к тому же в Америке не принято предпринимать путешествие без оружия.
Между тем, несмотря на мои предосторожности, со мною не случилось ничего необыкновенного; я ехал быстро, останавливаясь только в крайней необходимости: для того чтобы дать лошади отдых, и через пятнадцать дней я был уже среди знакомых мне пейзажей.
Чем более уменьшалось расстояние, отделявшее меня от нашего ранчо, тем более беспокойство мое возрастало; я тосковал и сильнее погонял мою лошадь. Наконец, в одно утро я въехал в шапарраль, находившийся на расстоянии не более двенадцати лье от жилища моего отца; и хотя моя лошадь была утомлена далекой поездкой, я мог надеяться к вечеру достигнуть цели моего путешествия.
Между тем, кажется, я дурно рассчитал то расстояние, которое мне оставалось проехать, или же моя лошадь была более утомлена, чем я предполагал, потому что уже было одиннадцать часов ночи, когда я проехал мимо рощи, находившейся в нескольких сотнях шагов от ранчо, в котором я увидел уже издали горевший огонь.
Увидав его, я задрожал от радости и пришпорил свою лошадь, которая, напрягши свои последние силы, пустилась в галоп. Вдруг огни, с которых я не сводил глаз, внезапно исчезли. По невольному чувству я вздрогнул и почувствовал, что на лице моем выступил холодный пот; почти в то же время я услыхал два выстрела, раздавшиеся один за другим, которые слились почти в один выстрел; потом бешеный галоп скачущих во всю мочь лошадей, которые проехали мимо меня как зловещие тени.
Я поспешил к ранчо с грустным предчувствием о несчастии, я подъезжал к нему, как вдруг моя лошадь бросилась в сторону и повалилась со всех четырех ног.
Так как я был осторожен, то не был ранен; я встал и побежал с ружьем в руке к ранчо, бросив свою лошадь и не думая более о ней.
На пороге дома я споткнулся о какое-то препятствие, которое заграждало мне путь.
Я наклонился; это было тело человека, лежавшего поперек дверей. Мои руки, которыми я оперся об него, обагрялись кровью.
Произошло убийство.
Несколько времени стоял я неподвижно в испуге; величайшим усилием воли я бросился в дом.
В то же время я услыхал щелканье ружейного курка, который взводили, и получил рану в грудь.
— Батюшка! Батюшка! Это я! — крикнул я.
Крик отчаянья ответил на мое восклицание, и мой отец — потому что это он выстрелил — принял меня в свои объятия.
Я упал в обморок.
Дон Маркос остановился и испустил глубокий вздох.
Глава III
Открытие
На дворе ураган разыгрался вполне: дождь хлестал в окна, ветер свистел сквозь ветви дерев, которые шумели со зловещим треском; волны с бешенством выбегали на берег, и гром страшно грохотал. Ночь была мрачная и страшная, наполненная привидениями.
Оба мужчины сидели один против другого, слабо освещаемые дымящейся лампой, пламя которой раздувалось ветром, и молчали.
Дон Маркос машинально выпивал стакан за стаканом; казалось, что он хотел найти в непомерном злоупотреблении ликера лекарство против жгучей боли, которую он чувствовал при этих тяжелых воспоминаниях.
Однако рефино, несмотря на всю свою силу, не производил никакого действия на этот сильный организм; лицо его было так же бледно, глаза его так же блистали, речь его была так же отчетлива.
— Ну! — спросил у него дон Альбино. — Что произошло потом?
Дон Маркос быстро поднял голову и, устремив на своего собеседника странный взгляд, продолжал глухим голосом:
— Ужасные вещи. Когда я пришел в себя, уже рассвело; светлые солнечные лучи проникали сквозь окна и открытые двери; птицы весело пели в зелени дерев. Труп моего отца лежал рядом со мною; невдалеке от себя я увидал труп Рафаеля.
Наши два индейских слуги с раздробленными черепами лежали посреди залы; разломанная мебель была разбросана вокруг, в этом доме, должно быть, произошло что-то ужасное; но снаружи он выглядел так весело и так спокойно.
С неслыханными усилиями я смог встать; полученная мною рана, хотя и была довольно серьезна, однако не была опасною; по непонятному случаю выстрел, сделанный почти в упор, только оцарапал тело, не повредив ни одного органа. Я перевязал кое-как мою рану рубашкой, которую разорвал на куски; меня мучила жгучая жажда; полуопорожненная бутылка стояла на столе, я взял ее и с жадностью поднес к губам. В нем было рефино де Католюна, я сделал большой глоток. Ликер тотчас же возвратил мне силы. Между всеми трупами, которые я видел, недоставало трупа Антонии; что сталось с ней?
Вот что мне хотелось узнать. Опершись на ружье как на трость, я начал роковое расследование в доме. Повсюду царствовал ужаснейший беспорядок: вся мебель была разбита и поломана, белье и одежда разбросаны. Сальтеадоры успели совершить кровопролитие, но они не успели обобрать нас: они совершили безмолвное преступление. Наконец я вошел в комнату, которая прежде принадлежала Антонии, вошел в нее, шатаясь и с трудом опираясь о стены: волнение мое было так сильно, что я чувствовал приближение обморока.
— О Маркос! — закричал чей-то кроткий голос, который я тотчас же узнал. — Зачем вы оставили нас?
Я упал на колени в полуобмороке у изголовья кровати, на которой лежала умирающая Антония.
Она протянула ко мне руку; это прикосновение заставило меня вздрогнуть,
— А вот и вы, наконец, — сказала она. — Вы опоздали для их спасения; они умерли. Скоро и я соединюсь с ними; но Бог дозволил, чтобы вы прибыли вовремя для того, чтобы отомстить за них, потому что они были зарезаны и кровь их вопиет об отмщении, Маркос.
— Я отомщу за них! — закричал я. — Скажите мне, кто были убийцы?.. Знаете ли вы их?
— Я знаю их, — сказала она с усилием, — я знаю их, Маркос.
Тогда, собрав все свои силы, она приблизила свою очаровательную головку к моей, наклонилась к моему уху и произнесла две фамилии; извините меня за то, что я не скажу их вам, дон Альбино
— Я уважаю чужие тайны, сеньор, — ответил молодой человек.
— Когда я произнес клятву, которую от меня потребовала бедная Антония, она показала мне ребенка, очаровательного ангелочка нескольких месяцев, который спокойно почивал в своей кроватке.
— Вот моя дочь, — сказала она мне, — моя Марцелия. Я завещаю ее вам, Маркос: будьте ей отцом. У нее теперь никого нет.
— Я буду ее отцом, — ответил я.
— Благодарю, — сказала она мне, нежно пожимая мою руку. — Благодарю, Маркос.
Она вздохнула и упала на постель.
Я подбежал к ней… она умерла!
Исполняя клятву, данную мною ее умирающей матери, я удочерил Марцелию; она не знает еще этого, по крайней мере я так думаю, что я только ее покровитель и… она любит меня как родного отца своего.
Рана моя зажила довольно быстро. Я удалился из этого дома, который напоминал мне столь ужасную катастрофу, и поселился здесь. Вот уже прошло семнадцать лет со времени этих событий, и они так живо запечатлелись в моей памяти, как будто бы они происходили вчера; но рана в моем сердце все еще жива и так же кровава.
Такова история Марцелии, дон Альбино. Я должен был рассказать ее вам для того, чтобы вы знали ту, руки которой вы просите, и мой рассказ имеет другой мотив, который мне остается рассказать вам.
— Благодарю вас за доверие, которым вы удостоили почти незнакомого вам человека, дон Маркос; но будьте уверены, что я заслуживаю этого доверия и что я оправдаю его.
— Я верю вам, Альбино Что же касается до того, что вы сказали, будто бы вы незнакомы мне, то вы ошибаетесь, дон Альбино; напротив, я вас очень хорошо знаю; ежели бы это было иначе, то я не дозволил бы вам переступить порога этого дома. Одна Марцелия привязывает меня к жизни: я охраняю ее, как скряга охраняет свое сокровище, с тревожной ревностью, но постоянно бдительно.
Я выдам ее только за того, в ком будут соединены все необходимые качества для того, чтобы сделать ее счастливой. Я давно уже знаю о том, что вы любите ее, и ежели и не вмешивался до сих пор в ваши свидания…
— В наши свидания! — с живостью воскликнул молодой человек.
— Да, — ответил он отчетливо, — я невидимо присутствовал при всех ваших свиданиях с Марцелией. Вы вели себя честно до настоящего времени; я не упрекаю вас… Только отныне, ежели вы захотите говорить, то ваши беседы с нею должны будут происходить в моем присутствии; обещаете ли вы это мне, дон Альбино?
— Я обещаю вам, дон Маркос; у меня нет ничего секретного с донной Марцелией; моя любовь к ней откровенна.
— Я уверен в этом, и вот почему я хотел устранить все недоразумения между нами, для того чтобы приобрести ваше доверие.
— О, вы имеете его вполне! — воскликнул молодой человек с увлечением.
— Благодарю, а теперь прекратим нашу беседу; уже поздно; мне необходимо немного отдохнуть, для того чтобы потом заняться моими делами.
— Но мне кажется, что вы хотели что-то рассказать мне?
— Это правда; но еще не настало время; я подожду, пока оно не настанет, и тогда я сам скажу вам.
— Пусть будет по-вашему, я стану ожидать.
— Вот в этом углу повешена койка, скоро пройдет ночь. К тому же вы молоды и не заметите неудобства гостеприимства, которое я вам предложил.
Может быть, вы услышите ночью, как я пройду с моею лошадью; но вы не беспокойтесь, я вам говорю, что мне необходимо отлучиться, а теперь желаю вам покойной ночи. Спите покойно и не уезжайте завтра до тех пор, пока вы не увидитесь со мною.
Он зажег кандиль о тот, который горел на столе, и хотел удалиться.
— Извините, — сказал ему с живостью дон Альбино, — еще одно слово.
— Слушаю вас.
— Действительно, ли вы отлучитесь в эту ночь?
— Да, действительно.
— Несмотря на эту ужасную грозу?
— Особенно вследствие этой бури.
— Я не понимаю.
— Нет надобности, чтобы вы понимали это, — сказал он, улыбаясь.
— Этот курс мотивируется важными обстоятельствами?
— Чрезвычайно важными, дон Альбино.
— Извините меня за то, что я так настаиваю, дон Маркос; но я хочу сделать вам предложение и не знаю, как сформулировать его.
— Ваша просьба очень важна?
— Я больше всего боюсь быть нескромным.
— Давайте все же объяснимся откровенно.
— Я так и поступлю, с вашего позволения. Одним словом, я хочу ехать с вами.
— Вы!.. — воскликнул дон Маркос с незаметной дрожью радости.
— Я решил твердо.
— Ах!., ах!.. — сказал Дон Маркос, смеясь. — Неужели вы подозреваете, зачем я еду?
— Почти. Вы ловите жемчуг и занимаетесь контрабандой; но не думаю, чтобы вы сегодня отправлялись на ловлю.
— И действительно, теперь для этого занятия не время.
— Итак, вы уезжаете для перевоза контрабанды?
— Да, я уезжаю, действительно, за этим; вы совершенно верно угадали.
— Вы позволяете мне ехать с вами?
— Нет, вы ошибаетесь; я отказываю.
— Вы, вероятно, имеете к тому основание?
— Конечно имею, и ежели вы желаете, я скажу вам какое.
— Я этого желаю.
— Итак, я контрабандист, и дело в эту ночь должно произойти серьезное; может быть, мы подвергнемся опасности, и этой опасности я должен подвергнуться один, потому что я один заинтересован в этом вопросе, а вы, напротив, совершенно чужды.
— Хорошо, я не настаиваю, дон Маркос; вы можете действовать как вам угодно, так же как и я как мне угодно. Так как вы не доверяете мне, то вы отправитесь один на это свидание; но я должен вас предупредить, что мы выедем из этого дома вместе.
— Вы не думаете о том, что вы говорите, дон Альбино! Это было бы с вашей стороны поступком безумным и бесчестным; куда отправитесь вы в такую ужасную ночь?
— Куда Богу будет угодно, дон Маркос; для меня все равно; но я подтверждаю вам, что я не останусь здесь, во время вашего отсутствия, один.
Моряк, по-видимому, обдумывал.
— Вы твердо вознамерились сделать эту глупость? — спросил он.
— Мое намерение неизменно.
— Ну что ж, ежели это так, вы поедете со мною; но только не забудьте, что вы потребовали этого сами!..
— Не беспокойтесь, дон Маркос!..
— Обещаете ли вы мне это?
— Честное слово.
— Итак, вы можете спокойно заснуть; я разбужу вас, когда придет время.
— Благодарю, дон Маркос, и я желаю вам спокойного сна.
— До скорого свидания.
— Это решено.
Дон Маркос ушел. Альбино остался один. Вместо того, чтобы лечь в постель, приготовленную для него, и постараться заснуть, молодой человек уселся за стол, опер свою голову на руки и погрузился в глубокое раздумье.
Странный рассказ дона Маркоса кружился в его голове и совершенно спутал его идеи; эта внезапная доверчивость, которую ему выказал этот странный человек, чрезвычайно его тревожила; некоторые замечания, которые он сделал, заставили его предположить, что его хозяин не с такою откровенностью, какую он выказывал, рассказывал эту историю.
Таким образом, он, не засыпая, грезил, тщетно силясь разгадать причины, которые понудили его хозяина поступать с ним таким образом, как вдруг он почувствовал, что кто-то прикоснулся к его плечу.
Он быстро вскочил со своего места, подавляя восклицание радости и изумления.
Перед ним стояла Марцелия; она была бледна и дрожала.
— Марцелия, — шепнул он, складывая руки, — я ожидал вас!
— Да, не правда ли, — ответила она, — Альбино, вы ожидали меня?
— Я боялся, что мне придется уехать отсюда, не имея удовольствия видеть вас.
— Неужели вы хотите так скоро расстаться с нами?
— Конечно нет, — ответил он со смущением, потому что он понял, что слишком много сказал.
Она окинула его вопросительным взглядом.
— Вы обманываете меня, Альбино, — сказала она.
— Я, Марцелия?
— Да, у вас есть проекты, которые вы желаете скрыть от меня.
Он склонил голову и не ответил.
— Я знаю все, — возразила она, — я стояла там за этой дверью и все слыхала.
— Что вы знаете? — воскликнул он.
— Я говорю вам — все! Дон Маркос рассказал вам грустную историю, не правда ли, мой друг? Эту историю знают многие, но не смеют громко рассказывать ее, и рассказывают ее не иначе как заперши двери и окна; их изложение отличается от рассказа дона Маркоса некоторыми подробностями, — добавила она грустно.
— Что хотите вы сказать этим, Марцелия, я боюсь понять вас! — воскликнул он, сопровождая свое восклицание жестом ужаса.
— Мы переговорим об этом после, друг мой; я также расскажу вам эту ужасную историю, и, может быть, вы найдете, что мой рассказ отличается от того рассказа, который вы слышали сегодня вечером. Но мы не имеем времени, дон Маркос спит чутко, он может проснуться; не следует, чтобы он застал нас вместе.
— А ежели бы он пришел теперь?
— Я предвидела эту случайность; Линдо предупредит меня вовремя. Альбино, вы неблагоразумно поступили, приняв приглашение человека, которого вы не знаете и расположение которого к вам не такое дружеское, как он притворялся. Альбино, берегитесь, он ваш враг!
— Мой враг? Вы ошибаетесь, Марцелия; что могло внушить ему гнев против меня?
— Я этого не знаю; но я уверена в том, что я говорю вам. Я чувствую, что я вас люблю, Альбино, меня предупреждает моя любовь: сердце никогда не обманывает.
— Ах, Марцелия! Чего могу я опасаться, ежели вы любите меня?
— Эти слова неосновательны, друг мой. Верьте моей прозорливости; я знаю, на что способен дон Маркос. Поверьте мне, будьте осторожны; я повторяю вам, что он ненавидит вас.
— Милая Марцелия, пусть он ненавидит меня; но, в таком случае, пусть же и он бережется, потому что я не ребенок, клянусь вам, и как только я замечу его измену…
— Нет, — перебила она его с живостью, — не так: этот человек и труслив, и хитер; поразите его его же оружием.
— Я постараюсь, но это будет для меня очень трудно. Признаюсь вам, Марцелия, я не привык прибегать к подобным средствам.
— А между тем, увы, мой друг, это необходимо, и ваша неосторожность поставила нас в весьма опасное положение; разве мало было того, что вы приняли его приглашение; к чему вы согласились уехать с ним в эту ночь?
— Марцелия, я сам настоял на этом.
— Вы так думаете, — возразила она, с грустной улыбкой. — Вы не заметили, с какой дьявольской ловкостью он сказал вам о своем отъезде и, так сказать, вынудил вас сделать ему бессознательно предложение ехать с ним.
— Это правда, — сказал молодой человек, задумываясь, — но какая цель у этого человека? Чего нужно ему от меня?
— Это секрет между демоном, его вдохновляющим, и им. Собственно, на вас он, может быть, не сердится, и, вероятно, если бы вы не обратили на меня вашего внимания, он и не подумал бы вредить вам.
— Марцелия! Вы говорите загадочно!
— Это правда, друг мой; к несчастью, в настоящее время я не могу говорить яснее; знайте только то, что до вас за мною ухаживали двое молодых людей. Я не обращала никакого внимания на их ухаживания. Они не нравились мне — ни один, ни другой. Не хмурьте так бровей, Альбино; клянусь вам, что вы первый проложили себе путь к моему сердцу. Я вас люблю, я никого еще не любила и никого не буду любить, кроме вас.
— О, благодарю, благодарю вас, Марцелия! — воскликнул Альбино, падая к ее ногам и осыпая горячими поцелуями ее руки, которых она не отнимала.
— Ну, верите ли вы мне теперь? — сказала она с обаятельной улыбкой.
1 2 3 4 5 6 7 8