— Послушай, а зачем тебе такая штука? — спросил чиновник, когда Чу со смехом открыла продолговатый, обтянутый бархатом футляр.
— Это будет приманка.
Она описала членом несколько петель, словно ребенок — игрушечным самолетом, а затем любовно чмокнула воздух перед его кончиком.
— Хочешь верь, хочешь нет, но лучше всего молоденькие петушки идут на большой болт.
Задержавшись под тем же навесом, Кобыла начала поднимать капюшон плаща. Чиновник вышел из темноты и осторожно кашлянул.
— Я хотел бы воспользоваться твоими услугами. Только не здесь. Я поселился на корабельном кладбище.
Кобыла окинула его оценивающим взглядом и пожала плечами:
— Хорошо. Но время, истраченное на дорогу, тоже пойдет в счет. И я не смогу проторчать у тебя до утра. — Она слегка подергала чиновника за татуированный палец. — Сегодня ночью в церкви служат панихиду.
— Хорошо, — согласился чиновник.
— Это — последняя служба перед эвакуацией, и я не хочу ее пропустить. Будут отпевать всех, кто когда-либо умер в Клей-Бэнке. Мне тоже есть кого помянуть. Так пошли, куда там? — Кобыла взяла его под руку.
Некрасивое лицо, кожа обветренная, задубевшая, как старое дерево. Чиновник легко мог представить себе эту женщину своей хорошей знакомой — при других обстоятельствах.
Они шли и молчали. Чиновник кутался в пончо, полчаса назад изготовленное чемоданом. Молчать становилось все труднее и труднее.
— А как тебя звать? — неловко спросил он.
— По-настоящему или как меня зовут в заведении?
— Все равно.
— Тогда — Аркадия.
Открыв дверь, чиновник нащупал свечку, зажег ее и поставил в подсвечник. Аркадия топала ногами, стряхивая налипшую на сапоги грязь.
— Господи, — вздохнула она, — да когда же он кончится, дождь этот проклятый?
Сверток, купленный утром у малолетних мародеров, так и лежал на тумбочке, но кое-что в комнате изменилось. Кто-то сдернул с кровати покрывало и положил на простыню черное воронье перо. Чиновник смахнул перо на пол.
Аркадия высмотрела на стене крючок и повесила плащ. Она сдвинула опознавательный браслет повыше и стала чесать запястье.
— У меня от него сыпь. Но только знаешь, что я думаю? Пройдет год-другой, и адамантин войдет в моду. Люди будут надевать такие вот штуки по доброй воле, будут платить за них бешеные деньги.
— Вот, — сказал чиновник, протягивая ей сверток, — Сними с себя все и переоденься в это. Аркадия взглянула на сверток, пожала плечами:
— Хорошо.
— Я сейчас вернусь.
Чиновник вынул из чемодана садовый секатор и вышел под дождь, в непроглядную тьму. Вернулся он не очень скоро, Аркадия успела уже переодеться. Карнавальное платье было скроено кое-как и сплошь расшито оранжевыми блестками. Но по размеру почти тик-в-тик. Сойдет.
— Розы! Как здорово! — Аркадия захлопала в ладоши и закружилась, совсем как маленькая девочка. Легкая материя взметнулась текучим, волшебным движением.
— Тебе нравится, как я выгляжу?
— Ложись на кровать, — грубо сказал чиновник, — и задери юбку до пояса.
Аркадия молча подчинилась.
Чиновник бросил мокрую охапку роз рядом с кроватью. На бледной, как мрамор, коже Аркадии резко выделялся черный кустик волос. Чиновнику показалось, что эта кожа должна быть холодной, как лед.
Он торопливо разделся. Запах роз заполнил уже всю комнату.
Проникая в Аркадию, чиновник закрыл глаза. И не открывал их до самого конца.
11. ПОЛНОЧНОЕ СОЛНЦЕ
Муравьи летели огромным переливчатым облаком. Крошечные радуги трепещущих крылышек перекрывались, образуя черные дифракционные узоры — окружности и полумесяцы, — исчезавшие прежде, чем глаз успевал толком их различить. Чиновник задрал голову и смотрел как завороженный, пока стая, выполнявшая свой последний, предсмертный, полет к морю, не растаяла в воздухе.
— Это же бессмысленно, — недовольно проворчала Чу.
Чиновник отошел от флаера.
— Все очень просто. Ты поднимешь машину и направишься прямо на юг — пока Тауэр-Хилл не скроется за горизонтом. Потом снизишься до бреющего и назад. Чуть к востоку, у ручья, есть небольшая поляна, вот там меня и жди. Ребенок справится.
— Ты знаешь, о чем я.
— Ну, хорошо. Ты заметила, как к нам относились в ангаре?
На противоположной стороне поля бригада еле живых, проржавевших и разболтанных двойников неуклюже закидывала части разобранного ангара на летающую платформу.
— Как им хотелось, чтобы мы умотали отсюда еще до полудня. Что это — не хотят, чтобы всякие посторонние путались под ногами?
— Да, и что же тут странного?
— Ровно ничего. И в том, что некий идиот прислал сюда летающую платформу, за два дня до прилива, чтобы вывезли такую драгоценность, как сборный сарай, — в этом тоже нет ничего странного. Каких идиотов не бывает. — Чиновник на секунду смолк. — Им приказали избавиться от меня как можно скорее. Вот я и хочу узнать — с чего бы это?
Он отступил в тень и крикнул:
— Взлетай!
Фонарь кабины закрылся, двигатели ожили.
Флаер выглядел очень элегантно — за пределами летающих миров такая совершенная техника была большой редкостью. Воздух над изумрудной обшивкой задрожал от жара реактивных двигателей. Машина пробежала примерно десятикратную свою длину, задрала нос и с ревом рванулась в небо.
Тропинка петляла по лесу. За время дождей листья и трава поменяли цвет, стали густо-лиловыми и кобальтовыми, все вокруг словно подверглось синему сдвигу.
Тихий, печальный свет, сочащийся сквозь кроны деревьев, словно напоминал о неизбежном конце Приливных Земель, о превращении их в сине-зеленое подводное царство.
У подножия Тауэр-Хилла деревья расступились. Сквозь пожухлую зелень земной, чужеродной для этой планеты, травы, покрывавшей склоны холма, проглядывали белые меловые уступы. И везде — яркие палатки и навесы, флаги, зонтики и воздушные шары. На самой вершине стояла древняя башня, размалеванная яркими, оранжевыми с розовым, узорами, — остров инопланетной эстетики, дико контрастировавший с трагедийным убранством осеннего леса.
Склоны кишели двойниками; развороченный палкой муравейник — вот на что походил сейчас Тауэр-Хилл. Казалось, что в обезлюдевшую страну слетелись черти — слетелись и справляют свой собственный карнавал, в пику тому, недавнему, человеческому.
Чиновник пошел вверх, к башне.
Хрупкий металлический хохот, словно стрекот миллиона сверчков. Четыре двойника бряцают по струнам. Металлическая толпа подбадривает двоих хромированных борцов, одинаковых, как горошины из одного стручка. Как шурупы из одной коробки. Дальше — развеселый хоровод из дюжины сцепившихся руками двойников. Гуляющие парочки. Рука, условно говоря, номера один на талии номера два, рука номера два — на талии номера один, головы нежно соприкасаются. Номер один абсолютно неотличим от номера два, кто тут он, кто она — невозможно даже догадаться. Апофеоз бесполости.
— Угощайся!
Чиновник остановился в тени одного из павильонов, чтобы отдышаться. Повернувшись на голос, он увидел двойника, с глубоким поклоном протягивающего пустую руку. Недоуменно сморгнув, чиновник сообразил, что двойники считают его своим, и вежливо принял стакан. Сознание, что изо всех сотен он один видит под иллюзорной плотью металлические кости, доставляло ему какое-то извращенное удовольствие.
— Спасибо.
— Ну как, оттягиваешься?
— Правду говоря, я только что прибыл. Двойник пошатнулся, негромко икнул, фамильярно похлопал чиновника по плечу. С экрана ухмылялась круглая, болезненная физиономия.
— Ты бы, друг, приехал пораньше, пока не все еще местные умотали. Нанял бы себе бабу, чтобы таскала тебя на спине, как кобыла. Хлопнешь по жопе — она и припустит. Ты ж знаешь, — подмигнул кругломордый, — что было в этой башне.
— Телевизионная станция. Да, я знаю.
Кругломордый тупо разинул рот и уставился на чиновника. Беседа становилась, мягко говоря, малоинтересной.
— Да нет, кой хрен телевизионная. Бордель тут был, вот что. Можно было купить все, что угодно. Все, что угодно. Вот раз мы с женой…
Чиновник отставил стакан:
— Извините, пожалуйста, но меня ждут.
В салоне башни было не протолкнуться. Черные скелеты густо обсели центральный кольцевой бар, остальные болтали в многочисленных кабинках.
Единственным освещением душноватого зала служили лицевые экраны клиентов да телевизоры, развешанные по периметру потолка.
Никем не замеченный, чиновник задержался рядом с группой двойников, увлеченно смотревших на экран. Пожар в трущобах, из окон горящих зданий прыгают люди. По узеньким улицам катится людской вал. Люди потрясают кулаками, что-то скандируют. Небо затянуто дымом, полиция разгоняет толпу электрошоковыми копьями. Бред, безумие, конец света.
— Что это там такое? — поинтересовался чиновник.
— Беспорядки в Фэне, — откликнулся один из зрителей. — Это — район Порт-Ричмонда, чуть пониже водопадов, в зоне затопления. Эвакуаторы поймали мальчонку, поджигавшего какой-то склад, и забили его до смерти.
— Просто отвратительно, — вмешался другой. — Люди ведут себя как скоты. Хуже скотов — ведь им это нравится.
— Дело в том, что желающие поучаствовать стекаются со всего Пидмонта. Особенно подростки — для них это нечто вроде обряда инициации. Власти перекрыли дороги, но даже это не спасает.
— Пороть их надо, вот что. Хотя не так уж они и виноваты. Все это — от жизни на планете, вдали от сдерживающих, дисциплинирующих факторов цивилизации.
— Что ни говори, — заметил третий, — а в каждом из нас сидит такой же дикарь. Будь я малость помоложе, я тоже был бы там, с ними.
— Да уж, не сомневаюсь.
Слабый, еле заметный проблеск света — в середине бара приоткрылась и тут же торопливо захлопнулась дверь кладовки. За это мгновение чиновник успел заметить в щели узкое бледное лицо. Даже не заметить, а почувствовать, почти подсознательно, но и этого было достаточно; он решил понаблюдать — не повторится ли чудное видение.
Чиновник ждал долго, очень долго. И снова приоткрылась дверь, и снова боязливо выглянуло то же самое лицо, узкое и бледное. Да, он не ошибся. Женщина. Женщина маленькая, тощенькая, похожая на мышку.
Женщина, которую он видел прежде,
Очень интересно. Чиновник обошел зал по кругу. Кладовка имела не одну дверь, а две, с одной стороны и с другой. Будет очень даже просто проскользнуть под стойкой и — в дверь. Он вернулся на стартовую позицию и выбрал себе удобный наблюдательный пункт — стул, почти полностью отгороженный от остального зала буйной порослью щупальцевых лиан.
Время тянулось с убийственной медлительностью, чиновнику начинало казаться, что он сидит на этом стуле уже много дней. На телевизионных экранах появлялись айсберги, отламывающиеся от ледника и с.грохотом падающие в море, палаточные города для пассажиров телячьих кораблей, полярные шапки, снятые из космоса и не подозревающие еще о грядущем катаклизме, и снова пожары, толпы, полиция, разинутые в крике рты… Пора бы встать и уйти, но дверь кладовки открывалась снова и снова, с четкой механической регулярностью, как по часам. Часы с кукушкой. Часы с мышкой. Проходит тридцать минут, голова, высунувшаяся из двери, быстро оглядывает посетителей и снова прячется. И ни тебе «ку-ку», ни тебе «пик-пик». Женщина явно кого-то искала.
Этот посетитель подождал, пока освободится место за стойкой, и положил перед собой букетик цветов. Мятые, дохленькие водянки и радужницы, сорванные, скорее всего, здесь же, на склоне, десять минут назад. Любитель полевых цветочков взял невидимую салфетку и перевернул ее на другую сторону. Затем он провел руками по нижней поверхности стойки, словно нащупывая там некий спрятанный предмет. Получив от бармена заказ, он поднял несуществующий стакан и осмотрел его дно.
Очень знакомые манеры. Очень.
Прошло несколько минут, из узкой щели снова выглянуло бледное, мышиное личико. Женщина осмотрела зал, заметила нового посетителя, подняла палец и энергично закивала головой. Дверь закрылась.
Чиновник обошел половину окружности бара и нырнул под стойку. Всполошившийся было бармен увидел зеленый опознавательный браслет — знак федерального агента, находящегося вне юрисдикции эвакуационных властей, — и мягко отъехал. Чиновник открыл заднюю дверь кладовки.
И на мгновение зажмурился, ослепленный резким светом голой, безо всяких плафонов-абажуров, лампочки.
На высоких, до самого потолка, стеллажах — хоть шаром покати. Ни одной бутылки, ни одной банки — только кубическая, средних размеров, коробка, к которой тянется, привстав на цыпочки, невысокая узкокостая женщина. Чиновник взял ее за руку, чуть повыше локтя.
— Привет!
Эсме испуганно пискнула и застыла, судорожно прижимая коробку к груди. Затем она крутнулась волчком, уставила на чиновника черные блестящие бусинки и попыталась вырваться.
— Как здоровье твоей матушки? — вежливо поинтересовался чиновник,
— Вы не имеете права…
— Все еще жива, так ведь?
Косточки тонкие, куриные, сожми чуть сильнее — и хрустнут, в маленьких глазках — дикий, животный страх.
— А Грегорьян великодушно согласился разрешить твою проблему, верно? Да отвечай же ты! — Чиновник грубо встряхнул дрожащую от ужаса девушку. — Скажи дяде «да»!
Эсме молча кивнула.
— Ты что, язык проглотила? Тебя арестуют по первому моему слову. Грегорьян использовал тебя как курьера, да?
Чиновник шагнул вперед, теперь Эсме была зажата между его объемистым брюхом и полками. Чиновник чувствовал, как колотится ее сердце.
— Д-д-да.
— Это — его коробка?
— Да.
— Кому ты должна ее передать?
— Мужчине — мужчине в баре. Грегорьян сказал, у него будут цветы.
— А что еще?
— Ничего. Он сказал, если этот человек станет что-нибудь спрашивать, сказать ему, что все ответы там, внутри.
Чиновник отступил на шаг, осторожно разогнул тоненькие, судорожно сжатые пальцы и вынул из них посылку Грегорьяна, Эсме не шелохнулась, но проводила коробку таким жадным, тоскующим взглядом, словно там лежало ее собственное сердце. Чиновник чувствовал себя старым, прожженным циником.
— Подумай здраво, Эсме. — Он старался говорить мягко — и не мог, слова звучали жестоко, издевательски. — Грегорьян, конечно же, способен на все, но что ему легче сделать — убить свою мать или обмануть тебя?
На раскрасневшемся лице Эсме застыло какое-то странное выражение. Чиновник не был уже уверен, что этой девушкой движет простая, стерильно-чистая жажда мести. Он ни в чем не был уверен. И никак не мог воздействовать на ее поступки.
— Уходи, — сказал он, указывая на дальнюю дверь.
Как только Эсме исчезла, чиновник раскрыл коробку. Увидев, что там лежит, он судорожно вдохнул, однако не ощутил никакого удивления — только глухую, свинцовую тоску.
Чиновник открыл дверь, задержался на пару секунд, давая глазам привыкнуть к полумраку, а затем подошел к стойке.
— Примите посылочку, — издевательски пропел он. — Это вам от сыночка.
На лице Корды появилось легкое недоумение.
— О чем это ты?
— Знаешь, избавь ты меня от этого. Ты попался с поличным. Сотрудничество с противником, использование запрещенной технологии, нарушение эмбарго, злоупотребление общественным доверием — список можно продолжать до бесконечности. И не льсти себе надеждой, что я ничего не смогу доказать. Одно мое слово, и Филипп бросится на тебя, как лев на теплое… ну, скажем, мясо. От тебя останутся одни только следы зубов на твоих костях — при полном, как ни странно, отсутствии вышеупомянутых костей. Так вот.
Корда положил ладони на стойку, опустил лицо и замер.
Так прошло несколько минут. Наконец он поднял голову, вздохнул и спросил:
— Что ты хочешь узнать?
— Рассказывай все по порядку, — сказал чиновник. — С самого начала. В некотором царстве, в некотором государстве…
Разочарование — вот что привело совсем еще юного Корду в шанхайский охотничий домик. В те времена, когда он поступил на общественную службу, Дворец Загадок был только-только еще построен, а в воздухе носились легенды о сдерживании опасных технологий и переделке социальных систем. Корда мечтал о подвигах, хотел превзойти всех и вся. Для него было полной — и печальной — неожиданностью, что дикая лошадь технологии уже взнуздана и объезжена. Что выстроены непроницаемые стены, что экспансия цивилизации приостановлена. Покорение новых миров не планировалось, а все старые были успешно взяты под контроль. Горечь разочарования — вот и все, что осталось на долю честолюбивых юнцов его поколения.
Каждый божий день Корда либо уходил на лодке в лиманы, либо слонялся по коралловым холмам и остервенело убивал каждую живую тварь, попадавшуюся под руку. И сам себя за это ненавидел.
Бывали дни, когда перья устилали болото так плотно, что не было видно ни воды, ни земли, — но это не приносило Корде ни малейшего облегчения, скорее уж наоборот. Он убил нескольких бегемотов, но не взял на память никаких трофеев — о мясе и говорить нечего, — для людей оно не съедобно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29