслушать благонравная Лариса Лаврентьевна, она бы показала, что недаром ее папа носил звучные и знаковые имя и отчество-Лаврентий Павлович…)
– Очень приятно, – буркнул Серафим Иванович. – Будьте добры, Евгений, зайдите ко мне через полчаса. Я пока дам нашей новой практикантке несколько рекомендаций. Вы ведь еще не работали журналисткой, не так ли? – обратился он к ней.
– Н-нет…
Женя Афанасьев вышел в коридор и обратился к стоявшему у окна редакционному водителю Паше Бурденко:
– Иваныч там сидит и строит из себя спеца. Но не миновать нам членовредительства, если его мегера, крыса Лариса, вздумает вернуться. Убьет бедного Иваныча!.. С одной стороны, мне хорошо, я стану главным. А с другой стороны, вам всем плохо– я ведь вас, бездельников, всех разгоню и…
Паша Бурденко, который был занят важным и требующим полной концентрации делом – кидал скатанные из бумаги шарики в стоявший под окном мусорный контейнер, – ответил:
– Да ладно тебе на Иваныча тянуть. Ты о новой девочке из университета, что ли? Сам, поди, уже глаз положил!
Афанасьев слабо передернул плечами. Тут зазвонил мобильный, а так как звонил старый друг Колян Ковалев с на редкость оригинальным предложением сходить в сауну, то Женя полностью переключился на разговор и тотчас же забыл и о безымянной практикантке с юной и соблазнительной фигурой, и о Серафиме Ивановиче, дающем ей мутные и необязательные инструкции…
2
Вскоре после того, как глава информагентства выпроводил Афанасьева, а еще через несколько минут распрощался и с девушкой-практиканткой, к нему пришел посетитель. Невысокий мужчина средних лет в простом сером костюме, неброском, но. идеально пригнанном по фигуре, неулыбчивый, спокойный, с подчеркнуто доброжелательным цепким взглядом. При виде его Серафим Иванович насторожился и несколько неестественным голосом пригласил присаживаться. Внутри него какой-то суетливый и беспокойный чертик заголосил, что вот сейчас придется несладко.
– Я звонил вам из Москвы вчера вечером, – сказал посетитель. – Надеюсь, вы не запамятовали?
Голос у него был приятный и хорошо поставленный, тембр глубокий и насыщенный – как у маститого актера. «Такой не забудешь», – подумал Сорокин. Особенно когда этот голос принадлежит человеку из центрального аппарата федеральной военной разведки. Да, именно так!.. Кабинет Серафима Ивановича славился тем, что в нем бывали самые разные люди, от пьющего дворника-интеллигента, рассуждающего о пражской структурно-лингвистической школе, до заведующего продуктовой базой, догадывающегося о существовании А. С. Пушкина из расхожего выражения: «А за квартиру Пушкин платить будет?»
Но сегодня разброс посетителей был особенно велик: от самодурствующей супруги и ветреного сотрудничка – до человека из ГРУ РФ. Серафим Иваныч наморщил лоб и попытался выглядеть умнее, нежели ему положила матушка-природа.
– Так вы помните? – повторил посетитель терпеливо.
– Да, разумеется, – ответил Серафим Иванович. – Только я думал, что вы прибудете позже. А вы – так быстро. Гм… Простите, как вас…
– Ярослав Алексеевич, – с готовностью подсказал посетитель. – Легко запомнить.
– Да, – кивнул Сорокин. – Итак, что привело вас ко мне? Честно говоря, я несколько удивлен…
– Ну полноте, Серафим Иванович. Насколько я знаю, вы не так давно стали частным лицом. А до того работали в пресс-службе областного управления ФСБ, не так ли? И со столичными гостями вроде меня чуть ли не каждый день контактировали. Что скромничать?
И московский гость по-свойски подмигнул.
– Кстати, вам привет от Владимира Сергеевича.
– От какого?
– От того самого.
Серафим Иванович не сразу понял, что скрывается за глубокомысленным «от того самого», однако же старательно скроил мину глубокого понимания и проникновения в суть ситуации. Давно он не чувствовал себя столь глупо и двусмысленно.
– Очень серьезное дело, – сказал Ярослав Алексеевич. – Откровенно говоря, все то, что я вкратце расскажу вам, является государственной тайной.
Сорокин едва заметно кивнул. Он тоскливо подумал об Афанасьеве, который так ловко соскочил и теперь, наверно, уже сидит в кафе с этой… как ее… Олей… Леной… Алей… А тут изволь слушать спецслужбиста, приволокшегося аж из первопрестольной! «Является государственной тайной»! Такое начало разговора не совсем понравилось ему. Более того, оно совсем ему не понравилось. Даже разговоры с женой, как правило, начинающиеся словами «знаешь, я тут подумала…», вызывали у него больше оптимизма.
– Дело в том, что у нас пропали очень важные документы, – сказал Ярослав Алексеевич, – и они должны быть как можно скорее возвращены. Это касается интересов государственной безопасности. Не удивляйтесь, нет!.. Я понимаю, что вы не сыскное, а информационное журналистское агентство! Но ведь бывают и журналистские расследования, а?
– Простите, – сказал Сорокин, – но даже если придумать… то есть предположить, что мы тоже ведем расследования… почему в таком случае вы обращаетесь к нам? Я бы понял, если бы вы были частным липом, но то ведомство, которое вы представляете… по-моему, оно смогло бы справиться с задачей куда профессиональнее и оперативнее, чем мои люди.
Посетитель слабо улыбнулся.
– Я же просил вас не удивляться, Серафим Иванович. Если я обратился именно к вам, то это значит, что решение принято на самом высоком уровне и обжалованию не подлежит. Разумеется, если вы согласитесь предоставить нам ваши услуги, – вежливо прибавил он, – которые, разумеется, будут хорошо оплачены.
Серафим Иванович пристально посмотрел на каменное лицо гостя, и уголок его рта непроизвольно дрогнул. Такому откажешь!.. Но. тут совершенно определенно что-то нечисто! Ведь, кроме спецслужб, прокуратуры, милиции, существуют частные розыскные структуры, нафаршированные разного рода «бывшими», которые проведут любое расследование куда лучше, чем безалаберные журналюги Сорокина. Любое – от пропажи белых тапочек на картонной подошве до исчезновения из военно-морского ремонтного дока атомной подводной лодки водоизмещением этак в десять тысяч тонн. А лучше двадцать.
Ну, если ему нужно, значит… К тому же его наверняка видели, скажут, что в кабинет Серафима Ивановича заходил, похоже, хорошо обеспеченный посетитель, явно желающий заказать рекламный – следовательно, хорошо оплачиваемый – материал.
И если такая информация дойдет до Ларисы Лаврентьевны – а такая информация почему-то доходит до нее ВСЕГДА! – то самым щадящим началом беседы с женой может стать примерно такое: «Изверг!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32