А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

). В ладожской Княщине, как и на Ярославовом Дворище в Новгороде, варяги входили в состав разноплеменного окружения князя и его администрации.
Данные топонимии позволяют на северной окраине «княжеской» зоны реконструировать *Поле, место вечевых собраний, обрядов и пр. (микротопонимы «Заполек», «Полянка» в документах XVII-XVIII вв.). Оно маркирует южную границу второй, «городской», зоны Ладоги.
Городская территория делилась на две половины, северную и южную [23, с. 2-62]. Зафиксированное топографией древнерусских монастырей (Успенского и Никольского), это членение восходит к значительно более раннему времени: р. Ладожка (Елена), по которой проходит граница между двумя частями города, образована слиянием двух текущих друг другу навстречу речек, собственно Ладожки (с севера) и Заклюки (с юга). Первое название – от финск. *Ala-djogi – «Нижняя река», второе – *Yla-joki – «Верхняя река» указывают на древнюю подоснову мифологического противопоставления «Верха» и «Низа» в ладожской топографии.
Каждая часть города имела свой могильник. Южный – на склонах возвышенности Победище, насчитывал, видимо несколько сот курганов. Здесь представлены все разновидности верхнерусской курганной обрядности VIII-XI вв.: длинные и круглые курганы с сожжениями, насыпи с характерным обрядом «приладожского типа», со скандинавскими кремациями, трупоположениями X-XI вв. В состав могильника входили также группа сопок (ранние погребения датируются серединой VIII в.) И древнерусский грунтовый могильник с трупоположениями XI-XII вв.
Северный городской могильник [23, с. 245; 162, с. 94-97] располагался на левом берегу ручья Грубицы (урочище «Могильник» в Писцовых книгах XV в.). Здесь исследованы погребения по обряду сожжения (захоронение воина с конем, X в.) и трупоположения, а в западной части могильника, на берегу р. Ладожки, – курганы с трупоположениями XI-XII вв.
Оба могильника, охватывая по периметру площадь поселения (16 га) тянулись на запад вдоль двух дорог по направлению к переправам через речки Заклюку и Ладожку, а дороги соединялись на возвышенности с названием «Висельник» («Ахматова гора»).
Напротив этой возвышенности и ладожской крепости (поставленной на мысу Волхова и Ладожки – Елены), на противоположном, правом, берегу Волхова в урочище «Плакун» располагался третий некрополь «городской» зоны. Он представлен группой сопок на высоком краю террасы (в раскопанных насыпях отмечены балтские черты обряда: погребение коня, перевернутая урна и др.) и курганным могильником на нижней площадке террасы. Исследовано около 15 насыпей (всего их насчитывалось, возможно, от 20 до 60, может быть до 100 курганов); в 7 или 8 открыты сожжения в ладье, в 1 – камерное погребение IX в. (ок. 880 г.). В отдельно стоящей сопке на нижней террасе Плакуна обнаружено разрушенное трупоположение в ладье. Небольшой некрополь связывают с варяжской дружиной времен Рюрика и Олега, хотя наиболее ранние (в том числе женские) погребения здесь датированы первой половиной IX в. [95, с. 128-131; 108, с. 184-188].
Третья, «сакральная», зона раннегородской структуры, к северу от Ладоги, на повороте Волхова к его древнему устью (береговой возвышенности «Глинта», обрывающейся над низменностью Подола в районе Велеши), заполнена группами сопок и небольшими, связанными с ними поселениями. Цепочка сопок, насчитывавшая не менее 20 насыпей, тянется по краю левого берега от Малышевой горы на окраине Ладоги к Велеше, маркируя главную из нескольких via sacra, «священных дорог», проложенных для племенных религиозных процессий к святилищу Велеса. Вдоль «священных путей» располагались и группы сопок по правому берегу Волхова; у переправы находилось небольшое городище на р. Любша (волховский микрогидроним «Любшин омут», возможно также один из атрибутов культа Велеса в Ладоге, связанный с какими-то водными обрядами). Близ городища расположено селище и небольшой курганный могильник со славянскими погребениями по обряду сожжения; в глубине волховского правобережья, на перекрестке дорог, – «жертвенное место» (каменные насыпи, характерные для протокарельской «чуди»).
Наряду с центральным святилищем Велеса в составе сакральной зоны можно реконструировать еще несколько культовых объектов, меньшего ранга. Одна из дорог любшанского перекрестка вела в урочище «Кривая часовня», возможно, связанное с культом балто-славянского Криве-Кривайтиса (та же антитеза Белее – Криве проявилась в топографии литовского Вильнюса). Малышева гора, на которой в XIII в. был поставлен монастырь Рождества Иоанна Предтечи, связана с культом Купалы-Ярилы, солнечного бога славян. Иерархия Велес-Купала-Криве образует основу структуры сакральной зоны. Цепочки сопок связывают эти святилища в прочную сеть, где идеологические функции общеплеменного и межплеменного масштаба объединены с локально-ладожскими.
К числу таких локальных святилищ относится прежде всего «Висельник», напоминающий о культе «Бога повешенных», Одина (подобное славяно-скандинавское святилище, Wzgуra Wiesielnikуw, Galgenberg, известно в западнославянском Волине). Некий культ парного (Лада – Лель?) божества маркируют древнерусские храмы Успения и Симеона, на противоположных берегах ручья Грубицы; в южной части Никольский собор, вероятно, также стоит на месте языческого святилища (Перуна?). На местах «идеже стояху кумири» [ПВЛ, 988 г.] поставлены, скорее всего, и кончанские храмы древнерусской Ладоги (Спаса, Воскресения, Климента). На Победище известен микротопоним «Горка Кузьмодемьянская», не связанный с православными святынями, но раскрывающий еще один древний культ «Кузьмодемьяна», божественного кузнеца – Сварога [186, с. 539-549].
Иерархия ладожских святилищ охватывает несколько уровней, от общеплеменного (межплеменного) до узколокальных; значимость рангов убывает с севера на юг, от Велеши к Княщине, с трудноидентифицируемыми божествами Победища. Дихотомия городской территории Ладоги, четко разделенной на две половины, северную и южную, велесов «низ» и перунов «верх», соответствует дихотомии жреческой и княжеской власти, воплощенной в противопоставлении «Велеши» и «Княщины». Это противопоставление характеризует и древнейшую структуру управления в «стольном городе» племенного княжения словен, Новгороде [251, с. 88]. Ее преодоление, концентрация власти в руках князя, опирающегося на выросшие в недрах племенной структуры социальные силы, и определила в середине IX в. роль Ладоги как первоначальной столицы Верхней Руси, места, где разыгрались центральные события «предания о варягах» ПВЛ – «изгнание варягов» и «призвание князей» [85, 86, 87].
Погребальные памятники и культурный слой Староладожского поселения исследуются уже более ста лет [22, с. 135-141; 177, с. 5-69; 84, с. 92-106]. Хронология строительных горизонтов, раскопанных на площади более 2 тыс. кв. м, охватывает время с середины VIII до X в. (57, с. 100-118; 86, с. 27]. Уже во второй половине VIII – начале IX в. Ладога стала крупным центром международной торговли. Клады арабских дирхемов (786, 808, 847 гг.) средиземноморские стеклянные бусы, перед невосточный «люстр», балтийский янтарь, фрисландская керамика и резная кость характеризуют масштабы связей Ладоги. По мере развития торговли прогрессирует местное ремесло (бронзолитейное, косторезное, обработка янтаря, стекла, железа). Ремесленники Ладоги были связаны с западными центрами (Фрисландией и Скандинавией), возможно, здесь работали и приезжие мастера, в X в. появляются характерные «вещи-гибриды» [55; 56; 58; 30]. В Ладоге формируется и комплекс земледельческих орудий, в дальнейшем типичный для крестьянского хозяйства Северо-Западной Руси [148, с. 123].
Этнический состав первоначального «открытого горгово-ремесленного поселения» с самого начала отличался сложностью. Выделяются славянский, протокарельский, балтийский, скандинавский, саамский компоненты [108, с. 164-193; 84, с. I03J. В домостроительстве ранней Ладоги представлены по крайней мере две традиции: славянские квадратные срубы с печью в углу и скандинавского облика «большие дома», находящие позднее продолжение в северорусской традиции [156, с. 73-74; 205, с. 29-31].
Скандинавские вещи обнаружены уже в самых ранних отложениях культурного слоя. При раскопках Е.А.Рябинина в 1970-х годах на уровне материка найден клад ремесленных инструментов, в том числе – навершие с композицией, которая трактуется как изображение Один а с воронами [191, с. 161-178]. На том же материковом уровне при раскопках В.И.Равдоникаса в 1950-х годах обнаружен обломок скандинавской витой шейной гривны; в одной из древнейших построек – овальная односкорлупная фибула. Эти находки свидетельствуют, что скандинавы входили в состав постоянного населения Ладоги с момента возникновения открытого торгово-ремесленного поселения около 750 г. [56, с. 134-144; 57, с. 112].
В эпоху викингов присутствие норманнов документировано серией находок IX-X вв. Среди них – деревянный стержень (др.-сев. stafr) с рунической надписью первой половины IX в., из 48 знаков («рёкские руны» IX в.). Варианты ее чтения:

I

Сверкающий лунный эльф
сверкающее чудовище
будь нифлунгом (т.е. «будь под землей»)

(В.Г.Адмонян, Т.И.Сильман)
II

Наверху (щита) в оперенье своем
покрытый инеем господин
сияющий лунный волк
прядей плуга широкий путь

(Г.Хёст)
III

Умер в выси одетый в камень
владетель трупов
сияющий губитель мужей
в могучей дороге плуга (-земле)

(В.Краузе)

Магическое заклинание (I) «щитовая драпа», описывающая изображение на щите (II) или хвалебная скальдическая песнь в честь умершего (III), ладожская надпись так или иначе относится к древнейшим образцам древ несеверной поэзии эпохи викингов [140, с. 158-162]. Таким образом, ладожские находки охватывают чрезвычайно широкую сферу славяно-скандинавских контактов, от материального производства до высших проявлений духовной культуры.
Вторая ладожская руническая надпись магического характера (48 знаков на медной подвеске) найдена при раскопках В.П.Петренко в 1970-х годах на Варяжской улице, среди развалин «большой постройки» общественно-культового назначения, разрушенной в конце X в. [166, с. 162-169] и напоминающей по некоторым конструктивным особенностям западно-славянский храм того же времени в Гросс-Раден на р. Варнов (южное побережье Балтики) [388].
В материальной культуре ранней Ладоги органично соединились субстратные, местные финно-угорские, протокарельские «чудские» традиции (в архаичных формах некоторых типов керамики, костяных изделий); привнесенные с волной славянской колонизации балто-славянские элементы (прежде всего металлические украшения); славянская посуда, орудия труда, некоторые виды украшений; скандинавские ремесленные инструменты, вооружение, украшения, орнаментальные мотивы; западные и восточные импорты; наконец, возникшие в результате синтеза всех этих компонентов новые, древнерусские формы.
Расположенная «на острие» славянского расселения в северных землях, в авангарде длительного массового движения, вклинившегося в автохтонные массивы, окруженная различными по происхождению финно-угорскими группировками и при этом выдвинутая к морским просторам Балтики, Ладога стала естественным местом наиболее ранних и глубоких славяно-скандинавских контактов. Взаимодействие этих двух, сравнительно новых для региона, элементов начинается уже в середине VIII в. Поселение первой половины IX в. (свободная усадебная застройка, окруженная разнородными могильниками) сохраняло характер многоэтнического межплеменного центра, который вполне соответствовал складывающейся конфедерации северных племен – словен, кривичей, чуди, мери, веси, находившейся в контакте с варягами и внутренне еще не слишком прочной («въста род на род» [ПВЛ, 862 г.] или «въсташа град на град» [НПЛ, с. 106]) [227, с. 224].
Строительный горизонт поселения середины IX в. был уничтожен пожаром. Вполне правомерно связать эту катастрофу с событиями 859-862 гг., обострением отношений с норманнами, «изгнанием варягов», племенной междоусобицей. Словенская знать (династиям которой, видимо, принадлежат ладожские сопки) в поисках союзников против непокорных племенных сил, равно как и находников-варягов (а в середине IX в. это прежде всего – шведские викинги, базировавшиеся на Бирку), хорошо ориентировалась в ситуации. Она учла общую обстановку на Балтике: обострение конкурентной борьбы между Биркой и Хедебю в 830-850-х годах; перспективность установившихся связей с Фрисландией и другими западными центрами; сложившуюся на юге Балтийского побережья систему сравнительно стабильных славяно-скандинавских отношений. Призвание «князя из-за моря» было хорошо рассчитанной политической акцией. В Ладоге появляется Рюрик «с дружиной и родом своим» (как полагают иногда, sine bus и tru vaering – «его дом и верное воинство» варяжской саги, превращенное затем в имена легендарных Синеуса и Трувора). Межплеменное святилище Белеса после строительства княжеской крепости («сруби город») становится на какое-то время столицей Верхней Руси [186, с. 298; 102, с. 42-53].
Давно обсуждающееся в научной литературе отождествление Рюрика с Рериком Ютландским в своем последнем исследовании поддержал акад. Б.А.Рыбаков [186, с. 229]. В 1963г. известный славист, акад. Г.Ловмянский детально исследовал хронологию деятельности Рерика на Западе [124]. В свете новых данных, прежде всего – археологических и нумизматических, характеризующих динамику серебряного обращения на Балтике до и после «изгнания варягов» и «призвания князей» историческая канва событий, отраженных в «предании о варягах» ПВЛ восстанавливается теперь подробно и со значительной степенью достоверности [30, с. 90; 84, с. 99-100; 171, с. 64-80]. Примерно столетний период (750-850-е годы) мирных связей завершается обострением славяно-скандинавских отношений и изгнанием «варягов» (свеев) из Ладоги. В ходе развернувшейся межплеменной усобицы ладожские словене в 862 г. обращаются к Рюрику. Этот предводитель викингов к тому времени владел землями в западной Ютландии и на фрисландском побережье, во фризо-скандо-немецко-славянском пограничье; он контролировал водный путь из Северного моря по р. Айдер в Хедебю, а незадолго до 860 г., видимо, покинул Дорестад (который вскоре после этого снова стал добычей викингов). Не исключено, что Рюрик был одним из организаторов блокады Бирки в 850-х годах. Не ранее 864 г. Рюрик с дружиной утверждается в Ладоге в качестве «призванного князя» (что полностью соответствует позднейшей новгородской традиции приглашения князей, с сохранением основных контрольных функций в руках вечевой администрации), а княжеские «мужи» появляются в Изборске, Полоцке, Белоозере, Ростове и Муроме и таким образом восстанавливается территориальная целостность Верхней Руси первой половины IX в.
В 870-873 гг. Рюрик возвращается на Запад и улаживает владельческие отношения с королем Франции Карлом Лысым и Германии – Людовиком Немецким. В Ладоге и Новгороде в это время, видимо, формируется антикняжеская оппозиция во главе с Вадимом Храбрым. Вернувшись, Рюрик сумел расправиться с непокорными и вероятно, в это время вступил в династический брак с одной из представительниц местной знати («Ефанда», по В.Н.Татищеву). Второй период его пребывания на Руси (875-879 гг.), отмечен стабилизацией экономических связей на Балтике.
Рюрика сменил Вещий Олег. С именем его в Ладоге связана «Олегова Могила», центральная, самая монументальная из сопок ладожской «сакральной зоны». Археологи исследовали в ней захоронение по обряду кремации (оно относится к IX в. и, следовательно, не может быть погребением киевского князя Олега, умершего в 912 (или 922) г.). Есть основания видеть в этой величественной насыпи не «могилу», «место погребения», а «Олегов Холм», ритуальное седалище, на котором отправлялись некие общественные и культовые функции.
Предание о смерти Олега в Ладоге, от коня и змеи (атрибуты Белеса!), можно рассматривать как фольклорную редакцию древнего ритуала, в свою очередь воспроизводящего какой-то языческий миф. Воплощение мифа в ритуале и соединение этой сакральной функции с политической и было миссией, обеспечившей Олегу его особый статус: «бе бо Олъг вещий», это был князь-жрец.
В этом случае становятся понятными летописные указания на бездетность и безбрачие Олега, и даже семантика его имени, скандо-славянского Олъг, от др-сев. Helgi – «священный» (ср. просторечные формы «Волъга», «Волх» с еще более прозрачным значением). В нем следует видеть представителя одной из пяти – семи местных знатных династий (стоящих, видимо, и за ладожскими группами сопок, и за локальными святилищами, и за кончанской, боярской, организацией Ладоги и Новгорода). Более столетия (с середины VIII в.) эта славянская знать впитывала и ассимилировала наряду с другими и варяжский элемент. Она заключила союз с Рюриком, и возможно, к одному и тому же роду принадлежали Олег и Ефанда, Игорь, сын Рюрика, и Ольга (в крещении – Елена), его жена, просватанная из Пскова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35