Одна, смуглая, темноволосая, такая высокая, что ей приходилось сутулиться под пятифутовыми палубными бимсами, грозно наступала, другая — приземистая белокурая крепышка, явно не собиралась отступать.— Да, сказала, — не унималась она, — и еще повторю. Не больно ты меня напужала! Говоришь, ты — миссис Даусон? Так тебе и поверили!— А-а! — завопила оскорбленная брюнетка. Она нагнулась и с остервенением вцепилась противнице в волосы, замотала из стороны в сторону — того и гляди оторвет голову. Блондинка, не растерявшись, принялась царапаться и лупить ногами. Юбки закружились водоворотом, но тут подала голос женщина с гамака:— Стой же, дуры ненормальные! Капитан идет.Они отскочили в стороны, запыхавшиеся и встрепанные. Все взгляды обратились на Хорнблауэра, который, пригибаясь под верхней палубой, спускался в полумрак.— Первую же, кто затеет драку, отправлю на берег, — рявкнул он.Брюнетка отбросила с лица волосы и презрительно фыркнула.— Мне начхать, — сказала она, — я сама уйду. На этом нищем корабле ни фартинга не получишь.Слова ее вызвали одобрительный гул — похоже, она выразила общее мнение.— Заплатят нашим мужьям жалованье, или нет? — пискнула одна из лежебок.— Молчать! — взорвался Буш. Он выступил вперед, желая оградить капитана от незаслуженных оскорблений — он-то знал, что жалованье матросам задержало правительство. — Вот ты — почему лежишь после восьми склянок?Но попытка контрнаступления провалилась.— Если хотите, лейтенант, я встану, — сказала женщина, сбрасывая одеяло и спрыгивая на палубу. — Кофту я обменяла на колбасу для моего Тома, юбку — на пиво. Мне в рубахе ходить, а, лейтенант?По палубе пробежал смешок.— Марш обратно и веди себя пристойно, — торопливо выговорил вспыхнувший от смущения Буш.Хорнблауэр тоже смеялся — он, в отличие от своего первого лейтенанта, был женат, и потому, наверно, не испугался полуголой женщины.— Не буду я пристойной, — сказала та, закидывая голые ноги на койку и прикрывая их одеялом, — пока моему Тому не заплатят, что причитается.— А даже и заплатят, — фыркнула блондинка, — чего он с ними делать будет без увольнительной? Отдаст ворюге-маркитанту за четверть галлона!— Пять фунтов за два года! — добавила другая. — А я на втором месяце.— Отставить разговоры, — сказал Буш.Хорнблауэр отступил с поля боя, забыв, зачем спускался вниз. Не может он говорить с женщинами о жаловании. С их мужьями обошлись возмутительно, перевезли, как заключенных, с одного корабля на другой, лишь подразнив близостью берега, и жены (а среди них наверняка есть и законные жены, хотя адмиралтейские правила не требуют в данном случае документа о браке, только устное заверение) негодуют вполне справедливо. Никто, даже Буш, не знает, что выданные команде несколько гиней Хорнблауэр взял из собственного жалованья. Ему самому не осталось ничего, только офицерам на поездку за рекрутами.Быть может, побуждаемый живым воображением и нелепой чувствительностью, он несколько преувеличивал тяготы матросской жизни. Его возмущала мысль об огромном блудилище внизу, где матросу положено восемнадцать дюймов, чтобы повесить койку, и его жене — восемнадцать дюймов, бок о бок в длинном ряду — мужья, жены, холостяки. Его коробило, что женщины питаются отвратительной матросской едой. Возможно, он недооценивал смягчающую силу привычки.Он вынырнул из переднего люка на главную палубу. Его не ждали. Томсон, один из баковых старшин, как раз занимался новобранцами.— Может быть, мы сделаем из вас моряков, — говорил он, — а может быть и нет. Как пить дать, еще до Уэссана не дойдем, отправитесь за борт с ядром в ногах. Только ядрам перевод. Ну-ка давай под помпу, вшивота тюремная. Скидавай одежу, нечего задницы прятать. Вот дойдет дело до кошек, мы и кожу с вас спустим…— Прекратите, Томсон! — заорал Хорнблауэр в ярости.По корабельному распорядку новобранцев должны избавить от вшей. Голые и дрожащие, они кучками толпились на палубе. Двоих брили наголо, человек десять уже прошли через эту процедуру — бледные после тюрьмы, они казались странно нездоровыми и какими-то неприкаянными. Томсон пытался загнать их под помпу для мытья палубы, которую качали двое ухмыляющихся матросов. Новобранцев трясло не столько от холода, сколько от страха: вероятно, никому из них прежде не доводилось мыться. Жалко было смотреть на них — напуганных предстоящим душем, зверскими понуканиями Томсона, незнакомой обстановкой.Хорнблауэр пришел в ярость. Он так и не забыл унижения первых дней на флоте, и ненавидел грубые окрики, как любого рода бессмысленную жестокость. В отличие от многих собратьев по профессии, он не ставил себе целью сломать в подчиненных дух. Быть может, очень скоро эти самые новобранцы бодро и охотно пойдут на бой, даже на смерть, защищая в том числе и его репутацию, его будущее. Забитые, сломленные люди на это неспособны. Побрить и вымыть их надо, чтоб на корабле не завелись вши, клопы и блохи, но он не позволит без надобности стращать своих бесценных матросов. Любопытно, что Хорнблауэр, которому и в голову не приходило вообразить себя вожаком, всегда предпочитал вести, а не подталкивать.— Давайте под помпу, ребята, — сказал он ласково, и, видя что они все еще колеблются, добавил: — Когда мы выйдем в море, вы увидите под этой помпой меня, каждое утро в восемь склянок. Разве не так?— Так точно, сэр, — в один голос отозвались матросы у помпы. Странная привычка капитана каждое утро окатываться холодной морской водой немало обсуждалась на борту «Лидии».— Тогда давайте под помпу, и, может быть, вы все еще станете капитанами. Вот вы, Уэйтс, покажите-ка, что не боитесь.Какое везенье, что он не только вспомнил имя, но и признал бритым Уэйтса, овечьего вора в молескиновых штанах. Новобранцы заморгали на величественного капитана, который говорит ободряюще и не постеснялся сказать, что каждый день моется. Уэйтс собрался с духом, нырнул под брызжущий шланг и, задыхаясь, героически завертелся под холодной струёй. Кто-то бросил ему кусок пемзы — потереться — остальные проталкивались вперед, ожидая своей очереди: несчастные глупцы, подобно овцам, нуждались, чтоб кто-то двинулся первым; теперь все они рвутся туда же.Хорнблауэр заметил на белом теле одного новобранца красную полосу. Он поманил Томсона в сторону.— Вы даете волю линьку, Томсон, — сказал он. Тот смущенно осклабился, перебирая в руках двухфутовый трос с узлом на конце — ими унтер-офицеры подбадривали матросов. — Я не потерплю у себя на корабле унтер-офицера, который не знает, когда пускать в дело линек, — сказал Хорнблауэр. — Эти люди еще не пришли в себя, и битьем этого не поправишь. Еще одна такая оплошность, Томсон, и я вас разжалую, а тогда вы у меня будете каждый божий день драить корабельные гальюны. Так-то.Томсон сник, напуганный неподдельным гневом Хорнблауэра.— Пожалуйста, приглядывайте за ним, мистер Буш, — добавил Хорнблауэр. — Иногда после выговора унтер-офицер вымещает обиду на подчиненных. Я этого не потерплю.— Есть, сэр, — философски отвечал Буш. Он первый раз видел капитана, которого тревожит применение линьков. Линьки — такая же часть флотской жизни, как плохая кормежка, восемнадцать дюймов, чтоб повесить койку, и подстерегающие в море опасности. Буш не понимал дисциплинарных методов Хорнблауэра. Он ужаснулся, когда Хорнблауэр прилюдно объявил, что моется под помпой — только сумасшедший может подталкивать матросов к мысли, что капитан слеплен из того же теста. Но прослужив под началом Хорнблауэра два года, Буш усвоил, что его странные методы иногда приносят поразительные плоды. Он готов был подчиняться ему — верно, хотя и слепо, покорно и в то же время восхищенно. II — Сэр, слуга из «Ангела» принес записку и ждет внизу, — сказала квартирная хозяйка, когда Хорнблауэр, в ответ на стук, пригласил ее войти в гостиную.Хорнблауэр взял записку, взглянул на адрес и вздрогнул — он мгновенно узнал аккуратный женский почерк, которого не видел вот уже несколько месяцев. Сдерживая волнение, он обратился к жене:— Записка адресована нам обоим, дорогая, — сказал он. — Я открою?— Да, конечно, — сказала Мария.Хорнблауэр разорвал облатку и прочел: Таверна «Ангел» Плимут 4 мая 1810 Контр-адмирал сэр Перси и леди Барбара Лейтон сочтут за честь, если капитан и миссис Хорнблауэр отобедают с ними по указанному адресу завтра, пятого числа, в четыре часа дня. — Адмирал в «Ангеле». Он приглашает нас завтра на обед, — сказал Хорнблауэр небрежно. Сердце так и прыгало у него в груди. — С ним леди Барбара. Мне кажется, дорогая, надо пойти.Он передал жене записку.— У меня с собой только голубое платье, — сказала Мария, прочитав.Женщина, получив приглашение, первым делом думает, во что ей одеться. Хорнблауэр постарался сосредоточиться на проблеме голубого платья. Душа его пела. Леди Барбара здесь — их разделяют какие-то двести ярдов.— Оно тебе очень идет, — сказал он. — Ты же знаешь, как я его люблю.Может быть, очень дорогое, хорошо сшитое платье и пошло бы Марии, на которой все обычно сидело комом. Но пойти надо непременно, и лучше, если он немного подбодрит Марию. Неважно, каким будет ее наряд, лишь бы она сама думала, что одета со вкусом. Мария отвечала счастливой улыбкой. Хорнблауэру стало стыдно. Он чувствовал себя Иудой. Рядом с леди Барбарой Мария будет казаться жалкой замарашкой. Однако, пока он притворяется любящим супругом, она будет счастлива и ничего не заподозрит.Он написал ответную записку и позвонил, чтобы ее забрали. Потом застегнул мундир.— Мне надо на корабль, — сказал он.Мария взглянула укоризненно, и ему стало больно. Да, она мечтала чудесно посидеть вдвоем, а он и впрямь не собирался сегодня на судно. Это — только предлог, чтобы побыть в одиночестве и не слушать ее болтовню. Он уже предвкушал, как наедине с собой будет убиваться радостью. Леди Барбара в Плимуте, завтра он ее увидит! От волнения он не мог усидеть на месте.Быстро шагая к причалу, он только что не пел от радости. Он уже не раскаивался, вспоминая, как покорно смирилась Мария с его уходом — ей ли не знать, что капитан, снаряжающий в плаванье линейный корабль, не распоряжается своим временем.Торопясь уединиться, он всю дорогу подгонял и без того вспотевших гребцов, едва ступив на палубу, торопливо козырнул шканцам и сбежал вниз, в вожделенное укрытие. Он мог бы заняться сотней дел, но душа не лежала ни к одному. Через загроможденную вещами каюту, дальше, через дверь в переборке на кормовую галерею. Здесь, недосягаемый для докучных помех извне, он облокотился о поручень и стал глядеть на воду.Шел отлив, с северо-востока дул легкий ветерок. Кормовая галерея «Сатерленда» была обращена на юг, к Хэмоазе. Слева копошился муравейник дока, впереди покачивались на блестящей воде корабли, там и сям шныряли береговые лодки. За крышами провиантского двора высился Эджкумбский холм. Жалел Хорнблауэр об одном: что мыс Девил заслоняет от него город, а значит — и крышу гостиницы, которую леди Барбара освятила своим присутствием.И все же она здесь, завтра он ее увидит. Он так сильно сжал поручень, что заныли пальцы. Он разжал их, отошел от поручня и заходил по галерее — голова опущена, чтобы не задевать верхнюю палубу, руки сцеплены за спиной. Боль, которую он испытал три недели тому назад, узнав, что леди Барбара вышла замуж за адмирала Лейтона, уже отпустила. Осталась только радость от мысли, что она его помнит. Некоторое время Хорнблауэр тешил себя надеждой: что, если она последовала за мужем в Плимут нарочно, чтоб повидать его. Он не удосужился подумать, что ею, возможно, двигало желание подольше побыть с мужем. Это она уговорила сэра Перси немедленно послать приглашение — Хорнблауэр отказывался принять во внимание, что любой адмирал постарался бы как можно скорее взглянуть на незнакомого капитана, оказавшегося под его началом. Это она убедила сэра Перси просить за него в Адмиралтействе — тогда понятно, почему его назначили на «Сатерленд», не продержав в запасе и месяца. Именно леди Барбаре он обязан ощутимой прибавкой к жалованью — как капитан линейного корабля он получал теперь на шестнадцать шиллингов больше.Он уже прошел четвертую часть капитанского списка. Если его будут назначать так же аккуратно, то меньше чем через двадцать лет — то есть задолго до шестидесяти — он поднимет адмиральский флаг. А там пусть списывают в запас — с него вполне хватит адмиральского чина. На половинное адмиральское жалованье можно жить в Лондоне. Он найдет себе покровителя и пройдет в Парламент. Будет жить в почете и довольстве. Почему бы нет? А леди Барбара его помнит, печется о нем, ищет встречи, несмотря на то, что он так нелепо с ней обошелся. В нем вновь закипала радость.Парившая на ветру чайка вдруг захлопала крыльями, пронзительно закричала ему прямо в лицо. Она бесцельно кричала и хлопала крыльями возле самой галереи, потом столь же бесцельно унеслась прочь. Хорнблауэр проводил ее взглядом, а когда вернулся к прерванной прогулке, то обнаружил, что нить его рассуждений оборвалась. Отступившая было мысль о нехватке матросов вновь омрачила его сознание. Завтра он вынужден будет сознаться перед адмиралом, что не выполнил первейшую из капитанских обязанностей: на «Сатерленде» недостает ста пятидесяти матросов.Может быть, Лейтон вовсе не хлопотал за него, и Хорнблауэра забросила в его эскадру неведомая причуда судьбы. Лейтон будет ревновать к нему жену, искать способы его погубить. Он отравит ему жизнь, доведет до умопомешательства, наконец, раздавит и добьется увольнения со службы — что адмиралу уничтожить капитана! Быть может, леди Барбара добилась его назначения в эскадру Лейтона, чтоб отомстить за прошлое. Хорнблауэра охватило отчаяние. Он готов был в это поверить.Она догадалась, какая у него жена, и пригласила их нарочно, чтобы позлорадствовать. Завтрашний обед будет для него одним нескончаемым унижением. Жалованье ему выплатят не раньше, чем дней через десять — иначе он сегодня же повез бы Марию выбирать платье. Лучшее платье в Плимуте. Хотя чего стоит лучшее плимутское платье в глазах графской дочери, чьи туалеты, без сомнения, поступают прямиком из Парижа. Нет у него двадцати фунтов, он только что отослал всех четырех лейтенантов — Буша, Джерарда, Рейнера и Хукера — вербовать новобранцев. Они взяли с собой тридцать матросов — последних, надо сказать, надежных матросов на корабле. Может быть, из-за этого на нижней палубе начнутся беспорядки — может быть, завтра, когда он будет обедать у адмирала, вспыхнет мятеж.Довольно растравлять душу. Хорнблауэр раздраженно вскинул голову и с размаху ударился затылком о палубный бимс. Тогда он сжал кулаки и проклял службу, как проклинал ее тысячи раз до того. И тут же рассмеялся — если бы не умение смеяться над собой, он давно бы пополнил ряды сумасшедших капитанов. Овладев расходившимися чувствами, он заставил себя всерьез подумать о будущем.Приказы, согласно которым он поступал в эскадру Лейтона, коротко извещали, что эскадра направляется в западное Средиземноморье. Очень любезно со стороны Лордов Адмиралтейства предупредить хотя бы об этом. Случалось, капитан снаряжался в Вест-Индию и узнавал, что прикомандирован к балтийскому конвою. Западное Средиземноморье может означать блокаду Тулона, оборону Сицилии, участие в испанской войне. По крайней мере веселее, чем караулить Брест, хотя и шансов на призовые деньги неизмеримо меньше — Испания теперь союзница Англии.Он говорит по-испански, значит «Сатерленд» почти наверняка отправят к берегам Каталонии, поддерживать испанскую армию. Здесь покрыл себя неувядаемой славой лорд Кохрейн, но Кохрейн нынче в немилости. Еще не стихло эхо трибунала, разбиравшего его операцию на Баскском рейде, и если Кохрейну когда-нибудь дадут корабль, он может считать себя счастливчиком. Вот живой пример, какое безумие боевому офицеру ввязываться в политику. Быть может (Хорнблауэр боролся с неоправданным оптимизмом и пессимизмом разом), Адмиралтейство готовит его на место Кохрейна. Если так, его ценят куда выше, чем он смел надеяться. Он сурово отогнал эту мысль и улыбнулся, напомнив себе, что от переизбытка чувств можно стукнуться головой о палубный бимс — и ничего боле.Мысль эта успокоила, он зашагал, философски убеждая себя, что гадает понапрасну — он все узнает в свое время, а пока, сколько ни тревожься, от судьбы не уйдешь. Двести британских фрегатов и сто двадцать линейных кораблей бороздят моря, на каждом — свой капитан, царь и Бог для команды и марионетка для Адмиралтейства. Разумнее всего выкинуть из головы пустые домыслы, отправляться домой, тихо посидеть с женою и не думать о будущем.Он уже выходил из галереи, чтобы потребовать гичку, когда на него вновь нахлынула волна пьянящего восторга. Завтра он увидит леди Барбару.
1 2 3 4