Кейт осуществлял общее руководство этими корпусами.
; он взял с собой лишь 14-тысячный отборный корпус и с ним отправился форсированными маршами туда, где его присутствие было столь необходимо. Его маленькое войско горело от нетерпения отомстить неприятелю, которого оно не видело еще, но варварства и опустошения которого требовали возмездия в потоках крови. Ярость пруссаков еще увеличивалась по мере того, как они вступали в опустошенные провинции, встречая повсюду кучи пепла и еще дымящиеся развалины. Они не узнавали более свое отечество и спешили навстречу врагу, не обращая внимания на усталость, переносили все, желая поскорее исполнить свой высокий долг – избавителей отчизны. В 24 дня Фридрих прошел с войском 60 немецких миль и 21 августа прибыл под Кюстрин, усилил его гарнизон и соединился с армией Дона. Гусары привели ему двенадцать пленных казаков, которых ему впервые пришлось видеть; удивляясь их внешности и ободранному платью, он заметил, обращаясь к майору гвардии, Веделю: «Вот видите, с какой сволочью мне приходится сражаться» Известен разговор Фридриха с Кейтом (перед выступлением из Силезии), в котором прусский король обещал «обратить в бегство эту сволочь еще при первой атаке».
. Он переправился через Одер у деревни Гюстебизе, где его совсем не ждали, и помешал этим Фермору в его планах. Тогда осада Кюстрина была снята; обе армии подошли друг к другу и приготовились к битве Фермор, зная о мосте близ г. Шведт, отправил туда отряд Румянцева. Фридрих решил ввести русских в заблуждение, делая вид, что готовится переправиться близ самого Кюстрина и ударить прямо на русский лагерь. Однако в ночь с 24 на 25 августа его армия навела понтонный мост примерно на полпути между Кюстрином и Шведтом, отрезав таким образом отряд Румянцева (который так и не сумел прийти на помощь главной армии во время сражения). Обойдя русский лагерь, прикрытый с севера болотистой поймой Митцеля, по дуге, он оказался южнее Фермора. В ответ на это русские развернули фронт на 180 градусов.
. Никогда еще желание кровавого боя не было столь сильно, как в этот день у пруссаков. Демон войны воодушевил, казалось, всю их армию. Сам Фридрих, пораженный видом страшных опустошений, бесчисленных пожарищ и несчаст ных скитающихся беглецов, забыл, по-видимому, всю свою философию и иные соображения и слушал лишь голос мщения. Он не велел щадить ни одного русского в битве и принял все меры, чтобы отрезать неприятелю отступление и вогнать его в Одерские болота. Даже мосты, которые могли облегчить им бегство, были сожжены. Русские узнали об этом ожесточении пруссаков перед самым началом битвы. По всей линии пронеслось: «Пруссаки не дают пощады!» – «И мы тоже!» – грозно ответили русские.
Положение Фридриха было снова отчаянное, и все зависело от исхода этой битвы. Неприятельские армии намеревались соединиться и отрезать его от Эльбы и Одера. Французы и имперцы шли в Саксонию, куда прибыл уже Даун с главной австрийской армией. Шведы избавились от пруссаков, не имели больше врага перед собой и пошли на беззащитный Берлин. Русские же, девизом которых было: «Все разорять!» – хозяйничали уже в самом центре его владений.
Глубоко обдумав план битвы, Фридрих не только стремился одержать победу, но и совершенно истребить неприятельское войско, причем, в случае неудачи, ему было открыто свободное отступление в Кюстрин. 25 августа произошло большое сражение при Цорндорфе, начавшееся в 8 часов утра. Русских было 50 000 человек, а пруссаков – 30 000 Согласно русским данным, в армии Фермора было 42 000 человек, у пруссаков – 33 000.
. Последние, выступив косым порядком, как и при Лейтене, открыли битву сильной канонадой. Русские по примеру турок выстроились громадным каре, в середине которого находилась их конница, обоз и резервный корпус; это самый плохой прием в битве, так как он лишает армию всякой возможности атаковать и защищаться; благодаря ему римляне под начальством Красса были разбиты парфянами 1800 лет тому назад на обширнейшей равнине 9 мая 53 г. до н. э. под Каррами.
. Подобно тому как парфянские стрелки не могли промахнуться, стреляя по рядам сбитых в кучу легионов, так и теперь прусские ядра произвели ужасное опустошение в столь неудачно расставленных русских войсках. В одном гренадерском полку ядро сразило 42 человека, частью убив, частью ранив их Этот невероятный случай, как и другие сведения о русских, передает известный своими военными сочинениями саксонский артиллерийский полковник Тильке, служивший тогда в русской армии и находившийся в этом сражении.[Прим.автора]
*]. Сильное опустошение произвели эти ядра и в обозе: лошади прорывались с повозками сквозь ряды русских, так что их пришлось отвести в сторону. В это время левое крыло пруссаков так стремительно понеслось вперед, что открыло у себя один фланг. Русская конница, воспользовавшись этим обстоятельством, проникла в пехоту пруссаков и опрокинула несколько батальонов. Фермор, полагая, что выиграл сражение, развернул со всех сторон каре; русские бросились в погоню за неприятелем с громкими победными криками, но скоро они пришли в сильное замешательство, так как стоявшие позади войска, не узнав своих от пыли и дыма, открыли огонь по перед ним рядам.
Между тем Зейдлиц подошел с тремя колоннами прусской конницы и отразил русских, погнав их на собственную их артиллерию. Другой отряд прусской конницы ударил в то же время на русскую пехоту и рубил нещадно все на своем пути. Несколько прусских драгунских полков не остановил даже пылавший Цорндорф: они сквозь пламя устремились на русских; Зейдлиц, покончивший с неприятельской конницей, совершил невероятный подвиг, а именно: во главе кирасиров, с саблей в руке, атаковал и взял целую батарею тяжелых орудий; затем он последовал за победоносными драгунами. Русская пехота была теперь атакована с фланга, с фронта, с тыла, словом – отовсюду, и началась ужасная кровавая сеча. Пруссаки увидели совершенно незнакомое для них зрелище: хотя порядок битвы был нарушен и ряды разорваны, но, расстреляв все свои патроны, русские стояли, как истуканы в строю, но не из похвального мужества, так как они не защищались, а как бы тупоумно ожидая смертельного удара. На месте павшего строя вырастал новый, снова подвергавшийся той же участи; легче было их убивать, чем принудить к бегству; даже простреленные насквозь солдаты не всегда падали оземь. Пруссакам оставалось, таким образом, лишь одно средство – всех убивать, и все правое крыло русских было частью истреблено, частью загнано в болота Правое крыло русских оказалось зажато между оврагами Цабернгрунд и Гальгенгрунд. Через последний удалось переправиться Зейдлицу, захватившему русские батареи этого крыла. Однако Зейдлиц не смог перейти через Цабернгрунд и превратить частную удачу в общую победу: центр и левое крыло русских остались дееспособными.
. Часть беглецов попала в обоз; там они бросились на свои маркитантские фуры, начали их грабить и перепились водкой. Напрасно русские офицеры рубили бочки на части, солдаты бросались на землю и глотали с пылью любимый напиток; многие перепились до смерти, иные умерщвляли своих офицеров и целыми толпами, как бешеные, бегали по полю там и сям, не слушая ничьих приказаний Этот эпизод подтверждает и С. Соловьев, базирующийся на отчетах русского командования. См. «История России…», т. 24, глава 3.
.
Таково было положение правого крыла русских. На левом к полудню не произошло еще ничего решительного. Пруссаки атаковали его, но полки, совершавшие эту атаку, которые могли бы одним ударом довершить величайшую из побед, не обнаружили здесь своего обыкновенного мужества: в самую решительную минуту они забыли славу прусского имени, изменили своей храбрости и силе своей искусной тактики и, перед лицом усталого и полупобежденного неприятеля, в глазах короля, обратились в бегство. Произошло сильное замешательство, которое едва не уничтожило всех преимуществ, приобретенных геройскими подвигами левого крыла. Но тут прискакал победоносный Зейдлиц со своей конницей, заполнил пробелы отступавшей пехоты, выдержал сильный ружейный и картечный огонь и вытеснил не только русскую конницу, но и пехоту, стоявшую твердо до сих пор; таким образом, неприятель, овладевший уже несколькими батареями, должен был отступить к болотам. Этот блестящий кавалерийский маневр был исполнен при помощи отборных прусских полков принца Прусского, Форкада, Калькштейна, Ассебурга и нескольких гренадерских батальонов; все эти ветераны, приведенные королем, не обращая внимания на отступление стоявших с ними рядом батальонов, открывавших постоянно их фланг, неудержимо подавались вперед, ударили наконец в штыки на русскую пехоту и проявили чудеса храбрости. Атака была настолько сильна, что через четверть часа на поле битвы почти не осталось врагов Наступление на правом фланге пруссаки начали после завершения боя на левом. Более того, атака пруссаков оказалась сорвана вылазкой русской тяжелой конницы под командованием генерала Демику, которая привела в беспорядок эскадроны правого крыла (генерала Шормлера), захватила несколько батарей и заставила капитулировать один прусский батальон. Именно в этот момент едва не был убит сам Фридрих, пытавшийся восстановить порядок в отступавших войсках, а его адъютант был взят в плен. Однако, поддержанная лишь гренадерами дивизии Броуна, а не всей русской пехотой, конница Демику в конце концов была отбита контратакой прусской конницы и ушла к деревне Цихер. Впрочем, эта контратака оказала столь деморализующее воздействие на прусскую инфантерию, что часть ее в беспорядке отступала вплоть до Вилькельсдорфа. Ее место занял Зейдлиц вместе со всей кавалерией бывшего левого фланга. Наладив взаимодействие с продолжающими бой пехотными полками, пруссаки сумели потеснить теперь уже левый фланг русских и полуокружить их центр (масса, составленная из почти 30 батальонов). Последний постепенно отступил назад, причем часть русских батальонов отошла к Квартшену, часть переправилась через Гальгенгрунд, примерно на то место, где утром находилось левое крыло Фермора.
. Ружейный огонь стихал, так как не хватало уже зарядов; солда ты били друг друга прикладами, кололи штыками, рубились на саблях. Невозможно описать ожесточения противников. Тяжело раненные пруссаки, забыв о себе, все еще старались убивать врагов. Русские не уступали им; одного смертельно раненного русского нашли в поле лежащим на умирающем пруссаке, которого тот грыз зубами; пруссак не в состоянии был двинуться и должен был переносить это мучение, пока не подоспели его товарищи, заколовшие каннибала.
Полки Форкада и принца Прусского захватили по пути большую часть русского обоза и военной кассы. Наконец совершенное изнеможение войск и наступившая ночь положили предел кровопролитию, длившемуся 12 часов. Только одни казаки рыскали еще по полю битвы в тылу прусса ков; они грабили убитых и убивали беззащитных раненых. Но, заметив проделки этих извергов, на них устремились разъяренные гусары: казаки в отчаянии соскочили с лошадей и бросились в Квартшен, в большое каменное здание овчарни. Их было более 1000 человек; они стреляли изо всех отверстий и не хотели сдаться, но крыша, под которой было сложено много сена и соломы, вдруг воспламенилась, и все они задохлись, сгорели или были истреблены пруссаками.
Обе армии провели всю ночь под ружьем; между русскими царил большой беспорядок, все войска их были смешаны. Они охотно уступили бы пруссакам всю честь победы, но отступление было им отрезано, так как все мосты были разрушены. В таком критическом положении генерал Фермор еще вечером после битвы просил на два или три дня перемирия, под предлогом схоронить мертвых Оценить действия генерала Фермора в этом сражении непросто. Большинство источников утверждают, что во время первой половины боя он фактически не руководил подчиненными, действовавшими на свой страх и риск. Так, блестящая атака кирасиров Демику была произведена по приказу Броуна, командовавшего дивизией левого крыла, – ему же принадлежит и честь выбора момента этой атаки. Однако нужно помнить, что русская армия не имела еще той тактической выучки, которая была характерна для прусских и австрийских частей. Во время одной из контратак Фермор даже приказал нескольким конным эскадронам «подгонять» пехотные части; многие из полков вступали в бой поголовно пьяными; после сражения Конференция (см. прим. 118) приказала произвести расследование по этому поводу. Поэтому русские генералы в большинстве случаев предпочитали пассивную, оборонительную тактику, надеясь на упорство русского солдата и на устойчивость русских пехотных масс, – и Фермор здесь не исключение. В целом было дано оборонительное сражение на истощение (подобное, например, сражению при Кунерсдорфе), которое обернулось истощением именно русской армии.
. На это странное требование генерал Дона отвечал: «Так как король, мой государь, выиграл битву, то по его приказанию мертвые будут погребены, а раненые перевязаны». При этом он заметил, что перемирие после битвы есть вещь небывалая. На другой день про изводилась лишь канонада. Король хотел возобновить битву, но недостаток патронов у пехоты и чрезвы чайная усталость кавалерии, истощившей все свои силы в битве, заставили его отказаться от этого намерения и доставили русским возможность выйти из своей засады; они отступили к Ландсбергу на Варте, потеряв 19 000 убитыми и ранеными и 3000 пленных, вместе со 103 орудиями, многими знаменами, военной кассой и большей частью обоза. Пруссаки потеряли 10 000 убитыми и ранеными и 1400 пленными или пропавшими; кроме того, при отступлении своего правого крыла, они лишились 26 орудий По разным оценкам, потери русских убитыми, ранеными и пленными составили от 16 до 21 тысячи человек (среди тяжелораненых был герой этой битвы, генерал Броун, получивший семнадцать рубленых ран на голове), пруссаков – 11–12 тысяч человек. Так или иначе, сражение при Цорндорфе оказалось самым кровавым в XVIII–XIX столетиях (по соотношению войск, участвовавших в нем, и понесенных ими потерь). «Планка» Цорндорфа была преодолена только во время 1-й Мировой войны.
.
Некоторое число взятых орудий и пленных и то обстоятельство, что часть русской армии отдельными взводами провела ночь на поле битвы, побудили русских приписать победу себе. Но русский генерал Панин сознался откровенно: «Правда, мы удержали за собой поле битвы, но или мертвые, или раненые, или пьяные». Хотя сам Фермор просил позволения схоронить мертвых, но он же отправил ко всем союзным дворам и армиям гонцов с известием о победе, поэтому даже в Вене торжественно был пропет Те Deum. Никогда подобные уловки не были столь в ходу, как во время этой войны; одни пруссаки пренебрегали ими. Они откровенно сознавались в проигранном сражении, так как надеялись, несомненно, новыми подвигами вернуть потерянное. Так думал Фридрих и все генералы его армии. Предоставив побежденным удовольствие утешаться мысленно ложными донесениями, пруссаки старались воспользоваться победой. Король, овладев полем сражения под Цорндорфом, преследовал бегущего врага до Ландсберга На самом деле преследования организовано не было. 26 августа утром Фридрих отводит свою армию к Цихеру. Воспользовавшись «золотым мостом», русские обходят 27-го его позицию с юга и останавливаются близ Гросс-Камина, прикрытые со стороны пруссаков болотистой местностью с обильными прудами. Тогда Фридрих совершает фланговый марш перед армией Фермора и устраивает лагерь в Тамзеле. После этих танцевальных фигур армии остаются напротив друг друга до 30 августа. 31-го Фермор начинает отступление к Ландсбергу. Под наблюдением небольшого корпуса Дона русские в сентябре ушли за Вислу.
. Он был так уверен в полном поражении русских, что оставил тут для наблюдений лишь часть армии под начальством Дона; один корпус был отправлен им снова против шведов, а сам Фридрих с остальными войсками отправился в Саксонию, где его присутствие было весьма необходимо.
Король великодушно признал необыкновенные заслуги Зейдлица, торжественно объявив, что победа одержана лишь благодаря этому генералу. Но Фридрих и себя не щадил в бою; он так далеко заходил, что адъютанты его и пажи были частью убиты, частью ранены. Английский посол Митчел, сопровождавший его во всех кампаниях этой войны, был и на этот раз при нем, подвергая себя величайшей опасности. Фридрих заметил: «Милый Митчел! Ваше место не здесь». Министр отвечал: «Сир, точно ли ваше здесь? Я послан к вам, и мое место там, где вы находитесь».
Воспоминание о жестокостях русских солдат на некоторое время погасило в сердцах прусских солдат и поселян всякое человеколюбие;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
; он взял с собой лишь 14-тысячный отборный корпус и с ним отправился форсированными маршами туда, где его присутствие было столь необходимо. Его маленькое войско горело от нетерпения отомстить неприятелю, которого оно не видело еще, но варварства и опустошения которого требовали возмездия в потоках крови. Ярость пруссаков еще увеличивалась по мере того, как они вступали в опустошенные провинции, встречая повсюду кучи пепла и еще дымящиеся развалины. Они не узнавали более свое отечество и спешили навстречу врагу, не обращая внимания на усталость, переносили все, желая поскорее исполнить свой высокий долг – избавителей отчизны. В 24 дня Фридрих прошел с войском 60 немецких миль и 21 августа прибыл под Кюстрин, усилил его гарнизон и соединился с армией Дона. Гусары привели ему двенадцать пленных казаков, которых ему впервые пришлось видеть; удивляясь их внешности и ободранному платью, он заметил, обращаясь к майору гвардии, Веделю: «Вот видите, с какой сволочью мне приходится сражаться» Известен разговор Фридриха с Кейтом (перед выступлением из Силезии), в котором прусский король обещал «обратить в бегство эту сволочь еще при первой атаке».
. Он переправился через Одер у деревни Гюстебизе, где его совсем не ждали, и помешал этим Фермору в его планах. Тогда осада Кюстрина была снята; обе армии подошли друг к другу и приготовились к битве Фермор, зная о мосте близ г. Шведт, отправил туда отряд Румянцева. Фридрих решил ввести русских в заблуждение, делая вид, что готовится переправиться близ самого Кюстрина и ударить прямо на русский лагерь. Однако в ночь с 24 на 25 августа его армия навела понтонный мост примерно на полпути между Кюстрином и Шведтом, отрезав таким образом отряд Румянцева (который так и не сумел прийти на помощь главной армии во время сражения). Обойдя русский лагерь, прикрытый с севера болотистой поймой Митцеля, по дуге, он оказался южнее Фермора. В ответ на это русские развернули фронт на 180 градусов.
. Никогда еще желание кровавого боя не было столь сильно, как в этот день у пруссаков. Демон войны воодушевил, казалось, всю их армию. Сам Фридрих, пораженный видом страшных опустошений, бесчисленных пожарищ и несчаст ных скитающихся беглецов, забыл, по-видимому, всю свою философию и иные соображения и слушал лишь голос мщения. Он не велел щадить ни одного русского в битве и принял все меры, чтобы отрезать неприятелю отступление и вогнать его в Одерские болота. Даже мосты, которые могли облегчить им бегство, были сожжены. Русские узнали об этом ожесточении пруссаков перед самым началом битвы. По всей линии пронеслось: «Пруссаки не дают пощады!» – «И мы тоже!» – грозно ответили русские.
Положение Фридриха было снова отчаянное, и все зависело от исхода этой битвы. Неприятельские армии намеревались соединиться и отрезать его от Эльбы и Одера. Французы и имперцы шли в Саксонию, куда прибыл уже Даун с главной австрийской армией. Шведы избавились от пруссаков, не имели больше врага перед собой и пошли на беззащитный Берлин. Русские же, девизом которых было: «Все разорять!» – хозяйничали уже в самом центре его владений.
Глубоко обдумав план битвы, Фридрих не только стремился одержать победу, но и совершенно истребить неприятельское войско, причем, в случае неудачи, ему было открыто свободное отступление в Кюстрин. 25 августа произошло большое сражение при Цорндорфе, начавшееся в 8 часов утра. Русских было 50 000 человек, а пруссаков – 30 000 Согласно русским данным, в армии Фермора было 42 000 человек, у пруссаков – 33 000.
. Последние, выступив косым порядком, как и при Лейтене, открыли битву сильной канонадой. Русские по примеру турок выстроились громадным каре, в середине которого находилась их конница, обоз и резервный корпус; это самый плохой прием в битве, так как он лишает армию всякой возможности атаковать и защищаться; благодаря ему римляне под начальством Красса были разбиты парфянами 1800 лет тому назад на обширнейшей равнине 9 мая 53 г. до н. э. под Каррами.
. Подобно тому как парфянские стрелки не могли промахнуться, стреляя по рядам сбитых в кучу легионов, так и теперь прусские ядра произвели ужасное опустошение в столь неудачно расставленных русских войсках. В одном гренадерском полку ядро сразило 42 человека, частью убив, частью ранив их Этот невероятный случай, как и другие сведения о русских, передает известный своими военными сочинениями саксонский артиллерийский полковник Тильке, служивший тогда в русской армии и находившийся в этом сражении.[Прим.автора]
*]. Сильное опустошение произвели эти ядра и в обозе: лошади прорывались с повозками сквозь ряды русских, так что их пришлось отвести в сторону. В это время левое крыло пруссаков так стремительно понеслось вперед, что открыло у себя один фланг. Русская конница, воспользовавшись этим обстоятельством, проникла в пехоту пруссаков и опрокинула несколько батальонов. Фермор, полагая, что выиграл сражение, развернул со всех сторон каре; русские бросились в погоню за неприятелем с громкими победными криками, но скоро они пришли в сильное замешательство, так как стоявшие позади войска, не узнав своих от пыли и дыма, открыли огонь по перед ним рядам.
Между тем Зейдлиц подошел с тремя колоннами прусской конницы и отразил русских, погнав их на собственную их артиллерию. Другой отряд прусской конницы ударил в то же время на русскую пехоту и рубил нещадно все на своем пути. Несколько прусских драгунских полков не остановил даже пылавший Цорндорф: они сквозь пламя устремились на русских; Зейдлиц, покончивший с неприятельской конницей, совершил невероятный подвиг, а именно: во главе кирасиров, с саблей в руке, атаковал и взял целую батарею тяжелых орудий; затем он последовал за победоносными драгунами. Русская пехота была теперь атакована с фланга, с фронта, с тыла, словом – отовсюду, и началась ужасная кровавая сеча. Пруссаки увидели совершенно незнакомое для них зрелище: хотя порядок битвы был нарушен и ряды разорваны, но, расстреляв все свои патроны, русские стояли, как истуканы в строю, но не из похвального мужества, так как они не защищались, а как бы тупоумно ожидая смертельного удара. На месте павшего строя вырастал новый, снова подвергавшийся той же участи; легче было их убивать, чем принудить к бегству; даже простреленные насквозь солдаты не всегда падали оземь. Пруссакам оставалось, таким образом, лишь одно средство – всех убивать, и все правое крыло русских было частью истреблено, частью загнано в болота Правое крыло русских оказалось зажато между оврагами Цабернгрунд и Гальгенгрунд. Через последний удалось переправиться Зейдлицу, захватившему русские батареи этого крыла. Однако Зейдлиц не смог перейти через Цабернгрунд и превратить частную удачу в общую победу: центр и левое крыло русских остались дееспособными.
. Часть беглецов попала в обоз; там они бросились на свои маркитантские фуры, начали их грабить и перепились водкой. Напрасно русские офицеры рубили бочки на части, солдаты бросались на землю и глотали с пылью любимый напиток; многие перепились до смерти, иные умерщвляли своих офицеров и целыми толпами, как бешеные, бегали по полю там и сям, не слушая ничьих приказаний Этот эпизод подтверждает и С. Соловьев, базирующийся на отчетах русского командования. См. «История России…», т. 24, глава 3.
.
Таково было положение правого крыла русских. На левом к полудню не произошло еще ничего решительного. Пруссаки атаковали его, но полки, совершавшие эту атаку, которые могли бы одним ударом довершить величайшую из побед, не обнаружили здесь своего обыкновенного мужества: в самую решительную минуту они забыли славу прусского имени, изменили своей храбрости и силе своей искусной тактики и, перед лицом усталого и полупобежденного неприятеля, в глазах короля, обратились в бегство. Произошло сильное замешательство, которое едва не уничтожило всех преимуществ, приобретенных геройскими подвигами левого крыла. Но тут прискакал победоносный Зейдлиц со своей конницей, заполнил пробелы отступавшей пехоты, выдержал сильный ружейный и картечный огонь и вытеснил не только русскую конницу, но и пехоту, стоявшую твердо до сих пор; таким образом, неприятель, овладевший уже несколькими батареями, должен был отступить к болотам. Этот блестящий кавалерийский маневр был исполнен при помощи отборных прусских полков принца Прусского, Форкада, Калькштейна, Ассебурга и нескольких гренадерских батальонов; все эти ветераны, приведенные королем, не обращая внимания на отступление стоявших с ними рядом батальонов, открывавших постоянно их фланг, неудержимо подавались вперед, ударили наконец в штыки на русскую пехоту и проявили чудеса храбрости. Атака была настолько сильна, что через четверть часа на поле битвы почти не осталось врагов Наступление на правом фланге пруссаки начали после завершения боя на левом. Более того, атака пруссаков оказалась сорвана вылазкой русской тяжелой конницы под командованием генерала Демику, которая привела в беспорядок эскадроны правого крыла (генерала Шормлера), захватила несколько батарей и заставила капитулировать один прусский батальон. Именно в этот момент едва не был убит сам Фридрих, пытавшийся восстановить порядок в отступавших войсках, а его адъютант был взят в плен. Однако, поддержанная лишь гренадерами дивизии Броуна, а не всей русской пехотой, конница Демику в конце концов была отбита контратакой прусской конницы и ушла к деревне Цихер. Впрочем, эта контратака оказала столь деморализующее воздействие на прусскую инфантерию, что часть ее в беспорядке отступала вплоть до Вилькельсдорфа. Ее место занял Зейдлиц вместе со всей кавалерией бывшего левого фланга. Наладив взаимодействие с продолжающими бой пехотными полками, пруссаки сумели потеснить теперь уже левый фланг русских и полуокружить их центр (масса, составленная из почти 30 батальонов). Последний постепенно отступил назад, причем часть русских батальонов отошла к Квартшену, часть переправилась через Гальгенгрунд, примерно на то место, где утром находилось левое крыло Фермора.
. Ружейный огонь стихал, так как не хватало уже зарядов; солда ты били друг друга прикладами, кололи штыками, рубились на саблях. Невозможно описать ожесточения противников. Тяжело раненные пруссаки, забыв о себе, все еще старались убивать врагов. Русские не уступали им; одного смертельно раненного русского нашли в поле лежащим на умирающем пруссаке, которого тот грыз зубами; пруссак не в состоянии был двинуться и должен был переносить это мучение, пока не подоспели его товарищи, заколовшие каннибала.
Полки Форкада и принца Прусского захватили по пути большую часть русского обоза и военной кассы. Наконец совершенное изнеможение войск и наступившая ночь положили предел кровопролитию, длившемуся 12 часов. Только одни казаки рыскали еще по полю битвы в тылу прусса ков; они грабили убитых и убивали беззащитных раненых. Но, заметив проделки этих извергов, на них устремились разъяренные гусары: казаки в отчаянии соскочили с лошадей и бросились в Квартшен, в большое каменное здание овчарни. Их было более 1000 человек; они стреляли изо всех отверстий и не хотели сдаться, но крыша, под которой было сложено много сена и соломы, вдруг воспламенилась, и все они задохлись, сгорели или были истреблены пруссаками.
Обе армии провели всю ночь под ружьем; между русскими царил большой беспорядок, все войска их были смешаны. Они охотно уступили бы пруссакам всю честь победы, но отступление было им отрезано, так как все мосты были разрушены. В таком критическом положении генерал Фермор еще вечером после битвы просил на два или три дня перемирия, под предлогом схоронить мертвых Оценить действия генерала Фермора в этом сражении непросто. Большинство источников утверждают, что во время первой половины боя он фактически не руководил подчиненными, действовавшими на свой страх и риск. Так, блестящая атака кирасиров Демику была произведена по приказу Броуна, командовавшего дивизией левого крыла, – ему же принадлежит и честь выбора момента этой атаки. Однако нужно помнить, что русская армия не имела еще той тактической выучки, которая была характерна для прусских и австрийских частей. Во время одной из контратак Фермор даже приказал нескольким конным эскадронам «подгонять» пехотные части; многие из полков вступали в бой поголовно пьяными; после сражения Конференция (см. прим. 118) приказала произвести расследование по этому поводу. Поэтому русские генералы в большинстве случаев предпочитали пассивную, оборонительную тактику, надеясь на упорство русского солдата и на устойчивость русских пехотных масс, – и Фермор здесь не исключение. В целом было дано оборонительное сражение на истощение (подобное, например, сражению при Кунерсдорфе), которое обернулось истощением именно русской армии.
. На это странное требование генерал Дона отвечал: «Так как король, мой государь, выиграл битву, то по его приказанию мертвые будут погребены, а раненые перевязаны». При этом он заметил, что перемирие после битвы есть вещь небывалая. На другой день про изводилась лишь канонада. Король хотел возобновить битву, но недостаток патронов у пехоты и чрезвы чайная усталость кавалерии, истощившей все свои силы в битве, заставили его отказаться от этого намерения и доставили русским возможность выйти из своей засады; они отступили к Ландсбергу на Варте, потеряв 19 000 убитыми и ранеными и 3000 пленных, вместе со 103 орудиями, многими знаменами, военной кассой и большей частью обоза. Пруссаки потеряли 10 000 убитыми и ранеными и 1400 пленными или пропавшими; кроме того, при отступлении своего правого крыла, они лишились 26 орудий По разным оценкам, потери русских убитыми, ранеными и пленными составили от 16 до 21 тысячи человек (среди тяжелораненых был герой этой битвы, генерал Броун, получивший семнадцать рубленых ран на голове), пруссаков – 11–12 тысяч человек. Так или иначе, сражение при Цорндорфе оказалось самым кровавым в XVIII–XIX столетиях (по соотношению войск, участвовавших в нем, и понесенных ими потерь). «Планка» Цорндорфа была преодолена только во время 1-й Мировой войны.
.
Некоторое число взятых орудий и пленных и то обстоятельство, что часть русской армии отдельными взводами провела ночь на поле битвы, побудили русских приписать победу себе. Но русский генерал Панин сознался откровенно: «Правда, мы удержали за собой поле битвы, но или мертвые, или раненые, или пьяные». Хотя сам Фермор просил позволения схоронить мертвых, но он же отправил ко всем союзным дворам и армиям гонцов с известием о победе, поэтому даже в Вене торжественно был пропет Те Deum. Никогда подобные уловки не были столь в ходу, как во время этой войны; одни пруссаки пренебрегали ими. Они откровенно сознавались в проигранном сражении, так как надеялись, несомненно, новыми подвигами вернуть потерянное. Так думал Фридрих и все генералы его армии. Предоставив побежденным удовольствие утешаться мысленно ложными донесениями, пруссаки старались воспользоваться победой. Король, овладев полем сражения под Цорндорфом, преследовал бегущего врага до Ландсберга На самом деле преследования организовано не было. 26 августа утром Фридрих отводит свою армию к Цихеру. Воспользовавшись «золотым мостом», русские обходят 27-го его позицию с юга и останавливаются близ Гросс-Камина, прикрытые со стороны пруссаков болотистой местностью с обильными прудами. Тогда Фридрих совершает фланговый марш перед армией Фермора и устраивает лагерь в Тамзеле. После этих танцевальных фигур армии остаются напротив друг друга до 30 августа. 31-го Фермор начинает отступление к Ландсбергу. Под наблюдением небольшого корпуса Дона русские в сентябре ушли за Вислу.
. Он был так уверен в полном поражении русских, что оставил тут для наблюдений лишь часть армии под начальством Дона; один корпус был отправлен им снова против шведов, а сам Фридрих с остальными войсками отправился в Саксонию, где его присутствие было весьма необходимо.
Король великодушно признал необыкновенные заслуги Зейдлица, торжественно объявив, что победа одержана лишь благодаря этому генералу. Но Фридрих и себя не щадил в бою; он так далеко заходил, что адъютанты его и пажи были частью убиты, частью ранены. Английский посол Митчел, сопровождавший его во всех кампаниях этой войны, был и на этот раз при нем, подвергая себя величайшей опасности. Фридрих заметил: «Милый Митчел! Ваше место не здесь». Министр отвечал: «Сир, точно ли ваше здесь? Я послан к вам, и мое место там, где вы находитесь».
Воспоминание о жестокостях русских солдат на некоторое время погасило в сердцах прусских солдат и поселян всякое человеколюбие;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62