– Это Ёити во всем виноват. Он швырнул мне карты в лицо.
– Врешь. Ты первый ударил меня. – И Ёити еще сильнее расплакался. Зачем обманываешь маму?
– Что?
Возмущенный брат двинулся на Ёити.
– Опять ты на него нападаешь? Я же сказала – ты старший, значит, должен просить прощения.
Мать оттащила Синтаро от Ёити. Глаза брата загорелись недобрым огоньком.
– Хорошо же.
Он точно безумный замахнулся на мать. Но тут же расплакался еще сильнее, чем Ёити.
Какое лицо было в этот момент у матери? Этого Ёити не запомнил. Но налитые злостью глаза брата до сих пор отчетливо видит перед собой. Возможно, брат вспылил оттого, что мать несправедливо его отругала. Но это было всего лишь предположение. После отъезда брата в провинцию стоило Ёити вспомнить выражение глаз Синтаро, как он начинал думать, что мать смотрела тогда на брата совсем не так, как на него, Ёити. В этой мысли его укрепляло еще одно воспоминание.
Это было три года назад. В сентябре, за день до отъезда брата в провинцию, в колледж, Ёити отправился с ним за покупками, и они вышли на Гиндзу.
– И с этими часами я расстаюсь навсегда.
Когда они дошли до улицы Охари, Ёити, будто разговаривая сам с собой, сказал:
– Тогда бы лучше тебе поступить в первый колледж.
– А я не желаю туда поступать.
– Просто не хочешь признавать себя побежденным. Что хорошего в деревне? Ни мороженого нет. Ни кинематографа... – Ёити продолжал шутливо: – И если кто-нибудь из нас заболеет, ты не сможешь сразу приехать...
– Разумеется...
– А если мама умрет?
Брат, шагавший по краю тротуара, сорвал с ивы листок и лишь тогда ответил:
– Если даже мама умрет, мне ни капельки не будет ее жаль!
– Брось врать, – возмутился Ёити. – Как можно так говорить!
– Я не вру. – Голос брата неожиданно дрогнул от волнения. – Ты много читаешь. Поэтому должен знать, что есть на свете люди, подобные мне. Они действительно странные.
Ёити был потрясен. И тут в памяти его отчетливо всплыло то выражение глаз, которое было у брата, когда он замахнулся на мать. Он взглянул на Синтаро – тот невозмутимо шагал, глядя прямо перед собой...
От этих воспоминаний Ёити стало не по себе: приедет брат или не приедет? Пусть из-за экзаменов задержится на день, другой – лишь би не пренебрег сыновним долгом. Пусть опоздает – лишь би приехал... Тут Ёити услышал, что кто-то поднимается по лестнице. Он стремительно вскочил на ноги.
Появилась сгорбленная фигура тетушки Асакавы, щурившей свои слабые глаза.
– Ты что, решил вздремнуть после еды?
Уловив в словах тетушки насмешку, Ёити подвинул ей дзабутон, на котором только что сидел, но она села прямо на циновку прислонившись спиной к столу, заговорила шепотом, с таким видом как-будто произошло что-то ужасное.
– Мне нужно с тобой посоветоваться.
У Ёити сжалось сердце.
– Что-нибудь случилось с мамой?
– Нет, я не о маме собираюсь с тобой говорить. Речь идет о сиделке. Теперь, правда, трудно что-нибудь сделать...
И тетушка начала говорить, медленно и нерешительно.
Вчера, когда пришел Тодзава-сан, сиделка позвала его в столовую и спросила: "Сенсей, сколько еще протянет больная? Если долго, я бы хотела хоть на несколько дней взять отпуск". Сиделка, разумеется, была уверена, что никого поблизости нет. Но находившаяся в кухне Мацу все слышала. И, разозлившись на сиделку, рассказала тетушке. Та стала присматриваться к сиделке и убедилась, что она плохо ухаживает за больной. Утром, не обращая внимания на больную, больше часа красилась и пудрилась...
– Конечно, она привыкла к страданиям больных, такая у нее профессия, но не слишком ли много она себе позволяет? По-моему, следует нанять другую сиделку.
– Да, пожалуй, так и надо сделать. Скажем папе...
То, что сиделка считала дни до смерти матери, не раздражало Ёити, скорее подавляло.
– Видишь ли, отец уже уехал на фабрику. А я забыла с ним поговорить.
Тетушка смотрела на Ёити широко раскрытыми воспаленными глазами.
– Но раз мы решили сменить сиделку, то чем быстрее мы это сделаем, тем лучше.
– Тогда нужно попросить Камияму-сана прямо сейчас позвонить в общество сиделок... А папе расскажем обо всем, как только он вернется...
– Правильно, так и сделаем.
Ёити быстро сбежал по лестнице.
– Камияма-сан, позвони, пожалуйста, в общество сиделок.
Приказчики удивленно посмотрели на Ёити из-за груды разложенных товаров. И тут же вскочил сидевший за конторкой Камияма, у которого на ярком фартуке горкой лежали обрывки шерстяной пряжи.
– Какой там номер телефона?
– Я думал, ты знаешь.
Стоявший у лестницы Ёити, листая вместе с Камиямой телефонную книгу, не мог не испытывать неприязни к царившей в магазине атмосфере будничности, безразличия к тому, что волновало его и тетушку.

III

Под вечер Ёити зашел в столовую – там у жаровни сидел в летнем хаори только что вернувшийся отец. Перед ним, опершись локтями о жаровню, сидела О-Кину с красиво подобранными на затылке волосами. Горло у нее сегодня уже не было забинтовано.
– Да, чуть не забыла.
– В чем дело?
О-Кину подняла лицо, которое было еще бледнее, чем вчера, и ответила на приветствие Ёити. Потом со смущенной улыбкой, будто стесняясь его, продолжала прерванный разговор:
– Что будет дальше, не знаю. Акции упали...
– Ладно-ладно, я все понял.
Отец сказал зто шутливым тоном, но выражение лица у него было недовольное. В прошлом году, когда сестра выходила замуж, отец обещал подарить ей какие-то вещи, но пока обещание так и осталось обещанием. Ёити, которому это было хорошо известно, устроился на некотором расстоянии от жаровни и, молча развернув газету, стал просматривать рекламу театра "Мэйдзидза", куда его приглашал утром Тамура.
– Я огорчена, что ты так поступаешь.
– Тебе огорчаться нечего, это я должен огорчаться твоим поведением. Мать тяжело больна, а ты только и знаешь, что ныть...
После этих слов отца Ёити невольно стал прислушиваться к тому, что происходит в комнате больной. Время от времени оттуда доносились стоны, но не такне, как в предыдущие дни.
– Маме сегодня совсем плохо.
Слова Ёити лишь на короткий миг прервали разговор отца с дочерью. О-Кину выпрямилась и, осуждающе глядя на отца, осыпала его упреками:
– Маме плохо! А ведь я давно предлагала пригласить другого врача, и все было бы хорошо. Ты же без конца колебался, ни на что решиться не можешь...
– Именно поэтому, только поэтому я и пригласил профессора Танимуру, досадливо поморщившись, сказал Кэндзо.
Ёити был на стороне сестры и с неприязнью слушал весь этот разговор.
– В котором часу придет Танимура-сан?
– Обещал часа в три. Я, когда был на фабрике, просил еще раз позвонить ему.
Обняв колени, Ёити поднял глаза к большим стенным часам:
– Может быть, сказать, чтобы снова позвонили?
– Тетушка говорила, что недавно уже просила позвонить.
– Недавно?
– Вскоре после того, как ушел Тодзава-сан.
Пока продолжался зтот разговор, О-Кину с мрачным лицом неожиданно поднялась и быстро вышла в соседнюю комнату.
– Освободились наконец от твоей сестрицы.
Горько усмехнувшись, Кэндзо вынул портсигар, но Ёити, не отрывая глаз от часов, ничего не ответил.
Из соседней комнаты по-прежнему доносились стоны О-Рицу. Может быть, ему так казалось, но теперь они были громче, чем прежде. Почему не идет профессор Танимура? Впрочем, мать не единственная его пациентка, как раз сейчас обход больных. Нет, вот-вот пробьет четыре, так поздно он никогда не задерживается в больнице. Не исключено, что он уже у входа в магазин...
– Ну как?
Голос отца избавил Ёити от мрачных мыслей. В светлом промежутке между фусума появилось обеспокоенное лицо тетушки.
– Она ужасно страдает... А врача все еще нет.
Прежде чем ответить, Кэндзо выпустил изо рта дым.
– Что же делать? Сказать, чтобы еще раз позвонили?
– Пожалуй. Чем ей мучиться так еще час или больше, лучше пригласить Тодзаву-сана.
– Я позвоню.
Ёити быстро вскочил.
– Позвони. Узнай, вышел ли уже профессор. Его телефон Коисикава, номер ***. В общем...
Не успел Кэндзо договорить, как Ёити выскочил из столовой и вбежал на кухню. Там Мацу с закатанными рукавами резала сушеного тунца. Когда Ёити проходил мимо нее, на него чуть не налетела Мицу. Они едва не столкнулись.
– Простите.
Смущенно извинившись, Мицу с аккуратно причесанными благоухающими волосами побежала в столовую.
Сконфуженный Ёити поднес к уху телефонную трубку. Не успела телефонистка ответить, как раздался голос сидевшего у конторки Камиямы:
– Ёити-сан, вы звоните в больницу Танимуре?
– Да, в больницу Танимуре.
Не кладя трубки, Ёити повернулся к Камияме. Тот, не глядя в его сторону, ставил на место, на зарешеченный стеллаж, большую бухгалтерскую книгу.
– Оттуда только что звонили. О-Мицу-сан как раз побежала сказать об этом.
– Что сказали?
– Что профессор только что вышел. Только что, да, Рё-сан?
Приказчик, к которому обратился Камияма, сидел на лестнице, доставая с высокой полки ящик с товарами.
– Нет, сказали, что он еще в больнице.
– Вот как? Так и надо было сказать Мицу.
Ёити положил трубку и направился было в столовую. Но случайно взглянул на висевшие в магазине часы и в недоумении остановился.
– В чем дело? На них уже двадцать минут пятого!
– Они спешат на десять минут. Так что сейчас десять минут пятого.
Камияма посмотрел на свои золотые часы:
– Совершенно верно, десять минут.
– А часы в столовой отстают. Так что Танимура-сан задерживается еще больше, чем мы предполагали.
Постояв немного в нерешительности, Ёити быстро вышел из магазина и стал смотреть на затихшую улицу, над которой уже сгущались сумерки.
– Все не идет. А вдруг он не может нас найти, хотя вряд ли... Камияма-сан, я, пожалуй, пройдусь немного, – бросил он через плечо Камияме и, надев гэта, оставленные у порога кем-то из приказчиков, почти бегом направился к большоЙ оживленной улице, забитой автомобилями и трамваями.
Эта улица находилась в полуквартале от магазина. Стоявшее там на углу здание было разделено на две половины: в одной небольшое почтовое отделение, в другой – магазин импортных товаров, в витрине между оригинально расположенными соломенными шляпами и тростями были выставлены на манекенах яркие купальные костюмы.
Повернувшись спиной к витрине, Ёити принялся нетерпеливо рассматривать прохожих и автомобили. Так он простоял некоторое время, но не заметил, чтобы в переулок, где в ряд стояли оптовые магазины, завернул хоть один рикша или хоть одна машина, если не считать забрызганного грязью такси с табличкой "свободен".
Неожиданно появился мчашийся на велосипеде приказчик лет пятнадцати из их магазина. Увидев Ёити, он ловко затормозил и оперся рукой о телефонный столб, не снимая ног с педалей, сказал:
– Только что звонил Танимура-сан.
– Какое у него ко мне дело?
Разговаривая, Ёити внимательно осматривал улицу.
– Да никакого.
– И ты приехал, чтобы сообщить мне об этом?
– Нет, я еду на фабрику. Да, хозяин просил передать, что вы ему нужны.
– Отец?
Сказав это, Ёити вдруг бросился бежать, забыв о приказчике. В переулок сворачивал рикша. Поравнявшись с ним, Ёити поднял в приветствии обе руки и закричал сидевшему в коляске юноше:
– Брат!
Рикша, откинувшись назад, остановил коляску. В ней сидел Синтаро в летней форменной тужурке, в фуражке с белым кантом, обняв обеими руками лежавший на коленях чемодан.
– Привет. – Синтаро без всякого выраження посмотрел на Ёити. – Как мама?
Глядя снизу вверх на брата, Ёити почувствовал, как забурлила в жилах кровь, как запылали щеки.
– В последние дни ей хуже. Говорят, язва двенадцатиперстной кишки.
– Вот как? Да...
Синтаро ограничился этим холодным замечанием. Но в его глазах, унаследованных от матери, промелькнуло выражение, которого Ёити так ждал, но на которое не смел надеяться. Ёити уловил в глазах брата раскаяние и продолжал быстро и беспорядочно:
– Сегодня ей особенно плохо... Молодец, что приехал... Поезжай быстрее...
Он сделал знак рикше, и тот снова пустился бежать. Синтаро вспомнил, как садился утром в вагон третьего класса, словно это был не он, а кто-то другой. Чувствуя у своего плеча плечо розовощекой деревенской девушки, устроившейся рядом с ним, он думал, что ему будет не так тяжело следовать за мертвой матерью, как встретиться взглядом с умирающей. А глаза его в это время были устремлены на сборник стихов Гёте в издании "Реклам"...
– Синтаро, экзамены еще не начались?
Синтаро бросил удивленный взгляд на говорившего. Ёити, стуча гэта, бежал рядом с коляской.
– Завтра начинаются. Что ты здесь делаешь?
– Мы ждем профессора Танимуру. Но он что-то опаздывает, и я вышел его встретить...
Ёити ответил, учащенно дыша. Синтаро хотелось посочувствовать брату. Но это сочувствие вылилось в самые обыденные слова:
– И давно ты ждешь?
– Да нет, минут десять.
– С тобой был, кажется, кто-то из приказчиков? Приехали.
Рикша пробежал еще несколько шагов и остановил коляску у магазина. Магазина с массивной застекленноЙ дверью, такого близкого и родного Синтаро.

IV

Через час на втором этаже магазина вокруг профессора Танимуры собрались с мрачными лицами Кэндзо, Синтаро и муж О-Кину. Они пригласили профессора сюда, чтобы узнать, каков результат осмотра О-Рицу. Профессор Танимура, человек крепкого сложения, выпил поданный ему чай, повертел в толстых пальцах золотую цепочку, свешивавшуюся из жилетного кармана, и наконец, внимательно глядя в освещенные электричеством лица мужчин, сказал:
– Надо бы вызвать ее лечащего врача. Вы, кажется, вызвали Тодзаву-сана...
– Ему только что звонили. Должен скоро прийти.
Точно для подтверждения своих слов, Кэндзо повернулся к Синтаро, так и не переодев форменной тужурки, он сидел, хмурый, между профессором и отцом.
– Да, с минуты на минуту должен явиться.
– Тогда дождемся его, а потом все обсудим. Какая неустойчивая сегодня погода.
Говоря это, профессор вынул портсигар нз марокканской кожи.
– Сезон дождей в этом году так затянулся.
– Погода действительно ужасная, под стать финансовым делам, тоску нагоняет... – добавил муж О-Кину.
Пришедший навестить больную молодой хозяин мануфактурного магазина, с короткими усиками и в очках без оправы, был одет скорее как адвокат или служащий фирмы.
Синтаро, которого раздражала вся эта болтовня, угрюмо молчал.
Вскоре появился домашний врач Тодзава. В черном шелковом хаори, чуть подвыпивший, он учтиво поклонился профессору Танимуре и обратился к сидевшему наискосок от него Кэндзо:
– Вы уже осведомлялись относительно диагноза? – У него бил сильный тохокуский акцент.
– Нет, решил спросить об этом после вашего прихода.
Профессор Танимура с зажатой между пальцами короткой сигаретой ответил вслед за Кэндзо:
– Прежде всего нужно было выслушать вас...
Тодзава подробно рассказал о состоянии больной за последнюю неделю и об избранном им методе лечения. Внимание Синтаро привлекли редкие брови профессора, которые беспрерывно двигались, пока он слушал Тодзаву.
Когда тот умолк, профессор Танимура несколько раз важно кивнул головой:
– Ну что ж, все понятно. Язва двенадцатиперстной кишки. Правда, сейчас осмотр показал, что у нее, видимо, начался перитонит. Об этом свидетельствуют пульсирующие боли в нижней части живота...
– Пульсирующие боли в нижней части живота? – Тодзава, торжественно упершись локтями в ляжки, обтянутые саржевыми хакама, повернулся к профессору.
Некоторое время все сидели, затаив дыхание, не решаясь заговорить.
– Но сегодня температура значительно ниже, чем вчера... – прервал наконец молчание Кэндзо.
Однако профессор, бросив в пепельницу сигарету, бесцеремонно прервал его:
– Это ничего не значит. Температура все время будет понижаться, а пульс учащаться. Такова особенность этой болезни.
– Ах вот оно что! Это нужно знать и нам, людям молодым.
Муж О-Кину, скрестив на груди руки, время от времени пощипывал усы. Синтаро уловил в словах шурина безразличие совершенно чужого человека.
– Я при осмотре больной как будто не обнаружил симптомов перитонита...
Профессор Танимура ответил со свойственной ему профессиональной любезностью:
– Возможно. Не исключено, что перитонит начался позднее. К тому же он, видимо, еще не прогрессирует. И все же я не сомневаюсь, что перитонит начался.
– Может быть, следует немедленно положить ее в больницу?
Это заговорил наконец Синтаро, сохраняя на лице суровое выражение. Профессор из-под тяжелых век внимательно посмотрел на Синтаро, словно для него было неожиданностью, что тот заговорил.
– Перевозка больной сейчас исключена. Ей надо согревать живот. Если боль усилится, пусть Тодзава-сан сделает укол... Ночью, я полагаю, ей станет хуже. Уколы, разумеется, не панацея, но при этой болезни они необходимы, чтобы облегчить страдания.
Профессор Танимура говорил, не глядя на собеседника, и вдруг, будто спохватившись, вынул из жилетного кармана часы и поднялся:
1 2 3 4