Вдова генерала подарила его портрет офицерскому клубу, а там его повесили в одной из задних туалетных комнат. Он изображен у окна гостиной, на фоне красной драпировки; вдали клубится вихрь, палят пушки: генерал указует перстом на свиток, на коем начертаны слова: "Вальхерен, Тобаго".
Леди Сьюзен, как известно всякому, кто справлялся в "Британской библии", - дочь того великого и славного графа Бэгуига, который упоминался выше. Все, что ей принадлежит, она считает достойнейшим и лучшим в мире. Первые среди людей, разумеется, Бакрамы, ее собственный род; ниже рангом следуют Скряггинсы. Ее генерал был достойнейшим из генералов; в настоящее время ее старший сын, Скряггинс Бакрам Скряггинс, - достойнейший и лучший из людей, второй сын - достойнейший и лучший после него; а сама она совершенство среди женщин.
И в самом деле, это весьма респектабельная и почтенная дама. Она, разумеется, ходит в церковь, а если бы не ходила, то считала бы, что церковь в опасности. Она жертвует на церковь и на приходскую благотворительность, состоит директрисой многих заслуженных благотворительных учреждений: родильного приюта имени королевы Шарлотты, Убежища для прачек, Богадельни для дочерей британских барабанщиков, и т. д., и т. д. Она образцовая матрона.
Не родился еще на свет такой торговец, который мог бы сказать, что ему не уплатили по счету в платежный день. Нищие в ее квартале боятся леди Скряггинс как чумы: ибо, когда она выходит на прогулку под охраной лакея Джона, у него всегда имеется в запасе два-три свидетельства о ниществе для тех, кто их заслужил. Десять гиней в год покрывают все ее расходы на благотворительность. Во всем Лондоне не найдется почтенной дамы, имя которой чаще попадало бы в печать за такую сумму.
Эти три бараньих котлетки, которые у вас на глазах вносят в дом с черного хода, будут поданы к столу на фамильном серебре нынче в семь часов вечера, в присутствии великана-лакея, дворецкого в черном, в блеске герба с девизом Скряггинсов, сияющего повсюду. Мне жаль мисс Эмили Скряггинс, она еще такая молоденькая - молоденькая и голодная. Правда ли, что она тратит все свои карманные деньги на булочки? Злые языки говорят, что да, но на булочки у нее, голодной бедняжки, остается очень мало. Суть в том, что после уплаты лакеям, горничным, за наем толстых выездных лошадей, за аренду большого дома, за шесть званых обедов в течение сезона, за два больших торжественных званых вечера, за осеннюю поездку на английский или заграничный курорт доходы миледи сокращаются до самой ничтожной суммы, и она оказывается так же бедна, как мы с вами.
Вы бы никак этого не подумали, если б видели, как ее большая карета, громыхая, катится на прием во дворце, и если б перед вами мелькнули перья, ленты и алмазы над рыжеватыми волосами и величественным орлиным носом ее милости; вы не подумали бы этого, услышав, как выкликают в полночь: "Карету леди Сьюзен Скряггинс!" - будя всю Белгрэвию; вы не подумали бы этого, когда она вплывает в церковь, шурша шелками, в сопровождении раболепного Джона с мешочком молитвенников. Возможно ли, сказали бы вы, чтобы такой внушительной и грозной особе не хватало денег? Увы! Это так.
Я поручусь, что в нашем безнравственном и вульгарном мире она и не слыхивала такого слова, как "сноб". И, о звезды и подвязки! Как бы она возмутилась, если б услышала, что она, она, величественная, как Минерва, она, непорочная, как Диана (без склонности этой языческой богини к охоте, неприличной для знатной дамы), - что она тоже сноб!
Она и останется снобом, пока так непомерно высоко ценит себя, свое имя, свою внешность и наслаждается этим нестерпимым высокомерием; пока, бывая на людях, чванится, подобно Соломону во всей славе его, пока (добавлю предположительно) отходит ко сну в тюрбане с райской птицей и в ночной рубашке с придворным шлейфом, пока она так невыносимо добродетельна и надменна; пока не изрубит хоть одного из этих лакеев на бараньи котлеты для своих молоденьких дочерей.
Все сведения о ней я получил от старого школьного товарища, ее сына, Сидни Скряггинса, адвоката Канцлерского суда без практики, самого мирного, самого любезного и благовоспитанного из снобов, который никогда не тратит больше своих двухсот фунтов в год и которого ежевечерне можно видеть в клубе "Оксфорд и Кембридж", где он с загадочной улыбкой читает "Куортерли ревью", невинно услаждая себя полубутылкой портвейна.
Глава VII
О респектабельных снобах
Взгляните на дом рядом с домом леди Сьюзен Скряггинс. Это красивый особняк с навесом над дверями: сей балдахин будет спущен нынче вечером ради удобства друзей сэра Элюреда и леди С. де Могинс, чьими вечерами так восхищается и публика и сами хозяева.
Лакеи де Могинсов в персиковых ливреях с серебряным галуном и в нежно-зеленых плюшевых невыразимых составляют гордость всей круговой дороги в Хайд-парке, где леди де Могипс, сидя на атласных подушках с крохотным спаниелем на руках, раскланивается только с самой избранной светской публикой. Времена переменились нынче для Мэри Энн, или, как она себя теперь именует, для Мэриэн де Могинс.
Она была дочерью капитана Рэтдрамских ополченцев Флека, который много лет тому назад переправился со своим полком из Ирландии в Кермартеншир и защитил Уэльс от корсиканского завоевателя. Его ополченцы были расквартированы в Понтидвдлме, где Мэриэн и покорила сердце своего де Могинса, сына местного банкира. Он так усиленно ухаживал за мисс Флек на балу по случаю скачек, что ее отец сказал: либо де Могинс падет на поле чести, либо женится на его дочери. Тот предпочел жениться. В то время его фамилия была просто Маггинс, и его отец - процветающий банкир, поставщик армии, контрабандист и вообще делец на все руки, чуть было не лишил его наследства за такую партию. Ходят слухи, будто Маггинса-старшего сделали баронетом за то, что он дал сколько-то в долг члену королевской фамилии. Я этому не верю.
Королевская фамилия всегда платила свои долги, начиная с принца Уэльского и далее, в нисходящем порядке.
Как бы то ни было, до конца своей жизни он оставался просто сэром Томасом Маггинсом и в течение многих лет после войны представлял Понтидвдлм в парламенте. Со временем старый банкир умер, "оставив громадное состояние", если пользоваться излюбленным выражением, принятым в таких случаях. Его сын, Альфред Смит Могинс, унаследовал большую часть его богатства, его титулы и кровавую руку в его гербе. Спустя всего несколько лет он вынырнул уже как сэр Элюред Могинс Смит де Могинс, с генеалогией, изысканной для него издателем "Книги пэров" Флюком, которая в этом сочинении выглядит таким образом:
"Де Могинс, сэр Элюред Могинс Смит, второй баронет. Представитель одной из самых старинных фамилий Уэльса, происхождение коей теряется во мгле феков. Род де Могинсов обладает генеалогическим древом, начало коему положено Симом, и, как утверждает легенда, родословная сия была начертана на папирусе внуком самого патриарха. Как бы то ни было, не может быть ни малейшего сомнения в неизмеримой древности рода Могинсов.
Во времена Боадицеи претендентом на руку этой принцессы и соперником Карактакуса был Хогин-Могин из округа Быков. Это был человек огромного роста, убитый Светонием в той битве, которая положила конец британским вольностям. От него по прямой линии произошли князья Понтидвдлма: Могин с золотой арфой (см. "Мабиногион" леди Шарлотты Гэст), Богин - Меродакап-Могин (изверг - сын Могина) и длинный ряд бардов и героев, прославленных и в Уэльсе и в Арморике. Независимые князья Могины долго сопротивлялись жестоким королям Англии, но в конце концов Гэм Могин покорился принцу Генри, сыну Генриха IV, и под именем сэра Дэвида Гэма де Могинса отличился в битве при Азенкуре. От него произошел нынешний баронет. (И далее поколение следует за поколением, пока не доходит до) Томаса Могинса, первого баронета Понтидвдлм-Кастла, в течение двадцати трех лет члена парламента от этого города, имевшего потомство: Элюред Могинс Смит, нынешний баронет, женатый на Мэриэн, дочери покойного генерала П. Флека, из Бал-лифлека, в королевстве Ирландии, из рода графов Флек, Священной Римской империи. Сэр Элюред имеет потомство: Элюред Ршрадок, родился в 1819 году, Мэриэн - в 1811, Бланш Аделайза, Эмили Дориа, Аделаида Орлеан, Катинька Ростопчина, Патрик Флек скончался в 1809 году.
Герб - косая полоса на червленом ноле, на второй половине поля - полоса перевернутая.
Эмблема - синица на задних лапах, смотрящая назад.
Девиз - "Und Roy ung Mogyns" "Един король, един Могинс" (ст. франц.)..
Леди де Могинс далеко не сразу воссияла звездой на горизонте светского общества. Сначала беднягой Маггинсом завладели нищие ирландские родственники его жены: Флеки, Кленси, Тули, Шенаханы, и, покуда он был всего только законным наследником, в его доме, ублажая ирландскую родню, рекой текли кларет и национальный нектар. Том Тафто даже переехал с той улицы, где они поселились в Лондоне, ибо, по его словам, "от дома этих пгоклятых игландцев разило водкой на всю улицу".
Только побывав за границей, они обучились благородным манерам. Они пробились ко всем иноземным дворам, протолкались на приемы к посланникам. Они набрасывались на отбившихся от стада вельмож, захватывали в плен юных лордов, путешествующих со своими поводырями. Они давали званые вечера в Неаполе, в Риме, в Париже. Там, в Париже, они залучили на свои вечера принца крови, и там же впервые выступили под фамилией де Могинс, которую носят с таким блеском до сих пор.
Ходит много всяких сплетен насчет того, с какими отчаянными усилиями неукротимая леди де Могинс добивалась положения в свете, которое она занимает ныне, и те из моих любезных читателей, кои принадлежат к средним кругам и не знакомы с ожесточенной борьбой, свирепыми междоусобицами, интригами, кознями и поражениями, царящими в высшем свете, могут благословить судьбу за то, что они, по крайней мере, не принадлежат к великосветским снобам. Сам Талейран пришел бы в восторг от интриги, которая была пущена в ход этой самой леди де Могинс, для того чтобы заманить на свои вечера герцогиню Бакскин. Она заболела горячкой, не получив приглашения на "the dansant" Чай с танцами (франц.). к леди Олдерменбери, и покончила бы с собой, ежели бы ей не предстоял бал в Виндзорt. Вот какой рассказ я слышал от моего благородного друга, от самой леди Клапперкло, бывшей Кэтлин О'Шонесси, дочери графа Тарфэнтандера:
- Когда эта противная ряженая ирландка леди Могинс дралась из-за места в обществе и вывозила свою ужасную дочку Бланш (Мэриэн горбатая и не выезжает, но это единственная настоящая леди во всей семье), - говорила старуха Клапперкло, - когда эта несчастная Полли Маггинс вывозила в свет свою Бланш, у которой нос редис-кон, морковные кудряшки и лицо репой, она всячески заискивала перед нами и добивалась нашего покровительства, - ведь ее отец пас коров на землях моего отца, - и на обеде у французского посла, графа Волована, напрямик спросила меня среди общего молчания, почему я не прислала ей приглашения на мой бал.
- Потому что у меня в залах и без того полно народа, и вашу милость затолкают в тесноте, - говорю я; и в самом деле, места ей нужно не меньше, чем слону, а кроме того, я не желаю - и дело с концом. Я думала, что после таких моих слов она отстанет, однако на следующий день она является и со слезами бросается ко мне на шею:
- Дорогая леди Клапперкло, - говорит, - ведь это не для меня, ведь я прошу для моей обожаемой Бланш! Каково молодой девушке выезжать первый сезон и не быть на вашем бале! Мое нежное дитя зачахнет и умрет с тоски. Мне самой вовсе не хочется на бал. Я останусь дома ухаживать за сэром Элюредом - у него подагра. Я знаю, миссис Болстер поедет к вам на бал, она и возьмет Бланш под свое покровительство.
- А вы не пожертвуете что-нибудь на одеяла и на картофель для бедных прихожан Рэтдрама? - говорю я. - Ведь вы сами родом из этого прихода, а ваш дедушка, честнейший старик, пас там коров.
- Довольно ли будет двадцати гиней, дражайшая леди Клапперкло?
- Двадцати гиней хватит, - говорю я, она отдает деньги, а я прибавляю: - Бланш может приехать, но вы - пет, запомните это. - И она уезжает, рассыпаясь в благодарностях. Поверите ли? В вечер бала эта ужасная женщина явилась вместе с дочкой!
- Ведь я же не велела вам приезжать! - говорю ей. Я прямо вышла из себя.
- Но что сказал бы свет? - восклицает миледи Маггинс, - моя карета уехала в клуб за сэром Элюредом; позвольте мне остаться всего на десять минут, дорогая леди Клапперкло!
- Ну, раз вы уже здесь, сударыня, можете остаться и даже поужинать, говорю я и отхожу в сторону, и больше за весь вечер я не сказала ей ни слова.
- А теперь, - взвизгивает старуха Клапперкло, всплеснув руками и с сильнейшим ирландским акцентом, - как бы вы думали, что она сделала после всей моей доброты к ней, эта дрянь, эта бесстыдница, эта вульгарная, противная выскочка, эта Пастухова внучка? Вчера, в Хайд-парке, она не ответила мне на поклон и не прислала мне приглашения на свой сегодняшний бал, а говорят, там будет принц Георг.
Да, в самом деле! В погоне за светскими успехами решительная и деятельная де Могинс обогнала бедную старуху Клапперкло. Ее путь в светское общество отмечен десятками друзей, которых она обхаживала, завоевывала, бросала и обгоняла. Она так доблестно сражалась за свою репутацию в свете, что добилась цели, поднимаясь со ступеньки на ступеньку и без всякой жалости пиная тех, кто оказывался ниже.
Ирландская родня была принесена в жертву первой: леди де Могинс заставила отца обедать в людской, к великой его радости; она отправила бы туда и сэра де Могинса, если бы не рассчитывала добиться через него дальнейших почестей; и ведь в конце концов, состояние дочки тоже в его руках. Он кроток и всем доволен. Джентльменом он стал так давно, что уже привык к этому, и роль главы семейства играет очень прилично. Днем он переходит из клуба "Юнион" к "Артуру" и от "Артура" в "Юнион". В пикет играет мастерски, а в вист проигрывает весьма значительные суммы некоторым молодым людям у "Путешественников".
Его сын занял в парламенте отцовское место и, само собой разумеется, вступил в ряды "Молодой Англии". Он единственный во всей стране верует в величие рода де Могинсов и вздыхает о тех временах, когда некий де Могинс вел войска в сражение. Он написал томик плохоньких чувствительных стишков. Носит в медальоне прядь волос Лода, исповедника и мученика, однако в Риме упал в обморок, приложившись к папской туфле. Спит в белых лайковых перчатках и с опасностью для здоровья налегает на зеленый чай.
Глава VIII
Великие снобы из Сити
Нельзя умолчать о том, что эти очерки производят громадное впечатление во всех общественных кругах нашей империи. В почтовый ящик "Панча" стекаются письма, выражающие восторг (с восклицательными знаками), изумление (с вопросительными), протест, одобрение и порицание. Нам сделали выговор за то, что мы выдали тайны трех разных семейств де Могинс; объявилось не более и не менее как четыре леди Сьюзен Скряггинс, а молодые люди стесняются заказывать полбутылки портвейна в клубе и загадочно улыбаться, читая "Куортерли ревью", из опасения, как бы их не приняли за Сидни Скряггинса, эсквайра. "Почему вы так не любите Бейкер-стрит?" - спрашивает некая дама, по-видимому, обитающая на этой улице. "Зачем нападать только на снобов-аристократов? - говорит один почтенный корреспондент. - Разве не пришел черед снобов низкого происхождения?" - "Возьмитесь-ка за университетских снобов!" - внушает негодующий джентльмен (который пишет "элегантный" через два "л"). "Разоблачите снобов-клерикалов", - предлагает третий. "Не так давно, будучи в Париже, в "Отеле Мерис", я видел, как лорд Б. высунулся из окна, держа в руке сапоги, и закричал: "Garcon, cirez-moi ces bottes" Человек, почистите мне сапоги (франц.).. Разве не следует причислить его к снобам?" подсказывает какой-то шутник.
Нет, ни в коем случае. Если сапоги лорда Б. в грязи, то это потому, что его милость ходит пешком, хотя он и лорд. Иметь одну пару сапог или носить одну любимую пару вовсе не значит быть снобом; и, уж конечно, в желании, чтобы ваши сапоги были вычищены, нет никакого снобизма. В данном случае лорд Б. вел себя вполне естественно и достойно джентльмена, и я так им доволен, что нарисовал его в самой изящной и выигрышной позе и поместил на почетном месте, перед этой главой. Нет, в этих беспристрастных заметках мы далеки от личностей. Подобно тому как Фидий перебрал не один десяток красавиц, прежде чем завершить свою Венеру, так и мы рассмотрим, быть может, тысячу снобов, прежде чем перенести одного из них на бумагу.
По порядку старшинства далее следуют великие снобы Сити; их нам и полагается рассматривать. Но тут возникает препятствие. Доступ к великим снобам Сити обычно крайне затруднен. Если вы сами не капиталист, вы не можете навестить такого сноба в недрах его банкирской конторы на Ломбард-стрит.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Книга снобов, написанная одним из них'
1 2 3 4 5
Леди Сьюзен, как известно всякому, кто справлялся в "Британской библии", - дочь того великого и славного графа Бэгуига, который упоминался выше. Все, что ей принадлежит, она считает достойнейшим и лучшим в мире. Первые среди людей, разумеется, Бакрамы, ее собственный род; ниже рангом следуют Скряггинсы. Ее генерал был достойнейшим из генералов; в настоящее время ее старший сын, Скряггинс Бакрам Скряггинс, - достойнейший и лучший из людей, второй сын - достойнейший и лучший после него; а сама она совершенство среди женщин.
И в самом деле, это весьма респектабельная и почтенная дама. Она, разумеется, ходит в церковь, а если бы не ходила, то считала бы, что церковь в опасности. Она жертвует на церковь и на приходскую благотворительность, состоит директрисой многих заслуженных благотворительных учреждений: родильного приюта имени королевы Шарлотты, Убежища для прачек, Богадельни для дочерей британских барабанщиков, и т. д., и т. д. Она образцовая матрона.
Не родился еще на свет такой торговец, который мог бы сказать, что ему не уплатили по счету в платежный день. Нищие в ее квартале боятся леди Скряггинс как чумы: ибо, когда она выходит на прогулку под охраной лакея Джона, у него всегда имеется в запасе два-три свидетельства о ниществе для тех, кто их заслужил. Десять гиней в год покрывают все ее расходы на благотворительность. Во всем Лондоне не найдется почтенной дамы, имя которой чаще попадало бы в печать за такую сумму.
Эти три бараньих котлетки, которые у вас на глазах вносят в дом с черного хода, будут поданы к столу на фамильном серебре нынче в семь часов вечера, в присутствии великана-лакея, дворецкого в черном, в блеске герба с девизом Скряггинсов, сияющего повсюду. Мне жаль мисс Эмили Скряггинс, она еще такая молоденькая - молоденькая и голодная. Правда ли, что она тратит все свои карманные деньги на булочки? Злые языки говорят, что да, но на булочки у нее, голодной бедняжки, остается очень мало. Суть в том, что после уплаты лакеям, горничным, за наем толстых выездных лошадей, за аренду большого дома, за шесть званых обедов в течение сезона, за два больших торжественных званых вечера, за осеннюю поездку на английский или заграничный курорт доходы миледи сокращаются до самой ничтожной суммы, и она оказывается так же бедна, как мы с вами.
Вы бы никак этого не подумали, если б видели, как ее большая карета, громыхая, катится на прием во дворце, и если б перед вами мелькнули перья, ленты и алмазы над рыжеватыми волосами и величественным орлиным носом ее милости; вы не подумали бы этого, услышав, как выкликают в полночь: "Карету леди Сьюзен Скряггинс!" - будя всю Белгрэвию; вы не подумали бы этого, когда она вплывает в церковь, шурша шелками, в сопровождении раболепного Джона с мешочком молитвенников. Возможно ли, сказали бы вы, чтобы такой внушительной и грозной особе не хватало денег? Увы! Это так.
Я поручусь, что в нашем безнравственном и вульгарном мире она и не слыхивала такого слова, как "сноб". И, о звезды и подвязки! Как бы она возмутилась, если б услышала, что она, она, величественная, как Минерва, она, непорочная, как Диана (без склонности этой языческой богини к охоте, неприличной для знатной дамы), - что она тоже сноб!
Она и останется снобом, пока так непомерно высоко ценит себя, свое имя, свою внешность и наслаждается этим нестерпимым высокомерием; пока, бывая на людях, чванится, подобно Соломону во всей славе его, пока (добавлю предположительно) отходит ко сну в тюрбане с райской птицей и в ночной рубашке с придворным шлейфом, пока она так невыносимо добродетельна и надменна; пока не изрубит хоть одного из этих лакеев на бараньи котлеты для своих молоденьких дочерей.
Все сведения о ней я получил от старого школьного товарища, ее сына, Сидни Скряггинса, адвоката Канцлерского суда без практики, самого мирного, самого любезного и благовоспитанного из снобов, который никогда не тратит больше своих двухсот фунтов в год и которого ежевечерне можно видеть в клубе "Оксфорд и Кембридж", где он с загадочной улыбкой читает "Куортерли ревью", невинно услаждая себя полубутылкой портвейна.
Глава VII
О респектабельных снобах
Взгляните на дом рядом с домом леди Сьюзен Скряггинс. Это красивый особняк с навесом над дверями: сей балдахин будет спущен нынче вечером ради удобства друзей сэра Элюреда и леди С. де Могинс, чьими вечерами так восхищается и публика и сами хозяева.
Лакеи де Могинсов в персиковых ливреях с серебряным галуном и в нежно-зеленых плюшевых невыразимых составляют гордость всей круговой дороги в Хайд-парке, где леди де Могипс, сидя на атласных подушках с крохотным спаниелем на руках, раскланивается только с самой избранной светской публикой. Времена переменились нынче для Мэри Энн, или, как она себя теперь именует, для Мэриэн де Могинс.
Она была дочерью капитана Рэтдрамских ополченцев Флека, который много лет тому назад переправился со своим полком из Ирландии в Кермартеншир и защитил Уэльс от корсиканского завоевателя. Его ополченцы были расквартированы в Понтидвдлме, где Мэриэн и покорила сердце своего де Могинса, сына местного банкира. Он так усиленно ухаживал за мисс Флек на балу по случаю скачек, что ее отец сказал: либо де Могинс падет на поле чести, либо женится на его дочери. Тот предпочел жениться. В то время его фамилия была просто Маггинс, и его отец - процветающий банкир, поставщик армии, контрабандист и вообще делец на все руки, чуть было не лишил его наследства за такую партию. Ходят слухи, будто Маггинса-старшего сделали баронетом за то, что он дал сколько-то в долг члену королевской фамилии. Я этому не верю.
Королевская фамилия всегда платила свои долги, начиная с принца Уэльского и далее, в нисходящем порядке.
Как бы то ни было, до конца своей жизни он оставался просто сэром Томасом Маггинсом и в течение многих лет после войны представлял Понтидвдлм в парламенте. Со временем старый банкир умер, "оставив громадное состояние", если пользоваться излюбленным выражением, принятым в таких случаях. Его сын, Альфред Смит Могинс, унаследовал большую часть его богатства, его титулы и кровавую руку в его гербе. Спустя всего несколько лет он вынырнул уже как сэр Элюред Могинс Смит де Могинс, с генеалогией, изысканной для него издателем "Книги пэров" Флюком, которая в этом сочинении выглядит таким образом:
"Де Могинс, сэр Элюред Могинс Смит, второй баронет. Представитель одной из самых старинных фамилий Уэльса, происхождение коей теряется во мгле феков. Род де Могинсов обладает генеалогическим древом, начало коему положено Симом, и, как утверждает легенда, родословная сия была начертана на папирусе внуком самого патриарха. Как бы то ни было, не может быть ни малейшего сомнения в неизмеримой древности рода Могинсов.
Во времена Боадицеи претендентом на руку этой принцессы и соперником Карактакуса был Хогин-Могин из округа Быков. Это был человек огромного роста, убитый Светонием в той битве, которая положила конец британским вольностям. От него по прямой линии произошли князья Понтидвдлма: Могин с золотой арфой (см. "Мабиногион" леди Шарлотты Гэст), Богин - Меродакап-Могин (изверг - сын Могина) и длинный ряд бардов и героев, прославленных и в Уэльсе и в Арморике. Независимые князья Могины долго сопротивлялись жестоким королям Англии, но в конце концов Гэм Могин покорился принцу Генри, сыну Генриха IV, и под именем сэра Дэвида Гэма де Могинса отличился в битве при Азенкуре. От него произошел нынешний баронет. (И далее поколение следует за поколением, пока не доходит до) Томаса Могинса, первого баронета Понтидвдлм-Кастла, в течение двадцати трех лет члена парламента от этого города, имевшего потомство: Элюред Могинс Смит, нынешний баронет, женатый на Мэриэн, дочери покойного генерала П. Флека, из Бал-лифлека, в королевстве Ирландии, из рода графов Флек, Священной Римской империи. Сэр Элюред имеет потомство: Элюред Ршрадок, родился в 1819 году, Мэриэн - в 1811, Бланш Аделайза, Эмили Дориа, Аделаида Орлеан, Катинька Ростопчина, Патрик Флек скончался в 1809 году.
Герб - косая полоса на червленом ноле, на второй половине поля - полоса перевернутая.
Эмблема - синица на задних лапах, смотрящая назад.
Девиз - "Und Roy ung Mogyns" "Един король, един Могинс" (ст. франц.)..
Леди де Могинс далеко не сразу воссияла звездой на горизонте светского общества. Сначала беднягой Маггинсом завладели нищие ирландские родственники его жены: Флеки, Кленси, Тули, Шенаханы, и, покуда он был всего только законным наследником, в его доме, ублажая ирландскую родню, рекой текли кларет и национальный нектар. Том Тафто даже переехал с той улицы, где они поселились в Лондоне, ибо, по его словам, "от дома этих пгоклятых игландцев разило водкой на всю улицу".
Только побывав за границей, они обучились благородным манерам. Они пробились ко всем иноземным дворам, протолкались на приемы к посланникам. Они набрасывались на отбившихся от стада вельмож, захватывали в плен юных лордов, путешествующих со своими поводырями. Они давали званые вечера в Неаполе, в Риме, в Париже. Там, в Париже, они залучили на свои вечера принца крови, и там же впервые выступили под фамилией де Могинс, которую носят с таким блеском до сих пор.
Ходит много всяких сплетен насчет того, с какими отчаянными усилиями неукротимая леди де Могинс добивалась положения в свете, которое она занимает ныне, и те из моих любезных читателей, кои принадлежат к средним кругам и не знакомы с ожесточенной борьбой, свирепыми междоусобицами, интригами, кознями и поражениями, царящими в высшем свете, могут благословить судьбу за то, что они, по крайней мере, не принадлежат к великосветским снобам. Сам Талейран пришел бы в восторг от интриги, которая была пущена в ход этой самой леди де Могинс, для того чтобы заманить на свои вечера герцогиню Бакскин. Она заболела горячкой, не получив приглашения на "the dansant" Чай с танцами (франц.). к леди Олдерменбери, и покончила бы с собой, ежели бы ей не предстоял бал в Виндзорt. Вот какой рассказ я слышал от моего благородного друга, от самой леди Клапперкло, бывшей Кэтлин О'Шонесси, дочери графа Тарфэнтандера:
- Когда эта противная ряженая ирландка леди Могинс дралась из-за места в обществе и вывозила свою ужасную дочку Бланш (Мэриэн горбатая и не выезжает, но это единственная настоящая леди во всей семье), - говорила старуха Клапперкло, - когда эта несчастная Полли Маггинс вывозила в свет свою Бланш, у которой нос редис-кон, морковные кудряшки и лицо репой, она всячески заискивала перед нами и добивалась нашего покровительства, - ведь ее отец пас коров на землях моего отца, - и на обеде у французского посла, графа Волована, напрямик спросила меня среди общего молчания, почему я не прислала ей приглашения на мой бал.
- Потому что у меня в залах и без того полно народа, и вашу милость затолкают в тесноте, - говорю я; и в самом деле, места ей нужно не меньше, чем слону, а кроме того, я не желаю - и дело с концом. Я думала, что после таких моих слов она отстанет, однако на следующий день она является и со слезами бросается ко мне на шею:
- Дорогая леди Клапперкло, - говорит, - ведь это не для меня, ведь я прошу для моей обожаемой Бланш! Каково молодой девушке выезжать первый сезон и не быть на вашем бале! Мое нежное дитя зачахнет и умрет с тоски. Мне самой вовсе не хочется на бал. Я останусь дома ухаживать за сэром Элюредом - у него подагра. Я знаю, миссис Болстер поедет к вам на бал, она и возьмет Бланш под свое покровительство.
- А вы не пожертвуете что-нибудь на одеяла и на картофель для бедных прихожан Рэтдрама? - говорю я. - Ведь вы сами родом из этого прихода, а ваш дедушка, честнейший старик, пас там коров.
- Довольно ли будет двадцати гиней, дражайшая леди Клапперкло?
- Двадцати гиней хватит, - говорю я, она отдает деньги, а я прибавляю: - Бланш может приехать, но вы - пет, запомните это. - И она уезжает, рассыпаясь в благодарностях. Поверите ли? В вечер бала эта ужасная женщина явилась вместе с дочкой!
- Ведь я же не велела вам приезжать! - говорю ей. Я прямо вышла из себя.
- Но что сказал бы свет? - восклицает миледи Маггинс, - моя карета уехала в клуб за сэром Элюредом; позвольте мне остаться всего на десять минут, дорогая леди Клапперкло!
- Ну, раз вы уже здесь, сударыня, можете остаться и даже поужинать, говорю я и отхожу в сторону, и больше за весь вечер я не сказала ей ни слова.
- А теперь, - взвизгивает старуха Клапперкло, всплеснув руками и с сильнейшим ирландским акцентом, - как бы вы думали, что она сделала после всей моей доброты к ней, эта дрянь, эта бесстыдница, эта вульгарная, противная выскочка, эта Пастухова внучка? Вчера, в Хайд-парке, она не ответила мне на поклон и не прислала мне приглашения на свой сегодняшний бал, а говорят, там будет принц Георг.
Да, в самом деле! В погоне за светскими успехами решительная и деятельная де Могинс обогнала бедную старуху Клапперкло. Ее путь в светское общество отмечен десятками друзей, которых она обхаживала, завоевывала, бросала и обгоняла. Она так доблестно сражалась за свою репутацию в свете, что добилась цели, поднимаясь со ступеньки на ступеньку и без всякой жалости пиная тех, кто оказывался ниже.
Ирландская родня была принесена в жертву первой: леди де Могинс заставила отца обедать в людской, к великой его радости; она отправила бы туда и сэра де Могинса, если бы не рассчитывала добиться через него дальнейших почестей; и ведь в конце концов, состояние дочки тоже в его руках. Он кроток и всем доволен. Джентльменом он стал так давно, что уже привык к этому, и роль главы семейства играет очень прилично. Днем он переходит из клуба "Юнион" к "Артуру" и от "Артура" в "Юнион". В пикет играет мастерски, а в вист проигрывает весьма значительные суммы некоторым молодым людям у "Путешественников".
Его сын занял в парламенте отцовское место и, само собой разумеется, вступил в ряды "Молодой Англии". Он единственный во всей стране верует в величие рода де Могинсов и вздыхает о тех временах, когда некий де Могинс вел войска в сражение. Он написал томик плохоньких чувствительных стишков. Носит в медальоне прядь волос Лода, исповедника и мученика, однако в Риме упал в обморок, приложившись к папской туфле. Спит в белых лайковых перчатках и с опасностью для здоровья налегает на зеленый чай.
Глава VIII
Великие снобы из Сити
Нельзя умолчать о том, что эти очерки производят громадное впечатление во всех общественных кругах нашей империи. В почтовый ящик "Панча" стекаются письма, выражающие восторг (с восклицательными знаками), изумление (с вопросительными), протест, одобрение и порицание. Нам сделали выговор за то, что мы выдали тайны трех разных семейств де Могинс; объявилось не более и не менее как четыре леди Сьюзен Скряггинс, а молодые люди стесняются заказывать полбутылки портвейна в клубе и загадочно улыбаться, читая "Куортерли ревью", из опасения, как бы их не приняли за Сидни Скряггинса, эсквайра. "Почему вы так не любите Бейкер-стрит?" - спрашивает некая дама, по-видимому, обитающая на этой улице. "Зачем нападать только на снобов-аристократов? - говорит один почтенный корреспондент. - Разве не пришел черед снобов низкого происхождения?" - "Возьмитесь-ка за университетских снобов!" - внушает негодующий джентльмен (который пишет "элегантный" через два "л"). "Разоблачите снобов-клерикалов", - предлагает третий. "Не так давно, будучи в Париже, в "Отеле Мерис", я видел, как лорд Б. высунулся из окна, держа в руке сапоги, и закричал: "Garcon, cirez-moi ces bottes" Человек, почистите мне сапоги (франц.).. Разве не следует причислить его к снобам?" подсказывает какой-то шутник.
Нет, ни в коем случае. Если сапоги лорда Б. в грязи, то это потому, что его милость ходит пешком, хотя он и лорд. Иметь одну пару сапог или носить одну любимую пару вовсе не значит быть снобом; и, уж конечно, в желании, чтобы ваши сапоги были вычищены, нет никакого снобизма. В данном случае лорд Б. вел себя вполне естественно и достойно джентльмена, и я так им доволен, что нарисовал его в самой изящной и выигрышной позе и поместил на почетном месте, перед этой главой. Нет, в этих беспристрастных заметках мы далеки от личностей. Подобно тому как Фидий перебрал не один десяток красавиц, прежде чем завершить свою Венеру, так и мы рассмотрим, быть может, тысячу снобов, прежде чем перенести одного из них на бумагу.
По порядку старшинства далее следуют великие снобы Сити; их нам и полагается рассматривать. Но тут возникает препятствие. Доступ к великим снобам Сити обычно крайне затруднен. Если вы сами не капиталист, вы не можете навестить такого сноба в недрах его банкирской конторы на Ломбард-стрит.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Книга снобов, написанная одним из них'
1 2 3 4 5