В период между июнем 1931 года и декабрем 1932-го в судах Германии рассматривалось более 300 дел о шпионаже, в которых были замешаны советские органы разведки. Большинство осужденных провели в тюрьме всего по нескольку месяцев, а в апреле 1932 года вышел указ о защите национальной экономики, который предусматривал максимальное наказание за промышленный шпионаж в пользу иностранного государства – пять лет тюремного заключения. В ноябре 1932 года полиция провела обыск на одной из квартир паспортной службы и обнаружила шестьсот чистых бланков паспортов (как поддельных, так и настоящих), тридцать пять частично оформленных паспортов, восемьсот фотографий на паспорт, семьсот полицейских бланков, две тысячи печатей и множество других официальных документов, которые использовались для создания «легенд».
Самой большой неудачей советской разведки в Германии стал переход на другую сторону в 1931 году Георга Земмельманна, агента ОГПУ, который на протяжении восьми лет действовал под прикрытием советской торговой миссии в Гамбурге. После дезертирства Земмельманн обратился с предложением к одной из венских газет написать серию статей о советском шпионаже в Германии, Австрии и в других странах, и таким образом раскрыть подлинную деятельность Киппенбергерз и других советских агентов. Однако сделать этого он не успел, так как был убит Андреем Пикловичем, сербским коммунистом, работавшим на ОГПУ. На суде в 1932 году Пиклович признал себя виновным в убийстве, но заявил, что он действовал для предотвращения предательства и гибели многих «борцов за пролетариат». После поднявшейся в коммунистической прессе кампании в защиту Пикловича, суд присяжных не смог прийти к единому мнению, и Пиклович был освобожден.
В немалой степени благодаря фальшивым документам, предоставленным паспортной службой, большинство значительных деятелей КПГ и Коминтерна смогли скрыться за границей после прихода к власти нацистов в 1933 году. Однако установление полицейского государства, запрещение КПГ, растущая восторженность народа по отношению к диктатуре Гитлера, а также целый ряд перебежчиков из числа коммунистических подпольщиков развалили советскую разведывательную сеть. Агент ОГПУ по фамилии Грюнфельд (кличка Бруно) был послан в Германию с секретным заданием попытаться восстановить остатки организаций «Клара» и «Грета». Московский центр остался не удовлетворен его донесениями и заменил его более опытным агентом Грегором Рабиновичем, евреем по национальности и врачом по специальности, который произвел впечатление на одного из завербованных «печалью и умом, отражавшимися в его глубоко посаженных карих глазах. Его прекрасно сшитый, но несколько консервативный костюм усиливали впечатление надежности и солидности.» Рабинович сократил сеть Четвертого Управления почти на три четверти от прежнего состава и, казалось, решил полностью избавиться от сети агентов ОГПУ. Полностью развалилась и организация рабкоров. Паспортная служба была переведена в Саар в 1934 году, а когда год спустя Саар проголосовал за воссоединение с Германией, – в Москву, а позднее в Париж. Абрам Слуцкий, руководитель ИНО, говорил на конгрессе КПГ, проведенном в 1935 году неподалеку от Москвы, что массовая разведывательная сеть в Германии полностью разрушена. Даже сеть «Грета», поддерживаемая Рабиновичем, функционировала скорее как малоэффективная подпольная оппозиция нацистскому правлению, а не как сеть по сбору разведывательной информации. В 1936 году Рабиновича перевели в Соединенные Штаты, чтобы помогать руководить внедрением в троцкистское движение.
Уничтожение советской разведывательной агентуры в Германии, начатое Гитлером, было почти довершено Сталиным. Многие немцы, которые работали на советскую разведку, погибли наряду с руководством КПГ в изгнании в Москве во время «Великого террора». Одной из первых жертв был Ганс Киппенбергер, принужденный в 1936 году признать надуманные обвинения в «шпионаже в пользу германского рейхсвера».
Уничтожение широкой агентской сети в Германии причинило еще больший урон, так как Германия была, пожалуй, единственной страной, высокосложные коды которой так и не были расшифрованы объединенным подразделением электронной разведки НКВД и Четвертого Управления Генерального Штаба в Спецотделе НКВД. Когда Берия возглавил НКВД в 1938 году, это объединенное подразделение было расформировано. Секция электронной разведки Спецотдела НКВД переехала в бывшую гостиницу «Селект» на улице Дзержинского и сосредоточилась на перехвате дипломатических сообщений. Большая часть, но не все военные сообщения добывались ГРУ, советской военной разведкой. Ни один из кодов, созданных с помощью сложных шифровальных машин «Энигма», использовавшихся немецкими вооруженными силами, не был расшифрован шифроаналитиками ни НКВД, ни ГРУ вплоть до немецкого вторжения в июне 1941 года. За редким исключением, эти шифры остались неразгаданными до самого конца войны. Основные немецкие дипломатические шифры – «одноразовая таблица» и система, которая среди британских шифроаналитиков имела название «Флорадора», – еще труднее поддавались расшифровке. Даже информация о принципах построения дипломатических кодов и документы, полученные в результате проникновения в посольства Германии в Токио и Варшаве, не позволили расшифровать систему «Флорадора». Британские шифроаналитики «раскололи» в мае 1940 года вариант «Энигмы», использовавшийся в люфтваффе. И тем не менее, несмотря на полученный примерно в то же время экземпляр основной шифровальной книги «Флорадоры», только в августе 1942 года был достигнут первый успех в расшифровке этой системы.
Советская разведка стремилась компенсировать свои слабые успехи внутри Германии операциями, направленными на Германию извне, особенно из Нидерландов, Франции и Швейцарии. В конце 1930-х годов несколько талантливых агентов Четвертого Управления начали создавать сеть, ставшую во время войны основным каналом получения Советским Союзом разведывательной информации из нацистской Германии. Прежде всего необходимо упомянуть два имени. Это, во-первых, Леопольд Треппер, по происхождению польский еврей, который после работы на Отдел международных связей Коминтерна был завербован в 1936 году Берзиным для сотрудничества с Четвертым Управлением. В 1938 году Треппер прибыл в Бельгию по фальшивому паспорту на имя Адама Миклера, канадского бизнесмена, якобы искавшего выгодное вложение своих 10 тысяч долларов. Вместе со своим приятелем Леоном Гроссфогелем, тоже евреем, работавшим на ОМС, Треппер основал компанию под забавным названием «Замечательные иностранные плащи». Компания служила прикрытием для его шпионской работы. Треппер стал, как он впоследствии говорил, «наглядной иллюстрацией преуспевающего промышленника», но при этом создавал шпионскую сеть, в основном состоявшую из евреев, ненавидевших антисемитизм нацистов и готовых безвозмездно работать против Гитлера. Хотя Треппер, как и Зорге, был руководителем всей сети, он сам был своим лучшим агентом. Тем не менее, перед войной ему и его агентам удалось собрать лишь незначительное количество второстепенной разведывательной информации. Как писал Треппер позднее, «до начала войны мы, строго говоря, разведывательной деятельностью и не занимались. Нашей целью было создание надежного коммерческого прикрытия и организация необходимой базы, чтобы мы были готовы, когда прогремят первые выстрелы.»
Самым выдающимся современником Треппера был венгр Шандор Радо, который, как и Треппер, был евреем и начал свою карьеру разведчика в ОМС, а потом был завербован Четвертым Управлением. Так же, как и Треппер, он работал под маркой предпринимателя, основав в Женеве в 1936 году некую картографическую компанию. Во время Второй мировой войны Радо пришлось возглавлять самую важную советскую агентскую сеть, ориентированную на Германию. Но перед войной его разведывательная деятельность, как и Треппера, не имела большого значения.
До войны важнейшая информация добывалась советскими агентами, проникнувшими в посольства Германии в Токио и Варшаве. Зорге, советский разведчик в Токио, был сам по себе выдающимся случаем. Зорге подсчитал, что когда его приятель Эйген Отт, до того занимавший пост военного атташе, стал в апреле 1938 года послом Германии, 60 процентов разведывательных данных, передаваемых его группой в Москву, шло из германского посольства. Однажды по просьбе Отта Зорге в качестве курьера посольства ездил в Манилу, Кантон и Гонгконг – редкая ситуация, когда советский разведчик работал под дипломатическим прикрытием Германии.
Согласно официальной советской версии, Зорге так и не узнал, что руководитель Четвертого Управления генерал Берзин был расстрелян еще в 1938 году. Злой иронией звучат слова его письма руководителю отдела в октябре 1938 года:
«Дорогой товарищ! О нас не беспокойтесь. Хотя мы все ужасно устали и находимся в постоянном напряжении, мы остаемся дисциплинированными, послушными, решительными и убежденными товарищами и готовы выполнять задания, связанные с нашей великой миссией. Шлю вам и вашим друзьям искренний привет. Прошу Вас передать прилагаемое письмо и привет моей жене. Пожалуйста, проследите, чтобы у нее все было в порядке…»
Основным направлением разведывательной деятельности Зорге до и после начала Второй мировой войны, однако, была политика Японии, а не Германии. Летом 1938 года он уверял Москву, на основании информации, полученной от своего агента Озаки, что ответственность за первый серьезный пограничны! конфликт между Японией и Советским Союзом на озере Хасан недалеко от границы с оккупированной Японией Маньчжурии полностью лежит на командовании расположенных там японских войск и что Токио всеми силами стремился избежать войны. Зорге передал схожее успокаивающее сообщение после нарушений Японией границ Внешней Монголии в мае 1939 года. Москва не поверила донесению Зорге и некоторое время полагала, что на Советском Дальнем Востоке назревает крупная агрессия. К лету 1939 года Четвертое Управление на какое-то время потеряло доверие к своему самому способному агенту. Когда Германия вторглась в Польшу и 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война, Москва послала Зорге резкий упрек:
«Япония уже предприняла значительные шаги (военные и политические), готовясь к войне с Советским Союзом, но вы не предоставили сколь-нибудь ценной информации. Складывается мнение, что ваша работа перестала быть активной.»
За два года до начала войны советская разведка внедрила в германское посольство еще одного агента. В 1937 году Рудольф Геррнштадт, немецкий журналист еврейского происхождения (позднее редактор газеты «Нойес Дойчланд» в ГДР), работавший на Четвертое Управление в Варшаве, завербовал Рудольфа фон Шелиха, сорокалетнего советника посольства Германии. Фон Шелиха был родом из аристократической семьи из Силезии и перед поступлением на дипломатическую службу служил офицером в кавалерии во время Первой мировой войны. Однако к середине 1930-х годов его зарплата и доход его жены уже не могли дать ему возможность предаваться своим страстям – азартным играм и любовницам. В отличие от Зорге фон Шелиха был скорее наемником, чем разведчиком в силу идеологических соображений. В феврале 1938 года Четвертое Управление перевело на счет фон Шелиха в цюрихском банке шесть с половиной тысяч долларов – одна из самых крупных сумм, выплаченных какому-либо советскому агенту в период между войнами.
Фон Шелиха столь высоко ценился Четвертым Управлением из-за уникальной возможности взглянуть изнутри на развитие политики Германии по отношению к Польше – события, вызывавшие беспокойство Москвы. В первые пять лет у власти Гитлер стремился развеять вполне обоснованные опасения Польши относительно его территориальных притязаний в Восточной Европе и с этой целью в январе 1934 года заключил с Польшей договор о ненападении. Этим шагом Гитлер стремился успокоить поляков, чтобы, модернизировав свои вооруженные силы, впоследствии уже не бояться возможного отпора Польши, а пока заручиться поддержкой Польши против СССР. В октябре 1938 года Гитлер предложил Польше проводить «совместную политику по отношению к России на основе антикоминтерновского пакта.» Однако после «мюнхенского сговора» все более очевидным становилось, что притязания Гитлера на контроль над портом Данциг (ныне Гданьск) были частью политики, в конечном итоге направленной на низведение Польши до положения сателлита Германии. К марту 1939 года польско-германские отношения достигли критической точки. Отбросив политику умиротворения, Великобритания и Франция гарантировали Польше «всемерную возможную поддержку» при отражении агрессии Германии.
Точные разведданные относительно германской политики, полученные от Зорге и фон Шелиха, смешивались с дезинформацией и теориями «заговоров» из других источников. Аншлюсе Австрии, совершенный нацистской Германией в марте 1938 года, и вторжение в Чешские Судеты спустя полгода после Мюнхенской конференции совпали по времени с пиком «чисток» среди сотрудников зарубежных резидентур ИНО и НКВД. Массовый террор привел к резкому сокращению потока разведывательной информации в тот самый момент, когда Гитлер начал готовиться к войне.
Один из основных нелегалов НКВД, переживших время «Великого Террора», Семен Ростовский (он же Эрнст Генри) и некоторые другие агенты указывали на угрозу «военного поглощения Германией всей Прибалтики». При этом самой большой опасностью было создание Германией плацдарма в Финляндии, с которого стало бы возможным поддерживать немецкий флот в Балтике и начать наземные боевые действия, направленные на Ленинград через Карельский перешеек. О таком возможном сценарии событий постоянно говорил секретарь партийной организации Ленинграда Андрей Жданов. Появившаяся в 1980 году засекреченная история Первого главного управления КГБ (Внешняя разведка) подчеркивала, что резидентура НКВД в Хельсинки действовала сравнительно успешно в середине 1930-х годов и на нее работало около полудюжины политиков и правительственных чиновников. Однако именно резидентура в Хельсинки пострадала больше всего, наряду с лондонской, в период «чисток». К концу 1937 года практически все сотрудники НКВД и Четвертого Управления были отозваны в Москву и впоследствии расстреляны или брошены в лагеря, что практически обнажило хельсинкскую резидентуру, а контакты с завербованными агентами в Финляндии прервались. Единственными, кто уцелел после допросов в Москве и вернулся в Хельсинки, были Борис Николаевич Рыбкин (он же Ярцев), который действовал под прикрытием второго секретаря посольства, и его жена Зоя Николаевна Рыбкина (она же Ярцева), которая занимала должность начальника отделения «Интуриста» в Хельсинки. Рыбкина повысили в должности до резидента, и вместе с женой он получил задание восстановить операции НКВД в Финляндии весной 1938 года.
Вяйне Таннер, будущий министр иностранных дел Финляндии, несмотря на то, что отлично знал об истинной деятельности Рыбкина, находил его «достаточно живым и в какой-то мере приятным человеком. С ним легко можно было обсуждать самые деликатные вопросы, словно он был человеком, которому, в отличие от многих его коллег по профессии, не надо было особенно следить за тем, что можно говорить.» Высокая блондинка, Зоя Рыбкина также пользовалась успехом в обществе. По мнению Таннера, это была «красивая женщина, первая молодость которой уже прошла». После войны она возглавила отдел Германии и Австрии в реорганизованном ИНО. Открытая и доверительная манера общения Рыбкина со своими финскими знакомыми была обманчивой. В НКВД его знали как яростного приверженца сталинизма, человека, который четко осознавал, что его еврейское происхождение требовало от него избегать малейших проявлений неортодоксальности и следовать принципу «угадать, угодить, уцелеть».
В 1938 году Рыбкин получил инструкции наряду с секретной дипломатией заняться и сбором разведывательной информации. Не встретившее сопротивления вторжение Гитлера в Австрию, начавшееся 12 марта, и немедленное включение ее в Третий рейх породило в Кремле опасение, что следующим шагом фюрера станет попытка заполучить плацдарм в Финляндии. Эти опасения были подогреты празднованием 12 апреля двадцатой годовщины освобождения Хельсинки, не без помощи Германии, от советского режима. Делегация, возглавляемая графом Рюдигером фон дер Гольцем, который командовал немецкими войсками в 1918 году, приняла заметное участие в церемониях по этому поводу. Двумя днями позже Рыбкин встретился с министром иностранных дел Финляндии Рудольфом Холсти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Самой большой неудачей советской разведки в Германии стал переход на другую сторону в 1931 году Георга Земмельманна, агента ОГПУ, который на протяжении восьми лет действовал под прикрытием советской торговой миссии в Гамбурге. После дезертирства Земмельманн обратился с предложением к одной из венских газет написать серию статей о советском шпионаже в Германии, Австрии и в других странах, и таким образом раскрыть подлинную деятельность Киппенбергерз и других советских агентов. Однако сделать этого он не успел, так как был убит Андреем Пикловичем, сербским коммунистом, работавшим на ОГПУ. На суде в 1932 году Пиклович признал себя виновным в убийстве, но заявил, что он действовал для предотвращения предательства и гибели многих «борцов за пролетариат». После поднявшейся в коммунистической прессе кампании в защиту Пикловича, суд присяжных не смог прийти к единому мнению, и Пиклович был освобожден.
В немалой степени благодаря фальшивым документам, предоставленным паспортной службой, большинство значительных деятелей КПГ и Коминтерна смогли скрыться за границей после прихода к власти нацистов в 1933 году. Однако установление полицейского государства, запрещение КПГ, растущая восторженность народа по отношению к диктатуре Гитлера, а также целый ряд перебежчиков из числа коммунистических подпольщиков развалили советскую разведывательную сеть. Агент ОГПУ по фамилии Грюнфельд (кличка Бруно) был послан в Германию с секретным заданием попытаться восстановить остатки организаций «Клара» и «Грета». Московский центр остался не удовлетворен его донесениями и заменил его более опытным агентом Грегором Рабиновичем, евреем по национальности и врачом по специальности, который произвел впечатление на одного из завербованных «печалью и умом, отражавшимися в его глубоко посаженных карих глазах. Его прекрасно сшитый, но несколько консервативный костюм усиливали впечатление надежности и солидности.» Рабинович сократил сеть Четвертого Управления почти на три четверти от прежнего состава и, казалось, решил полностью избавиться от сети агентов ОГПУ. Полностью развалилась и организация рабкоров. Паспортная служба была переведена в Саар в 1934 году, а когда год спустя Саар проголосовал за воссоединение с Германией, – в Москву, а позднее в Париж. Абрам Слуцкий, руководитель ИНО, говорил на конгрессе КПГ, проведенном в 1935 году неподалеку от Москвы, что массовая разведывательная сеть в Германии полностью разрушена. Даже сеть «Грета», поддерживаемая Рабиновичем, функционировала скорее как малоэффективная подпольная оппозиция нацистскому правлению, а не как сеть по сбору разведывательной информации. В 1936 году Рабиновича перевели в Соединенные Штаты, чтобы помогать руководить внедрением в троцкистское движение.
Уничтожение советской разведывательной агентуры в Германии, начатое Гитлером, было почти довершено Сталиным. Многие немцы, которые работали на советскую разведку, погибли наряду с руководством КПГ в изгнании в Москве во время «Великого террора». Одной из первых жертв был Ганс Киппенбергер, принужденный в 1936 году признать надуманные обвинения в «шпионаже в пользу германского рейхсвера».
Уничтожение широкой агентской сети в Германии причинило еще больший урон, так как Германия была, пожалуй, единственной страной, высокосложные коды которой так и не были расшифрованы объединенным подразделением электронной разведки НКВД и Четвертого Управления Генерального Штаба в Спецотделе НКВД. Когда Берия возглавил НКВД в 1938 году, это объединенное подразделение было расформировано. Секция электронной разведки Спецотдела НКВД переехала в бывшую гостиницу «Селект» на улице Дзержинского и сосредоточилась на перехвате дипломатических сообщений. Большая часть, но не все военные сообщения добывались ГРУ, советской военной разведкой. Ни один из кодов, созданных с помощью сложных шифровальных машин «Энигма», использовавшихся немецкими вооруженными силами, не был расшифрован шифроаналитиками ни НКВД, ни ГРУ вплоть до немецкого вторжения в июне 1941 года. За редким исключением, эти шифры остались неразгаданными до самого конца войны. Основные немецкие дипломатические шифры – «одноразовая таблица» и система, которая среди британских шифроаналитиков имела название «Флорадора», – еще труднее поддавались расшифровке. Даже информация о принципах построения дипломатических кодов и документы, полученные в результате проникновения в посольства Германии в Токио и Варшаве, не позволили расшифровать систему «Флорадора». Британские шифроаналитики «раскололи» в мае 1940 года вариант «Энигмы», использовавшийся в люфтваффе. И тем не менее, несмотря на полученный примерно в то же время экземпляр основной шифровальной книги «Флорадоры», только в августе 1942 года был достигнут первый успех в расшифровке этой системы.
Советская разведка стремилась компенсировать свои слабые успехи внутри Германии операциями, направленными на Германию извне, особенно из Нидерландов, Франции и Швейцарии. В конце 1930-х годов несколько талантливых агентов Четвертого Управления начали создавать сеть, ставшую во время войны основным каналом получения Советским Союзом разведывательной информации из нацистской Германии. Прежде всего необходимо упомянуть два имени. Это, во-первых, Леопольд Треппер, по происхождению польский еврей, который после работы на Отдел международных связей Коминтерна был завербован в 1936 году Берзиным для сотрудничества с Четвертым Управлением. В 1938 году Треппер прибыл в Бельгию по фальшивому паспорту на имя Адама Миклера, канадского бизнесмена, якобы искавшего выгодное вложение своих 10 тысяч долларов. Вместе со своим приятелем Леоном Гроссфогелем, тоже евреем, работавшим на ОМС, Треппер основал компанию под забавным названием «Замечательные иностранные плащи». Компания служила прикрытием для его шпионской работы. Треппер стал, как он впоследствии говорил, «наглядной иллюстрацией преуспевающего промышленника», но при этом создавал шпионскую сеть, в основном состоявшую из евреев, ненавидевших антисемитизм нацистов и готовых безвозмездно работать против Гитлера. Хотя Треппер, как и Зорге, был руководителем всей сети, он сам был своим лучшим агентом. Тем не менее, перед войной ему и его агентам удалось собрать лишь незначительное количество второстепенной разведывательной информации. Как писал Треппер позднее, «до начала войны мы, строго говоря, разведывательной деятельностью и не занимались. Нашей целью было создание надежного коммерческого прикрытия и организация необходимой базы, чтобы мы были готовы, когда прогремят первые выстрелы.»
Самым выдающимся современником Треппера был венгр Шандор Радо, который, как и Треппер, был евреем и начал свою карьеру разведчика в ОМС, а потом был завербован Четвертым Управлением. Так же, как и Треппер, он работал под маркой предпринимателя, основав в Женеве в 1936 году некую картографическую компанию. Во время Второй мировой войны Радо пришлось возглавлять самую важную советскую агентскую сеть, ориентированную на Германию. Но перед войной его разведывательная деятельность, как и Треппера, не имела большого значения.
До войны важнейшая информация добывалась советскими агентами, проникнувшими в посольства Германии в Токио и Варшаве. Зорге, советский разведчик в Токио, был сам по себе выдающимся случаем. Зорге подсчитал, что когда его приятель Эйген Отт, до того занимавший пост военного атташе, стал в апреле 1938 года послом Германии, 60 процентов разведывательных данных, передаваемых его группой в Москву, шло из германского посольства. Однажды по просьбе Отта Зорге в качестве курьера посольства ездил в Манилу, Кантон и Гонгконг – редкая ситуация, когда советский разведчик работал под дипломатическим прикрытием Германии.
Согласно официальной советской версии, Зорге так и не узнал, что руководитель Четвертого Управления генерал Берзин был расстрелян еще в 1938 году. Злой иронией звучат слова его письма руководителю отдела в октябре 1938 года:
«Дорогой товарищ! О нас не беспокойтесь. Хотя мы все ужасно устали и находимся в постоянном напряжении, мы остаемся дисциплинированными, послушными, решительными и убежденными товарищами и готовы выполнять задания, связанные с нашей великой миссией. Шлю вам и вашим друзьям искренний привет. Прошу Вас передать прилагаемое письмо и привет моей жене. Пожалуйста, проследите, чтобы у нее все было в порядке…»
Основным направлением разведывательной деятельности Зорге до и после начала Второй мировой войны, однако, была политика Японии, а не Германии. Летом 1938 года он уверял Москву, на основании информации, полученной от своего агента Озаки, что ответственность за первый серьезный пограничны! конфликт между Японией и Советским Союзом на озере Хасан недалеко от границы с оккупированной Японией Маньчжурии полностью лежит на командовании расположенных там японских войск и что Токио всеми силами стремился избежать войны. Зорге передал схожее успокаивающее сообщение после нарушений Японией границ Внешней Монголии в мае 1939 года. Москва не поверила донесению Зорге и некоторое время полагала, что на Советском Дальнем Востоке назревает крупная агрессия. К лету 1939 года Четвертое Управление на какое-то время потеряло доверие к своему самому способному агенту. Когда Германия вторглась в Польшу и 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война, Москва послала Зорге резкий упрек:
«Япония уже предприняла значительные шаги (военные и политические), готовясь к войне с Советским Союзом, но вы не предоставили сколь-нибудь ценной информации. Складывается мнение, что ваша работа перестала быть активной.»
За два года до начала войны советская разведка внедрила в германское посольство еще одного агента. В 1937 году Рудольф Геррнштадт, немецкий журналист еврейского происхождения (позднее редактор газеты «Нойес Дойчланд» в ГДР), работавший на Четвертое Управление в Варшаве, завербовал Рудольфа фон Шелиха, сорокалетнего советника посольства Германии. Фон Шелиха был родом из аристократической семьи из Силезии и перед поступлением на дипломатическую службу служил офицером в кавалерии во время Первой мировой войны. Однако к середине 1930-х годов его зарплата и доход его жены уже не могли дать ему возможность предаваться своим страстям – азартным играм и любовницам. В отличие от Зорге фон Шелиха был скорее наемником, чем разведчиком в силу идеологических соображений. В феврале 1938 года Четвертое Управление перевело на счет фон Шелиха в цюрихском банке шесть с половиной тысяч долларов – одна из самых крупных сумм, выплаченных какому-либо советскому агенту в период между войнами.
Фон Шелиха столь высоко ценился Четвертым Управлением из-за уникальной возможности взглянуть изнутри на развитие политики Германии по отношению к Польше – события, вызывавшие беспокойство Москвы. В первые пять лет у власти Гитлер стремился развеять вполне обоснованные опасения Польши относительно его территориальных притязаний в Восточной Европе и с этой целью в январе 1934 года заключил с Польшей договор о ненападении. Этим шагом Гитлер стремился успокоить поляков, чтобы, модернизировав свои вооруженные силы, впоследствии уже не бояться возможного отпора Польши, а пока заручиться поддержкой Польши против СССР. В октябре 1938 года Гитлер предложил Польше проводить «совместную политику по отношению к России на основе антикоминтерновского пакта.» Однако после «мюнхенского сговора» все более очевидным становилось, что притязания Гитлера на контроль над портом Данциг (ныне Гданьск) были частью политики, в конечном итоге направленной на низведение Польши до положения сателлита Германии. К марту 1939 года польско-германские отношения достигли критической точки. Отбросив политику умиротворения, Великобритания и Франция гарантировали Польше «всемерную возможную поддержку» при отражении агрессии Германии.
Точные разведданные относительно германской политики, полученные от Зорге и фон Шелиха, смешивались с дезинформацией и теориями «заговоров» из других источников. Аншлюсе Австрии, совершенный нацистской Германией в марте 1938 года, и вторжение в Чешские Судеты спустя полгода после Мюнхенской конференции совпали по времени с пиком «чисток» среди сотрудников зарубежных резидентур ИНО и НКВД. Массовый террор привел к резкому сокращению потока разведывательной информации в тот самый момент, когда Гитлер начал готовиться к войне.
Один из основных нелегалов НКВД, переживших время «Великого Террора», Семен Ростовский (он же Эрнст Генри) и некоторые другие агенты указывали на угрозу «военного поглощения Германией всей Прибалтики». При этом самой большой опасностью было создание Германией плацдарма в Финляндии, с которого стало бы возможным поддерживать немецкий флот в Балтике и начать наземные боевые действия, направленные на Ленинград через Карельский перешеек. О таком возможном сценарии событий постоянно говорил секретарь партийной организации Ленинграда Андрей Жданов. Появившаяся в 1980 году засекреченная история Первого главного управления КГБ (Внешняя разведка) подчеркивала, что резидентура НКВД в Хельсинки действовала сравнительно успешно в середине 1930-х годов и на нее работало около полудюжины политиков и правительственных чиновников. Однако именно резидентура в Хельсинки пострадала больше всего, наряду с лондонской, в период «чисток». К концу 1937 года практически все сотрудники НКВД и Четвертого Управления были отозваны в Москву и впоследствии расстреляны или брошены в лагеря, что практически обнажило хельсинкскую резидентуру, а контакты с завербованными агентами в Финляндии прервались. Единственными, кто уцелел после допросов в Москве и вернулся в Хельсинки, были Борис Николаевич Рыбкин (он же Ярцев), который действовал под прикрытием второго секретаря посольства, и его жена Зоя Николаевна Рыбкина (она же Ярцева), которая занимала должность начальника отделения «Интуриста» в Хельсинки. Рыбкина повысили в должности до резидента, и вместе с женой он получил задание восстановить операции НКВД в Финляндии весной 1938 года.
Вяйне Таннер, будущий министр иностранных дел Финляндии, несмотря на то, что отлично знал об истинной деятельности Рыбкина, находил его «достаточно живым и в какой-то мере приятным человеком. С ним легко можно было обсуждать самые деликатные вопросы, словно он был человеком, которому, в отличие от многих его коллег по профессии, не надо было особенно следить за тем, что можно говорить.» Высокая блондинка, Зоя Рыбкина также пользовалась успехом в обществе. По мнению Таннера, это была «красивая женщина, первая молодость которой уже прошла». После войны она возглавила отдел Германии и Австрии в реорганизованном ИНО. Открытая и доверительная манера общения Рыбкина со своими финскими знакомыми была обманчивой. В НКВД его знали как яростного приверженца сталинизма, человека, который четко осознавал, что его еврейское происхождение требовало от него избегать малейших проявлений неортодоксальности и следовать принципу «угадать, угодить, уцелеть».
В 1938 году Рыбкин получил инструкции наряду с секретной дипломатией заняться и сбором разведывательной информации. Не встретившее сопротивления вторжение Гитлера в Австрию, начавшееся 12 марта, и немедленное включение ее в Третий рейх породило в Кремле опасение, что следующим шагом фюрера станет попытка заполучить плацдарм в Финляндии. Эти опасения были подогреты празднованием 12 апреля двадцатой годовщины освобождения Хельсинки, не без помощи Германии, от советского режима. Делегация, возглавляемая графом Рюдигером фон дер Гольцем, который командовал немецкими войсками в 1918 году, приняла заметное участие в церемониях по этому поводу. Двумя днями позже Рыбкин встретился с министром иностранных дел Финляндии Рудольфом Холсти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103